Поэтому она улеглась ничком на топчан, в зовущую мягкость, и уткнулась носом в сладко пахнущие полотенца, прислушиваясь к мягким звукам группы «Генезиз», доносившимся из дома. Ленч был превосходным: жареная, с корочкой, меч-рыба, хрустящий зеленый салат под настоящей французской «шубой», а не под взбитой суспензией, выдаваемой в этой части мира за натуральный продукт. И две баночки пива «Корона». Все приготовленное поваром теперь взывало ко сну из глубин того живота, прикорнуть на котором мечтала бы Америка.
Ее душа была преисполнена мира и спокойствия, сходного с описанным Доном Хенли в «Орлиной песне». Не хватало лишь одного – мужчины, которого она любила.
При мысли о нем Джейн сладко потянулась. Роберт Фоли и его сильное тело. Серебряные нити в непокорных волосах. Невинные губы. Загадочное прошлое. Удары сердца учащались сообразно ритму ее мыслей, она выгнула поясницу, чтобы мягкая поверхность топчана коснулась места, жаждавшего прикосновения.
Джейн бросилась вниз без парашюта с высоты в миллион футов, и он был ее счастливым приземлением. Он спас ее от унижения, бедности, разрушения, явился начальным импульсом необыкновенного успеха. Однако чувства, которые она испытывала по отношению к нему, не имели со всем этим ничего общего. С самого первого момента, едва она очнулась в той старинной клинике посредине неизвестности, в ней зародилось электризующее ощущение, вспыхнувшее, когда его предполагаемо профессиональные пальцы прикоснулись к ней, пробудив сознание того, что она приближается к краю нового душевного состояния. Она боролась с этим состоянием, решив покончить с прежней Джейн, и хотя в какой-то степени ей это удалось, тем не менее новое чувство не исчезало. Ей некуда было идти, и он оставил ее в своем доме. В его симпатичном лице она улавливала напряженность и некую нерешительность, отсутствовавшую в момент, когда он предложил ей остаться у себя. В этом городе, где укоренился порок, сам ход развития событий давал основания подозревать его во всех смертных грехах, и ее новое, полное подозрений сознание рассматривало разнообразные варианты. Сердце ее уже уступило, но все оказалось совершенно иначе. Таинственная, сладкая развязка не наступала, и по мере того, как проходили дни, Джейн начала задавать себе вопрос: «А почему, черт подери, нет?» – и затем сама стала хотеть того, чего сперва опасалась.
Постепенно новое состояние начало овладевать ею. Вот тот, кто ей нужен, – глубокий человек, не эгоист, имеющий цель в жизни и обладающий непреклонной волей для ее достижения. Фоли не то, что Билли Бингэм – мальчишка, обуреваемый взрослыми мечтами о власти и мести. Его характер сформировался и сложился, жизнь его была посвящена цели столь высокой, что нужно вставать со стула при одном ее упоминании. И она должна соперничать с этой целью. Словно существовала некая иная женщина-соперница, прекрасное создание, стоявшее выше всякой критики и упрека. Он посеял в сердце Джейн семена экзотического цветка, именуемого ревностью, сладкий запах которого добавлял нечто пикантное в дилемму, именуемую любовью.
Однако события развивались чересчур быстро, а их взаимоотношения продвигались вперед слишком медленно. После переломной встречи с Питом Ривкином жизнь Джейн почти перестала принадлежать ей. По его указанию вокруг нее возникло волшебное облако, и всеми неизвестными ей доселе деталями новой ее жизни стал заниматься созданный им огромный людской механизм. Вложения, страховки, дом в Бенедикт Каньоне (игрушка одного промышленника из Германии, уставшего от своего «голливудского периода»), машины, инструкторы театрального мастерства, зеленая карта и многое другое – все появилось практически в одночасье. Платиновые кредитные карточки Амекса, золотые – Висас, конверты со стодолларовыми банкнотами возникли одновременно с армией художников-визажистов и парикмахеров, массажисток, шоферов, служанок и маникюрщиц, которые обступали ее в невообразимо ранние утренние часы, когда весь мир безмятежно спал. Днем шла тяжелая, изматывающая работа на съемках «Ночей», от которой ныла спина, а по ночам она пыталась заснуть, преодолевая возбуждение дня и мечты о расстилающемся перед ней мире.
Конечно же, она переехала от Роберта в Беверли-Хиллз, в отель «Ханада». Иногда они встречались: за сандвичами в студийной столовой, за обедами, после напряженных съемочных дней и перед ранними отходами ко сну, так как только ранний сон давал силы подниматься на рассвете, однако разлука и невероятный успех Джейн углубляли разделявшую их дистанцию. Это выводило ее из себя здесь, в Долине, потому что она знала, что он желал ее. Тысячу раз видела она это желание, сквозившее в его жестах, в огне бушующей страсти, таившемся в глубине страждущих глаз. И она желала его – Боже, как она хотела его – в Сан-Фернандо, когда ночная духота опускалась на нее, превращая ее одинокое ложе в поле битвы с безмолвным желанием, сминая простыни и пропитывая потом рубаху. Она молила темноту открыть тихонько дверь и впустить к ней ее возлюбленного.
Единственный, похожий на землетрясение поцелуй, и больше ничего. Он оторвал себя от нее, словно совершил преступление – преступное деяние, которого избегал, но которого желал больше, чем самой жизни. Что за сила сковывала его страсть? Какая сила останавливала его руку и не давала ему поступать по велению сердца? Он хотел обладать ею, но не любил, а она находилась здесь, ждущая, взывающая о любви. Каждый совместный день они прожили словно муж и жена – по выходным ходили за покупками в магазин Ральфа, ели халву у Фрэнка, читали книги, сидя в комнате порознь, но удивительно вместе, по выходным загорали на берегу маленького бассейна. Было столько возможностей, столько шансов для интимного сближения, но облака загораживали солнце страсти, и в моменты, когда все шло «как надо», вмешивалась непонятная сила и все портила.
Джейн никак не могла понять, в чем же дело; она подозревала, что тому имелась причина, коренившаяся в его прошлом, которое он не станет обсуждать с ней. Он не все время был врачом. Он стал им позднее. Это все, что она знала. А чем он занимался до этого? Кто, если такое было, любил его? Кого, если такая была, любил он? Для нее это оставалось загадкой. Согласно взаимной договоренности ни один из них не старался проникнуть в глубь прошлого другого.
Джейн предоставила мыслям течь самим по себе. Роберт Фоли. Сладкая мечта полуденного каньона.
Загорелая грудь ее дышала все ровнее. Она лениво облизнула губы и закрыла глаза; затем, застыв на несколько секунд на подкидной доске трамплина, она взлетела вверх и начала погружаться в распахнувшуюся навстречу глубину сна.
Никто не отвечал на звонок у ворот.
Роберт Фоли не был настроен ждать. Он бросил машину на обочине дороги и перемахнул через тяжелые железные ворота.
Входная дверь в дом была не заперта, теплый бриз с каньона шелестел глянцевыми листьями фикусов, стоявших в выложенном мексиканским кафелем холле, ласкал лилии, высаженные в массивных дубовых кадках, разгуливал между пальмами, охранявшими вход в студию.
– Джейн?
Там ее не было.
Он обошел несколько комнат, негромко выкрикивая ее имя. Комнаты отвечали ему тишиной. Пока они не были ее комнатами. Она не успела передать этому восхитительному дому отпечаток собственной индивидуальности.
Он вышел наружу, к бассейну, к павильону. Никого.
Затем он увидел ее лежащей на самом краю террасы, на фоне затянутого дымкой каньона.
Роберт Фоли ускорил шаги, заколотившееся в груди сердце опережало ноги.
Он остановился около нее, лицо его выразило необоримое желание при виде этой девушки, которая вырвала его из мрачного подземелья прошлой жизни. Она спала; длинная загорелая рука прикрывала глаза от безжалостного солнца. Под рукой на волосах блестели капельки пота. Прекрасные обнаженные груди гордо вздымались к чистому голубому небу, взывая к самому естеству Роберта.
– Джейн!
Голос прозвучал тихо, без намерения прервать ее сладкий сон, а с целью наполнить звуком зрительную симфонию.
Затем он опустился подле нее на колени и коснулся губами ее губ, язык его нежно слизнул капельки пота, выступившие на верхней губе.
Ветер пустыни овевал любовников.
Джейн медленно пошевелила рукой, приветствуя ветер. Томно потянувшись, вытянула руку вверх, покрутила ею, чтобы прочувствовать мягкий поцелуй, принесенный из пустыни Санта-Ана. Она улыбалась, глядя ему в лицо: сейчас боль исчезла из его глаз, все лицо купалось в безмятежности любви, которой она никогда прежде не видела. Скоро настанет очередь слов, но не сейчас, пока еще рано.
Ее ноги лежали поперек его, изящные загорелые контуры резко контрастировали с его бледной кожей. Роберт – человек, у которого нет времени для поклонения солнцу; человек, озабоченный проблемами человечества, наконец-то полюбил ее.
Она была полна им, восхитительно, необыкновенно полна им, и исторгавшиеся из глубин ее души крики в момент наивысшего апофеоза страсти эхом все еще звучали внутри. Она даже не мечтала, что могучая дамба может рухнуть. Очень долго и очень многое скрывалось за ней, но понемногу кирпичи дамбы рассыпались в пыль, бетон дал трещину, и могучий поток желания обрел свободу и выплеснулся в самую сердцевину ее сущности. И вот теперь этот поток находился в ней, как и Роберт, соединенные радостью первых мгновений после первого акта любви.
Указательным пальцем она неторопливо провела по его раскрытым губам, замедлив движение в уголках губ, как бы изучая тело, принадлежащее отныне ей. Ее губы беззвучно произнесли: «Я люблю тебя».
Он уткнулся в нее носом, усталая голова покоилась на ее груди, наслаждаясь тонкой пленочкой влаги и теплом, исходившим от тела, – признаком подлинной страсти. Она была вокруг него повсюду. Девушка, которую он обожал. Создание немыслимой красоты, которое раскрепостило его сознание и избавило от пут, привязывавших его к серой, лишенной радости наслаждения жизни. Несомненно, он пал с высокого трона совершенства. Теперь наконец-то он был простым смертным: алчущим, страждущим, чувственным человеком. Он пробормотал, прижавшись к упругой, зовущей коже:
– Я люблю тебя, Джейн. Я так сильно люблю тебя.
Обхватив его за шею рукой, она привлекла его к себе. Ближе, еще ближе, прижимая его к телу, о котором мечтала вся Америка, с отчаянным желанием спрятать его внутри себя, где он мог бы стать ею, а она – им. В этом единении, в этом слиянии был предел ее мечтаний, и все толчки, извивания и прикосновения танца любви были не чем иным, как попыткой достичь этой невозможной цели. Словно заключенный в кокон ее телом, он участливо двигался внутри ее, и, не веря узам рук, Джейн, словно изголодавшись, обхватила его и ногами. Призывно притягивая, обвиваясь вокруг и не желая отпускать от себя. Находясь глубоко внутри, он преисполнился благодарности за проявленную ею страсть, окрутившую его.
Она наклонилась, поцеловала его мокрые волосы, орошенные потом страсти, и, крепко сомкнув руки вокруг его сильной шеи, подалась вперед, обхватив его плоть своими мягкими шелковистыми стенками.
– Да. Да, Роберт, – низко и чуть хрипловато произнес ее голос в преддверии возвращающегося урагана страсти.
Его тело ответило ей. Сначала робко, затем, отбрасывая нерешительность, оно обрело, казалось, растраченную силу и вновь решительно рванулось к цели.
Его губы нащупали отвердевшие от желания соски, призывно устремленные ему в лицо, и жадно, требовательно, припали к ним. Нежность вела бой с неукротимым желанием. Два тела сливались в одно, а затем вновь отдалялись в отчаянном желании равновесия, которым ни один не мог овладеть. Они пытались насытить один другого, утолить голод, который никогда не исчезнет, а теплый ветер нежно ласкал их своим прикосновением.
Теперь он заключил ее в объятия. Сильные взволнованные руки подсунулись под нее и, крепко впившись в сильные мускулы и нежную кожу ягодиц, мощно привлекли к себе, одновременно проталкиваясь в ее недра и погружаясь еще дальше в глубины восторга.
Джейн застонала от радостного ощущения и раздвинула ноги, приветствуя его проникновение. Он находился поверх нее – его руки сжимали ее груди, его живот был плотно прижат к ее животу, глаза сияли.
Лежа на спине, она закинула руки на голову, словно признавая его превосходство. Над нею, глубоко внутри, со всех сторон – повсюду тот мужчина, которого она любила, которого, как драгоценный дар, принимало ее тело. Он может делать с ней все что угодно, самозабвенно наслаждаться ею.
Он прочитал все это в ее глазах – требование быть напористым – и сделал первое движение, приглашая ее. Длинным и мощным движением он вошел в глубь нее, проник глубоко и яростно, ритм его движений возрастал, сотрясая все ее тело, доставая почти до самого сердца. Глубже и глубже, яростнее и мощнее он буравил ее, наблюдая на лице гримасу сладостной боли, появлявшуюся всякий раз, когда мощные толчки потрясали тело. На своих ягодицах он ощущал ее пальцы, которые призывно притягивали его, требуя продолжать; по мере того, как он все более страстно овладевал ею, у него на губах возникали странные чужие слова похоти и агрессивности, насмехавшиеся над любовью, переполнявшей сердце и сознание. Она кивнула, подбадривая его.
Все правильно. Делай это со мной. Мне нравится. Я люблю это так же, как люблю тебя. Погрузись в блаженство, растворить и затеряйся во мне.
Его пальцы безжалостно впились в отвердевшие, как камень, соски, а тело возобновило яростную атаку, пока не осталось ничего, кроме сумасшедшего ритма танца и бешеного стука сердца. Руки опять оказались под ней, ногти глубоко впились в плоть ягодиц, то же сделала она. Кровь и ссадины – отличительные знаки страстных поклонников любви.
Подобно звездам, которым уготовано столкнуться, они устремились навстречу друг другу, проносясь мимо планет, невольных свидетелей взаимопоглощения, которому предстояло свершиться. Перед этим он застыл в предвкушении волшебного момента, стараясь успокоить свои чувства, чтобы полнее ощутить высшее наслаждение, но теперь дьявольский союз требовал продолжения головокружительного полета вперед, в хаос таинственного.
Его губы раскрылись в широкой улыбке радости, он выкрикнул ее имя, она выкрикнула его; их дикие голоса слились воедино, приветствуя столкновение слов. Вдали, в бризе каньона, порожденном всезнающим ветром Санта-Аны, исторгнутый ими крик звучал как единая песнь.
* * *
Под столом, накрытым белоснежной скатертью, Роберт Фоли взял Джейн за руку. Обычно посетители благотворительных вечеров, страдающие обострением социальных амбиций, на интеллектуальном показателе которых установлен знак ограничения скорости, вызывали у него аллергическую сыпь, а сам бал, проводившийся в смокингах в банкетном зале на Сенчюри-плаза, грозил нервным срывом. Но в этот раз он находился здесь с Джейн, а Джейн была с ним.
– Что тебе это напоминает? – прошептал он ей на ухо. – Пиршество барракуд? «Похитителей трупов»?
Джейн рассмеялась. Действительно, происходившее соответствовало эпитетам, данным Робертом. Лос-анджелесские «генеральши» демонстрировали силу, и зрелище было не из приятных. Сейчас они сидели за столами, выставляя напоказ семейные драгоценности, результаты пластических операций, проведенных доктором Фрэнком Крамером или доктором Джоном Вильямсом, или же очередных мужей. Между тем их глаза непрерывно контролировали ситуацию. Кто с ними? Кто против? Кто счастлив от пребывания в их тени, а кто откровенно уклоняется от подобной чести? В зале находилось примерно около сотни столов, по восемь– двенадцать человек за каждым; билет участника стоил двести пятьдесят долларов, так что этот бал, известный под названием «Глазной бал», должен был принести около двухсот тысяч долларов.
– Тут и думать нечего, что вся эта суета – показуха, до твоей клиники им и дела нет.
Джейн сжала под столом его руку и рассмеялась довольным смехом: она любила его, любила свою жизнь, любила всех и каждого в этом мире.
Теперь они были вместе. Прошлое, сковывавшее Роберта Фоли, больше его не держало. Возвращенный в мир, перерожденный пламенем любви, он спешил наверстать упущенное время. Днем Джейн снималась в «Ночах», а по ночам отдавала себя во власть его тела и диких проявлений любви. Новый образ жизни и страсть наложили отпечаток на весь ее облик, и теперь трепещущая, вырвавшаяся на свободу чувственность, создав убийственный союз с красотой, сводила с ума всю страну. Сериал оказался чудом. Цены на рекламу в сериале подскочили до семисот тысяч долларов за каждую тридцатисекундную вставку (на триста тысяч превысив ставку в программе Косби-шоу), принося Эй-би-эс лакомый кусочек – доход в восемь с половиной миллионов долларов и свыше четырех миллионов чистой прибыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Ее душа была преисполнена мира и спокойствия, сходного с описанным Доном Хенли в «Орлиной песне». Не хватало лишь одного – мужчины, которого она любила.
При мысли о нем Джейн сладко потянулась. Роберт Фоли и его сильное тело. Серебряные нити в непокорных волосах. Невинные губы. Загадочное прошлое. Удары сердца учащались сообразно ритму ее мыслей, она выгнула поясницу, чтобы мягкая поверхность топчана коснулась места, жаждавшего прикосновения.
Джейн бросилась вниз без парашюта с высоты в миллион футов, и он был ее счастливым приземлением. Он спас ее от унижения, бедности, разрушения, явился начальным импульсом необыкновенного успеха. Однако чувства, которые она испытывала по отношению к нему, не имели со всем этим ничего общего. С самого первого момента, едва она очнулась в той старинной клинике посредине неизвестности, в ней зародилось электризующее ощущение, вспыхнувшее, когда его предполагаемо профессиональные пальцы прикоснулись к ней, пробудив сознание того, что она приближается к краю нового душевного состояния. Она боролась с этим состоянием, решив покончить с прежней Джейн, и хотя в какой-то степени ей это удалось, тем не менее новое чувство не исчезало. Ей некуда было идти, и он оставил ее в своем доме. В его симпатичном лице она улавливала напряженность и некую нерешительность, отсутствовавшую в момент, когда он предложил ей остаться у себя. В этом городе, где укоренился порок, сам ход развития событий давал основания подозревать его во всех смертных грехах, и ее новое, полное подозрений сознание рассматривало разнообразные варианты. Сердце ее уже уступило, но все оказалось совершенно иначе. Таинственная, сладкая развязка не наступала, и по мере того, как проходили дни, Джейн начала задавать себе вопрос: «А почему, черт подери, нет?» – и затем сама стала хотеть того, чего сперва опасалась.
Постепенно новое состояние начало овладевать ею. Вот тот, кто ей нужен, – глубокий человек, не эгоист, имеющий цель в жизни и обладающий непреклонной волей для ее достижения. Фоли не то, что Билли Бингэм – мальчишка, обуреваемый взрослыми мечтами о власти и мести. Его характер сформировался и сложился, жизнь его была посвящена цели столь высокой, что нужно вставать со стула при одном ее упоминании. И она должна соперничать с этой целью. Словно существовала некая иная женщина-соперница, прекрасное создание, стоявшее выше всякой критики и упрека. Он посеял в сердце Джейн семена экзотического цветка, именуемого ревностью, сладкий запах которого добавлял нечто пикантное в дилемму, именуемую любовью.
Однако события развивались чересчур быстро, а их взаимоотношения продвигались вперед слишком медленно. После переломной встречи с Питом Ривкином жизнь Джейн почти перестала принадлежать ей. По его указанию вокруг нее возникло волшебное облако, и всеми неизвестными ей доселе деталями новой ее жизни стал заниматься созданный им огромный людской механизм. Вложения, страховки, дом в Бенедикт Каньоне (игрушка одного промышленника из Германии, уставшего от своего «голливудского периода»), машины, инструкторы театрального мастерства, зеленая карта и многое другое – все появилось практически в одночасье. Платиновые кредитные карточки Амекса, золотые – Висас, конверты со стодолларовыми банкнотами возникли одновременно с армией художников-визажистов и парикмахеров, массажисток, шоферов, служанок и маникюрщиц, которые обступали ее в невообразимо ранние утренние часы, когда весь мир безмятежно спал. Днем шла тяжелая, изматывающая работа на съемках «Ночей», от которой ныла спина, а по ночам она пыталась заснуть, преодолевая возбуждение дня и мечты о расстилающемся перед ней мире.
Конечно же, она переехала от Роберта в Беверли-Хиллз, в отель «Ханада». Иногда они встречались: за сандвичами в студийной столовой, за обедами, после напряженных съемочных дней и перед ранними отходами ко сну, так как только ранний сон давал силы подниматься на рассвете, однако разлука и невероятный успех Джейн углубляли разделявшую их дистанцию. Это выводило ее из себя здесь, в Долине, потому что она знала, что он желал ее. Тысячу раз видела она это желание, сквозившее в его жестах, в огне бушующей страсти, таившемся в глубине страждущих глаз. И она желала его – Боже, как она хотела его – в Сан-Фернандо, когда ночная духота опускалась на нее, превращая ее одинокое ложе в поле битвы с безмолвным желанием, сминая простыни и пропитывая потом рубаху. Она молила темноту открыть тихонько дверь и впустить к ней ее возлюбленного.
Единственный, похожий на землетрясение поцелуй, и больше ничего. Он оторвал себя от нее, словно совершил преступление – преступное деяние, которого избегал, но которого желал больше, чем самой жизни. Что за сила сковывала его страсть? Какая сила останавливала его руку и не давала ему поступать по велению сердца? Он хотел обладать ею, но не любил, а она находилась здесь, ждущая, взывающая о любви. Каждый совместный день они прожили словно муж и жена – по выходным ходили за покупками в магазин Ральфа, ели халву у Фрэнка, читали книги, сидя в комнате порознь, но удивительно вместе, по выходным загорали на берегу маленького бассейна. Было столько возможностей, столько шансов для интимного сближения, но облака загораживали солнце страсти, и в моменты, когда все шло «как надо», вмешивалась непонятная сила и все портила.
Джейн никак не могла понять, в чем же дело; она подозревала, что тому имелась причина, коренившаяся в его прошлом, которое он не станет обсуждать с ней. Он не все время был врачом. Он стал им позднее. Это все, что она знала. А чем он занимался до этого? Кто, если такое было, любил его? Кого, если такая была, любил он? Для нее это оставалось загадкой. Согласно взаимной договоренности ни один из них не старался проникнуть в глубь прошлого другого.
Джейн предоставила мыслям течь самим по себе. Роберт Фоли. Сладкая мечта полуденного каньона.
Загорелая грудь ее дышала все ровнее. Она лениво облизнула губы и закрыла глаза; затем, застыв на несколько секунд на подкидной доске трамплина, она взлетела вверх и начала погружаться в распахнувшуюся навстречу глубину сна.
Никто не отвечал на звонок у ворот.
Роберт Фоли не был настроен ждать. Он бросил машину на обочине дороги и перемахнул через тяжелые железные ворота.
Входная дверь в дом была не заперта, теплый бриз с каньона шелестел глянцевыми листьями фикусов, стоявших в выложенном мексиканским кафелем холле, ласкал лилии, высаженные в массивных дубовых кадках, разгуливал между пальмами, охранявшими вход в студию.
– Джейн?
Там ее не было.
Он обошел несколько комнат, негромко выкрикивая ее имя. Комнаты отвечали ему тишиной. Пока они не были ее комнатами. Она не успела передать этому восхитительному дому отпечаток собственной индивидуальности.
Он вышел наружу, к бассейну, к павильону. Никого.
Затем он увидел ее лежащей на самом краю террасы, на фоне затянутого дымкой каньона.
Роберт Фоли ускорил шаги, заколотившееся в груди сердце опережало ноги.
Он остановился около нее, лицо его выразило необоримое желание при виде этой девушки, которая вырвала его из мрачного подземелья прошлой жизни. Она спала; длинная загорелая рука прикрывала глаза от безжалостного солнца. Под рукой на волосах блестели капельки пота. Прекрасные обнаженные груди гордо вздымались к чистому голубому небу, взывая к самому естеству Роберта.
– Джейн!
Голос прозвучал тихо, без намерения прервать ее сладкий сон, а с целью наполнить звуком зрительную симфонию.
Затем он опустился подле нее на колени и коснулся губами ее губ, язык его нежно слизнул капельки пота, выступившие на верхней губе.
Ветер пустыни овевал любовников.
Джейн медленно пошевелила рукой, приветствуя ветер. Томно потянувшись, вытянула руку вверх, покрутила ею, чтобы прочувствовать мягкий поцелуй, принесенный из пустыни Санта-Ана. Она улыбалась, глядя ему в лицо: сейчас боль исчезла из его глаз, все лицо купалось в безмятежности любви, которой она никогда прежде не видела. Скоро настанет очередь слов, но не сейчас, пока еще рано.
Ее ноги лежали поперек его, изящные загорелые контуры резко контрастировали с его бледной кожей. Роберт – человек, у которого нет времени для поклонения солнцу; человек, озабоченный проблемами человечества, наконец-то полюбил ее.
Она была полна им, восхитительно, необыкновенно полна им, и исторгавшиеся из глубин ее души крики в момент наивысшего апофеоза страсти эхом все еще звучали внутри. Она даже не мечтала, что могучая дамба может рухнуть. Очень долго и очень многое скрывалось за ней, но понемногу кирпичи дамбы рассыпались в пыль, бетон дал трещину, и могучий поток желания обрел свободу и выплеснулся в самую сердцевину ее сущности. И вот теперь этот поток находился в ней, как и Роберт, соединенные радостью первых мгновений после первого акта любви.
Указательным пальцем она неторопливо провела по его раскрытым губам, замедлив движение в уголках губ, как бы изучая тело, принадлежащее отныне ей. Ее губы беззвучно произнесли: «Я люблю тебя».
Он уткнулся в нее носом, усталая голова покоилась на ее груди, наслаждаясь тонкой пленочкой влаги и теплом, исходившим от тела, – признаком подлинной страсти. Она была вокруг него повсюду. Девушка, которую он обожал. Создание немыслимой красоты, которое раскрепостило его сознание и избавило от пут, привязывавших его к серой, лишенной радости наслаждения жизни. Несомненно, он пал с высокого трона совершенства. Теперь наконец-то он был простым смертным: алчущим, страждущим, чувственным человеком. Он пробормотал, прижавшись к упругой, зовущей коже:
– Я люблю тебя, Джейн. Я так сильно люблю тебя.
Обхватив его за шею рукой, она привлекла его к себе. Ближе, еще ближе, прижимая его к телу, о котором мечтала вся Америка, с отчаянным желанием спрятать его внутри себя, где он мог бы стать ею, а она – им. В этом единении, в этом слиянии был предел ее мечтаний, и все толчки, извивания и прикосновения танца любви были не чем иным, как попыткой достичь этой невозможной цели. Словно заключенный в кокон ее телом, он участливо двигался внутри ее, и, не веря узам рук, Джейн, словно изголодавшись, обхватила его и ногами. Призывно притягивая, обвиваясь вокруг и не желая отпускать от себя. Находясь глубоко внутри, он преисполнился благодарности за проявленную ею страсть, окрутившую его.
Она наклонилась, поцеловала его мокрые волосы, орошенные потом страсти, и, крепко сомкнув руки вокруг его сильной шеи, подалась вперед, обхватив его плоть своими мягкими шелковистыми стенками.
– Да. Да, Роберт, – низко и чуть хрипловато произнес ее голос в преддверии возвращающегося урагана страсти.
Его тело ответило ей. Сначала робко, затем, отбрасывая нерешительность, оно обрело, казалось, растраченную силу и вновь решительно рванулось к цели.
Его губы нащупали отвердевшие от желания соски, призывно устремленные ему в лицо, и жадно, требовательно, припали к ним. Нежность вела бой с неукротимым желанием. Два тела сливались в одно, а затем вновь отдалялись в отчаянном желании равновесия, которым ни один не мог овладеть. Они пытались насытить один другого, утолить голод, который никогда не исчезнет, а теплый ветер нежно ласкал их своим прикосновением.
Теперь он заключил ее в объятия. Сильные взволнованные руки подсунулись под нее и, крепко впившись в сильные мускулы и нежную кожу ягодиц, мощно привлекли к себе, одновременно проталкиваясь в ее недра и погружаясь еще дальше в глубины восторга.
Джейн застонала от радостного ощущения и раздвинула ноги, приветствуя его проникновение. Он находился поверх нее – его руки сжимали ее груди, его живот был плотно прижат к ее животу, глаза сияли.
Лежа на спине, она закинула руки на голову, словно признавая его превосходство. Над нею, глубоко внутри, со всех сторон – повсюду тот мужчина, которого она любила, которого, как драгоценный дар, принимало ее тело. Он может делать с ней все что угодно, самозабвенно наслаждаться ею.
Он прочитал все это в ее глазах – требование быть напористым – и сделал первое движение, приглашая ее. Длинным и мощным движением он вошел в глубь нее, проник глубоко и яростно, ритм его движений возрастал, сотрясая все ее тело, доставая почти до самого сердца. Глубже и глубже, яростнее и мощнее он буравил ее, наблюдая на лице гримасу сладостной боли, появлявшуюся всякий раз, когда мощные толчки потрясали тело. На своих ягодицах он ощущал ее пальцы, которые призывно притягивали его, требуя продолжать; по мере того, как он все более страстно овладевал ею, у него на губах возникали странные чужие слова похоти и агрессивности, насмехавшиеся над любовью, переполнявшей сердце и сознание. Она кивнула, подбадривая его.
Все правильно. Делай это со мной. Мне нравится. Я люблю это так же, как люблю тебя. Погрузись в блаженство, растворить и затеряйся во мне.
Его пальцы безжалостно впились в отвердевшие, как камень, соски, а тело возобновило яростную атаку, пока не осталось ничего, кроме сумасшедшего ритма танца и бешеного стука сердца. Руки опять оказались под ней, ногти глубоко впились в плоть ягодиц, то же сделала она. Кровь и ссадины – отличительные знаки страстных поклонников любви.
Подобно звездам, которым уготовано столкнуться, они устремились навстречу друг другу, проносясь мимо планет, невольных свидетелей взаимопоглощения, которому предстояло свершиться. Перед этим он застыл в предвкушении волшебного момента, стараясь успокоить свои чувства, чтобы полнее ощутить высшее наслаждение, но теперь дьявольский союз требовал продолжения головокружительного полета вперед, в хаос таинственного.
Его губы раскрылись в широкой улыбке радости, он выкрикнул ее имя, она выкрикнула его; их дикие голоса слились воедино, приветствуя столкновение слов. Вдали, в бризе каньона, порожденном всезнающим ветром Санта-Аны, исторгнутый ими крик звучал как единая песнь.
* * *
Под столом, накрытым белоснежной скатертью, Роберт Фоли взял Джейн за руку. Обычно посетители благотворительных вечеров, страдающие обострением социальных амбиций, на интеллектуальном показателе которых установлен знак ограничения скорости, вызывали у него аллергическую сыпь, а сам бал, проводившийся в смокингах в банкетном зале на Сенчюри-плаза, грозил нервным срывом. Но в этот раз он находился здесь с Джейн, а Джейн была с ним.
– Что тебе это напоминает? – прошептал он ей на ухо. – Пиршество барракуд? «Похитителей трупов»?
Джейн рассмеялась. Действительно, происходившее соответствовало эпитетам, данным Робертом. Лос-анджелесские «генеральши» демонстрировали силу, и зрелище было не из приятных. Сейчас они сидели за столами, выставляя напоказ семейные драгоценности, результаты пластических операций, проведенных доктором Фрэнком Крамером или доктором Джоном Вильямсом, или же очередных мужей. Между тем их глаза непрерывно контролировали ситуацию. Кто с ними? Кто против? Кто счастлив от пребывания в их тени, а кто откровенно уклоняется от подобной чести? В зале находилось примерно около сотни столов, по восемь– двенадцать человек за каждым; билет участника стоил двести пятьдесят долларов, так что этот бал, известный под названием «Глазной бал», должен был принести около двухсот тысяч долларов.
– Тут и думать нечего, что вся эта суета – показуха, до твоей клиники им и дела нет.
Джейн сжала под столом его руку и рассмеялась довольным смехом: она любила его, любила свою жизнь, любила всех и каждого в этом мире.
Теперь они были вместе. Прошлое, сковывавшее Роберта Фоли, больше его не держало. Возвращенный в мир, перерожденный пламенем любви, он спешил наверстать упущенное время. Днем Джейн снималась в «Ночах», а по ночам отдавала себя во власть его тела и диких проявлений любви. Новый образ жизни и страсть наложили отпечаток на весь ее облик, и теперь трепещущая, вырвавшаяся на свободу чувственность, создав убийственный союз с красотой, сводила с ума всю страну. Сериал оказался чудом. Цены на рекламу в сериале подскочили до семисот тысяч долларов за каждую тридцатисекундную вставку (на триста тысяч превысив ставку в программе Косби-шоу), принося Эй-би-эс лакомый кусочек – доход в восемь с половиной миллионов долларов и свыше четырех миллионов чистой прибыли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48