Сняв со спины седло, он чувствовал такую легкость, как будто превратился в пушинку.
Сначала он пошел на юг, в сторону пустыни, и остановился, только когда седло почти полностью скрылось в тумане. Тогда он пошел назад, прошел мимо седла и двинулся в сторону осваиваемых земель. Здесь трава была гуще и выше. У конных рейнджеров была поговорка: «Трава по стремя, блинчикам с медом самое время». Это означало, что уже близко пахотные земли и фруктовые сады, а значит, и город. А поскольку большинство всадников были мормонами, то они могли рассчитывать на то, что скоро получат еду, умело приготовленную их братьями и сестрами. В тех маленьких поселках, где не было закусочных, Дивер запасался сэндвичами или сухарями.
Он считал, что мормонское сообщество похоже на большой кусок материи, каждая нить которого представляет собой личность отдельного мормона. Переплетаясь между собой, они образуют крепкую ткань государства Дезерет, которая является одинаково прочной как в центре, так и по краям, то есть по границам осваиваемых земель. Рейнджер-мормон мог сбиться с пути и оказаться на заброшенном всеми пастбище, но и тогда он все равно оставался неотъемлемой частью этой ткани. Сам же Дивер был похож на нить другого цвета, которая вылезла из единой, плотной ткани, но присмотревшись к этой нити, можно было обнаружить, что она нигде не скреплена с другими нитями и является посторонней, прилипшей к ткани во время стирки. И если ее потянуть, то можно легко вытащить, ничуть не испортив при этом качество ткани.
Но Дивера это вполне устраивало. Если для того, чтобы получить горячий завтрак, нужно было стать мормоном и делать все, что скажет епископ, поскольку его устами говорит Господь, то уж лучше довольствоваться хлебом и водой. Для Дивера целинные поселки были ничуть не лучше пустыни, и он ни за что не стал бы их постоянным жителем. Ведь для него это значило изменить самому себе.
Он ходил взад и вперед, пока боль не заставила его сесть. Тогда он сел и сидел до тех пор, пока боль не заставила его снова ходить. День подходил к концу, но ни одной машины так и не появилось. Ну что ж, значит, ему не повезло – вероятно, правительство снова урезало нормы потребления топлива, и поэтому никто не ездит. Или оно закрыло эту дорогу, чтобы никто не ездил через пастбище, даже по дорожному покрытию. Судя по всему, эту дорогу недавно омыло дождем. Он мог так стоять здесь целую вечность, а между тем воды в его фляге осталось только на пару дней. Было бы ужасно глупо умереть от жажды только потому, что он провел целый день на дороге, которой никто не пользуется.
Лишь посреди ночи раздался шум мотора, и он проснулся, ощутив легкое подрагивание почвы. Машина была еще довольно далеко, но он все же увидел свет ее фар. Судя по шуму мотора, это был грузовик. И ехал он не слишком быстро, во всяком случае, его огни приближались довольно медленно. Оно и понятно, ведь сейчас все-таки ночь. Но даже если грузовик едет со скоростью тридцать миль в час, вполне возможно, что они его просто не заметят. За исключением футболки, вся одежда Дивера была темного цвета. Поэтому, несмотря на ночной холод, он снял куртку и фланелевую рубашку и встал посреди дороги так, чтобы свет фар падал на его футболку. Пока грузовик приближался, Дивер вытягивал руки в стороны и махал ими, стараясь привлечь к себе внимание.
Он подумал, что сейчас, наверное, похож на утку, которая, застряв в луже дегтя, машет крыльями, пытаясь взлететь. Его футболку едва ли кто-нибудь назвал бы белой: она была не очень чистой и поэтому не слишком выделялась на фоне ночной тьмы. Но все же они его заметили и нажали на тормоза. Увидев; что грузовик не может сразу же остановиться, Дивер сошел с проезжей части. Пролетев с воем и визгом тормозов мимо Дивера, грузовик проехал еще добрую сотню ярдов прежде, чем остановился.
В нем были хорошие люди: они даже сдали назад, и ему не пришлось тащиться к ним, взвалив на себя седло и все остальное.
– Слава Богу, что на дороге оказались вы, а не какой-нибудь младенец, – сказал мужчина, сидевший в задней части кузова.– Молодой человек, у вас случайно нет с собой тормозных колодок?
У этого мужчины был странный голос. Он звучал громко и протяжно, с акцентом, которого Дивер никогда прежде не слышал. Каждый отдельный звук произносился так четко и правильно, словно это был Глас Божий, обратившийся к Моисею на горе Синай. Диверу и в голову не пришло, что мужчина, возможно, просто пошутил. Такой голос не мог шутить. Напротив, Дивер испытал нечто вроде раскаяния в том, что совершил грех, не захватив тормозных колодок.
– Нет, сэр, извините.
Глас Божий хихикнул.
– Вы, наверное, не помните, но было время, когда ни один американец в трезвом рассудке и не подумал бы остановиться, чтобы подобрать такого подозрительного незнакомца, как вы. Так кто после этого будет утверждать, что со времен катастрофы Америка не изменилась к лучшему?
– Вот если бы у меня был целый мешок с рыбными тарталетками, – сказала женщина, – тогда бы можно было говорить о том, что жизнь изменилась к лучшему.
Ее голос звучал тепло и дружелюбно, но она в той же странной манере, что и мужчина, старательно выговаривала каждый звук. Слушая ее чрезмерно правильную речь, английскому мог бы научиться даже заяц.
– Я говорю о доверии, а она говорит о плотских наслаждениях, – сказал Глас Божий. – Это седло?
– Собственность правительства, зарегистрированная в Моабе, – он разом выпалил эту фразу, чтобы исключить малейшую возможность «исчезновения» седла.
Мужчина опять хихикнул.
– Так, значит, вы конный рейнджер?
– Да, сэр.
– Ну что же, рейнджер, похоже, что между незнакомыми людьми все еще нет полного доверия. Нет, мы бы не стали красть ваше седло, даже если бы из него можно было сделать тормозные колодки.
Дивер совсем смутился:
– Я не хотел сказать, что...
– Вы все сделали правильно, юноша, – успокоила его женщина.
Это был грузовик с открытым кузовом, борта которого были надставлены дополнительным деревянным ограждением. Автомобиль был старинным, как, впрочем, и большинство грузовиков. В Детройте [прим.4] [прим.4]
их больше не штамповали. За ограждением кузова лежала немыслимая груда каких-то баулов, деревянных ящиков и палаток, хаотически сваленных друг на друга, во всяком случае, так все это выглядело в ночной темноте. Над верхним краем одного из узлов, в которых, судя по их виду, находилось что-то мягкое, высунулась чья-то рука, а затем появилась голова сонной девочки лет двенадцати с растрепанными волосами.
– Что случилось? – спросила она. У нее был приятный голос, в котором не было и следа той чрезмерной правильности, которая присутствовала в речи взрослых.
– Все в порядке, Дженни, – сказала женщина. Затем она вновь повернулась к Диверу.
– А вам, молодой человек, лучше проявить благоразумие и надеть рубашку. Здесь холодно.
Было действительно холодно, и он стал надевать рубашку. Убедившись в том, что он последовал ее совету, женщина забралась в кабину.
Дивер услышал, как мужчина забрасывает его седельные вьюки в кузов. Надевая рубашку, Дивер все время держал ногу на своем седле, тем самым предотвращая возможную попытку мужчины забросить в кузов и седло. Не то чтобы Дивер боялся за свое седло, просто в тусклом свете луны он увидел, что этот мужчина совсем не молод, а он не хотел, чтобы вместо него седло поднимал пожилой человек.
Между тем к передней части грузовика, где стоял Дивер, подошел еще кто-то. Это был молодой человек, движения которого отличались легкостью, а обнаженные в улыбке зубы такой белизной, что, отражая свет луны, сверкали не хуже хромированного бампера. Он протянул руку и сказал:
– Я его сын. Меня зовут Олли.
Если Глас Божий показался Диверу чем-то сверхъестественным, то к его сыну это относилось даже в еще большей мере. Работая в службе спасения имущества, Диверу неоднократно приходилось подбирать конных рейнджеров. Его также много раз выручали. Он даже не мог бы припомнить, сколько раз его самого подбирали. И лишь пару раз люди называли ему свои имена или хотели узнать имя Дивера. И то, это всегда имело место лишь в конце поездки и только если оба попутчика понравились друг другу и всю дорогу оживленно беседовали. Этот же парень явно надеялся обменяться рукопожатием, словно Дивер был какой-то знаменитостью, или, быть может, считая себя самого таковым. Когда Дивер коснулся протянутой руки, Олли тотчас ее крепко сжал. Диверу даже показалось, что парень вложил в это рукопожатие свои самые искренние чувства. Да, под покровом ночной тьмы люди действуют самым странным образом. Дивер все еще пребывал в полусонном состоянии, и ему порой казалось, что все это происходит с ним во сне, который вполне мог превратиться в кошмар.
Олли выпустил руку Дивера и, наклонившись, вытащил седло из-под его ступни.
– Давайте, я закину его в кузов.
Было ясно, как день, что Олли никогда в жизни не поднимал седел. Он был достаточно сильным парнем, но действовал весьма неловко. Диверу пришлось поддерживать седло за один край.
– А что, лошади действительно носят эти штуковины? – спросил Олли.
– Ну да, – сказал Дивер. Он понял, что вопрос был задан в шутку, но не понимал, что смешного в этой шутке, и кто из них должен был засмеяться. Во всяком случае, парень говорил совсем не так, как те мужчина и женщина, у которых был странный акцент. Голос Олли звучал естественно, а его манера говорить была такой непринужденной, словно он был вашим давнишним приятелем. Они закинули седло в кузов грузовика. Затем туда забрался и сам Олли, который задвинул седло в дальний угол, куда были свалены какие-то предметы, укрытые брезентом.
– Хотите попасть в Моаб, верно? – спросил Олли.
– Полагаю, что так, – сказал Дивер.
– Мы держим путь в Хэтчвилл, – сказал Олли.– Мы там проведем не больше двух дней, а потом будем проезжать через Моаб.
Олли взглянул на своего отца, который прохаживался возле грузовика. Убрав с лица ухмылку, парень стал говорить так громко, словно хотел, чтобы отец обязательно его услышал.
– Что скажете насчет того, чтобы проделать вместе с нами весь путь до Моаба? Если, конечно, не найдете лошадки побыстрее нашей колымаги.
Глас Божий ничего не сказал, а рассмотреть выражение его лица Дивер не смог, так как было слишком темно. Спустя некоторое время Дивер все же услышал, как он сказал:
– Да, Олли прав, присоединяйтесь к нам.
Что ж, теперь приглашение обрело достаточно конкретную форму. Ведь утром-то сынок, может, и пожал бы ему руку, а вот папаша, возможно, был бы не в восторге от его компании.
Впрочем, Дивера это ничуть не беспокоило. Ему показалось, что не все у них идет как по маслу, и дело здесь вовсе не в изношенных тормозных колодках. Он, конечно, не собирался полностью отказываться от их предложения – кто знает, когда еще здесь проедет другая машина? Но он не испытывал большого желания провести два дня в их компании, слушая все эти шуточки.
– С меня достаточно и Хэтчвилла, – сказал Дивер. После того как Дивер частично отверг сделанное ему предложение, вновь заговорил Глас Божий:
– Уверяю вас, нас совершенно не затруднит довезти вас до Моаба.
«Это уж точно, – подумал Дивер. – Вас бы это не затруднило, но все же вам не особенно хочется это делать. Впрочем, меня-то это вполне устраивает».
– Ну же, забирайтесь в машину,– сказал Олли.– Вам придется ехать в кабине – все кровати заняты.
Подойдя к кабине, Дивер увидел еще двух человек, которые смотрели на него, перегнувшись через ограждение кузова. Это были седовласые старики: мужчина и женщина, очень похожие на призраков. Сколько же здесь всего человек? Олли и Глас Божий, эти двое, женщина, вероятно, мать Олли, и девочка по имени Джейн. По меньшей мере, их здесь было шестеро. И они явно шли навстречу пожеланиям правительства, которое рекомендовало брать как можно больше пассажиров.
Отец Олли первым забрался в кабину, оставив Диверу место у окна. В середине уже сидела женщина, а когда Олли занял место водителя, стало совсем тесно. Впрочем, Дивер ничего не имел против, ведь в кабине было холодно.
– Когда поедем, здесь снова станет тепло,– сказала женщина. – Вентилятор отопителя сломан, но сама печка работает.
– У вас есть имя, рейнджер? – спросил Глас Божий.
Дивер не понимал людей, которые проявляли любопытство в отношении имен. «Я ведь не снимаю у вас комнату, а всего лишь еду на попутке».
– Может, он не хочет, чтобы мы узнали его имя, отец, – сказал Олли.
Дивер почувствовал, как напряглось тело сидевшего рядом с ним отца Олли. «Почему они придают этому такое большое значение?»
– Мое имя Дивер Тиг.
Теперь, похоже, напрягся Олли. Улыбка, которой светилось его лицо, когда он запускал двигатель и включал передачу, теперь как-то померкла. Они, что, поспорили? Тот, кто держал пари, что Дивер назовет свое имя, тот выиграл, а Олли расстроился, потому что теперь ему придется платить?
– Вы сами-то откуда родом? – спросил отец Олли.
– Я иммигрант, – ответил Дивер.
– По большому счету все мы здесь иммигранты. А откуда вы приехали?
«Да что я, на самом деле, поступаю на работу, что ли?»
– Я не помню.
Отец и мать Олли переглянулись. Они, конечно, подумали, что он лжет и, вероятно, уже считают его преступником или кем-нибудь в этом роде. Волей-неволей Диверу пришлось объяснить.
– Когда меня подобрали, мне было, наверное, года четыре. Все мои родственники были убиты в прерии бандитами.
Напряжение, которое испытывали родители Олли, немедленно ослабло.
– Простите, – сказала женщина. В ее голосе было столько сочувствия, что Диверу пришлось посмотреть на нее, чтобы убедиться в том, что она не смеется над ним.
– Ничего, – сказал Дивер. Он даже не помнил своих родителей, поэтому и не мог по ним тосковать.
– Вы только посмотрите на нас, – сказала женщина, – выпытываем у него всю подноготную, а сами даже не сказали, кто мы такие.
Наконец-то она заметила, что они проявляют слишком большое любопытство.
– Я назвал ему свое имя,– сказал Олли. Было что-то неприятное в том, как он это сказал. Дивер вдруг понял, почему минуту назад Олли так расстроился. Когда сам он представился, Дивер в ответ не назвал своего имени, но потом, когда отец Олли спросил Дивера, как его зовут, то почти сразу же получил ответ. Расстраиваться по такому пустяку было с точки зрения Дивера верхом глупости, но он уже привык к такой реакции на свои поступки. Дивер постоянно обижал людей, причем делал это совершенно непреднамеренно. Так получалось только потому, что все они были слишком уж обидчивы. А может быть, он просто не умел ладить с незнакомыми людьми. Хотя, казалось бы, он должен был в этом преуспеть, поскольку только с незнакомцами он и имел дело.
Глас Божий говорил таким тоном, как будто даже не подозревал о том, что Олли рассердился.
– Мы, то есть все те, кто, словно сельди в бочке сидят, лежат и стоят в этом грузовике, являемся менестрелями с большой дороги. Стихоплеты и шуты, трагики и драматурги. Мы второсортные лицедеи, которые замещают NBC, CBS, ABC и, да простит нас Господь, PBS.
В ответ Диверу оставалось только улыбаться, прекрасно зная, что сейчас у него самый что ни на есть идиотский вид. А что еще он мог сделать, если ровным счетом ничего не понял из всего только что сказанного?
Взглянув на него, Олли ухмыльнулся. Обрадовавшись тому, что парень больше не сердится, Дивер улыбнулся ему в ответ. Олли осклабился еще шире. «Это похоже на разговор двух глухих, которые делают вид, что слышат друг друга»,– подумал Дивер.
Наконец Олли перевел то, что сказал его отец:
– Мы – труппа бродячих комедиантов.
– Ах вот оно что, – сказал Дивер. Какой же он дурак, что сразу не догадался! Бродячие комедианты. Теперь ему стало понятно, почему в грузовике так много пассажиров и почему его кузов набит предметами странной формы, укрытыми брезентом. Но более всего это объясняло чудной говор родителей Олли.
– Труппа бродячих комедиантов.
Но судя по всему, Дивер сказал это как-то не так, потому что отец Олли вздрогнул, а сам Олли вырубил внутреннее освещение кабины. Взревев громче обычного, грузовик рванулся вперед. Возможно, они так рассердились потому, что зная, какие небылицы рассказывают о бродячих актерах, решили, что Дивер произнес свою фразу с ехидством. Но на самом деле Дивера не особенно волновало то, что после себя труппы бродячих комедиантов оставляли множество забеременевших девиц и ряды опустевших курятников. Он не был ни отцом этих девиц, ни хозяином этих кур.
Дивер так часто переезжал с места на место, что его пребывание в городах ни разу не совпало с приездом труппы бродячих комедиантов. Но все же он кое-что о них слышал. Он, например, знал, что в Зарахемле был настоящий театр, но чтобы в него войти, нужно было одеться в такую красивую одежду, какой у Дивера и в помине не было. Что касается трупп бродячих комедиантов, то они гастролировали по таким захолустным городишкам, в которых Дивер никогда не задерживался надолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38
Сначала он пошел на юг, в сторону пустыни, и остановился, только когда седло почти полностью скрылось в тумане. Тогда он пошел назад, прошел мимо седла и двинулся в сторону осваиваемых земель. Здесь трава была гуще и выше. У конных рейнджеров была поговорка: «Трава по стремя, блинчикам с медом самое время». Это означало, что уже близко пахотные земли и фруктовые сады, а значит, и город. А поскольку большинство всадников были мормонами, то они могли рассчитывать на то, что скоро получат еду, умело приготовленную их братьями и сестрами. В тех маленьких поселках, где не было закусочных, Дивер запасался сэндвичами или сухарями.
Он считал, что мормонское сообщество похоже на большой кусок материи, каждая нить которого представляет собой личность отдельного мормона. Переплетаясь между собой, они образуют крепкую ткань государства Дезерет, которая является одинаково прочной как в центре, так и по краям, то есть по границам осваиваемых земель. Рейнджер-мормон мог сбиться с пути и оказаться на заброшенном всеми пастбище, но и тогда он все равно оставался неотъемлемой частью этой ткани. Сам же Дивер был похож на нить другого цвета, которая вылезла из единой, плотной ткани, но присмотревшись к этой нити, можно было обнаружить, что она нигде не скреплена с другими нитями и является посторонней, прилипшей к ткани во время стирки. И если ее потянуть, то можно легко вытащить, ничуть не испортив при этом качество ткани.
Но Дивера это вполне устраивало. Если для того, чтобы получить горячий завтрак, нужно было стать мормоном и делать все, что скажет епископ, поскольку его устами говорит Господь, то уж лучше довольствоваться хлебом и водой. Для Дивера целинные поселки были ничуть не лучше пустыни, и он ни за что не стал бы их постоянным жителем. Ведь для него это значило изменить самому себе.
Он ходил взад и вперед, пока боль не заставила его сесть. Тогда он сел и сидел до тех пор, пока боль не заставила его снова ходить. День подходил к концу, но ни одной машины так и не появилось. Ну что ж, значит, ему не повезло – вероятно, правительство снова урезало нормы потребления топлива, и поэтому никто не ездит. Или оно закрыло эту дорогу, чтобы никто не ездил через пастбище, даже по дорожному покрытию. Судя по всему, эту дорогу недавно омыло дождем. Он мог так стоять здесь целую вечность, а между тем воды в его фляге осталось только на пару дней. Было бы ужасно глупо умереть от жажды только потому, что он провел целый день на дороге, которой никто не пользуется.
Лишь посреди ночи раздался шум мотора, и он проснулся, ощутив легкое подрагивание почвы. Машина была еще довольно далеко, но он все же увидел свет ее фар. Судя по шуму мотора, это был грузовик. И ехал он не слишком быстро, во всяком случае, его огни приближались довольно медленно. Оно и понятно, ведь сейчас все-таки ночь. Но даже если грузовик едет со скоростью тридцать миль в час, вполне возможно, что они его просто не заметят. За исключением футболки, вся одежда Дивера была темного цвета. Поэтому, несмотря на ночной холод, он снял куртку и фланелевую рубашку и встал посреди дороги так, чтобы свет фар падал на его футболку. Пока грузовик приближался, Дивер вытягивал руки в стороны и махал ими, стараясь привлечь к себе внимание.
Он подумал, что сейчас, наверное, похож на утку, которая, застряв в луже дегтя, машет крыльями, пытаясь взлететь. Его футболку едва ли кто-нибудь назвал бы белой: она была не очень чистой и поэтому не слишком выделялась на фоне ночной тьмы. Но все же они его заметили и нажали на тормоза. Увидев; что грузовик не может сразу же остановиться, Дивер сошел с проезжей части. Пролетев с воем и визгом тормозов мимо Дивера, грузовик проехал еще добрую сотню ярдов прежде, чем остановился.
В нем были хорошие люди: они даже сдали назад, и ему не пришлось тащиться к ним, взвалив на себя седло и все остальное.
– Слава Богу, что на дороге оказались вы, а не какой-нибудь младенец, – сказал мужчина, сидевший в задней части кузова.– Молодой человек, у вас случайно нет с собой тормозных колодок?
У этого мужчины был странный голос. Он звучал громко и протяжно, с акцентом, которого Дивер никогда прежде не слышал. Каждый отдельный звук произносился так четко и правильно, словно это был Глас Божий, обратившийся к Моисею на горе Синай. Диверу и в голову не пришло, что мужчина, возможно, просто пошутил. Такой голос не мог шутить. Напротив, Дивер испытал нечто вроде раскаяния в том, что совершил грех, не захватив тормозных колодок.
– Нет, сэр, извините.
Глас Божий хихикнул.
– Вы, наверное, не помните, но было время, когда ни один американец в трезвом рассудке и не подумал бы остановиться, чтобы подобрать такого подозрительного незнакомца, как вы. Так кто после этого будет утверждать, что со времен катастрофы Америка не изменилась к лучшему?
– Вот если бы у меня был целый мешок с рыбными тарталетками, – сказала женщина, – тогда бы можно было говорить о том, что жизнь изменилась к лучшему.
Ее голос звучал тепло и дружелюбно, но она в той же странной манере, что и мужчина, старательно выговаривала каждый звук. Слушая ее чрезмерно правильную речь, английскому мог бы научиться даже заяц.
– Я говорю о доверии, а она говорит о плотских наслаждениях, – сказал Глас Божий. – Это седло?
– Собственность правительства, зарегистрированная в Моабе, – он разом выпалил эту фразу, чтобы исключить малейшую возможность «исчезновения» седла.
Мужчина опять хихикнул.
– Так, значит, вы конный рейнджер?
– Да, сэр.
– Ну что же, рейнджер, похоже, что между незнакомыми людьми все еще нет полного доверия. Нет, мы бы не стали красть ваше седло, даже если бы из него можно было сделать тормозные колодки.
Дивер совсем смутился:
– Я не хотел сказать, что...
– Вы все сделали правильно, юноша, – успокоила его женщина.
Это был грузовик с открытым кузовом, борта которого были надставлены дополнительным деревянным ограждением. Автомобиль был старинным, как, впрочем, и большинство грузовиков. В Детройте [прим.4] [прим.4]
их больше не штамповали. За ограждением кузова лежала немыслимая груда каких-то баулов, деревянных ящиков и палаток, хаотически сваленных друг на друга, во всяком случае, так все это выглядело в ночной темноте. Над верхним краем одного из узлов, в которых, судя по их виду, находилось что-то мягкое, высунулась чья-то рука, а затем появилась голова сонной девочки лет двенадцати с растрепанными волосами.
– Что случилось? – спросила она. У нее был приятный голос, в котором не было и следа той чрезмерной правильности, которая присутствовала в речи взрослых.
– Все в порядке, Дженни, – сказала женщина. Затем она вновь повернулась к Диверу.
– А вам, молодой человек, лучше проявить благоразумие и надеть рубашку. Здесь холодно.
Было действительно холодно, и он стал надевать рубашку. Убедившись в том, что он последовал ее совету, женщина забралась в кабину.
Дивер услышал, как мужчина забрасывает его седельные вьюки в кузов. Надевая рубашку, Дивер все время держал ногу на своем седле, тем самым предотвращая возможную попытку мужчины забросить в кузов и седло. Не то чтобы Дивер боялся за свое седло, просто в тусклом свете луны он увидел, что этот мужчина совсем не молод, а он не хотел, чтобы вместо него седло поднимал пожилой человек.
Между тем к передней части грузовика, где стоял Дивер, подошел еще кто-то. Это был молодой человек, движения которого отличались легкостью, а обнаженные в улыбке зубы такой белизной, что, отражая свет луны, сверкали не хуже хромированного бампера. Он протянул руку и сказал:
– Я его сын. Меня зовут Олли.
Если Глас Божий показался Диверу чем-то сверхъестественным, то к его сыну это относилось даже в еще большей мере. Работая в службе спасения имущества, Диверу неоднократно приходилось подбирать конных рейнджеров. Его также много раз выручали. Он даже не мог бы припомнить, сколько раз его самого подбирали. И лишь пару раз люди называли ему свои имена или хотели узнать имя Дивера. И то, это всегда имело место лишь в конце поездки и только если оба попутчика понравились друг другу и всю дорогу оживленно беседовали. Этот же парень явно надеялся обменяться рукопожатием, словно Дивер был какой-то знаменитостью, или, быть может, считая себя самого таковым. Когда Дивер коснулся протянутой руки, Олли тотчас ее крепко сжал. Диверу даже показалось, что парень вложил в это рукопожатие свои самые искренние чувства. Да, под покровом ночной тьмы люди действуют самым странным образом. Дивер все еще пребывал в полусонном состоянии, и ему порой казалось, что все это происходит с ним во сне, который вполне мог превратиться в кошмар.
Олли выпустил руку Дивера и, наклонившись, вытащил седло из-под его ступни.
– Давайте, я закину его в кузов.
Было ясно, как день, что Олли никогда в жизни не поднимал седел. Он был достаточно сильным парнем, но действовал весьма неловко. Диверу пришлось поддерживать седло за один край.
– А что, лошади действительно носят эти штуковины? – спросил Олли.
– Ну да, – сказал Дивер. Он понял, что вопрос был задан в шутку, но не понимал, что смешного в этой шутке, и кто из них должен был засмеяться. Во всяком случае, парень говорил совсем не так, как те мужчина и женщина, у которых был странный акцент. Голос Олли звучал естественно, а его манера говорить была такой непринужденной, словно он был вашим давнишним приятелем. Они закинули седло в кузов грузовика. Затем туда забрался и сам Олли, который задвинул седло в дальний угол, куда были свалены какие-то предметы, укрытые брезентом.
– Хотите попасть в Моаб, верно? – спросил Олли.
– Полагаю, что так, – сказал Дивер.
– Мы держим путь в Хэтчвилл, – сказал Олли.– Мы там проведем не больше двух дней, а потом будем проезжать через Моаб.
Олли взглянул на своего отца, который прохаживался возле грузовика. Убрав с лица ухмылку, парень стал говорить так громко, словно хотел, чтобы отец обязательно его услышал.
– Что скажете насчет того, чтобы проделать вместе с нами весь путь до Моаба? Если, конечно, не найдете лошадки побыстрее нашей колымаги.
Глас Божий ничего не сказал, а рассмотреть выражение его лица Дивер не смог, так как было слишком темно. Спустя некоторое время Дивер все же услышал, как он сказал:
– Да, Олли прав, присоединяйтесь к нам.
Что ж, теперь приглашение обрело достаточно конкретную форму. Ведь утром-то сынок, может, и пожал бы ему руку, а вот папаша, возможно, был бы не в восторге от его компании.
Впрочем, Дивера это ничуть не беспокоило. Ему показалось, что не все у них идет как по маслу, и дело здесь вовсе не в изношенных тормозных колодках. Он, конечно, не собирался полностью отказываться от их предложения – кто знает, когда еще здесь проедет другая машина? Но он не испытывал большого желания провести два дня в их компании, слушая все эти шуточки.
– С меня достаточно и Хэтчвилла, – сказал Дивер. После того как Дивер частично отверг сделанное ему предложение, вновь заговорил Глас Божий:
– Уверяю вас, нас совершенно не затруднит довезти вас до Моаба.
«Это уж точно, – подумал Дивер. – Вас бы это не затруднило, но все же вам не особенно хочется это делать. Впрочем, меня-то это вполне устраивает».
– Ну же, забирайтесь в машину,– сказал Олли.– Вам придется ехать в кабине – все кровати заняты.
Подойдя к кабине, Дивер увидел еще двух человек, которые смотрели на него, перегнувшись через ограждение кузова. Это были седовласые старики: мужчина и женщина, очень похожие на призраков. Сколько же здесь всего человек? Олли и Глас Божий, эти двое, женщина, вероятно, мать Олли, и девочка по имени Джейн. По меньшей мере, их здесь было шестеро. И они явно шли навстречу пожеланиям правительства, которое рекомендовало брать как можно больше пассажиров.
Отец Олли первым забрался в кабину, оставив Диверу место у окна. В середине уже сидела женщина, а когда Олли занял место водителя, стало совсем тесно. Впрочем, Дивер ничего не имел против, ведь в кабине было холодно.
– Когда поедем, здесь снова станет тепло,– сказала женщина. – Вентилятор отопителя сломан, но сама печка работает.
– У вас есть имя, рейнджер? – спросил Глас Божий.
Дивер не понимал людей, которые проявляли любопытство в отношении имен. «Я ведь не снимаю у вас комнату, а всего лишь еду на попутке».
– Может, он не хочет, чтобы мы узнали его имя, отец, – сказал Олли.
Дивер почувствовал, как напряглось тело сидевшего рядом с ним отца Олли. «Почему они придают этому такое большое значение?»
– Мое имя Дивер Тиг.
Теперь, похоже, напрягся Олли. Улыбка, которой светилось его лицо, когда он запускал двигатель и включал передачу, теперь как-то померкла. Они, что, поспорили? Тот, кто держал пари, что Дивер назовет свое имя, тот выиграл, а Олли расстроился, потому что теперь ему придется платить?
– Вы сами-то откуда родом? – спросил отец Олли.
– Я иммигрант, – ответил Дивер.
– По большому счету все мы здесь иммигранты. А откуда вы приехали?
«Да что я, на самом деле, поступаю на работу, что ли?»
– Я не помню.
Отец и мать Олли переглянулись. Они, конечно, подумали, что он лжет и, вероятно, уже считают его преступником или кем-нибудь в этом роде. Волей-неволей Диверу пришлось объяснить.
– Когда меня подобрали, мне было, наверное, года четыре. Все мои родственники были убиты в прерии бандитами.
Напряжение, которое испытывали родители Олли, немедленно ослабло.
– Простите, – сказала женщина. В ее голосе было столько сочувствия, что Диверу пришлось посмотреть на нее, чтобы убедиться в том, что она не смеется над ним.
– Ничего, – сказал Дивер. Он даже не помнил своих родителей, поэтому и не мог по ним тосковать.
– Вы только посмотрите на нас, – сказала женщина, – выпытываем у него всю подноготную, а сами даже не сказали, кто мы такие.
Наконец-то она заметила, что они проявляют слишком большое любопытство.
– Я назвал ему свое имя,– сказал Олли. Было что-то неприятное в том, как он это сказал. Дивер вдруг понял, почему минуту назад Олли так расстроился. Когда сам он представился, Дивер в ответ не назвал своего имени, но потом, когда отец Олли спросил Дивера, как его зовут, то почти сразу же получил ответ. Расстраиваться по такому пустяку было с точки зрения Дивера верхом глупости, но он уже привык к такой реакции на свои поступки. Дивер постоянно обижал людей, причем делал это совершенно непреднамеренно. Так получалось только потому, что все они были слишком уж обидчивы. А может быть, он просто не умел ладить с незнакомыми людьми. Хотя, казалось бы, он должен был в этом преуспеть, поскольку только с незнакомцами он и имел дело.
Глас Божий говорил таким тоном, как будто даже не подозревал о том, что Олли рассердился.
– Мы, то есть все те, кто, словно сельди в бочке сидят, лежат и стоят в этом грузовике, являемся менестрелями с большой дороги. Стихоплеты и шуты, трагики и драматурги. Мы второсортные лицедеи, которые замещают NBC, CBS, ABC и, да простит нас Господь, PBS.
В ответ Диверу оставалось только улыбаться, прекрасно зная, что сейчас у него самый что ни на есть идиотский вид. А что еще он мог сделать, если ровным счетом ничего не понял из всего только что сказанного?
Взглянув на него, Олли ухмыльнулся. Обрадовавшись тому, что парень больше не сердится, Дивер улыбнулся ему в ответ. Олли осклабился еще шире. «Это похоже на разговор двух глухих, которые делают вид, что слышат друг друга»,– подумал Дивер.
Наконец Олли перевел то, что сказал его отец:
– Мы – труппа бродячих комедиантов.
– Ах вот оно что, – сказал Дивер. Какой же он дурак, что сразу не догадался! Бродячие комедианты. Теперь ему стало понятно, почему в грузовике так много пассажиров и почему его кузов набит предметами странной формы, укрытыми брезентом. Но более всего это объясняло чудной говор родителей Олли.
– Труппа бродячих комедиантов.
Но судя по всему, Дивер сказал это как-то не так, потому что отец Олли вздрогнул, а сам Олли вырубил внутреннее освещение кабины. Взревев громче обычного, грузовик рванулся вперед. Возможно, они так рассердились потому, что зная, какие небылицы рассказывают о бродячих актерах, решили, что Дивер произнес свою фразу с ехидством. Но на самом деле Дивера не особенно волновало то, что после себя труппы бродячих комедиантов оставляли множество забеременевших девиц и ряды опустевших курятников. Он не был ни отцом этих девиц, ни хозяином этих кур.
Дивер так часто переезжал с места на место, что его пребывание в городах ни разу не совпало с приездом труппы бродячих комедиантов. Но все же он кое-что о них слышал. Он, например, знал, что в Зарахемле был настоящий театр, но чтобы в него войти, нужно было одеться в такую красивую одежду, какой у Дивера и в помине не было. Что касается трупп бродячих комедиантов, то они гастролировали по таким захолустным городишкам, в которых Дивер никогда не задерживался надолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38