Невдалеке от дворика, где Рик жарил каштаны, была припаркована большая машина. Я ее тут же узнала – «мерседес» Кэролайн. Под ветровое стекло была заткнута красная табличка с надписью: «Фортескью. Департамент жилищного благоустройства».
– Извини, Кэролайн, – вернувшись, заметила я, – но что там написано на твоей машине?
Она едва удостоила меня взглядом:
– Ах, это! Да так, ерунда. Рик напечатал для меня, чтобы получить разрешение на парковку повсюду.
– А кто такой Фортескью? Она пожала плечами:
– Понятия не имею. Но звучит красиво.
Итак, Кэролайн уже успела охмурить и Рика. Я начала опасаться, как бы она не стала претендовать на все наше имущество.
Гейл понадобилось чуть больше времени, чтоб прийти к тому же умозаключению. С самого первого дня две эти женщины едва обменялись и парой слов. Я сомневалась, чтобы Кэролайн вдруг перенесла свое сентиментальное отношение к ирландским слугам на Гейл, достаточно уже и того, что она не обращалась с ней как с прислугой. Гейл тоже вроде бы была рада сохранять определенную дистанцию и лишь изредка перекидывала мостик, награждая Кэролайн уважительным кивком, когда той удавалось обработать какую-нибудь особенно трудную клиентку.
Но окончательно Гейл сдалась лишь на следующей неделе. Правда, перед этим Кэролайн опоздала на работу и принялась жаловаться на девицу, которую наняла, чтобы отвозить Саманту в школу, для чего был куплен новый автомобиль. И вот, когда он уже был куплен, вдруг выяснилось, что девица не умеет водить. И большую часть дня Кэролайн провела, беседуя с другими девицами, кандидатками на ту же должность, и заставляла каждую объезжать в «мерседесе» Пимлико-сквер по нескольку раз, чтоб доказать, что они умеют водить машину. Большинство из них уходили, заливаясь слезами, зато к вечеру Кэролайн все же сделала выбор и попросила девушку отвезти ее домой. Не обращая внимания на протесты на ломаном английском, она не отпускала несчастную и настаивала, чтобы та уволилась с прежней работы. Она велела ей заехать туда завтра с утра и забрать свои вещи. Да и к чему, скажите на милость, какая-то поганая ночная рубашка молоденькой девушке? Она произнесла слово «рубашка» таким тоном, словно речь шла о подгузнике.
Но в тот день, о котором я говорю, никаких таких сцен не происходило. Домашние проблемы были решены, все вошло в колею, и сама Кэролайн, похоже, тоже. Она даже улыбнулась Гейл, которая никак не могла сообразить, к чему бы это.
Внезапно в лавку вошла робкая женщина лет сорока. Она старалась держаться как можно незаметнее, что при ее внешности в общем-то было нетрудно. Но я видела, как пялится на нее Кэролайн. Гейл, похоже, тоже знала ее.
– Ее муж – помощник министра, то ли промышленности, то ли торговли, – шепнула она мне. – Жуткий придурок!.. Наверняка выберет что-нибудь черное и унылое, помяни мое слово.
Геил оказалась права. Женщина вышла из примерочной, одетая словно для похорон. Вполне возможно, своих собственных.
Кэролайн покосилась на нее и решила вмешаться.
– Кто вам сказал, что вы непременно должны носить черное? – громко заметила она. – Могу поклясться, что муж. Полный болван и задница! Снимайте все это!
При этом грубости в тоне Кэролайн не было, и вообще, вела она себя так, точно оказывала этой женщине личное одолжение. Я слышала, как Гейл заскрежетала зубами. Но жена замминистра, очевидно, привыкла, что с ней разговаривают таким тоном. И, похоже, даже была благодарна.
– Вот что вам нужно, – сказала Кэролайн, снимая с вешалки серый костюм от Ланвен.
Мне был знаком этот туалет, неделю назад его сдала в магазин поразительной красоты француженка. Я подумала, что Кэролайн, очевидно, рехнулась – юбка была дюймов на шесть короче, чем обычно носила жена замминистра, даже еще будучи совсем юной. Что же касается жакета, то он прекрасно смотрелся бы на даме с тонкой талией и высоким бюстом, а, судя по всему, ни тем, ни другим эта немолодая и немодно одетая женщина похвастаться не могла.
– Наденьте! – настаивала Кэролайн.
Женщина молча взяла костюм и двинулась было вниз, к примерочной. Но Кэролайн не унималась.
– Погодите минутку! – И она, пошарив в корзине, извлекла темно-синюю блузку. – Вот эта подойдет.
Лицо женщины оживилось. Затем Кэролайн принялась шарить в Других корзинах, где лежали разные аксессуары – шарфики, пояса, перчатки и прочее. Нашла синий кожаный пояс с серебряной пряжкой, секунду критически разглядывала его.
– Да! И вот это тоже. Теперь ступайте и примерьте!
Гейл была готова убить ее, но Кэролайн будто не замечала. Она не сводила глаз с лестницы, словно мысленно воссоздавала новый облик женщины и готовилась восхититься делом рук своих. В комнате повисло напряженное молчание. Наконец жена замминистра появилась. Сначала я вовсе не была уверена, что это та самая женщина: она выглядела лет на десять моложе и совершенно сногсшибательно. Как, черт побери, удалось Кэролайн разглядеть под мрачными вдовьими одеяниями потрясающие ноги и абсолютно изумительную фигуру? Я покосилась на Гейл. Выражение ее лица живо напомнило мне нашу школьную учительницу математики, когда весь класс неожиданно и хором говорил правильный ответ.
Кэролайн снова одержала победу.
И только тут до меня дошло. И, как я заметила, до Гейл тоже, сколько бы она тому ни сопротивлялась. Дошло, что Кэролайн понимает в нарядах куда больше нас. Причем это заключалось не только в умении отличить хорошую вещь от плохой, но и составить из них сочетание, или ансамбль, да такой, чтоб каждая деталь заиграла, чтоб покупательница вышла из «Прикида» с ощущением, что изменилась к лучшему, чуть ли не заново родилась.
Ободренная первым успехом, Кэролайн уже не знала преград.
– Чудненько! – заявила она, довольно потирая руки. – Просто прелестно! Вот теперь и можем начать по-настоящему. Вам известно, что скоро скачки в Ас коте?
На лице супруги замминистра отразилось смущение. Но Кэролайн уже устремилась к ряду вешалок, выстроившихся вдоль одной из стен. На секунду задумавшись, она выдернула огромную шляпу.
Водрузив ее на голову дамы под должным углом, она отступила на шаг и одобрительно кивнула, явно довольная собой. Глаза у женщины широко раскрылись, словно у Золушки.
Мы с Гейл превратились в безмолвных созерцательниц чуда.
Кэролайн одобрительно хмыкнула и снова кивнула.
– Так! Давайте посмотрим, – сказала она. – Вы ведь наверняка собираетесь и на Уимблдон, на розыгрыш кубка среди женщин?
Дама пыталась что-то сказать, но Кэролайн не стала дожидаться ее ответа. Снова метнулась к вешалкам и выудила оттуда льняной костюм в желто-белую полоску.
– Вот этот подойдет. От Кэролайн Чарлз, как видите… И вот эта шляпка. Полагаю, вы будете сидеть в королевской ложе, поэтому с широкими полями нельзя. Вы же не хотите выколоть глаз герцогине Кентской, верно? И наверняка захотите попасть в телевизионную камеру…
Я покосилась на Гейл и подмигнула ей. Но Гейл не могла ответить тем же – вытаращила глаза и словно завороженная наблюдала за этим представлением.
– А как насчет Глайндборна ? – осведомилась Кэролайн. – Там вам понадобится вечернее платье. Сейчас поищем. Нет, в этом году длинного не носят. Чуть выше колена.
Вскоре фигура, нагружённая вещами и напоминавшая стоячий почтовый ящик, нерешительно двинулась вниз, в примерочную. Кэролайн с самым беззаботным видом подошла к окну и стала смотреть на улицу, мурлыкая под нос какую-то мелодию.
Но когда дама появилась вновь в изумительном наряде для Уимблдона, она так и просияла:
– О, и еще одно, чуть не забыла! Челтнемский золотой кубок! Так, что тут у нас имеется? Шарфы… Сейчас поглядим.
И она, нагнувшись над корзиной, начала вытягивать из нее один шарф за другим, точь-в-точь как какой-нибудь фокусник на сцене. И дама смотрела на нее, как смотрят на мага и чародея. При этом Кэролайн словно заклинания твердила имена великих кутюрье.
– Гуччи, Диор, Сен-Л оран… Как вам вот этот, а? – спросила она, протягивая ей шарф. – Теперь шляпа…
Посмотрите. О нет, только не эта! Это в прошлом году все носили шляпы с широкими полями… Нет, боюсь, сегодня здесь нет для вас ничего подходящего. Заходите на следующей неделе. Лучше всего днем. Во вторник вам удобно?
На этом наконец представление закончилось. Судя по всему, Кэролайн была крайне довольна собой. Задумчиво расхаживала по залу, пока Гейл выписывала чеки, а дама радостно доставала из сумочки кредитные карты.
– Какая милая женщина, кем бы она там ни была! – заметила Кэролайн, усадив в такси нагруженную покупками жену замминистра. – Вот уж, небось, ее муженек ужаснется! Но уверена, он этого заслуживает, – добавила она и расхохоталась. – Сколько, интересно, мы на ней заработали? Уверена, что немало. – Затем, обернувшись к Гейл, она с самой очаровательной улыбкой заявила: – О, мне так нравится работать здесь! Спасибо вам!
Итак, нас стало трое.
В течение нескольких недель Джоша было не видно и не слышно. В ванной поочередно возникали версии, объясняющие это обстоятельство:
(1) Он решил, что я ему не нравлюсь.
(2) Он слишком уважает меня как замужнюю женщину.
(3) Он хочет, чтобы я сама бегала за ним.
(4) Он слишком занят.
(5) Внезапно неизвестно откуда вернулась его жена.
(6) Его нынешняя любовница грозилась зарезать его. Шесть раз я побывала в ванной, но, похоже, ни одна из моих версий этого испытания не прошла.
(1) Я определенно ему не нравлюсь. Я видела, как он на меня смотрел.
(2) Мужчины, подобные Джошу, плевать хотели, замужем женщина или нет. Даже если речь идет о собственной жене.
(3) Мужчины такого рода предпочитают роль охотника, а не преследуемой добычи.
(4) Развратники типа Джоша всегда найдут время для секса.
(5) Жена, если таковая у него и имелась, наверняка принадлежит к разряду тихих и робких существ. И вряд ли ее наличие может стать препятствием.
(6) Мужчину, который был ранен в Бейруте, вряд ли можно напугать кухонным ножом.
Нет, причина крылась в чем-то другом. А что касается меня, то я никак не могла решить, радуюсь ли его исчезновению или, напротив, огорчаюсь.
И я пришла к выводу, что и то, и другое одновременно. На седьмой день, лежа в ванне, я пыталась избавиться от этих ощущений, но ничего не получалось. И дело не в том, что по моему самолюбию был нанесен удар. Главный удар пришелся по воображению, строившему воздушные замки, а также по восхитительному, щекочущему нервы ощущению игры с огнем. С другой стороны,, чувство облегчения объяснялось тем, что теперь я избавилась от опасности сгореть в этом огне.
Дело кончилось тем, что, выйдя из ванной и одевшись, я сперва стиснула Рейчел в объятиях, а потом нежно обняла Ральфа за плечи в припадке слезливой сентиментальной благодарности.
Рейчел удивилась:
– Что это с тобой, а, мам? Ты в порядке?
Я была далеко не в порядке. Но буквально на следующий день все разъяснилось. Рейчел вышла к завтраку с утренней газетой.
– А кто такие нацисты? – спросила она и бросила «Индепендент» на стол.
Пока Ральф давал ей подробное и взвешенное объяснение, я просмотрела газету. На первой же странице красовалась фотография факельного шествия, процессия проходила через Бранденбургские ворота в Берлине. Демонстранты протестовали против расистского насилия в той части страны, которая прежде называлась Восточной Германией. Было нечто тревожное в этом снимке – решительные лица, свет факелов, жест человека, оказавшегося ближе других к камере. И я тут же поняла, что снимок сделан Джошем.
Я перевернула страницу – так оно и есть. Там были напечатаны еще шесть фотографий, все черно-белые. Бритый парень, весь в татуировках, избивает турецкого эмигранта. Отставные военные в пивной отдают фашистский салют, лица перекошены злобными гримасами. Какие-то люди в пижамах выбегают из объятой пламенем больницы. Затем еще один снимок берлинского марша протеста. На этот раз в объектив попала женщина, похожая на Марлен Дитрих в молодости. В одной руке она, словно фаллос, сжимала древко факела, и в то же время с задорной улыбкой косилась на фотографа. О да, это Джош, тебя не спутать ни с кем! Готова поспорить, ты в тот момент рассмеялся и выкрикнул: «Ich bin ein Berliner» – с тем чтоб привлечь ее внимание.
Нет, наверняка я сегодня опоздаю на работу. Такой уж выдался день. У Ральфа было назначено прослушивание. Он страшно нервничал, ему хотелось поговорить. И дело даже не в том, что прослушивание стало столь уж редким событием в его жизни. Нет, он без конца ходил на них и стал настоящим экспертом по части получения отказа на ту или другую незавидную рольку. Но на сей раз ему вроде бы «светило» да и роль определенно была стоящая. Предполагалось возобновить постановку «Дяди Вани». Правда, по словам агента, средства были отпущены самые мизерные, что заставило меня предположить (какие злобные мысли лезут порой в голову!), что именно по этой причине Ральфу была предложена одна из главных ролей. Роль доктора Астрова.
– Эту роль играл сам Оливье! – с гордостью восклицал Ральф.
Я сдержалась и не сказала: «И уж определенно не за те деньги, что предлагают тебе!»
Но, Боже, сделай так, чтобы он ее получил! Деньги теперь не имеют значения. Главное – чтобы он не сошел с ума от безделья.
Не успела я ободрить и успокоить Ральфа, как ворвалась Рейчел и заявила, что пропал ее магнитофоне Слава тебе Господи, хотелось воскликнуть мне. Но вместо этого я потратила минут пятнадцать на его поиски. Затем вдруг в дверь позвонили, и на пороге предстала соседка. Не слишком мною обожаемая и вся в слезах.
– Ваша кошка! – прорыдала она. – Тварь, чудовище! Исцарапала моего любимого Мармедьюка! Да так, что бедняжке пришлось наложить десять швов! Вы должны ее усыпить!
Я опаздывала. Я находилась на грани нервного срыва. И вовсе не была настроена высказывать соболезнования.
– Вот перестанете обращаться со своей собакой как с малым ребенком, тогда она научится за себя постоять! – рявкнула я и захлопнула дверь.
Гордиться мне было нечем. Фатва, свернувшись калачиком, мирно спала на диване с чувством выполненного долга. У нее-то явно был повод для гордости.
Ко времени, когда я добралась до Пимлико-сквер, все мысли о Джоше вылетели из головы.
– Извини, Гейл, – буркнула я, врываясь в лавку.
Помещение наполнял густой аромат кофе, и мне сразу полегчало. Гейл усмехнулась:
– Не одна ты, дорогая! Кэролайн слегла. То ли грипп, то ли еще что-то. Один кусок сахара?
– Благослови Господь твою добрую душу! – сказала я.
В магазине было пусто. Я присела на край стола, держа в руке чашку капучино и размешивая в ней коричневый сахар.
– Никто не заходил? – спросила я.
– Никого особенного, – ответила Гейл. – Разве что один твой приятель… – Лицо ее так и светилось ехидством. – Как его?.. Забыла. Он сказал, но тут же вылетело из головы.
Я уже привыкла к типично ирландским перепадам в настроении Гейл. Подобное представление могло длиться часами.
– Ладно, не важно. Не так уж дурен собой этот тип. Немного грубоват на мой вкус, но некоторым дамам такие нравятся. Даже очень многим, я бы сказала, судя по его взгляду и походке. Такая, знаешь, немного враскачку, как у Юла Бриннера… Так, погоди, что же он просил тебе передать?.. О Господи, ну и память стала… А все потому, что приходится все делать самой, потому как гребаные сотрудницы не желают являться на работу вовремя!..
Монолог Гейл был прерван внезапным появлением покупательницы.
– Вот, держи, дорогая! – шепнула Она, поднимаясь навстречу даме. – Этот джентльмен, не помню, как его там, просил передать тебе…
И она сунула мне в руку записку. Я почувствовала себя школьницей, тайком бегающей на свидания с мальчиком с передней парты. Это был свернутый листок бумаги с нацарапанным сверху одним лишь словом: «Анжеле». Интересно, прочла ли Гейл? Наверняка прочла, тут и сомневаться нечего!..
Я развернула записку. Послание состояло из двух торопливо написанных строк:
«Вам нравятся немецкие сосиски? Если да, то прошу, приходите и разделите эту трапезу со мной. Хочу вас видеть».
Вот и все. Ни слова о том, почему отсутствовал несколько недель. Ни извинений. Но, с другой стороны, с какой, собственно, стати? Я пыталась уговорить себя, что все это в конечном счете не важно. Просто игра, не более. Однако при чем здесь какие-то дурацкие немецкие сосиски? Я не слишком любила это блюдо. И потом, если бы вдруг мне их захотелось, могла бы пойти и купить в «Маркс энд Спенсер».
Но все эти мысли тут же улетучились. Их заглушил другой, более громкий голос: «Забудь об этих проклятых немецких сосисках, Анжела! Ради Бога, забудь! Он наверняка сам купил их в том же „Маркс энд Спенсер“. Он хочет видеть тебя, вот что главное! Так ты идешь или нет?»
Ответ напрашивался сам собой. Я хотела его видеть. Очень хотела. И в то же время страшилась этой встречи.
Я позвонила и сказала:
– Да!
На том конце провода долго молчали, затем он ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43
– Извини, Кэролайн, – вернувшись, заметила я, – но что там написано на твоей машине?
Она едва удостоила меня взглядом:
– Ах, это! Да так, ерунда. Рик напечатал для меня, чтобы получить разрешение на парковку повсюду.
– А кто такой Фортескью? Она пожала плечами:
– Понятия не имею. Но звучит красиво.
Итак, Кэролайн уже успела охмурить и Рика. Я начала опасаться, как бы она не стала претендовать на все наше имущество.
Гейл понадобилось чуть больше времени, чтоб прийти к тому же умозаключению. С самого первого дня две эти женщины едва обменялись и парой слов. Я сомневалась, чтобы Кэролайн вдруг перенесла свое сентиментальное отношение к ирландским слугам на Гейл, достаточно уже и того, что она не обращалась с ней как с прислугой. Гейл тоже вроде бы была рада сохранять определенную дистанцию и лишь изредка перекидывала мостик, награждая Кэролайн уважительным кивком, когда той удавалось обработать какую-нибудь особенно трудную клиентку.
Но окончательно Гейл сдалась лишь на следующей неделе. Правда, перед этим Кэролайн опоздала на работу и принялась жаловаться на девицу, которую наняла, чтобы отвозить Саманту в школу, для чего был куплен новый автомобиль. И вот, когда он уже был куплен, вдруг выяснилось, что девица не умеет водить. И большую часть дня Кэролайн провела, беседуя с другими девицами, кандидатками на ту же должность, и заставляла каждую объезжать в «мерседесе» Пимлико-сквер по нескольку раз, чтоб доказать, что они умеют водить машину. Большинство из них уходили, заливаясь слезами, зато к вечеру Кэролайн все же сделала выбор и попросила девушку отвезти ее домой. Не обращая внимания на протесты на ломаном английском, она не отпускала несчастную и настаивала, чтобы та уволилась с прежней работы. Она велела ей заехать туда завтра с утра и забрать свои вещи. Да и к чему, скажите на милость, какая-то поганая ночная рубашка молоденькой девушке? Она произнесла слово «рубашка» таким тоном, словно речь шла о подгузнике.
Но в тот день, о котором я говорю, никаких таких сцен не происходило. Домашние проблемы были решены, все вошло в колею, и сама Кэролайн, похоже, тоже. Она даже улыбнулась Гейл, которая никак не могла сообразить, к чему бы это.
Внезапно в лавку вошла робкая женщина лет сорока. Она старалась держаться как можно незаметнее, что при ее внешности в общем-то было нетрудно. Но я видела, как пялится на нее Кэролайн. Гейл, похоже, тоже знала ее.
– Ее муж – помощник министра, то ли промышленности, то ли торговли, – шепнула она мне. – Жуткий придурок!.. Наверняка выберет что-нибудь черное и унылое, помяни мое слово.
Геил оказалась права. Женщина вышла из примерочной, одетая словно для похорон. Вполне возможно, своих собственных.
Кэролайн покосилась на нее и решила вмешаться.
– Кто вам сказал, что вы непременно должны носить черное? – громко заметила она. – Могу поклясться, что муж. Полный болван и задница! Снимайте все это!
При этом грубости в тоне Кэролайн не было, и вообще, вела она себя так, точно оказывала этой женщине личное одолжение. Я слышала, как Гейл заскрежетала зубами. Но жена замминистра, очевидно, привыкла, что с ней разговаривают таким тоном. И, похоже, даже была благодарна.
– Вот что вам нужно, – сказала Кэролайн, снимая с вешалки серый костюм от Ланвен.
Мне был знаком этот туалет, неделю назад его сдала в магазин поразительной красоты француженка. Я подумала, что Кэролайн, очевидно, рехнулась – юбка была дюймов на шесть короче, чем обычно носила жена замминистра, даже еще будучи совсем юной. Что же касается жакета, то он прекрасно смотрелся бы на даме с тонкой талией и высоким бюстом, а, судя по всему, ни тем, ни другим эта немолодая и немодно одетая женщина похвастаться не могла.
– Наденьте! – настаивала Кэролайн.
Женщина молча взяла костюм и двинулась было вниз, к примерочной. Но Кэролайн не унималась.
– Погодите минутку! – И она, пошарив в корзине, извлекла темно-синюю блузку. – Вот эта подойдет.
Лицо женщины оживилось. Затем Кэролайн принялась шарить в Других корзинах, где лежали разные аксессуары – шарфики, пояса, перчатки и прочее. Нашла синий кожаный пояс с серебряной пряжкой, секунду критически разглядывала его.
– Да! И вот это тоже. Теперь ступайте и примерьте!
Гейл была готова убить ее, но Кэролайн будто не замечала. Она не сводила глаз с лестницы, словно мысленно воссоздавала новый облик женщины и готовилась восхититься делом рук своих. В комнате повисло напряженное молчание. Наконец жена замминистра появилась. Сначала я вовсе не была уверена, что это та самая женщина: она выглядела лет на десять моложе и совершенно сногсшибательно. Как, черт побери, удалось Кэролайн разглядеть под мрачными вдовьими одеяниями потрясающие ноги и абсолютно изумительную фигуру? Я покосилась на Гейл. Выражение ее лица живо напомнило мне нашу школьную учительницу математики, когда весь класс неожиданно и хором говорил правильный ответ.
Кэролайн снова одержала победу.
И только тут до меня дошло. И, как я заметила, до Гейл тоже, сколько бы она тому ни сопротивлялась. Дошло, что Кэролайн понимает в нарядах куда больше нас. Причем это заключалось не только в умении отличить хорошую вещь от плохой, но и составить из них сочетание, или ансамбль, да такой, чтоб каждая деталь заиграла, чтоб покупательница вышла из «Прикида» с ощущением, что изменилась к лучшему, чуть ли не заново родилась.
Ободренная первым успехом, Кэролайн уже не знала преград.
– Чудненько! – заявила она, довольно потирая руки. – Просто прелестно! Вот теперь и можем начать по-настоящему. Вам известно, что скоро скачки в Ас коте?
На лице супруги замминистра отразилось смущение. Но Кэролайн уже устремилась к ряду вешалок, выстроившихся вдоль одной из стен. На секунду задумавшись, она выдернула огромную шляпу.
Водрузив ее на голову дамы под должным углом, она отступила на шаг и одобрительно кивнула, явно довольная собой. Глаза у женщины широко раскрылись, словно у Золушки.
Мы с Гейл превратились в безмолвных созерцательниц чуда.
Кэролайн одобрительно хмыкнула и снова кивнула.
– Так! Давайте посмотрим, – сказала она. – Вы ведь наверняка собираетесь и на Уимблдон, на розыгрыш кубка среди женщин?
Дама пыталась что-то сказать, но Кэролайн не стала дожидаться ее ответа. Снова метнулась к вешалкам и выудила оттуда льняной костюм в желто-белую полоску.
– Вот этот подойдет. От Кэролайн Чарлз, как видите… И вот эта шляпка. Полагаю, вы будете сидеть в королевской ложе, поэтому с широкими полями нельзя. Вы же не хотите выколоть глаз герцогине Кентской, верно? И наверняка захотите попасть в телевизионную камеру…
Я покосилась на Гейл и подмигнула ей. Но Гейл не могла ответить тем же – вытаращила глаза и словно завороженная наблюдала за этим представлением.
– А как насчет Глайндборна ? – осведомилась Кэролайн. – Там вам понадобится вечернее платье. Сейчас поищем. Нет, в этом году длинного не носят. Чуть выше колена.
Вскоре фигура, нагружённая вещами и напоминавшая стоячий почтовый ящик, нерешительно двинулась вниз, в примерочную. Кэролайн с самым беззаботным видом подошла к окну и стала смотреть на улицу, мурлыкая под нос какую-то мелодию.
Но когда дама появилась вновь в изумительном наряде для Уимблдона, она так и просияла:
– О, и еще одно, чуть не забыла! Челтнемский золотой кубок! Так, что тут у нас имеется? Шарфы… Сейчас поглядим.
И она, нагнувшись над корзиной, начала вытягивать из нее один шарф за другим, точь-в-точь как какой-нибудь фокусник на сцене. И дама смотрела на нее, как смотрят на мага и чародея. При этом Кэролайн словно заклинания твердила имена великих кутюрье.
– Гуччи, Диор, Сен-Л оран… Как вам вот этот, а? – спросила она, протягивая ей шарф. – Теперь шляпа…
Посмотрите. О нет, только не эта! Это в прошлом году все носили шляпы с широкими полями… Нет, боюсь, сегодня здесь нет для вас ничего подходящего. Заходите на следующей неделе. Лучше всего днем. Во вторник вам удобно?
На этом наконец представление закончилось. Судя по всему, Кэролайн была крайне довольна собой. Задумчиво расхаживала по залу, пока Гейл выписывала чеки, а дама радостно доставала из сумочки кредитные карты.
– Какая милая женщина, кем бы она там ни была! – заметила Кэролайн, усадив в такси нагруженную покупками жену замминистра. – Вот уж, небось, ее муженек ужаснется! Но уверена, он этого заслуживает, – добавила она и расхохоталась. – Сколько, интересно, мы на ней заработали? Уверена, что немало. – Затем, обернувшись к Гейл, она с самой очаровательной улыбкой заявила: – О, мне так нравится работать здесь! Спасибо вам!
Итак, нас стало трое.
В течение нескольких недель Джоша было не видно и не слышно. В ванной поочередно возникали версии, объясняющие это обстоятельство:
(1) Он решил, что я ему не нравлюсь.
(2) Он слишком уважает меня как замужнюю женщину.
(3) Он хочет, чтобы я сама бегала за ним.
(4) Он слишком занят.
(5) Внезапно неизвестно откуда вернулась его жена.
(6) Его нынешняя любовница грозилась зарезать его. Шесть раз я побывала в ванной, но, похоже, ни одна из моих версий этого испытания не прошла.
(1) Я определенно ему не нравлюсь. Я видела, как он на меня смотрел.
(2) Мужчины, подобные Джошу, плевать хотели, замужем женщина или нет. Даже если речь идет о собственной жене.
(3) Мужчины такого рода предпочитают роль охотника, а не преследуемой добычи.
(4) Развратники типа Джоша всегда найдут время для секса.
(5) Жена, если таковая у него и имелась, наверняка принадлежит к разряду тихих и робких существ. И вряд ли ее наличие может стать препятствием.
(6) Мужчину, который был ранен в Бейруте, вряд ли можно напугать кухонным ножом.
Нет, причина крылась в чем-то другом. А что касается меня, то я никак не могла решить, радуюсь ли его исчезновению или, напротив, огорчаюсь.
И я пришла к выводу, что и то, и другое одновременно. На седьмой день, лежа в ванне, я пыталась избавиться от этих ощущений, но ничего не получалось. И дело не в том, что по моему самолюбию был нанесен удар. Главный удар пришелся по воображению, строившему воздушные замки, а также по восхитительному, щекочущему нервы ощущению игры с огнем. С другой стороны,, чувство облегчения объяснялось тем, что теперь я избавилась от опасности сгореть в этом огне.
Дело кончилось тем, что, выйдя из ванной и одевшись, я сперва стиснула Рейчел в объятиях, а потом нежно обняла Ральфа за плечи в припадке слезливой сентиментальной благодарности.
Рейчел удивилась:
– Что это с тобой, а, мам? Ты в порядке?
Я была далеко не в порядке. Но буквально на следующий день все разъяснилось. Рейчел вышла к завтраку с утренней газетой.
– А кто такие нацисты? – спросила она и бросила «Индепендент» на стол.
Пока Ральф давал ей подробное и взвешенное объяснение, я просмотрела газету. На первой же странице красовалась фотография факельного шествия, процессия проходила через Бранденбургские ворота в Берлине. Демонстранты протестовали против расистского насилия в той части страны, которая прежде называлась Восточной Германией. Было нечто тревожное в этом снимке – решительные лица, свет факелов, жест человека, оказавшегося ближе других к камере. И я тут же поняла, что снимок сделан Джошем.
Я перевернула страницу – так оно и есть. Там были напечатаны еще шесть фотографий, все черно-белые. Бритый парень, весь в татуировках, избивает турецкого эмигранта. Отставные военные в пивной отдают фашистский салют, лица перекошены злобными гримасами. Какие-то люди в пижамах выбегают из объятой пламенем больницы. Затем еще один снимок берлинского марша протеста. На этот раз в объектив попала женщина, похожая на Марлен Дитрих в молодости. В одной руке она, словно фаллос, сжимала древко факела, и в то же время с задорной улыбкой косилась на фотографа. О да, это Джош, тебя не спутать ни с кем! Готова поспорить, ты в тот момент рассмеялся и выкрикнул: «Ich bin ein Berliner» – с тем чтоб привлечь ее внимание.
Нет, наверняка я сегодня опоздаю на работу. Такой уж выдался день. У Ральфа было назначено прослушивание. Он страшно нервничал, ему хотелось поговорить. И дело даже не в том, что прослушивание стало столь уж редким событием в его жизни. Нет, он без конца ходил на них и стал настоящим экспертом по части получения отказа на ту или другую незавидную рольку. Но на сей раз ему вроде бы «светило» да и роль определенно была стоящая. Предполагалось возобновить постановку «Дяди Вани». Правда, по словам агента, средства были отпущены самые мизерные, что заставило меня предположить (какие злобные мысли лезут порой в голову!), что именно по этой причине Ральфу была предложена одна из главных ролей. Роль доктора Астрова.
– Эту роль играл сам Оливье! – с гордостью восклицал Ральф.
Я сдержалась и не сказала: «И уж определенно не за те деньги, что предлагают тебе!»
Но, Боже, сделай так, чтобы он ее получил! Деньги теперь не имеют значения. Главное – чтобы он не сошел с ума от безделья.
Не успела я ободрить и успокоить Ральфа, как ворвалась Рейчел и заявила, что пропал ее магнитофоне Слава тебе Господи, хотелось воскликнуть мне. Но вместо этого я потратила минут пятнадцать на его поиски. Затем вдруг в дверь позвонили, и на пороге предстала соседка. Не слишком мною обожаемая и вся в слезах.
– Ваша кошка! – прорыдала она. – Тварь, чудовище! Исцарапала моего любимого Мармедьюка! Да так, что бедняжке пришлось наложить десять швов! Вы должны ее усыпить!
Я опаздывала. Я находилась на грани нервного срыва. И вовсе не была настроена высказывать соболезнования.
– Вот перестанете обращаться со своей собакой как с малым ребенком, тогда она научится за себя постоять! – рявкнула я и захлопнула дверь.
Гордиться мне было нечем. Фатва, свернувшись калачиком, мирно спала на диване с чувством выполненного долга. У нее-то явно был повод для гордости.
Ко времени, когда я добралась до Пимлико-сквер, все мысли о Джоше вылетели из головы.
– Извини, Гейл, – буркнула я, врываясь в лавку.
Помещение наполнял густой аромат кофе, и мне сразу полегчало. Гейл усмехнулась:
– Не одна ты, дорогая! Кэролайн слегла. То ли грипп, то ли еще что-то. Один кусок сахара?
– Благослови Господь твою добрую душу! – сказала я.
В магазине было пусто. Я присела на край стола, держа в руке чашку капучино и размешивая в ней коричневый сахар.
– Никто не заходил? – спросила я.
– Никого особенного, – ответила Гейл. – Разве что один твой приятель… – Лицо ее так и светилось ехидством. – Как его?.. Забыла. Он сказал, но тут же вылетело из головы.
Я уже привыкла к типично ирландским перепадам в настроении Гейл. Подобное представление могло длиться часами.
– Ладно, не важно. Не так уж дурен собой этот тип. Немного грубоват на мой вкус, но некоторым дамам такие нравятся. Даже очень многим, я бы сказала, судя по его взгляду и походке. Такая, знаешь, немного враскачку, как у Юла Бриннера… Так, погоди, что же он просил тебе передать?.. О Господи, ну и память стала… А все потому, что приходится все делать самой, потому как гребаные сотрудницы не желают являться на работу вовремя!..
Монолог Гейл был прерван внезапным появлением покупательницы.
– Вот, держи, дорогая! – шепнула Она, поднимаясь навстречу даме. – Этот джентльмен, не помню, как его там, просил передать тебе…
И она сунула мне в руку записку. Я почувствовала себя школьницей, тайком бегающей на свидания с мальчиком с передней парты. Это был свернутый листок бумаги с нацарапанным сверху одним лишь словом: «Анжеле». Интересно, прочла ли Гейл? Наверняка прочла, тут и сомневаться нечего!..
Я развернула записку. Послание состояло из двух торопливо написанных строк:
«Вам нравятся немецкие сосиски? Если да, то прошу, приходите и разделите эту трапезу со мной. Хочу вас видеть».
Вот и все. Ни слова о том, почему отсутствовал несколько недель. Ни извинений. Но, с другой стороны, с какой, собственно, стати? Я пыталась уговорить себя, что все это в конечном счете не важно. Просто игра, не более. Однако при чем здесь какие-то дурацкие немецкие сосиски? Я не слишком любила это блюдо. И потом, если бы вдруг мне их захотелось, могла бы пойти и купить в «Маркс энд Спенсер».
Но все эти мысли тут же улетучились. Их заглушил другой, более громкий голос: «Забудь об этих проклятых немецких сосисках, Анжела! Ради Бога, забудь! Он наверняка сам купил их в том же „Маркс энд Спенсер“. Он хочет видеть тебя, вот что главное! Так ты идешь или нет?»
Ответ напрашивался сам собой. Я хотела его видеть. Очень хотела. И в то же время страшилась этой встречи.
Я позвонила и сказала:
– Да!
На том конце провода долго молчали, затем он ответил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43