Странный, пугающий, шикарный, элегантный, причудливый, сверкающий Мелроуз, улица, символизирующая новый Лос-Анджелес. На нем делались покупки. Обтягивающие соблазнительные брючки и кожаные мотоциклетные жакеты – скроенные по моде ранних шестидесятых – «пусть будет рок», – теперь они насмехались над модой прошедших десятилетий, формируя стиль современного ретро. Сногсшибательные дамские вечерние туалеты из полиэстра с люрексом в «Нео-80» и «Брюс Гальперин». Одежда в духе «послеядерного выживания» в «Ворбэбиз» и фальшивые жемчуга, плетеные ремни, поддельные бриллианты и китч в духе Дикого Запада повсюду. Там были модные безделушки, шикарные, нарядные и просто широко разрекламированные, от Лос-Анджелеса «Айвокс«, солнцезащитные очки. Среди поразительных, многогранных форм попадались странные милые вещицы от Оливии Ньютон Джонс, Коала Блю и Фреда Сегала. А после магазинов были долгие праздные обеды, под белое вино, с парминьяни в «Кьюсайна», «секс-мекс» в следующем своей дорогой «Бодер Гриле» с суши в ведущем свою историю от смутных дней сентября 82-го года «Томми Танг». Вечерними сумерками они оказывались в каком-нибудь излюбленном притоне молодежи – «Ай лав Джуси», например, где брали видеокассеты в «Ароне» или рассматривали журнал в «Центрфолд ньюз» в Фэйрфаксе. И все время на них смотрели, они всегда оказывались в центре внимания.
Вечером они бежали смотреть кино в Вествуде, и их быстрые ноги преодолевали жаркие, нагретые за день тротуары и мостовые, когда они бесшабашно перебегали на ту или другую сторону за мороженым или пирожным, не обращая внимания на движение, предупредительные знаки, газоны. А ближе к ночи, совершенно обалдевшие и взвинченные, они садились в желтый «Баг» и ехали вниз по Сансету к морю, чтобы побродить и посмеяться на песочке, попивая калифорнийские прохладительные напитки на тротуарах в Венеции, с восторгом замедлив шаг под индустриально-мощным творением Боба Грэхэма – рестораном Дадли Мура, шикарным заведением на 72-й Маркет-стрит. Так проходили часы, и ранним утром они оказывались у Томми в Вест-Беверли, рассеянно глядели «Тауэр рекордс» в «Стрипе», прежде чем начиналось их сонное путешествие домой, где, в маленькой квартирке, они валились с ног в полном изнеможении.
По утрам они работали. Томные длинноногие девицы собирались на ранней заре, и студия начинала гудеть от деятельности, когда начинали суетиться фотомодели, жаждущие убить время и набить сундуки, пока им не предложат кинороль и еще один кусочек мечты не попадет на свое законное место в голливудской головоломке. Они демонстрировали свои тела, тиражируемые на пленке с добродушным смирением и не без доли черного юмора, пока парикмахеры и острые на язык гримеры роились вокруг них, рассказывая им байки о прошлом таких шикарных звезд, как Мадонна, Дженет Джексон или Бэнглз. Для Джейн это был удивительный мир голой кожи и ярких цветов фотобумаги, вспышек прожекторов и подглядывающих розовых, смущенных юнцов – за теми, кто прыгал и извивался, чтобы подарить Америке те острые ощущения, которых она жаждала. Посреди этого веселого хаоса стояла Люси, дирижируя имитацией страсти, ее большая грудь выпирала из майки с надписью «секс-ярость», по мановению ее пальца все немедленно исполнялось, а ее профессиональный взгляд жадно пожирал обнаженную плоть.
Конечно, для Джейн было некоторым шоком увидеть своими глазами, чем занимается Люси Мастерсон, но с этим Джейн могла мириться. Помогало отношение к этому самой Люси. Ее ни капли не смущала ее профессия, и она, относясь к этому легко, заражала своей легкостью остальных.
– Послушай, солнышко, девочкам нужны деньги. Журналам нужны пикантные снимки. Соплякам тоже хочется удовольствий. Ты что же, не веришь в свободу ?
А Джейн была слишком занята, чтобы подумать над тем, что происходит вокруг нее. Там много нужно было выучить, столько успеть сделать: считывать показания, настраивать прожекторы, подносить стаканы с холодным кисловатым напитком изнемогшим парикмахерам, заниматься постоянно психотерапией с чересчур нервными фотомоделями. Позже все они рассядутся вместе, едва прикрытые подобием одежды, и будут нескончаемо болтать о своих мечтах и о своих планах, и рассказывать жуткие истории о том, как ими пользовались и оскорбляли их, о том, как их ловили на лжи и преувеличениях, на возбужденных фантазиях и близких к психозу галлюцинациях, о том, как они барахтались в темных водах моря притязаний и обещаний, в мелких волнах политики и взлетели на волне страсти, о жердочке между простынями и сточной канавой.
Вздох удовлетворения исторгся из самой глубины Люси. Шла воскресная ночь, жизнь была прекрасна. А поскольку было лучшее из лучших воскресенье, это значило, что была сокрушающая суббота, совершенно неистовая пятница, и невероятный, сказочный четверг. Так близко, и все же так далеко рядом с ней на софе сидела воплощенная в плоти и крови причина ее счастья. Джейн Каммин.
Именно это и называется, наверное, «страстно желать», «быть влюбленным без памяти»«, «неистово хотеть». И все же чувство было и каким-то новым. Она и раньше хотела – с той или иной, – но сейчас это было не просто голодом. Это терзало ей внутренности. Джейн все вокруг делала восхитительным, и все происходящее лучилось и переливалось от полноты жизни, радости и надежды.
Она повернулась к Джейн, потягиваясь, как сонная кошечка.
– Сегодня вечером ты выглядишь просто неотразимо прекрасно. Следовало бы принять закон против таких людей, как ты.
– Ну и спасибо, мэм. Ты знаешь, как польстить даме. – Джейн подражала южному акценту Люси и легкомысленно улыбалась.
Люси была настойчива. И так было все предыдущие несколько дней. Но не было ничего такого, чего не вынесла бы Джейн. Однако насчет одного Билли Бингэм был определенно прав. И где его только носит? Исчез без следа, несмотря на свои самые серьезные обещания вернуться за ней и жуткие предостережения, касающиеся преступного, калечащего и мишурно-обманчивого города. Слава Богу, она не положилась доверчиво на его слова, не бросила работу и койку в доме Люси ради того, чтобы сидеть в полном неведении в «Мармонте» в ожидании Годо, который так и не появился. Она была слишком занята, слишком много развлекалась, чтобы задумываться о нем. Может быть, он позвонил в «Мармонт» и потерял к ней интерес оттого, что она там не объявилась. Возможно, он хотел лишь руководить ею; а может, он был лишь растаявшей снежинкой, невзирая на его страстные глаза, сильное тело и твердую, как сталь, идею. Да и вообще, Билли знал, где ее разыскать.
А пока что Джейн наслаждалась Лос-Анджелесом, была молода, прекрасна, и карусель крутилась, пока играла музыка. Все остальное было несущественным.
Люси вся извертелась на софе, чтобы снова и снова видеть Джейн, ощущая от этого нежнейшую, великолепнейшую боль . В Калифорнии быстро привыкают к красоте – особенно когда это твое занятие. Но, находясь рядом с Джейн, Люси едва могла дышать. Все в притягивающем ее существе было прекрасно, как картинка: стройное, крепкое, нежное тело, соблазнительные губы и прелестные ноги, распахнутые глаза, гладкая кожа. Люси готова была вывернуться наизнанку, чтобы соблазнить ее, но все напрасно. Джейн отражала все попытки, как будто вокруг ее сердца была защитная система, как в «Звездных войнах».
Люси громко расхохоталась от своего предположения, этакого холодящего восторга от приставленного к груди дула. Потом вскочила:
– Пойдем, милая моя, завалимся в «Баг» и покатаемся немножко. Может быть, пощиплем пиццу где-нибудь, пригубим «Вальполичеллы», возьмем пару кассет, так вечер и проведем. Я так утомилась за эти последние несколько вечеров, а мне утром надо предстать свежей и бодрой в «Хастлере». Ну как, звучит?
– Звучит отлично, дорогая босс.
Джейн поднялась. Плечи ее были обнажены, прозрачный бюстгальтер, видимо от Гесса, прятал грудь, а его белоснежные лямки соблазнительно контрастировали с обласканной солнцем кожей. Плотная джинсовая юбка доходила до колен, а белые короткие носки были подвернуты и лежали поверх мягких из коричневой кожи ковбойских полуботинок.
– Ну и как я выгляжу?
– Похожа на шлюшку.
Джейн вскинула ногу и носком ботинка коснулась зада Люси, обтянутого черной кожаной мини-юбкой.
– Эй, детка, наконец-то мы соприкоснулись! Давай еще.
– О'кей, Люси. Пепперони и Гааген-датц?
– Да, и попьянствуем всласть! У меня такое чувство, что сегодня вечером я перейду в атаку, солнышко. И мы насмотримся самых грязных киношек. Серьезно, самых омерзительных. Может, быть, душераздирающих – вроде «Мегеры» или «Я плюю на твою могилу». Ты еще не пробовала мой ромовый пунш, правда? Детка, сегодня вечером у нас будет праздник .
Джейн рассмеялась ее воодушевлению. Еще один безумный вечер.
И это будет безумный вечер.
Сумасшедший вечер.
Сумасшедший, печальный вечер в Лос-Анджелесе.
Ивэн Кестлер тяжело опустился на забрызганное краской кресло и попытался привести в порядок свои хаотичные чувства. Картины были повсюду. Они висели на белых оштукатуренных стенах, лежали на белом кафельном полу, грудами были свалены в углах. Свет падал на них отовсюду, заставляя краски петь, переливаться на грубой поверхности холста. От холста к глазу, от глаза к мысли, от мысли к сути. Связь была прямой, элементарной в своей величественной простоте, поразительной в своей пылкой правдивости. Невозможно было привести эти картины ни к каким категориям. Внезапно умные мысли покинули Ивэна Кестлера. Обычно он умел найти лазейку – его язык выталкивал слоги, по капле проливал эрудицию, процеживал длинные слова, которые могли понять только знатоки. Постконцептуалист, нео-то, ретро-это, влияние как-его-там, стиль вам-понятно-кого, но сейчас все это было неуместным. Просто таких картин еще никто никогда не рисовал. Это было единственное видение своеобразного, захватывающего дух гения. Еще никогда за всю свою жизнь Ивэн Кестлер не приближался к такому чуду. Слезы восторга и умиления катились по его загорелому лицу.
– Конечно же, не так плохо, Ивэн.
Джули Беннет смотрела на него с интересом и удивлением. Слезы! Боже, это было уж чересчур. Он был уничтожен Билли Бингэмом, но что это значило в сравнении с тем , что «художник» был низложен со всей своей бесчисленной пятилетней писаниной?
– Ах как глупо. Ну как же глупо, – бормотал Ивэн, пытаясь обрести самообладание.
Он не верил своим глазам. Мастерская Билли была до краев переполнена шедеврами. Он подошел к составленным в ряд холстам, но не мог заставить себя коснуться их.
– Немного не похожа на мою коллекцию, а, Ивэн? – Джули была явно горда собой.
– Боже мой! Ах, Боже ты мой, да, – ответил Ивэн, и улыбка пробилась сквозь слезы счастья на его лице. – Как не похоже, как невероятно, как пленительно не похоже. – И это было правдой. Коллекция Беннет была хорошей. Пожалуй, можно было бы признать, что очень хорошей. Но собрал ее деловой человек в паре с деловой женщиной. Вместе они все очень умно подобрали, модные, подлинные работы, но ни единая искра не зажигала все целое, ни одна мысль не одушевляла коллекцию, и потому она была скучной, несмотря на вспыхивающую в нескольких работах искру Божию и на общие претензии. А здесь, напротив, все было настоящее. Это было то, что увидено глубоким, хотя и диким взглядом. Чрезвычайно величественно. Совершенно гениально. Рождено в муках, искуплено жертвоприношением.
– Теперь ты начинаешь понимать, в чем дело с Билли Бингэмом, да Ивэн?
Он знал, что она насмехается над ним. Она водила его за нос, изводила его, и это было всего чудеснее. Потому что она так ничего и не поняла; она стояла посреди олицетворенной красоты и не видела этого. Ему хотелось и плакать и смеяться. Но даже в самый торжественный момент жизни его коварный ум не поддался нахлынувшим чувствам.
– Да, я понимаю, в чем тут дело. Какая же страшная ноша – то, что случилось с Билли. – Картины, которые стоили целого мира, были заперты у нее в доме. Как мог он забрать их у нее? Только скрывая их подлинную ценность.
– А что с ними станет? – с невинностью гадюки осведомился Ивэн.
– Я бы не прочь отдать тебе их все скопом, но боюсь, что Билли станет возражать, – ответила Джули, испустив вздох удовлетворения, замаскированный под смирение.
Ивэн вновь подавил безумное желание расхохотаться.
– Так что, мне кажется, стоит их оставить у себя, пока великий художник не явится за ними. Он должен вернуться не сегодня-завтра, – продолжала она.
Джули играла с ним, как кошка с мышкой. А вдруг он все еще хочет Билли, несмотря на то, что убедился в его бездарности. В этом мире Ивэны могут позабыть об отсутствии таланта, когда перед ними стройное юношеское тело. Но с этим Ивэном вряд ли произойдет такое – тем-то и хороша была ситуация, что сейчас он был с ней на равных. Своей реакцией на живопись Билли – он чуть не расплакался, увидев, как она мерзопакостна, – он снабдил ее самыми мощными боеприпасами. Когда Билли вернется на днях, она с наслаждением сообщит ему, что его отвратительное «искусство» повергло великого Ивэна Кестлера в слезы . А потом, в течение месяца, она будет вливать в него этот яд при каждом удобном случае. И это будет чудесно.
– Может быть, ты скажешь Билли, что я пытался связаться с ним и дать ему мой номер телефона. Я очень высоко ставлю все это. Скажи ему, что я… обожаю его живопись.
– Ах, ну конечно, Ивэн. Разумеется, именно так я и скажу. – Ее улыбка триумфатора говорила сама за себя. Имя Ивэна Кестлера никогда не слетит с ее уст в том контексте, который он предложил. Вместо этого Билли услышит целую историю о том, как Ивэн Кестлер рассматривал его полотна, о презрении, которое тот вылил на них, – словом, всю ту ложь, которая с легкостью рождалась в голове знаменитого американского романиста.
– О, это был удивительно прекрасный день, но я начинаю подумывать о возвращении в Лос-Анджелес. Пожалуй, самолет устроит меня больше, чем автомобиль, если, конечно, ты не возражаешь. Я, пожалуй, узнаю насчет рейсов, и если твой человек отвезет меня в аэропорт, это будет великолепно…
– Ну, Ивэн, как ты скажешь, я к твоим услугам. И пожалуйста, дай знать, когда у тебя появится что-нибудь интересное для меня. Теперь ты видел мою коллекцию – так что знаешь, что мне нравится.
В аэропорту Ивэн не стал садиться в самолет. Вместо этого он в автомобиле отправился в «Раке клуб», убедившись, что шофер Беннет уехал задолго до того, как он появился на стоянке такси.
Приехав туда, он испросил один из самых тихих номеров в поселке из коттеджей, в отдалении от главного клубного здания, вызвал горничную и заказал ей бутылку шампанского «Луис Родерерс Кристал», тарелочку черных оливок, несколько тонких сандвичей с копченой горбушей и черный хлеб с дольками лимона. Потом он взял телефонный справочник и пролистал страницы, пока не нашел список телефонов «Чекмейт секьюрити системс». Он набрал номер и скоро уже разговаривал со Стивом Кауфером, президентом службы безопасности. Окончив разговор, он снял ботинки, включил кондиционер и растянулся на постели, глядя на величественный пик Джасинто и обдумывая свое невероятное, блестящее будущее.
15
Это были ужасные дни для Билли Бингэма. Плохо было уже то, что он не мог работать. То, что он был отрезан от своих работ, было гораздо хуже. В его ночных кошмарах Джули Беннет кралась по дому, сжимая в одной руке нож, а в другой фонарь, – и он просыпался в холодном поту, когда она исполосовывала его картины и бормотала угрозы, а языки пламени лизали его прошлое и будущее.
Он поехал на «Мазерати» в Санта-Монику и там загнал машину, чтобы получить наличные деньги. Однако это заняло много времени, потому что посредник настаивал на том, чтобы проверить, не угнан ли автомобиль и точно ли принадлежит Билли. И все это время, пока он возлагал надежды на свое предназначение, мысленно прокладывая дорогу к упоительному будущему, его не покидали мысли о Джейн. Джейн в опасности, прекрасная Джейн дожидается его в пасти дракона, так и не поняв ужаса своего положения. Он думал отправиться за ней, как только сумеет, и только молился, чтобы не оказалось слишком поздно. Сначала ему нужно было найти место под мастерскую и для хранения картин, но, пока машина не была продана, у него не было денег, чтобы заплатить за аренду помещения. По случаю ему удалось снять развалюху – бывший магазин на Маркет-стрит, с дверью одновременно прочной и неприметной – достаточно надежную и простую, чтобы оградить мастерскую от вандалов и разных ненормальных.
Теперь оставалось сделать лишь одно, чтобы он мог выполнить обещание, данное Джейн. Еще раз вытерпеть унижение. Еще раз выслушать оскорбления и поношения. Чтобы вернуть свои картины, ему нужно было еще раз повидать Джули Беннет.
Джули поджидала его, но она странно нервничала, в сотый раз взглядывая на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48
Вечером они бежали смотреть кино в Вествуде, и их быстрые ноги преодолевали жаркие, нагретые за день тротуары и мостовые, когда они бесшабашно перебегали на ту или другую сторону за мороженым или пирожным, не обращая внимания на движение, предупредительные знаки, газоны. А ближе к ночи, совершенно обалдевшие и взвинченные, они садились в желтый «Баг» и ехали вниз по Сансету к морю, чтобы побродить и посмеяться на песочке, попивая калифорнийские прохладительные напитки на тротуарах в Венеции, с восторгом замедлив шаг под индустриально-мощным творением Боба Грэхэма – рестораном Дадли Мура, шикарным заведением на 72-й Маркет-стрит. Так проходили часы, и ранним утром они оказывались у Томми в Вест-Беверли, рассеянно глядели «Тауэр рекордс» в «Стрипе», прежде чем начиналось их сонное путешествие домой, где, в маленькой квартирке, они валились с ног в полном изнеможении.
По утрам они работали. Томные длинноногие девицы собирались на ранней заре, и студия начинала гудеть от деятельности, когда начинали суетиться фотомодели, жаждущие убить время и набить сундуки, пока им не предложат кинороль и еще один кусочек мечты не попадет на свое законное место в голливудской головоломке. Они демонстрировали свои тела, тиражируемые на пленке с добродушным смирением и не без доли черного юмора, пока парикмахеры и острые на язык гримеры роились вокруг них, рассказывая им байки о прошлом таких шикарных звезд, как Мадонна, Дженет Джексон или Бэнглз. Для Джейн это был удивительный мир голой кожи и ярких цветов фотобумаги, вспышек прожекторов и подглядывающих розовых, смущенных юнцов – за теми, кто прыгал и извивался, чтобы подарить Америке те острые ощущения, которых она жаждала. Посреди этого веселого хаоса стояла Люси, дирижируя имитацией страсти, ее большая грудь выпирала из майки с надписью «секс-ярость», по мановению ее пальца все немедленно исполнялось, а ее профессиональный взгляд жадно пожирал обнаженную плоть.
Конечно, для Джейн было некоторым шоком увидеть своими глазами, чем занимается Люси Мастерсон, но с этим Джейн могла мириться. Помогало отношение к этому самой Люси. Ее ни капли не смущала ее профессия, и она, относясь к этому легко, заражала своей легкостью остальных.
– Послушай, солнышко, девочкам нужны деньги. Журналам нужны пикантные снимки. Соплякам тоже хочется удовольствий. Ты что же, не веришь в свободу ?
А Джейн была слишком занята, чтобы подумать над тем, что происходит вокруг нее. Там много нужно было выучить, столько успеть сделать: считывать показания, настраивать прожекторы, подносить стаканы с холодным кисловатым напитком изнемогшим парикмахерам, заниматься постоянно психотерапией с чересчур нервными фотомоделями. Позже все они рассядутся вместе, едва прикрытые подобием одежды, и будут нескончаемо болтать о своих мечтах и о своих планах, и рассказывать жуткие истории о том, как ими пользовались и оскорбляли их, о том, как их ловили на лжи и преувеличениях, на возбужденных фантазиях и близких к психозу галлюцинациях, о том, как они барахтались в темных водах моря притязаний и обещаний, в мелких волнах политики и взлетели на волне страсти, о жердочке между простынями и сточной канавой.
Вздох удовлетворения исторгся из самой глубины Люси. Шла воскресная ночь, жизнь была прекрасна. А поскольку было лучшее из лучших воскресенье, это значило, что была сокрушающая суббота, совершенно неистовая пятница, и невероятный, сказочный четверг. Так близко, и все же так далеко рядом с ней на софе сидела воплощенная в плоти и крови причина ее счастья. Джейн Каммин.
Именно это и называется, наверное, «страстно желать», «быть влюбленным без памяти»«, «неистово хотеть». И все же чувство было и каким-то новым. Она и раньше хотела – с той или иной, – но сейчас это было не просто голодом. Это терзало ей внутренности. Джейн все вокруг делала восхитительным, и все происходящее лучилось и переливалось от полноты жизни, радости и надежды.
Она повернулась к Джейн, потягиваясь, как сонная кошечка.
– Сегодня вечером ты выглядишь просто неотразимо прекрасно. Следовало бы принять закон против таких людей, как ты.
– Ну и спасибо, мэм. Ты знаешь, как польстить даме. – Джейн подражала южному акценту Люси и легкомысленно улыбалась.
Люси была настойчива. И так было все предыдущие несколько дней. Но не было ничего такого, чего не вынесла бы Джейн. Однако насчет одного Билли Бингэм был определенно прав. И где его только носит? Исчез без следа, несмотря на свои самые серьезные обещания вернуться за ней и жуткие предостережения, касающиеся преступного, калечащего и мишурно-обманчивого города. Слава Богу, она не положилась доверчиво на его слова, не бросила работу и койку в доме Люси ради того, чтобы сидеть в полном неведении в «Мармонте» в ожидании Годо, который так и не появился. Она была слишком занята, слишком много развлекалась, чтобы задумываться о нем. Может быть, он позвонил в «Мармонт» и потерял к ней интерес оттого, что она там не объявилась. Возможно, он хотел лишь руководить ею; а может, он был лишь растаявшей снежинкой, невзирая на его страстные глаза, сильное тело и твердую, как сталь, идею. Да и вообще, Билли знал, где ее разыскать.
А пока что Джейн наслаждалась Лос-Анджелесом, была молода, прекрасна, и карусель крутилась, пока играла музыка. Все остальное было несущественным.
Люси вся извертелась на софе, чтобы снова и снова видеть Джейн, ощущая от этого нежнейшую, великолепнейшую боль . В Калифорнии быстро привыкают к красоте – особенно когда это твое занятие. Но, находясь рядом с Джейн, Люси едва могла дышать. Все в притягивающем ее существе было прекрасно, как картинка: стройное, крепкое, нежное тело, соблазнительные губы и прелестные ноги, распахнутые глаза, гладкая кожа. Люси готова была вывернуться наизнанку, чтобы соблазнить ее, но все напрасно. Джейн отражала все попытки, как будто вокруг ее сердца была защитная система, как в «Звездных войнах».
Люси громко расхохоталась от своего предположения, этакого холодящего восторга от приставленного к груди дула. Потом вскочила:
– Пойдем, милая моя, завалимся в «Баг» и покатаемся немножко. Может быть, пощиплем пиццу где-нибудь, пригубим «Вальполичеллы», возьмем пару кассет, так вечер и проведем. Я так утомилась за эти последние несколько вечеров, а мне утром надо предстать свежей и бодрой в «Хастлере». Ну как, звучит?
– Звучит отлично, дорогая босс.
Джейн поднялась. Плечи ее были обнажены, прозрачный бюстгальтер, видимо от Гесса, прятал грудь, а его белоснежные лямки соблазнительно контрастировали с обласканной солнцем кожей. Плотная джинсовая юбка доходила до колен, а белые короткие носки были подвернуты и лежали поверх мягких из коричневой кожи ковбойских полуботинок.
– Ну и как я выгляжу?
– Похожа на шлюшку.
Джейн вскинула ногу и носком ботинка коснулась зада Люси, обтянутого черной кожаной мини-юбкой.
– Эй, детка, наконец-то мы соприкоснулись! Давай еще.
– О'кей, Люси. Пепперони и Гааген-датц?
– Да, и попьянствуем всласть! У меня такое чувство, что сегодня вечером я перейду в атаку, солнышко. И мы насмотримся самых грязных киношек. Серьезно, самых омерзительных. Может, быть, душераздирающих – вроде «Мегеры» или «Я плюю на твою могилу». Ты еще не пробовала мой ромовый пунш, правда? Детка, сегодня вечером у нас будет праздник .
Джейн рассмеялась ее воодушевлению. Еще один безумный вечер.
И это будет безумный вечер.
Сумасшедший вечер.
Сумасшедший, печальный вечер в Лос-Анджелесе.
Ивэн Кестлер тяжело опустился на забрызганное краской кресло и попытался привести в порядок свои хаотичные чувства. Картины были повсюду. Они висели на белых оштукатуренных стенах, лежали на белом кафельном полу, грудами были свалены в углах. Свет падал на них отовсюду, заставляя краски петь, переливаться на грубой поверхности холста. От холста к глазу, от глаза к мысли, от мысли к сути. Связь была прямой, элементарной в своей величественной простоте, поразительной в своей пылкой правдивости. Невозможно было привести эти картины ни к каким категориям. Внезапно умные мысли покинули Ивэна Кестлера. Обычно он умел найти лазейку – его язык выталкивал слоги, по капле проливал эрудицию, процеживал длинные слова, которые могли понять только знатоки. Постконцептуалист, нео-то, ретро-это, влияние как-его-там, стиль вам-понятно-кого, но сейчас все это было неуместным. Просто таких картин еще никто никогда не рисовал. Это было единственное видение своеобразного, захватывающего дух гения. Еще никогда за всю свою жизнь Ивэн Кестлер не приближался к такому чуду. Слезы восторга и умиления катились по его загорелому лицу.
– Конечно же, не так плохо, Ивэн.
Джули Беннет смотрела на него с интересом и удивлением. Слезы! Боже, это было уж чересчур. Он был уничтожен Билли Бингэмом, но что это значило в сравнении с тем , что «художник» был низложен со всей своей бесчисленной пятилетней писаниной?
– Ах как глупо. Ну как же глупо, – бормотал Ивэн, пытаясь обрести самообладание.
Он не верил своим глазам. Мастерская Билли была до краев переполнена шедеврами. Он подошел к составленным в ряд холстам, но не мог заставить себя коснуться их.
– Немного не похожа на мою коллекцию, а, Ивэн? – Джули была явно горда собой.
– Боже мой! Ах, Боже ты мой, да, – ответил Ивэн, и улыбка пробилась сквозь слезы счастья на его лице. – Как не похоже, как невероятно, как пленительно не похоже. – И это было правдой. Коллекция Беннет была хорошей. Пожалуй, можно было бы признать, что очень хорошей. Но собрал ее деловой человек в паре с деловой женщиной. Вместе они все очень умно подобрали, модные, подлинные работы, но ни единая искра не зажигала все целое, ни одна мысль не одушевляла коллекцию, и потому она была скучной, несмотря на вспыхивающую в нескольких работах искру Божию и на общие претензии. А здесь, напротив, все было настоящее. Это было то, что увидено глубоким, хотя и диким взглядом. Чрезвычайно величественно. Совершенно гениально. Рождено в муках, искуплено жертвоприношением.
– Теперь ты начинаешь понимать, в чем дело с Билли Бингэмом, да Ивэн?
Он знал, что она насмехается над ним. Она водила его за нос, изводила его, и это было всего чудеснее. Потому что она так ничего и не поняла; она стояла посреди олицетворенной красоты и не видела этого. Ему хотелось и плакать и смеяться. Но даже в самый торжественный момент жизни его коварный ум не поддался нахлынувшим чувствам.
– Да, я понимаю, в чем тут дело. Какая же страшная ноша – то, что случилось с Билли. – Картины, которые стоили целого мира, были заперты у нее в доме. Как мог он забрать их у нее? Только скрывая их подлинную ценность.
– А что с ними станет? – с невинностью гадюки осведомился Ивэн.
– Я бы не прочь отдать тебе их все скопом, но боюсь, что Билли станет возражать, – ответила Джули, испустив вздох удовлетворения, замаскированный под смирение.
Ивэн вновь подавил безумное желание расхохотаться.
– Так что, мне кажется, стоит их оставить у себя, пока великий художник не явится за ними. Он должен вернуться не сегодня-завтра, – продолжала она.
Джули играла с ним, как кошка с мышкой. А вдруг он все еще хочет Билли, несмотря на то, что убедился в его бездарности. В этом мире Ивэны могут позабыть об отсутствии таланта, когда перед ними стройное юношеское тело. Но с этим Ивэном вряд ли произойдет такое – тем-то и хороша была ситуация, что сейчас он был с ней на равных. Своей реакцией на живопись Билли – он чуть не расплакался, увидев, как она мерзопакостна, – он снабдил ее самыми мощными боеприпасами. Когда Билли вернется на днях, она с наслаждением сообщит ему, что его отвратительное «искусство» повергло великого Ивэна Кестлера в слезы . А потом, в течение месяца, она будет вливать в него этот яд при каждом удобном случае. И это будет чудесно.
– Может быть, ты скажешь Билли, что я пытался связаться с ним и дать ему мой номер телефона. Я очень высоко ставлю все это. Скажи ему, что я… обожаю его живопись.
– Ах, ну конечно, Ивэн. Разумеется, именно так я и скажу. – Ее улыбка триумфатора говорила сама за себя. Имя Ивэна Кестлера никогда не слетит с ее уст в том контексте, который он предложил. Вместо этого Билли услышит целую историю о том, как Ивэн Кестлер рассматривал его полотна, о презрении, которое тот вылил на них, – словом, всю ту ложь, которая с легкостью рождалась в голове знаменитого американского романиста.
– О, это был удивительно прекрасный день, но я начинаю подумывать о возвращении в Лос-Анджелес. Пожалуй, самолет устроит меня больше, чем автомобиль, если, конечно, ты не возражаешь. Я, пожалуй, узнаю насчет рейсов, и если твой человек отвезет меня в аэропорт, это будет великолепно…
– Ну, Ивэн, как ты скажешь, я к твоим услугам. И пожалуйста, дай знать, когда у тебя появится что-нибудь интересное для меня. Теперь ты видел мою коллекцию – так что знаешь, что мне нравится.
В аэропорту Ивэн не стал садиться в самолет. Вместо этого он в автомобиле отправился в «Раке клуб», убедившись, что шофер Беннет уехал задолго до того, как он появился на стоянке такси.
Приехав туда, он испросил один из самых тихих номеров в поселке из коттеджей, в отдалении от главного клубного здания, вызвал горничную и заказал ей бутылку шампанского «Луис Родерерс Кристал», тарелочку черных оливок, несколько тонких сандвичей с копченой горбушей и черный хлеб с дольками лимона. Потом он взял телефонный справочник и пролистал страницы, пока не нашел список телефонов «Чекмейт секьюрити системс». Он набрал номер и скоро уже разговаривал со Стивом Кауфером, президентом службы безопасности. Окончив разговор, он снял ботинки, включил кондиционер и растянулся на постели, глядя на величественный пик Джасинто и обдумывая свое невероятное, блестящее будущее.
15
Это были ужасные дни для Билли Бингэма. Плохо было уже то, что он не мог работать. То, что он был отрезан от своих работ, было гораздо хуже. В его ночных кошмарах Джули Беннет кралась по дому, сжимая в одной руке нож, а в другой фонарь, – и он просыпался в холодном поту, когда она исполосовывала его картины и бормотала угрозы, а языки пламени лизали его прошлое и будущее.
Он поехал на «Мазерати» в Санта-Монику и там загнал машину, чтобы получить наличные деньги. Однако это заняло много времени, потому что посредник настаивал на том, чтобы проверить, не угнан ли автомобиль и точно ли принадлежит Билли. И все это время, пока он возлагал надежды на свое предназначение, мысленно прокладывая дорогу к упоительному будущему, его не покидали мысли о Джейн. Джейн в опасности, прекрасная Джейн дожидается его в пасти дракона, так и не поняв ужаса своего положения. Он думал отправиться за ней, как только сумеет, и только молился, чтобы не оказалось слишком поздно. Сначала ему нужно было найти место под мастерскую и для хранения картин, но, пока машина не была продана, у него не было денег, чтобы заплатить за аренду помещения. По случаю ему удалось снять развалюху – бывший магазин на Маркет-стрит, с дверью одновременно прочной и неприметной – достаточно надежную и простую, чтобы оградить мастерскую от вандалов и разных ненормальных.
Теперь оставалось сделать лишь одно, чтобы он мог выполнить обещание, данное Джейн. Еще раз вытерпеть унижение. Еще раз выслушать оскорбления и поношения. Чтобы вернуть свои картины, ему нужно было еще раз повидать Джули Беннет.
Джули поджидала его, но она странно нервничала, в сотый раз взглядывая на часы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48