Тем более что по сравнению с недавно вошедшими в моду фильмами-гигантами это был относительно недорогой проект, способный принести прибыль ориентировочно в тридцать-сорок миллионов долларов. При обсуждении возможных прибылей принималось в расчет все: и огромный успех «Полночного часа», и сенсация, которой стала никому не известная Энни Хэвиленд в роли Лайны, и интригующая тайна, окружавшая ее жизнь после аварии. По мнению многих, новый фильм Риса может оказаться еще более доходным, ведь кто знает, публика может ломиться в кинотеатры только потому, что захочет увидеть новое лицо Хэвиленд.
Итак, придя к решению и помолясь об успехе, не забыв отдать должное памяти ушедшего главы, руководители «Интернешнл» решили немедленно связаться с Рисом, чтобы сообщить ему новость.
Дэймон мгновенно начал действовать. Он велел Клиффу Номсу немедленно начать подготовку к съемкам, заключить контракт с Марком Сэлинджером, сообщить ему, что работа начнется через шесть недель, начать переговоры с агентами актеров, которым предполагалось предложить главные мужские роли в фильме.
К сожалению, выяснилось, что оператор Дункан Уорт занят до сентября, и съемки придется отложить еще на две недели, поскольку Дэймон отказался работать без него. Остальные члены съемочной группы были в сборе – Кэнджи Нишимура готов писать музыку к фильму, Джерри Фолковски будет звукооператором, а Эйлин Малер мужественно согласилась заняться монтажом, хотя только что вышла из больницы после операции по поводу рака груди.
Натурные съемки намечено было проводить на Среднем Западе, а некоторые сцены отснимут в Чикаго. Фильм будет низкобюджетным и технически несложным. Главное – это актеры, их искренняя, убедительная игра. Дэймон уже предвидел терзания на съемочной площадке – он знал, что придется снимать один дубль за другим.
Очень тщательно надо было продумать грим Энни. Предыдущая работа не шла в сравнение с той, которую сейчас предстояло сделать Хэвиленд. Нужно скрыть шрамы, оставшиеся после аварии, и кроме того, Энни в течение фильма должна «постареть» на семнадцать лет – с семнадцати в начале до тридцати четырех лет в финале.
Что ж, – думал Дэймон. – Ей опять придется пройти через ад: актерам не привыкать бросаться в огонь и выходить оттуда невредимыми.
Пьянящая атмосфера легкого безумия воцарилась в доме у каньона, едва только его обитатели поняли, что «Плодородный полумесяц» – теперь не только сценарий на бумаге, но и реальный фильм, в создании которого будут участвовать не менее двухсот человек и который должен быть отснят меньше чем за год. Все были взбудоражены и полны радостного ожидания.
Дэймон вернулся к своему рабочему режиму, что означало долгие часы сидения в офисе и меньшее количество выпитого виски или в его случае – невероятную способность пить не пьянея.
Он вставал рано, звонил в «Интернешнл» и обедал каждый день со вторым режиссером, директором фильма и одним из кандидатов на очередную роль или с его агентом. Остальное время Дэймон проводил в студийном офисе, почти не выпуская из рук телефонной трубки. Зато ужинал он исключительно с «семьей» с Энни и Марго, которые теперь стали не только друзьями и помощницами в профессиональной жизни, но и полностью вошли в роль любящих дочерей.
Марго целыми днями работала рядом с Дэймоном и по вечерам всегда бывала дома – очевидно, роман с никому не известным молодым человеком, о котором она вскользь упомянула, ни к чему не привел. Однако, она по-прежнему была такой жизнерадостной, что ни Дэймон, ни Энни особенно не волновались о том, что ее сердце разбито.
Но вот Энни – совсем другое дело. Она знала, что Дэймон и Марго, несмотря на их тактическое молчание, прекрасно осведомлены о ее разрыве с Фрэнком. Они не могли не видеть, как тяжело Энни переживает это. Энни разрывалась между желанием искать у них поддержки и мучительной неловкостью оттого, что стала объектом их тревожного сочувствия. Как ей хотелось забиться куда-нибудь и в одиночестве зализывать раны!
А пока, по мере приближения съемок, Энни охватило такое нервное возбуждение, что даже обычные домашние дела не могли отвлечь ее. Несколько раз она ездила к Тине Раш и ее детям – маленькой Натали и только что родившемуся крошке Дэвиду, навещала Норму Крейн и ее внучек. Энни хотелось перевоплотиться в Дейзи, женщину, с почти безумным самозабвением бросившуюся в океан материнства.
Этот процесс оказался болезненным. Дейзи по своему была такой же противоположностью Энни, как и Лайна, и обладала качествами, которых Энни никак не желала признавать в себе. И, словно этой проблемы было недостаточно, возник еще один болезненный вопрос – Энни боялась показать публике свое новое лицо. Сама идея появления перед камерой наполняла ее необъяснимой паникой.
Напряжение было слишком велико, и Энни начала задумываться о возможности уединиться и поразмышлять над тем, что делать. И она приняла решение. Преодолев колебания, она объяснила все Дэймону и Марго, собрала чемоданы и вернулась в голливудскую квартиру, где она не была со дня аварии.
В последний раз она вышла из своей квартиры, чтобы отправиться к Эрику Шейну сообщить, что беременна его ребенком.
Это ее собственный маленький мир или то, что от него осталось. Хотя жизнь с Дэймоном так много значила для Энни, она знала – ей необходимо уединенное существование, прежде чем она сможет возродить Дейзи к жизни.
И, как ни странно, Энни чувствовала, что должна вновь пережить роковые отношения с Эриком и потерю нерожденного ребенка… и новую боль, вызванную разрывом с Фрэнком, если она по-настоящему хочет воплотить Дейзи. Настала пора вернуться к себе – домой.
Марго помогла Энни перевезти ее вещи, и девушки, наконец, расположились в когда-то такой родной для Энни гостиной, с диваном, журнальным столиком и калифорнийскими пейзажами на стенах.
Энни остро переживала прошлое: ведь именно здесь в казавшиеся такими далекими времена она говорила с Эриком по телефону, получала его записки, ждала, пока он заедет за ней и… рассчитывала на него как на единственную опору, помогавшую выжить в этом враждебном мире. Марго прекрасно понимала, что испытывала Энни в эти минуты.
Отказавшись от предложения Дэймона поработать вместе или взять с собой великолепный обед, приготовленный Кончитой, Энни утром попрощалась с ним. Она собиралась проехаться по магазинам и сама заняться обедом. Энни хотела окунуться в давно не испытываемое одиночество. Ну что ж, в этом случае ей снова придется встретиться с призраками, населявшими квартиру – Эриком, малышом и с Ником, который когда-то нашел для нее это место.
Когда Марго развесила ее вещи, расставила все по своим местам, Энни задумчиво оглядела спальню.
– Чего-то не хватает. Что же я забыла? Девушки внимательно осмотрелись.
– Знаю! – вдруг воскликнула Марго. – Фотографию отца!
– Верно!
Энни поняла: дом Дэймона стал настолько родным, что она оставила там снимок Гарри как знак подсознательного единения с ним. Дэймон стал для нее вторым отцом, и Энни смутно понимала: ее место рядом с ним. Но теперь она сама нуждалась в обретении независимости – и в уединении.
– Ничего, – утешила Марго. – Завтра привезу.
Энни понимала: Марго приедет специально, она не желает бросать ее на произвол судьбы и хочет убедиться, что она удобно устроена, не грустит и не скучает одна.
– Хорошо, – кивнула Энни. – А я к твоему приезду приготовлю обед.
Марго пошла к двери, взялась за ручку и остановилась.
– Уверена, что тебе здесь будет хорошо? Нам будет не хватать тебя!
– И мне тоже, – прошептала Энни, обнимая подругу. – Но я должна сама справиться. Иначе нельзя. Я обычно именно так работаю. Позаботься о нашем папочке, ладно?
– Уж не беспокойся, – кивнула Марго, безмолвно оценивая все тонкости сложной задачи управления стихийным существованием Дэймона Риса. – До завтра.
– Буду ждать.
Но уединение Энни было относительным. Она должна была заниматься в тренажерном зале, плавать в бассейне миссис Гюнтер, по крайней мере, до начала работы над фильмом. Она понемногу привыкнет жить без Дэймона, а потом они будут вместе до самого окончания съемок «Плодородного полумесяца».
Еще недавно Энни не могла бы себе представить это расставание с Рисом после прошедших шестнадцати месяцев, но Энни понимала, что должна была сделать этот первый шаг, ведущий к независимой жизни. Этот шаг был очень труден для нее, но неизбежен. Она ощущала себя старшей дочерью, уехавшей на время из родного дома, пока Марго, младшая, осталась с отцом.
Но и будущее Марго было неопределенным. Энни и Дэймон оба сомневались, что она и дальше будет выполнять обязанности его секретаря, редактора и помощника, даже если бы Рис и предложил ей это.
Марго, хоть и твердо решила не возвращаться домой, но по-прежнему намеревалась стать преподавателем и продолжить учебу в университете. По-своему она была так же независима, как Энни.
И, рано или поздно, она, без сомнения, найдет подходящего человека и выйдет замуж.
Энни улыбнулась, думая о трогательной атмосфере тепла и любви в воображаемом «семействе» Дэймона. Когда обе девушки покинут дом, Дэймон как настоящий отец, наверное, ворчливо благословит их на новую жизнь, будет получать письма и, возможно, отвечать на них в своем едко-ироническом стиле, передавать ехидные анекдоты, жаловаться на собратьев по перу и коллег-кинематографистов, будет ждать, когда они приедут навестить его, привезут внуков, которых у него никогда не было.
Но все это случится потом, когда-нибудь. А пока трое совершенно разных людей нашли поддержку и опору друг в друге в трудные времена. И Энни первая снова расправила крылья, чтобы улететь в большой мир из безопасности, тепла и уюта.
Теперь ее судьба неразрывно связана с Дейзи, с многочасовым пребыванием на съемочной площадке, под безразличным глазом камеры. И она должна вынести это одна.
Энни несколько минут постояла погруженная в свои мысли, потом спустилась вниз, где миссис Эрнандес приветствовала ее радостными возгласами, чашкой кофе, множеством вопросов и новостями о своей семье. К счастью для Энни, миссис Эрнандес ничем не выказала своей реакции на новую внешность Энни, поскольку уже видела ее несколько раз после аварии и теперь вела себя так, словно постоялица просто уезжала на некоторое время.
С другой стороны, новое лицо сослужило Энни хорошую службу, потому что никто не узнавал ее ни на улице, ни в соседнем магазинчике, где она купила молоко, кофе, хлеб, овсянку и мясное ассорти для завтрашнего обеда с Марго.
Несколько часов спустя после простого ужина в одиночестве и вечера, проведенного за изучением реплик Дейзи и долгой репетиции, она легла в постель, убаюканная знакомыми привычными звуками уличного движения за окном.
Лежа в полутьме и следя за трепещущими на стене тенями от веток, Энни почему-то вновь вспомнила о том времени, когда Ник был еще жив, а Дэймон Рис оставался лишь загадочной личностью, знаменитым именем и когда она жила лишь одним – стать известной актрисой, а все остальное в жизни бледнело и казалось незначительным в сравнении с этой великой миссией.
Как давно это было! Но все же те месяцы и недели таили в себе странное очарование, заставляя теперь с нежностью вспоминать минуты и часы, течение которых она едва замечала в стремлении выжить и чье исчезновение никогда бы не думала оплакивать. Правда, теперь прошлое окружало ее, все еще живое, но уже не то, каким оно казалось, когда Энни жила в нем, а другое, преломленное в ее сегодняшней жизни, сжимавшее сердце болью…
Энни не могла не поражаться тому, как сотни крошечных потрясений могут исковеркать жизнь, разорвать ее на кусочки и вновь восстановить с калейдоскопической непредсказуемостью. И теперь, чувствовала Энни, она знает себя лучше, чем когда-либо раньше. Прежний ритм жизни ушел, Хармон Керт мертв, ненавидеть больше некого, но куда девался неистребимый, казалось бы, оптимизм… а ребенок, который мог стать центром ее будущего, погиб.
Но остались Дейзи и «Плодородный полумесяц».
Энни подумала о Прусте и его внутренних «я», об афоризме Роя Дирена, любившего повторять, что актер может найти себя только в своем персонаже. А вдруг сейчас, именно сейчас, она стоит на распутье – переживает кризис, который вырвет ее из плена устоявшихся привычек и навсегда изменит жизнь? Неясные предчувствия бродили в ней, обещая новое, еще не изведанное будущее.
Неужели Рой окажется пророком, и следующее воплощение Энни Хэвиленд более всего зависит от Дейзи?
Почему нет? Иногда вымышленные персонажи могут повлиять на жизнь человека так же, как живые люди. Или даже больше. Ибо реальные люди заняты своими собственными переживаниями, в то время как персонаж не существующий, но бессмертный, мог навсегда остаться с актером…
Но Дейзи было так трудно понять, она ускользала, как призрак, неуловимая тень… Дэймон создал характер, подобный блуждающему огоньку, и даже лучшей актрисе пришлось бы немало помучиться, пытаясь воплотить этот невероятно сложный образ. Энни была буквально парализована страхом: а вдруг она позорно провалится, подведет Дэймона, так верившего в нее. И, не сумев вызвать к жизни Дейзи, Энни потеряет часть себя.
И все-таки она была снова дома – сладостно-горькая мысль, мучительно-дорогие воспоминания. Мягкая постель приняла ее в свои объятия, а темные стены молчаливо охраняли ее сон, словно старые друзья-защитники.
Энни уже была на пути в мистическое царство, ключи к которому были только у снов и фантазий. Тело ее, оказавшееся в этой почти забытой кровати, словно на ковре-самолете теперь блуждало по мирам воспоминаний словно по вехам, которые необходимо было отыскать снова.
Из Ричлэнда, Манхэттена, дома Дэймона у каньона слетались эти воспоминания, уже измененные волшебным прикосновением сна, превращающего их в колесницы, кружащиеся орбиты, уносящие ее прочь, далеко…
Энни погрузилась в благословенную дремоту; на губах играла полуулыбка… но тут зазвонил телефон.
Энни испуганно вскочила. Но звонки уже прекратились. Прежде чем она успела что-то сообразить, послышался щелчок автоответчика.
Только теперь Энни вспомнила, что включила его днем. Пока ее здесь не было, аппарат бездействовал, а в доме у Дэймона к телефону подходили либо Кончита, либо сам Рис. Но тут автоответчик был включен – верный солдатик, вынужденный записать сообщение звонившего. После нескольких щелчков и гудков он смолк, и Энни увидела мигающий зеленый огонек. Энни взглянула на часы. Полночь. Должно быть, она проспала почти час.
Она перемотала пленку, нажала кнопку «звук», повернула регулятор громкости. Раздался мужской голос, заставивший Энни в испуге схватиться за сердце.
«Привет, Энни. Это я. Почему не звонишь? Я скучал по тебе».
Девушка выпрямилась.
Фрэнк…
Она хотела сделать звук еще громче, но, прислушавшись, в панике вскочила и повернула регулятор до отказа, отключив звук.
Кровь в жилах похолодела. Это был голос Эрика Шейна, не Фрэнка. Энни прижалась к стене, вцепившись в подушку.
То, что она слышала, – невозможно. Эрик не может звонить… ведь прошло столько времени.
Но почему она так уверена в этом?! Ведь она вернулась в дом, где знала Эрика, где проводила долгие часы в ожидании его звонка, словно звонок этот был лекарством, способным дать ей успокоение. Неудивительно, что именно голос Эрика приветствовал ее сегодня ночью.
Нет, все равно это невозможно. Она слышала голос призрака. И вообще, может, ей все это привиделось? Зеленый огонек не мигал: аппарат вновь проигрывал сообщение.
Энни уставилась на автоответчик, взвешивая все варианты. Может быть, она перемотала пленку слишком далеко и прослушала предыдущее сообщение, переданное в ночь аварии… давным-давно…
«Почему не звонишь? Я скучал по тебе».
Вздрогнув, Энни подумала об Эрике, о тех последних страшных часах перед аварией, о сцене в спальне дома на Малибу, о глазах Эрика, которые, как двери, закрыли перед ней и будущее, и прошлое. Неужели этот голос донесся из того проклятого времени, чтобы вновь подвергнуть Энни страданиям, почти похороненным в памяти событиям двух последних долгих лет. Неужели судьба и случай так безжалостны, что преследуют Энни и теперь – после стольких испытаний и страданий?
«Нет, – решила Энни. – Просто разыгрались нервы. Этого не может быть».
Окончательно проснувшись, она включила свет и, сдерживая дрожь в руках, вновь нажала кнопку воспроизведения.
«Привет, Энни» – снова сказал голос.
Только теперь она различила легкомысленные, незнакомые нотки в голосе, не замеченные раньше.
«Это я. Почему не звонишь? Я скучаю по тебе». Короткий смешок, и трубку повесили.
Наконец-то до Энни дошло, в чем дело. Звонил, вероятно, совершенно незнакомый человек, набравший ее номер по ошибке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Итак, придя к решению и помолясь об успехе, не забыв отдать должное памяти ушедшего главы, руководители «Интернешнл» решили немедленно связаться с Рисом, чтобы сообщить ему новость.
Дэймон мгновенно начал действовать. Он велел Клиффу Номсу немедленно начать подготовку к съемкам, заключить контракт с Марком Сэлинджером, сообщить ему, что работа начнется через шесть недель, начать переговоры с агентами актеров, которым предполагалось предложить главные мужские роли в фильме.
К сожалению, выяснилось, что оператор Дункан Уорт занят до сентября, и съемки придется отложить еще на две недели, поскольку Дэймон отказался работать без него. Остальные члены съемочной группы были в сборе – Кэнджи Нишимура готов писать музыку к фильму, Джерри Фолковски будет звукооператором, а Эйлин Малер мужественно согласилась заняться монтажом, хотя только что вышла из больницы после операции по поводу рака груди.
Натурные съемки намечено было проводить на Среднем Западе, а некоторые сцены отснимут в Чикаго. Фильм будет низкобюджетным и технически несложным. Главное – это актеры, их искренняя, убедительная игра. Дэймон уже предвидел терзания на съемочной площадке – он знал, что придется снимать один дубль за другим.
Очень тщательно надо было продумать грим Энни. Предыдущая работа не шла в сравнение с той, которую сейчас предстояло сделать Хэвиленд. Нужно скрыть шрамы, оставшиеся после аварии, и кроме того, Энни в течение фильма должна «постареть» на семнадцать лет – с семнадцати в начале до тридцати четырех лет в финале.
Что ж, – думал Дэймон. – Ей опять придется пройти через ад: актерам не привыкать бросаться в огонь и выходить оттуда невредимыми.
Пьянящая атмосфера легкого безумия воцарилась в доме у каньона, едва только его обитатели поняли, что «Плодородный полумесяц» – теперь не только сценарий на бумаге, но и реальный фильм, в создании которого будут участвовать не менее двухсот человек и который должен быть отснят меньше чем за год. Все были взбудоражены и полны радостного ожидания.
Дэймон вернулся к своему рабочему режиму, что означало долгие часы сидения в офисе и меньшее количество выпитого виски или в его случае – невероятную способность пить не пьянея.
Он вставал рано, звонил в «Интернешнл» и обедал каждый день со вторым режиссером, директором фильма и одним из кандидатов на очередную роль или с его агентом. Остальное время Дэймон проводил в студийном офисе, почти не выпуская из рук телефонной трубки. Зато ужинал он исключительно с «семьей» с Энни и Марго, которые теперь стали не только друзьями и помощницами в профессиональной жизни, но и полностью вошли в роль любящих дочерей.
Марго целыми днями работала рядом с Дэймоном и по вечерам всегда бывала дома – очевидно, роман с никому не известным молодым человеком, о котором она вскользь упомянула, ни к чему не привел. Однако, она по-прежнему была такой жизнерадостной, что ни Дэймон, ни Энни особенно не волновались о том, что ее сердце разбито.
Но вот Энни – совсем другое дело. Она знала, что Дэймон и Марго, несмотря на их тактическое молчание, прекрасно осведомлены о ее разрыве с Фрэнком. Они не могли не видеть, как тяжело Энни переживает это. Энни разрывалась между желанием искать у них поддержки и мучительной неловкостью оттого, что стала объектом их тревожного сочувствия. Как ей хотелось забиться куда-нибудь и в одиночестве зализывать раны!
А пока, по мере приближения съемок, Энни охватило такое нервное возбуждение, что даже обычные домашние дела не могли отвлечь ее. Несколько раз она ездила к Тине Раш и ее детям – маленькой Натали и только что родившемуся крошке Дэвиду, навещала Норму Крейн и ее внучек. Энни хотелось перевоплотиться в Дейзи, женщину, с почти безумным самозабвением бросившуюся в океан материнства.
Этот процесс оказался болезненным. Дейзи по своему была такой же противоположностью Энни, как и Лайна, и обладала качествами, которых Энни никак не желала признавать в себе. И, словно этой проблемы было недостаточно, возник еще один болезненный вопрос – Энни боялась показать публике свое новое лицо. Сама идея появления перед камерой наполняла ее необъяснимой паникой.
Напряжение было слишком велико, и Энни начала задумываться о возможности уединиться и поразмышлять над тем, что делать. И она приняла решение. Преодолев колебания, она объяснила все Дэймону и Марго, собрала чемоданы и вернулась в голливудскую квартиру, где она не была со дня аварии.
В последний раз она вышла из своей квартиры, чтобы отправиться к Эрику Шейну сообщить, что беременна его ребенком.
Это ее собственный маленький мир или то, что от него осталось. Хотя жизнь с Дэймоном так много значила для Энни, она знала – ей необходимо уединенное существование, прежде чем она сможет возродить Дейзи к жизни.
И, как ни странно, Энни чувствовала, что должна вновь пережить роковые отношения с Эриком и потерю нерожденного ребенка… и новую боль, вызванную разрывом с Фрэнком, если она по-настоящему хочет воплотить Дейзи. Настала пора вернуться к себе – домой.
Марго помогла Энни перевезти ее вещи, и девушки, наконец, расположились в когда-то такой родной для Энни гостиной, с диваном, журнальным столиком и калифорнийскими пейзажами на стенах.
Энни остро переживала прошлое: ведь именно здесь в казавшиеся такими далекими времена она говорила с Эриком по телефону, получала его записки, ждала, пока он заедет за ней и… рассчитывала на него как на единственную опору, помогавшую выжить в этом враждебном мире. Марго прекрасно понимала, что испытывала Энни в эти минуты.
Отказавшись от предложения Дэймона поработать вместе или взять с собой великолепный обед, приготовленный Кончитой, Энни утром попрощалась с ним. Она собиралась проехаться по магазинам и сама заняться обедом. Энни хотела окунуться в давно не испытываемое одиночество. Ну что ж, в этом случае ей снова придется встретиться с призраками, населявшими квартиру – Эриком, малышом и с Ником, который когда-то нашел для нее это место.
Когда Марго развесила ее вещи, расставила все по своим местам, Энни задумчиво оглядела спальню.
– Чего-то не хватает. Что же я забыла? Девушки внимательно осмотрелись.
– Знаю! – вдруг воскликнула Марго. – Фотографию отца!
– Верно!
Энни поняла: дом Дэймона стал настолько родным, что она оставила там снимок Гарри как знак подсознательного единения с ним. Дэймон стал для нее вторым отцом, и Энни смутно понимала: ее место рядом с ним. Но теперь она сама нуждалась в обретении независимости – и в уединении.
– Ничего, – утешила Марго. – Завтра привезу.
Энни понимала: Марго приедет специально, она не желает бросать ее на произвол судьбы и хочет убедиться, что она удобно устроена, не грустит и не скучает одна.
– Хорошо, – кивнула Энни. – А я к твоему приезду приготовлю обед.
Марго пошла к двери, взялась за ручку и остановилась.
– Уверена, что тебе здесь будет хорошо? Нам будет не хватать тебя!
– И мне тоже, – прошептала Энни, обнимая подругу. – Но я должна сама справиться. Иначе нельзя. Я обычно именно так работаю. Позаботься о нашем папочке, ладно?
– Уж не беспокойся, – кивнула Марго, безмолвно оценивая все тонкости сложной задачи управления стихийным существованием Дэймона Риса. – До завтра.
– Буду ждать.
Но уединение Энни было относительным. Она должна была заниматься в тренажерном зале, плавать в бассейне миссис Гюнтер, по крайней мере, до начала работы над фильмом. Она понемногу привыкнет жить без Дэймона, а потом они будут вместе до самого окончания съемок «Плодородного полумесяца».
Еще недавно Энни не могла бы себе представить это расставание с Рисом после прошедших шестнадцати месяцев, но Энни понимала, что должна была сделать этот первый шаг, ведущий к независимой жизни. Этот шаг был очень труден для нее, но неизбежен. Она ощущала себя старшей дочерью, уехавшей на время из родного дома, пока Марго, младшая, осталась с отцом.
Но и будущее Марго было неопределенным. Энни и Дэймон оба сомневались, что она и дальше будет выполнять обязанности его секретаря, редактора и помощника, даже если бы Рис и предложил ей это.
Марго, хоть и твердо решила не возвращаться домой, но по-прежнему намеревалась стать преподавателем и продолжить учебу в университете. По-своему она была так же независима, как Энни.
И, рано или поздно, она, без сомнения, найдет подходящего человека и выйдет замуж.
Энни улыбнулась, думая о трогательной атмосфере тепла и любви в воображаемом «семействе» Дэймона. Когда обе девушки покинут дом, Дэймон как настоящий отец, наверное, ворчливо благословит их на новую жизнь, будет получать письма и, возможно, отвечать на них в своем едко-ироническом стиле, передавать ехидные анекдоты, жаловаться на собратьев по перу и коллег-кинематографистов, будет ждать, когда они приедут навестить его, привезут внуков, которых у него никогда не было.
Но все это случится потом, когда-нибудь. А пока трое совершенно разных людей нашли поддержку и опору друг в друге в трудные времена. И Энни первая снова расправила крылья, чтобы улететь в большой мир из безопасности, тепла и уюта.
Теперь ее судьба неразрывно связана с Дейзи, с многочасовым пребыванием на съемочной площадке, под безразличным глазом камеры. И она должна вынести это одна.
Энни несколько минут постояла погруженная в свои мысли, потом спустилась вниз, где миссис Эрнандес приветствовала ее радостными возгласами, чашкой кофе, множеством вопросов и новостями о своей семье. К счастью для Энни, миссис Эрнандес ничем не выказала своей реакции на новую внешность Энни, поскольку уже видела ее несколько раз после аварии и теперь вела себя так, словно постоялица просто уезжала на некоторое время.
С другой стороны, новое лицо сослужило Энни хорошую службу, потому что никто не узнавал ее ни на улице, ни в соседнем магазинчике, где она купила молоко, кофе, хлеб, овсянку и мясное ассорти для завтрашнего обеда с Марго.
Несколько часов спустя после простого ужина в одиночестве и вечера, проведенного за изучением реплик Дейзи и долгой репетиции, она легла в постель, убаюканная знакомыми привычными звуками уличного движения за окном.
Лежа в полутьме и следя за трепещущими на стене тенями от веток, Энни почему-то вновь вспомнила о том времени, когда Ник был еще жив, а Дэймон Рис оставался лишь загадочной личностью, знаменитым именем и когда она жила лишь одним – стать известной актрисой, а все остальное в жизни бледнело и казалось незначительным в сравнении с этой великой миссией.
Как давно это было! Но все же те месяцы и недели таили в себе странное очарование, заставляя теперь с нежностью вспоминать минуты и часы, течение которых она едва замечала в стремлении выжить и чье исчезновение никогда бы не думала оплакивать. Правда, теперь прошлое окружало ее, все еще живое, но уже не то, каким оно казалось, когда Энни жила в нем, а другое, преломленное в ее сегодняшней жизни, сжимавшее сердце болью…
Энни не могла не поражаться тому, как сотни крошечных потрясений могут исковеркать жизнь, разорвать ее на кусочки и вновь восстановить с калейдоскопической непредсказуемостью. И теперь, чувствовала Энни, она знает себя лучше, чем когда-либо раньше. Прежний ритм жизни ушел, Хармон Керт мертв, ненавидеть больше некого, но куда девался неистребимый, казалось бы, оптимизм… а ребенок, который мог стать центром ее будущего, погиб.
Но остались Дейзи и «Плодородный полумесяц».
Энни подумала о Прусте и его внутренних «я», об афоризме Роя Дирена, любившего повторять, что актер может найти себя только в своем персонаже. А вдруг сейчас, именно сейчас, она стоит на распутье – переживает кризис, который вырвет ее из плена устоявшихся привычек и навсегда изменит жизнь? Неясные предчувствия бродили в ней, обещая новое, еще не изведанное будущее.
Неужели Рой окажется пророком, и следующее воплощение Энни Хэвиленд более всего зависит от Дейзи?
Почему нет? Иногда вымышленные персонажи могут повлиять на жизнь человека так же, как живые люди. Или даже больше. Ибо реальные люди заняты своими собственными переживаниями, в то время как персонаж не существующий, но бессмертный, мог навсегда остаться с актером…
Но Дейзи было так трудно понять, она ускользала, как призрак, неуловимая тень… Дэймон создал характер, подобный блуждающему огоньку, и даже лучшей актрисе пришлось бы немало помучиться, пытаясь воплотить этот невероятно сложный образ. Энни была буквально парализована страхом: а вдруг она позорно провалится, подведет Дэймона, так верившего в нее. И, не сумев вызвать к жизни Дейзи, Энни потеряет часть себя.
И все-таки она была снова дома – сладостно-горькая мысль, мучительно-дорогие воспоминания. Мягкая постель приняла ее в свои объятия, а темные стены молчаливо охраняли ее сон, словно старые друзья-защитники.
Энни уже была на пути в мистическое царство, ключи к которому были только у снов и фантазий. Тело ее, оказавшееся в этой почти забытой кровати, словно на ковре-самолете теперь блуждало по мирам воспоминаний словно по вехам, которые необходимо было отыскать снова.
Из Ричлэнда, Манхэттена, дома Дэймона у каньона слетались эти воспоминания, уже измененные волшебным прикосновением сна, превращающего их в колесницы, кружащиеся орбиты, уносящие ее прочь, далеко…
Энни погрузилась в благословенную дремоту; на губах играла полуулыбка… но тут зазвонил телефон.
Энни испуганно вскочила. Но звонки уже прекратились. Прежде чем она успела что-то сообразить, послышался щелчок автоответчика.
Только теперь Энни вспомнила, что включила его днем. Пока ее здесь не было, аппарат бездействовал, а в доме у Дэймона к телефону подходили либо Кончита, либо сам Рис. Но тут автоответчик был включен – верный солдатик, вынужденный записать сообщение звонившего. После нескольких щелчков и гудков он смолк, и Энни увидела мигающий зеленый огонек. Энни взглянула на часы. Полночь. Должно быть, она проспала почти час.
Она перемотала пленку, нажала кнопку «звук», повернула регулятор громкости. Раздался мужской голос, заставивший Энни в испуге схватиться за сердце.
«Привет, Энни. Это я. Почему не звонишь? Я скучал по тебе».
Девушка выпрямилась.
Фрэнк…
Она хотела сделать звук еще громче, но, прислушавшись, в панике вскочила и повернула регулятор до отказа, отключив звук.
Кровь в жилах похолодела. Это был голос Эрика Шейна, не Фрэнка. Энни прижалась к стене, вцепившись в подушку.
То, что она слышала, – невозможно. Эрик не может звонить… ведь прошло столько времени.
Но почему она так уверена в этом?! Ведь она вернулась в дом, где знала Эрика, где проводила долгие часы в ожидании его звонка, словно звонок этот был лекарством, способным дать ей успокоение. Неудивительно, что именно голос Эрика приветствовал ее сегодня ночью.
Нет, все равно это невозможно. Она слышала голос призрака. И вообще, может, ей все это привиделось? Зеленый огонек не мигал: аппарат вновь проигрывал сообщение.
Энни уставилась на автоответчик, взвешивая все варианты. Может быть, она перемотала пленку слишком далеко и прослушала предыдущее сообщение, переданное в ночь аварии… давным-давно…
«Почему не звонишь? Я скучал по тебе».
Вздрогнув, Энни подумала об Эрике, о тех последних страшных часах перед аварией, о сцене в спальне дома на Малибу, о глазах Эрика, которые, как двери, закрыли перед ней и будущее, и прошлое. Неужели этот голос донесся из того проклятого времени, чтобы вновь подвергнуть Энни страданиям, почти похороненным в памяти событиям двух последних долгих лет. Неужели судьба и случай так безжалостны, что преследуют Энни и теперь – после стольких испытаний и страданий?
«Нет, – решила Энни. – Просто разыгрались нервы. Этого не может быть».
Окончательно проснувшись, она включила свет и, сдерживая дрожь в руках, вновь нажала кнопку воспроизведения.
«Привет, Энни» – снова сказал голос.
Только теперь она различила легкомысленные, незнакомые нотки в голосе, не замеченные раньше.
«Это я. Почему не звонишь? Я скучаю по тебе». Короткий смешок, и трубку повесили.
Наконец-то до Энни дошло, в чем дело. Звонил, вероятно, совершенно незнакомый человек, набравший ее номер по ошибке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78