– Хорошо.
И я повесила трубку, удивляясь, как много может выразить человек одним коротким словом.
Затем пошли покупатели, и до середины дня у нас с Гейл не выдалось случая обменяться хотя бы словечком. Правда, воспользовавшись краткой передышкой, она вдруг сказала:
– Должна заметить тебе одно, дорогая. Вообще-то на такие вещи я смотрю спокойно, но в твоем случае делаю исключение. Будь осторожнее!
Из нее наверняка бы вышла прекрасная мать-настоятельница, решила я.
К тому же она была права. Абсолютно права. Я надавила на кнопку звонка в квартиру Джоша, и внезапно показалось, что в сумке у меня лежит динамит. Да, я должна быть очень, очень осторожна…
Звонок прозвенел, замок щелкнул. Преодолевая два лестничных пролета, я уже решила, как буду себя вести. После первого пролета возникла картина: то будет очень интеллигентный завтрак с другом, который собирался фотографировать меня для книги. Что тут плохого? Да совершенно ничего! Да, он кажется мне привлекательным, ну и что с того? Если мы всю свою жизнь будем избегать людей, которые нам симпатичны, то с тем же успехом можно отправиться жить в монастырь или на необитаемый остров.
И не о чем тут больше говорить.
Затем у подножия второго пролета мне в голову вдруг пришла тревожная мысль. Что имела в виду Гейл, говоря: «Будь осторожна»? Что она хотела этим сказать? «Будь осторожна, потому что твой брак, семья и будущее под угрозой»? Или же другое: «Будь осторожна, смотри, чтоб об этом никто не узнал»? Или даже: «Прежде убедись, что он надел презерватив»?..
Мысль взволновала и смутила меня. Мне захотелось сбежать вниз по лестнице, позвонить Джошу из магазина и сказать, что ничего не получится. Что я слишком занята и все такое. Но палец мой уже нажимал на кнопку звонка и было поздно. Отступать некуда. Веди себя спокойно и решительно, твердила я себе. С достоинством. Холодно и отстраненно. И самое главное – не позволяй себя соблазнить.
При этом я успела провести расческой по волосам и, тряхнув головой, отбросила их назад. Во рту пересохло. Сердце колотилось так, словно его подключили к усилителю. Почему мозг отказывается контролировать все эти вещи?..
Дверь в квартиру оказалась распахнутой настежь, как и тогда. Гостиная была завалена фотокамерами, объективами, коробками с пленкой. Стоял также штатив. А рядом с ним стоял Джош в рубашке с короткими рукавами. Загорелый, улыбающийся.
Иногда в течение считанных секунд человека может захлестнуть целый океан мыслей, и ты беспомощно барахтаешься среди них, стараясь уцепиться хотя бы за одну. Это был как раз один из таких моментов. Что, черт возьми, я здесь делаю? Я, замужняя женщина и мать? Я всегда была верна мужу, но, переступив порог этой комнаты, вдруг почувствовала, что вошла в жизнь другого мужчины. Мною овладела слабость, я казалась себе беспомощной, испуганной и словно голой. И из всей этой бури мыслей и ощущений вырвалось одно лишь коротенькое слово:
– Привет!
Вырвалось, как писк.
– Рад, что вы пришли, – улыбаясь, сказал Джош. – Извините за весь этот бедлам. Я только вчера вечером приехал.
И он протянул мне бокал вина – с той же обезоруживающей легкостью, которая отмечала все его жесты и слова. Рука у меня дрожала, и я расплескала содержимое. Он невозмутимо протянул мне другой бокал, который я приняла уже обеими руками. Нет, это никуда не годится. Надо успокоиться. И я стала искать глазами предмет, на котором можно было бы сосредоточиться. И увидела стол, накрытый на двоих. Длинный французский батон, треугольник сыра бри, на двух тарелках – тоненько нарезанная семга и по половинке лимона.
– Знаете, я раздумал насчет немецких сосисок, – заметил Джош. – Потом полдня придется выковыривать их из зубов.
Он убрал камеры, и мы уселись за стол и выпили вина. Я почувствовала себя немного лучше. Пока что ничего страшного не произошло. Джош был очень любезен и внимателен. Сидел, откинувшись на спинку дивана, вытянув длинные ноги, и смотрел на меня. Он говорил, я почти все время отмалчивалась. Речь действительно идет о книге, объяснил он. Это на тот случай, если я посчитала приглашение предлогом. Одна из тех книг, которую без всяких веских причин вдруг приходит в голову издать какому-нибудь взбалмошному издателю, после чего он приглашает фотографов, художников и кучу разного другого народа, и остатки тиража которой распродаются затем по дешевке. Я ведь не возражаю, если недель через шесть они будут распродаваться по дешевке? И он рассмеялся. «Женщины Лондона» – вот его идея, если это вообще можно назвать идеей. Но она довольно занятная – люди, случайно попавшие в поле зрения, самые разные персонажи. Правда, он ни еловом не упомянул о том, почему это именно я попала в поле его зрения. У меня не выходил из головы снимок голой женщины, который он в прошлый раз подсунул мне… возможно, просто по ошибке. Интересно, попросит ли он меня сняться в таком же виде? И как же я буду лежать здесь, голая, под объективом его камеры?
Но он не попросил. И я испытала облегчение. Вместо этого он начал рассказывать о своих путешествиях, о том, что это значит – быть фотографом. Для него это значило убежать в другой, худший мир, именно так он выразился. О том, как эта профессия может разрушить личную жизнь. Да, он был женат, пожав плечами, заметил Джош и тут же сменил тему. И я поняла, что он страшно одинок, что чаще общается с камерой, нежели с друзьями, если они вообще у него были, друзья. При этом он всегда очень легко находил с людьми общий язык. Он нравился мне, я его больше не боялась. С ним вполне можно справиться. Никакой опасности он не представляет. И вот, окончательно успокоившись, я тоже разговорилась. Вернее, он очень умело разговорил меня. Ведь я замужем, не так ли? И мне ничего не стоило ответить «да». Я рассказала о Ральфе – он, разумеется, был с ним знаком еще в те, давние годы. Я даже поведала ему о встрече с Ральфом в бутике, о том, как расчихалась и в тот же вечер оказалась у него в постели. Он смеялся. Взгляд светился добродушием и теплотой. Нет, он определенно нравился мне все больше и больше. Возможно, я даже смогу рассказать Ральфу о нем. И Рейчел тоже. Он сделает ее снимок, она страшно обрадуется и будет хвалиться им в школе.
И вот теперь, сидя в гостиной, болтая и попивая вино, я никак не могла понять, чего же боялась. Все выглядело так естественно. Так легко и приятно. До чего же замечательно иметь мужчин-друзей! А я-то навоображала себе бог знает каких ужасов! Глупая ты задница, Анжела Мертон, сказала я себе.
Джош взглянул на часы:
– Знаете, пора бы и перекусить. Ведь я пригласил вас на ленч, а вместо этого заставил выслушать историю моей жизни.
– Она мне очень понравилась, – с улыбкой заметила я.
Семга выглядела ужасно аппетитно, к тому же я проголодалась. Какой милый, приятный вечер! Я получила от него огромное удовольствие, и беспокоиться было совершенно не о чем. Он отодвинул для меня стул, а затем, не успела я опуститься на него, медленно провел пальцами вдоль моего позвоночника.
Вот и все. Никаких слов, лишь прикосновение. Где-то на четвертом позвонке сознание мое затуманилось. К десятому я вся дрожала. К восемнадцатому принялась умолять о чем-то. Если бы Господь наградил каждого из нас больше чем двадцатью шестью, я была бы просто на седьмом небе от блаженства. Но Он, должно быть, придерживался иной точки зрения на этот счет. Как бы там ни было, но несколько секунд движения этой невидимой руки лишили меня всех заблуждений-, а заодно – и аппетита. И дара речи тоже, и всех благих намерений. И если минуту назад я не понимала, чего хочу, то теперь поняла сразу все… Нет, я не стану говорить Ральфу о Джоше и приглашать его к нам на обед. Существование его в моей жизни останется сладчайшей и волнующей тайной.
Я протянула руку и коснулась его лица. Мы поцеловались. Он гладил мои груди. Я запустила пальцы ему в волосы. Затем отпрянула и заглянула ему в глаза. Выражение их было столь недвусмысленно-простодушным, что я едва не рассмеялась. Я хотела его. И конечно же, у нас будет роман. Нет, начнется он не сейчас, не с этой секунды, позже. Мне нужно время. Мне нужны вечер, ночь и утро. Я понятия не имела о том, как все это будет развиваться и чем кончится. И задумываться об этом не хотелось. И я ощутила прилив радости, почувствовав себя испорченной и одновременно – свободной. Я хочу Джоша, и этого достаточно.
Достаточно для того, чтоб в самом скором времени ответить «да», когда он пригласит поужинать. И ответить «да» на вопрос: «Могу ли я остаться?»
Затем я поднялась, нежно, но твердо отстранила его руку и уже на лестничной площадке обернулась и подставила губы для поцелуя. И, сбегая вниз, чувствовала себя легкой, словно перышко.
Что ж, Анжела, сказала я себе, выходя на улицу, теперь ты будешь вести двойную жизнь.
Мне всегда казалось, что главный недостаток адюльтера сводится к чувству вины, которое положено постоянно ощущать. Оказалось, ничего подобного! Никакого чувства вины я не ощущала, и это повергло меня даже в некоторое замешательство. Мало того, я так и лучилась безмятежностью и добротой. Я возила Рейчел в зоопарк, кукольный театр, на уроки музыки, на речные прогулки, посещала бесчисленные школьные мероприятия и устраивала чудесные пикники за городом. Возможно, все же то было скрытое проявление чувства вины, но мне так не казалось. Уик-энды и вечера пролетали словно во сне, я чувствовала, что заряжена свежестью и чудесной неиссякаемой энергией, прекрасно отдавая себе отчет, в какой именно части тела расположен ее источник.
Что касается Ральфа, то жизнь с ним не могла быть более гармоничной. И не то чтобы у меня возникли серьезные причины усомниться, действительно ли я его люблю. О нет, любить его было так легко и приятно! В день, когда он узнал, что получил роль в «Дяде Ване», я быстренько нашла сиделку для Рейчел и угостила его роскошным обедом в Челси. На мне было платье с совершенно бесстыдным низким вырезом – Гейл настояла, чтобы я надела его. Платье от Сони Рикель, черное, с крошечной юбочкой, расшитой золотыми бабочками. Трудно придумать более кокетливый прикид. В глазах Ральфа даже загорелся хищный огонек, хорошо знакомый еще по тем дням, когда мне приходилось отшивать очередную куколку, которая буквально вешалась ему на шею. Я не испытывала чувства вины даже тогда, когда казалось, что на меня взирает вовсе не Ральф, а Джош. Даже прекрасно помня тот факт, что сперва апробировала этот наряд на Джоше в наш первый с ним вечер у него дома, когда он готовил еду на кухне, а я мелькала перед глазами и мешала.
Ральф осыпал меня комплиментами. В ответ я призналась, что совершенно счастлива, ничуть не покривив при этом душой. Я словно родилась заново. Я и представить себе не могла, что можно чувствовать себя такой живой и счастливой.
Возможно, я являлась также самой настоящей стервой – не специально, конечно, но тем не менее. Потому как в голове у меня иногда звучал голос: «Не смей, слышишь? Ты не должна!» Но я не желала прислушиваться к нему, предпочитая повиноваться совсем другим, куда более настойчивым и вкрадчивым голосам, твердившим: «Вперед, Анжела! Продолжай в том же духе!»
А в целом то был довольно странный период в моей жизни. Период перестройки и освобождения. Я почти не спала и почти не переставала улыбаться.
И все эти ощущения не имели ничего общего с чувством вины. Подключились и чисто внешние обстоятельства. Джош уехал на три недели, и мне уже начало казаться, что он никогда не вернется. Но ничего не оставалось делать, как ждать его возвращения или хотя бы звонка. Перед отъездом он подарил мне ожерелье с подвеской из аквамарина – пальцы его бережно уложили бледный камень в ложбинку между моими грудями. Теперь, любуясь втайне подарком, я всякий раз ощущала прикосновение его руки. А стоило только снять, и начинало казаться, что этих пальцев больше не будет, что он уже никогда не вернется. Потому что там, куда он отправлялся, всегда стреляли. И мне хотелось, чтобы он подыскал себе более мирное занятие – ну, к примеру, фотографировать сады или цветники. Но разве он не утратит всю свою сексуальную притягательность?..
Еще один повод для беспокойства создавала Кэролайн, что, впрочем, неудивительно. Я, разумеется, ничего не говорила ей о Джоше. Но Кэролайн всегда придерживалась убеждения, что если женщина счастлива, стало быть, у нее завелся любовник, а потому говорить не было нужды. Ну разве что назвать ей имя. С другой стороны, если б я рассказала ей о Джоше, удалось бы уберечься от присущей ей врожденной бестактности. Как-то утром она вдруг выдала:
– А этот твой дружок-фотограф… Что-то его давно не видно. Гарриет говорила, с ним работает какая-то невероятно хорошенькая девушка. Якобы ассистентка. Он всегда берет ее с собой в поездки. Правда, откуда ей это известно, непонятно, ведь он выкинул нашу Гарриет из постели ровно через пять минут, и на том они и расстались. Вообще, по словам Аманды, такие, как он, годятся всего на одну ночь. Я и сама такая же. Интересно, а может, мы с ним на этом сойдемся, а? Ты как думаешь? Ладно, как-нибудь напрошусь к нему вечерком, там и выяснится. К тому же я немного разбираюсь в фотографии, он начнет показывать мне свои работы, ну а дальше – дело техники. И потом, если у тебя в доме имеется темная комнатка для проявки, почему бы ею и не воспользоваться, верно, Анжела? И я узнаю, на что он годится, и доложу тебе на тот случай, если ты вдруг сама захочешь попробовать, идет?
Спасибо тебе, Кэролайн. Ничего себе, славное начало дня. Гейл, которая знала и понимала все без слов, увидела, как я покраснела, и сжала мне руку.
– Все это полная чушь, дорогая, – шепнула она. – Он не такой. Точно тебе говорю.
Но это утешило меня всего секунд на пять. Потому что через пять секунд я вдруг подумала: а Гейл-то откуда это известно, черт побери?
Словом, все складывалось из рук вон плохо. А ведь я даже еще не переспала с Джошем. Похоже, мне предстоит утешиться самым долгим несостоявшимся романом в Лондоне.
Собственные же интересы Кэролайн сосредоточились, сколь ни удивительно, на Ренато. Она заявила, что просто обожает красивых итальянцев, что в их присутствии каждая женщина начинает чувствовать себя королевой. Меня так и подмывало намекнуть ей, что Ренато наверняка очень скоро поймет, что перед ним далеко не королева, что временами Кэролайн бывает просто ужасна и невыносима. И что к тому же он с достоинством сносит свое вдовство и блюдет девственность дочери. Очевидно, Кэролайн прежде всего прельстило обращение «миледи». Ренато был не так глуп, чтобы не сообразить, что только очень богатая женщина будет каждый день заказывать на ленч белые трюфели. К тому же интерес Кэролайн подогревали рассказы Ренато о том, что невдалеке от Сиены у него имеется ферма и маленький виноградник и что он ездит туда каждый год в августе. Август был не за горами. Кэролайн начала прозрачно намекать на утехи и радости, которыми она готова осыпать его, если он пригласит ее с собой. Но Ренато, похоже, не понимал, куда она клонит.
– Но, миледи, там все очень примитивно, вам не понравится… – протянул он как-то раз после уже совсем прозрачного и недвусмысленного намека.
Примитивно!. – воскликнула Кэролайн, вышагивая рядом со мной через площадь к магазину. – Это именно то, что мне нужно! Секс среди виноградных лоз! Спелые ягоды, раздавленные телами. Пот. Вино из кожаных фляжек. – (Я не стала уточнять, что кожаные фляги – чисто испанское изобретение.) – Цикады. Соловьи на рассвете! – (Какие в августе соловьи, Кэролайн?) – О Боже, обнаженная, ничем не прикрытая грубая похоть и жажда страсти в тосканской ночи! – (Не стала я упоминать и о том, что вся грубая похоть и жажда страсти в Тоскане сводятся к гуляньям пьяных туристов, завывающих по ночам дурными голосами: «О, sole mio!».)
– Ну а как же Патрик? – не без злорадства осведомилась я.
Кэролайн окинула меня изумленным взором.
– Патрик?! – Она точно в первый раз слышала это имя. – Да никак. Меня вообще мало волнует этот Патрик. С ним и в постели-то нечего делать. Надоел!
– Ну а дети? – не унималась я.
Снова изумление:
– А для чего, по-твоему, няньки, Анжела? И вообще, можно их всех скопом отправить куда-нибудь отдыхать. Ну, в санаторий, типа того. Там по крайней мере им будет весело, да и няньке предоставится прекрасный случай забеременеть. Разве не для этого предназначены санатории?
Тут вдруг она умолкла и выражение лица у нее смягчилось.
– Знаешь, если честно, то больше всего на свете мне хочется уехать куда-нибудь с тобой. Я страшно люблю тебя, а последнее время даже минутки не выдается потолковать по душам… – Я была растрогана и сжала ее руку, но Кэролайн вдруг громко расхохоталась. – Представь, целую неделю будем только сплетничать и разбирать наших приятельниц по косточкам! Но все это быстро надоест, и тогда можно будет пригласить любовников присоединиться к нам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43