А ровный голос продолжал:— Ты угодишь под колеса, папаша. И не под дрянную дешевенькую тележку, нет, не под грузовой «форд» и не под такси. Тебя сшибет какая-нибудь шикарная, дорогая машина. Уж никак не меньше, чем «роллс-ройс». Надеюсь, это будет машина кого-нибудь из здешних жильцов. Тебя раздавят, как червяка, но я хочу, чтоб ты знал, что тебя отправила на тот свет шикарная дорогая машина, большущий «роллс-ройс» какого-нибудь здешнего жильца. Желаю тебе такого счастья, папаша.Старик Джон совсем побагровел. На лбу вздулись жилы. Он хотел заговорить, но не находил слов. Наконец, за неимением лучшего, он все-таки выдавил тот единственный ответ, звучащий в его устах на тысячу ладов, которым он неизменно побивал всех своих противников и ухитрялся в совершенстве передать самые разные свои чувства.— Ах, вон как! — огрызнулся он, и на сей раз слова эти полны были непреклонной, беспощадной ненависти.— Да, вот так! — ровным голосом отозвался Генри и пошел прочь. 14. Урочный час В самом начале девятого Эстер Джек вышла из своей комнаты и зашагала по широкому коридору, который рассекал ее просторные апартаменты из конца в конец. Гости приглашены были на половину девятого, но богатый многолетний опыт подсказывал ей, что прием будет в разгаре только в десятом часу. Легкими быстрыми шажками она шла по коридору и чувствовала, как от волнения натянут каждый нерв; это было, пожалуй, даже приятно, хотя тут приметалась еще капелька опасливого сомнения.Все ли уже готово? Не забыла ли она чего? Точно ли выполнила прислуга ее распоряжения? Вдруг девушки что-нибудь упустили? Вдруг чего-то не хватит?Меж бровей у нее прорезалась морщинка, и она бессознательно принялась снимать и вновь порывисто надевать старинное кольцо. В этом жесте сказывалась деятельная, талантливая натура, поневоле привыкшая не доверять людям не столь умелым и одаренным. В нем сквозили нетерпеливая досада и презрение — не то презрение, что возникает от надменности или недостатка душевной теплоты, но чувство человека, который склонен подчас сказать резковато: «Да, да, знаю! Все понятно. Не толкуйте мне о пустяках. Ближе к делу. Что вы можете и умеете? Что уже сделали? Могу я на вас положиться?» И сейчас, когда она проворно шла по коридору, неуловимо быстрые, отрывистые мысли скользили по поверхности ее сознания, словно блики света по озерной глади.«Не забыли девушки сделать все, что я велела? — думала она. — О, господи! Хоть бы Нора опять не запила!.. А Джейни! Конечно, она золото, а не девушка, но до чего же глупа!.. А кухарка! Ну да, стряпать она умеет, но тупица редкостная. А попробуй ей слово скажи, сразу обидится и пойдет каркать по-немецки… пожалеешь, что начала… Ну, а Мэй… в общем, остается только надеяться на лучшее. — Морщинка меж бровей врезалась глубже, кольцо на пальце все быстрей скользило взад-вперед. — Кажется, могли бы понимать, ведь они ни в чем не нуждаются. Им у нас так легко живется! Могли бы постараться, показать, что ценят… — с досадой подумала она. Но сейчас же в ней всколыхнулась жалость и сочувствие, и мысли свернули в более привычное русло: — А, бог с ними. Бедняжки, наверно, на большее не способны. Надо с этим примириться… а уж если хочешь, чтоб все делалось как надо, так делай сама».Она дошла до гостиной и с порога быстро ее оглядела, проверяя, все ли на месте. И осталась удовлетворена. Теперь глаза ее смотрели уже не так озабоченно. Она надела кольцо на палец и больше не снимала, и на лице ее понемногу появилось довольное выражение, совсем как у ребенка, что молча созерцает любимую игрушку, которую сам смастерил, и тихо ей радуется.Просторная комната готова к приему гостей. Все очень спокойно и достойно, в точности так, как любит миссис Джек. Пропорции этой комнаты столь благородны, что она выглядела бы величественным залом, но безупречный вкус хозяйки поработал здесь над каждой мелочью, и в величии нет ни малейшего следа холодной, подавляющей отчужденности. Стороннему человеку эта гостиная с ее располагающей простотой могла бы показаться не только уютной, но, при ближайшем рассмотрении, даже чуточку запущенной. Почти все здесь несколько обветшало. Обивка диванов и кресел кое-где протерлась. Ковер на полу без стеснения обнаруживал, что служит уже долгие годы. Зеленый узор на нем давно поблек. Старинный стол с откидной крышкой слегка поддался под тяжестью сложенных стопками книг и журналов и лампы, затененной мягко окрашенным абажуром, каминная полка желтоватого мрамора была тоже истертая и кое-где в пятнах, ее покрывал выцветший кусок зеленого китайского шелка, а на нем восседала прелестная статуэтка из зеленой яшмы: китайский божок поднимал руку с тонко вырезанными пальцами в знак благословения и милосердия. Над камином висел портрет самой Эстер Джек — знаменитый, уже покойный художник нарисовал ее многие годы назад, во всей юной прелести ее двадцати лет.По трем стенам комнаты, на треть ее высоты, тянулись полки, тесно уставленные книгами — с первого взгляда видно было, что это старые друзья и потрепанные корешки их постоянно ощущают тепло человеческих рук. Их явно не раз читали и перечитывали. Взгляд не встречал тут строгого строя дорогих тисненых переплетов, какими нередко богачи украшают свои библиотеки не для того, чтобы эти тома кто-то читал, а лишь чтобы на них взирали с почтением. Не было здесь и признаков отвратительной жадности профессионального коллекционера. Если на этих полках, которыми повседневно пользовались, и попадалось первое, редкое издание какой-то книги, то лишь потому, что владелец купил ее сразу по выходе в свет — купил именно для того, чтобы прочесть.Сосновые поленья, которые потрескивали в огромном мраморном камине, отбрасывали теплые блики на эти ряды потертых переплетов, и миссис Джек с тихой радостью посмотрела на знакомые разноцветные корешки. Она узнавала любимые романы и повести, пьесы, биографии, сборники стихов, важнейшие труды по истории театрального и декоративного искусства, живописи и архитектуры, — все, что она собрала за всю свою жизнь, такую насыщенную и богатую событиями, работой, путешествиями. В сущности, все, что было в этой комнате, — все эти столы и стулья, шелка и яшмовые статуэтки, картины, рисунки и книги — все найдено было в разных городах и странах, в разное время и, собранное вместе, слилось в гармоническом согласии силою бессознательного волшебства, оттого что ко всему прикоснулась рука этой женщины. Так удивительно ли, что лицо ее просияло и стало еще прелестней, когда она обвела взглядом свою любимую комнату. Она знала — другой такой не найти.«Вот оно, — думалось ей. — Эта комната живет, это — часть меня самой. До чего же она красивая! И теплая… и настоящая! Совсем непохоже, что мы просто снимаем помещение, что это не наш собственный дом. Нет, — она оглянулась на длинный и широкий коридор, — если бы не лифт, можно бы подумать, что у нас тут великолепный старинный особняк. Сама не знаю… но… (опять меж бровей появилась морщинка, на сей раз от раздумья, от старания прояснить свою мысль) что-то во всем этом есть такое… и величие и простота…»И она была права. Даже в эти времена за арендную плату пятнадцать тысяч долларов в год можно было приобрести немалую долю простоты. И на эту мысль всего живей отозвалась душа Эстер.«То есть стоит сравнить нашу квартиру с этими новомодными апартаментами… — продолжала она про себя. — Теперь богатые люди устраивают у себя дома уж такое уродство. Никакого сравнения! Как бы ни были они богаты, все равно, тут… тут у нас есть что-то такое, чего ни за какие деньги не купишь».При мысли о том уродстве, какое устраивают у себя дома богатые люди, ноздри Эстер Джек дрогнули и губы презрительно скривились. Она всегда презирала богатство. Хоть она и вышла замуж за богатого человека и уже долгие годы вовсе не нуждалась в работе ради хлеба насущного, но была непоколебимо убеждена, что ни ее самое, ни ее семью никак нельзя назвать богатыми людьми. «Вообще-то не такие уж мы богатые, — сказала бы она. — Совсем не то, что настоящие богачи». И обратилась бы за подтверждением не к тем ста тридцати миллионам, чье место в мире невообразимо ниже и удел невообразимо тяжелее, чем у нее, но к легендарным десяти тысячам, вознесшимся над нею на самые денежные высоты — к тем, кто по сравнению с ней «настоящие богачи».А кроме того, она труженица. И всегда была труженицей. Одного беглого взгляда на ее маленькие, уверенные руки — в них столько силы, изящества, они такие проворные — довольно, чтобы понять: это руки человека, который всю жизнь работал. В этом-то и коренится ее гордость и глубокая душевная цельность. Эта женщина не искала ничьей помощи и защиты, не опиралась ни на кошелек какого-либо мужчины, ни на его плечо. «Разве я не сама себе опора?» Да, она умеет за себя постоять. Она сама пробила себе дорогу. Она человек независимый. Она создает красивые вещи — и не на один день. Она никогда не знала праздности. А потому не удивительно, что она никогда не причисляла себя к «богачам». Она была труженица. Она работала.А сейчас, удовлетворенная осмотром большой гостиной, она поспешила проверить все остальное. Из гостиной в столовую вела двустворчатая стеклянная дверь, сейчас она была затворена и полускрыта прозрачными портьерами. Миссис Джек подошла, распахнула ее настежь и застыла на пороге, порывисто прижав руку к груди. И тихонько ахнула от удивления и восторга. До чего же красиво! Просто до невозможности! Но она ведь как раз этого и хотела — так всегда бывало у нее на приемах. И, однако, всякий раз эта красота была для нее словно великое и неожиданное открытие.Все здесь было само совершенство. Огромный обеденный стол так и сиял, будто цельное полотнище золотисто-смуглого света. По середине его, на плотной кружевной салфетке, в большой красивой вазе — душистый букет только что срезанных цветов. По четырем углам аккуратно расставлены высокие стопки тарелок дрезденского фарфора и лежат рядами сверкающие приборы старого английского серебра — массивные ложки, вилки, ножи. Старинные итальянские стулья отодвинуты от стола и расставлены вдоль стен. Ужин будет a la fourchette. Гости вольны подходить и выбирать еду по своему вкусу, на этом великолепном столе найдутся соблазны, перед которыми не устоит самый капризный и пресыщенный гурман.В одном конце стола на громадном серебряном блюде красуется великолепно поджаренный, в хрусткой золотистой корочке ростбиф. Он чуть-чуть «начат» с одного боку — несколько ломтиков срезано, пусть всякий сразу видит, до чего это нежное и сочное мясо. В противоположном конце, на другом громадном блюде, так же початый с краешка, возлежит целый окорок виргинской приправленной пряностями ветчины. А между этими двумя блюдами и вокруг них теснится многое множество разнообразнейшей снеди, такой аппетитной, что при одном взгляде слюнки текут. Тут и всевозможные салаты — из всяческой зелени, из цыплят, и крабы, и розовато-белое крепкое мясо клешней омаров, в целости вынутых из жесткой скорлупы. На других блюдах лежит золотистыми брусками копченая семга — самый изысканный деликатес, какой только можно купить за деньги, — высятся горки черной и красной икры, и счету нет тарелкам со всякими иными закусками — тут и грибы, и сельдь, анчоусы, сардины и крохотные, сочные артишоки, маринованный лук и маринованная свекла, нарезанные ломтиками помидоры и фаршированные пряностями яйца под майонезом, грецкие и пекановые орехи, миндаль, оливки и сельдерей. Короче говоря, тут найдешь все, чего только можно пожелать.Да, угощенье поистине роскошное, хоть самому Гаргантюа впору. Такими представляешь себе пиршества, что стали бессмертны благодаря старинным легендам. Не многие «настоящие богачи» осмелились бы задать такой пир, и побоялись бы они не напрасно. Такое устроить могла только она одна, и только у нее все могло получиться как надо. Потому-то и славились ее приемы, и никто из приглашенных не упускал случая явиться. Ибо, как ни странно, во всем этом щедром угощении не было и намека на беспорядок или излишество. Стол был поистине чудом продуманного стройного и красивого художественного замысла. Глядя на него, никто не мог бы сказать, что тут хоть чего-то не хватает или что хоть одна мелочь тут лишняя.И все в этой просторной столовой было просто и прочно, во всем чувствовался тот же безупречный вкус, тот же стиль, словно бы все возникло и сложилось само собой — с таким непринужденным изяществом и так естественно. По одну сторону — огромный буфет со сверкающими рядами графинов, бутылок и бутылочек, сифонов и высоких, тончайшего стекла бокалов. По другую — два изящных шкафчика в колониальном стиле, словно две грации, радуют взгляд чудесным фарфором, хрусталем и серебром, великолепными старинными блюдами, блюдцами и чашками, чашами и соусниками, кувшинами и кувшинчиками.Эстер Джек окинула все это оценивающим взглядом и, довольная, быстро прошла через всю комнату к двустворчатой двери, за которой находились буфетная, кухня и комнаты прислуги. Еще из-за двери она услышала смех, оживленные голоса девушек и гортанные возгласы кухарки, как всегда, пересыпанные немецкими словами. Распахнув дверь, она очутилась среди увлеченной, деловитой суеты. Большая выложенная кафелем кухня сверкала чистотой, точно больничная лаборатория. Огромная плита с великолепной вытяжной трубой, будто в первоклассном ресторане, казалось, была только что отмыта, выскоблена и отполирована. Многочисленное собрание медных кастрюль, котлов, горшков, сотейников, сковородок всех видов и размеров — от крохотной, где только и уместится одно яйцо, до громадины, на которой можно, кажется, наготовить на полк солдат, — было до того начищено и надраено, что миссис Джек могла смотреться в них, как в зеркало. Большой стол посреди кухни белизною не посрамил бы операционной хирурга, а полки, ящики, буфеты и лари выглядели так, словно по ним только что прошлись наждачной бумагой. И, словно драгоценность, ослепительно белел гигантский электрический холодильник, чей на удивленье негромкий, ровный и мощный гул не могли заглушить возбужденные женские голоса.«Вот оно! — подумала миссис Джек. — Это лучше всего! Лучше всех комнат в доме! Другие я тоже люблю, но есть ли на свете что-нибудь великолепнее и красивее хорошей кухни? И какой у кухарки порядок! Вот бы мне все это нарисовать! Но нет… тут бы нужен Брейгель! В наше время никто не сумел бы это по-настоящему написать…»— Ой, милочка! — вслух сказала она кухарке. — Какой чудный торт!Кухарка подняла голову от огромного слоеного торта, на котором она выводила глазурью последние узоры, и на ее длинной, плоской, туповатой физиономии засветилась еле заметная улыбка.— Вам нравится, да? — сказала она. — Вы думает, он хороший торт?— Ой, милочка, — так по-детски горячо воскликнула миссис Джек, что кухарка улыбнулась чуть пошире. — Он просто красавец!.. Просто чудо!..И она в комическом отчаянии пожала плечами, точно не находя слов.Кухарка, очень довольная, гортанно засмеялась, а Нора сказала с улыбкой:— Вот это верно, миссис Джек! Я и сама только сейчас ей хотела это самое сказать.Миссис Джек бросила на нее быстрый взгляд и вздохнула с облегчением: лицо открытое, опрятная, трезвая. Слава тебе господи, взяла себя в руки! Ясно, что с утра больше ни капли не пила. Она хмелеет мигом, если глотнет спиртного, по ней сразу видно.Джейни и Мэй сновали из кухни в гостиную для прислуги и обратно — в ловко сидящих накрахмаленных форменных платьях, розовые, улыбающиеся, просто на диво хорошенькие. Все идет прекрасно, лучше, чем можно было ждать. Ничего не забыто. Все готово. Уж конечно, прием удастся на славу!
И тут раздался резкий звонок. Лицо у Эстер Джек стало испуганное.— Джейни, звонят у парадного, — быстро сказала она. И прибавила словно про себя: — Кто бы это мог быть…— Сейчас, мэм, — отозвалась Джейни, появляясь в дверях. — Я пойду открою, миссис Джек.— Да, подите, Джейни, интересно, кто бы это… — Она озадаченно посмотрела на стенные часы, потом — на свои платиновые ручные часики. — Еще только четверть девятого! Неужели кто-нибудь так рано… А! — Ее вдруг осенило. — Это, наверно, мистер Лоуген. Если это он, Джейни, проводите его в гостиную. Я сейчас туда приду.— Слушаю, миссис Джек. — И Джейни исчезла.А миссис Джек напоследок еще раз оглядела кухню, благодарно и одобрительно улыбнулась искуснице кухарке и тоже вышла.Пришел и в самом деле мистер Лоуген. Эстер Джек встретила его в прихожей, где он на минуту задержался, чтобы поставить два огромных черных чемодана — похоже, их поднял бы не всякий силач. Вид мистера Лоугена подтверждал это впечатление. Он сжал одной рукой вздувшиеся бицепсы другой и, морщась от боли, сгибал и разгибал ее. Заслышав шаги миссис Джек, он обернулся; это был крепко сбитый, плотный человек лет тридцати с густыми рыжеватыми бровями;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82