— рявкнул Тим и скрылся в аптеке.Сэм большими шагами вернулся к Джорджу, глаза его сверкали возбуждением.— Слыхал? Слыхал, что говорит? — хрипло спросил он. — Ты все слыхал, да?.. Черт побери, лучшего знатока недвижимости свет не видал… Он еще ни разу не ошибся, кого хочешь спроси… «Покупай, — говорит. — Покупай! Через полгода цены удвоятся!..» Ты ж тут стоял, — хрипло сказал он, словно обвиняя, и свирепо уставился на Джорджа, — ты сам слышал, что он сказал, верно?— Ну, слышал.Сэм дико огляделся вокруг, несколько раз кряду беспокойно провел рукой по волосам, тяжело вздохнул и в недоумении покачал головой.— Семьдесят пять тысяч выгадать на одной сделке!.. Сроду ничего подобного не слыхал!.. Господи боже! — воскликнул он. — Что-то будет дальше?
Каким-то образом распространился слух, что Джордж написал книгу и скоро она будет напечатана. Об этом прослышал издатель местной газеты и послал репортера взять у Джорджа интервью.— Так вы написали книгу? — спросил репортер. — Что же это за книга? О чем?— Да я… я… право, не знаю, как вам сказать, — заикаясь, ответил Джордж. — Это… это роман…— Роман из жизни Юга? И он как-то связан со здешними краями?— Ну… ну да… то есть… именно о Юге… об одной семье в Старой Кэтоубе… но… МОЛОДОЙ ЮЖАНИН ПИШЕТ РОМАН О СТАРОМ ЮГЕ«Джордж Уэббер, сын покойного Джона Уэббера и племянник Марка Джойнера, местного торговца скобяными изделиями, написал роман по мотивам жизни Либия-хилла, который будет опубликован осенью в Нью-Йорке издательством «Джеймс Родни и К o ».Вчера вечером в беседе с нашим корреспондентом молодой автор сказал, что его книга рисует Старый Юг, в центре повествования — история почтенного семейства, поселившегося в наших краях еще до Гражданской войны. Жители Либия-хилла и его окрестностей будут ждать выхода книги с особенным интересом не только потому, что многие вспомнят автора, который здесь родился и вырос, но и потому, что эта волнующая пора в прошлом Старой Кэтоубы доныне еще не занимала принадлежащего ей по праву почетного места в литературных анналах нашего Юга».
— Насколько нам известно, после отъезда из дому вы много путешествовали. Побывали в Европе, и не раз?— Да, это верно.— И как, на ваш взгляд, выдерживают наши края сравнение с другими местами, которые вы повидали?— Ну… ну… э-э… ну конечно!.. Я хочу сказать — еще как! То есть… СРАВНЕНИЕ В ПОЛЬЗУ ЗДЕШНЕГО РАЯ«Отвечая на просьбу корреспондента сравнить наши края с другими местами, где он побывал, недавний житель Либия-хилла заявил:— Ни одна страна, которую я посетил, — а я путешествовал по Англии, Германии, Шотландии, Ирландии, Уэльсу, Норвегии, Дании, Швеции, не говоря уже о юге Франции, итальянской Ривьере и Швейцарских Альпах, — не может сравниться по красоте с моим родным городом.— Природа подарила нам поистине райский уголок, — сказал он восторженно. — Воздух, климат, ландшафт, вода, красота природы — все словно сговорилось сделать наш край лучшим местом на свете».
— Не думаете ли вы снова поселиться здесь?— Н-ну… да, я об этом подумывал… но… видите ли… ОН НАМЕРЕН ОСЕСТЬ ЗДЕСЬ И ПОСТРОИТЬ СЕБЕ ДОМ«На вопрос о том, каковы его планы на будущее, писатель ответил:— Многие годы моей заветной мечтой и стремлением было в один прекрасный день вернуться домой. Кто однажды изведал колдовскую власть наших гор, не в силах их забыть. И потому, я надеюсь, недалек тот час, когда я смогу вернуться домой навсегда.— Я чувствую, — задумчиво продолжал писатель, — что здесь, как нигде в другом месте, я обрету вдохновение, необходимое мне для моей работы. Простая логика подсказывает, что зрительно, климатически, географически и во всех прочих отношениях эти места самые подходящие: именно здесь, среди этих гор, должен возникнуть новый современный Ренессанс. Почему бы, спрашивается, лет через десять нашей округе не стать великим художественным центром, который будет привлекать великих людей искусства, поклонников музыки и красоты со всего света, как сейчас их привлекает Зальцбург? Праздник цветов — вот первый шаг, сделанный в нужном направлении.— Отныне, — докончил серьезный молодой писатель, — я буду всеми силами содействовать достижению этой великой цели и постараюсь уговорить всех моих друзей — литераторов и художников — поселиться здесь и превратить Либия-хилл в то, чем ему подобает быть — в американские Афины».
— Намерены ли вы написать еще одну книгу?— Да… то есть… надеюсь… В сущности…— Не хотите ли что-нибудь о ней рассказать?— Право, не знаю… сейчас очень трудно сказать…— Ну-ну, сынок, не стесняйтесь. Мы тут все земляки, люди свои… Возьмите, к примеру, Лонгфелло. Вот кто был великий писатель. Знаете, что должен был бы сделать молодой человек с вашими талантами? Вернуться сюда и сделать для этих мест то, что сделал Лонгфелло для Новой Англии… ОН ЗАДУМАЛ НАПИСАТЬ САГУ РОДНОГО КРАЯ«На наши настойчивые расспросы о планах дальнейшей литературной работы молодой автор ответил ясно и откровенно.— Я хочу вернуться сюда, — сказал он, — и увековечить жизнь, историю и расцвет Западной Кэтоубы в серии поэтических легенд, подобно тому как поэт Лонгфелло увековечил жизнь обитателей Новой Шотландии и народное творчество Новой Англии. Я задумал трилогию, которая начнется появлением в этих краях первых поселенцев, в том числе и моих собственных предков, и проследит неуклонный прогресс Либия-хилла от самого его основания и постройки первой железной дороги — и до нынешней его широчайшей известности, когда он завоевал гордое имя Жемчужины Гор».
Джордж весь корчился и ругательски ругался, читая это интервью, в котором было переврано все с начала до конца. Он был зол и смущен и в то же время чувствовал себя виноватым.Наконец он сел и написал в газету язвительное письмо, но дописав — порвал. В конце концов, что толку? Репортер сплел свой рассказ, в сущности, из ничего, из дружелюбных междометий и жестов своей жертвы, из нескольких отрывочных слов, которые Джордж выпалил в совершенном смущении, а главное — из его сдержанности, нежелания говорить о будущей работе; и, однако, этот газетчик явно патриот до мозга костей, потому он и сумел состряпать такую ловкую выдумку — и, вероятно, сам как следует не понимал, что это выдумка.И потом, размышлял Джордж, если он начнет с жаром опровергать все заявления, которые ему приписаны, люди только сочтут его придирой, подумают — написал книгу и зазнался до невозможности. Впечатление от такой вот заметки не рассеешь, если просто все отрицать. Заявишь, что все это враки, а люди скажут, будто он нападает на родной город, ополчился на тех, кто его взрастил и воспитал. Нет уж, от худа худа не ищут.Итак, он промолчал. И странное дело, после этого ему начало казаться, что к нему стали относиться иначе. Не то чтобы прежде на него смотрели недружелюбно. Но теперь он чувствовал — его одобряют. И от одного этого возникло спокойное удовлетворение, словно люди во всеуслышание его признали.Как всякий американец, Джордж влюблен был в материальный успех и теперь радовался мысли, что в глазах родного города он богач или, по крайней мере, находится на верном пути к богатству. В одном ему особенно повезло. Книгу его приняло старое и весьма почтенное издательство; фирма эта была всем известна, и, встречая Джорджа на улице, люди крепко пожимали ему руку ж говорили:— Стало быть, твоя книга выйдет у Джеймса Родни и Компании? — Чудесно звучал этот простой вопрос, который задавали, заранее зная ответ. Джорджу слышалось: его не только поздравляют с тем, что книга будет, издана, но подразумевают еще, как повезло почтенному издательству, что они получили такую рукопись. Вот как это звучало — и, вероятно, в таком смысле и говорилось. Потому-то у Джорджа и возникло ощущение, что в глазах земляков он «своего достиг». Он уже не прежний чудной малый, который изводит себя в обманчивой надежде, будто он — шутка сказать! — писатель. Да, он и вправду писатель. И не какой-нибудь, а такой писатель, которого вот-вот напечатают, и не где-нибудь, а в старинном и почтенном издательстве «Джеймс Родни и К o ».Есть что-то очень хорошее в том, как люди радуются успеху, да и всему — что бы это ни было, — что отмечено признаками успеха. Право же, тут нет ничего дурного. Люди любят успех, потому что для большинства он означает счастье — и в какой бы форме он ни пришел, для них он — воплощение того, к чему они в глубине души стремились сами. В Америке это верно, как нигде в мире. Люди называют успехом образ самых заветных своих желаний, оттого что счастье никогда не представало перед ними ни в каком другом образе. Вот почему по сути своей эта любовь к успеху — чувство вовсе не дурное, а, напротив, хорошее. Оно вызывает в окружающих щедрый и благородный отклик, даже если к этому отклику подчас примешивается и доля своекорыстия. Люди радуются твоему счастью, потому что им очень хочется счастья и для себя. А стало быть, это хорошо. Во всяком случае, в основе лежит нечто хорошее. Одна беда — чувства эти идут в ложном направлении.Так, по крайней мере, казалось Джорджу. Он прошел пору долгих, суровых испытаний — и вот заслужил одобрение. И от этого был глубоко счастлив. Стоит задире вкусить успеха, и уже ни к чему держаться вызывающе. Джордж больше не был задирой, ему уже не хотелось чуть что лезть в драку. Впервые он почувствовал, как хорошо вернуться домой.Не то чтобы у него вовсе не было никаких опасений. Он знал, что в своей книге описал родной город и его жителей. И знал, что писал о них с такой прямотой и откровенностью, какие до сих пор были редки в американской литературе. И он спрашивал себя, как-то люди это примут. И когда его поздравляли с книгой, ему все равно было неловко и он не без страха гадал — что-то они скажут, что подумают, когда книга выйдет и они ее прочитают.Эти опасения с грозной силой нахлынули на него однажды ночью, когда ему вдруг приснился необычайно яркий и страшный сон. Он бежал, спотыкаясь, по опаленной солнцем пустоши, где-то в чужих краях, убегал, охваченный ужасом, сам не зная, что его преследует. Знал только, что его терзает невыразимый стыд. Чувство было безымянное и расплывчатое, словно удушливый туман, но все существо Джорджа, сердце и рассудок сжимались в невыразимой муке отвращения и презрения к себе. И так необоримо было чувство вины и омерзения, что он рад был бы поменяться даже с убийцами, с теми, на кого обращен яростный гнев всего мира. Он завидовал всем злодеям, кого человечество испокон веков клеймило бесчестьем: вору, лжецу, мошеннику, отщепенцу и предателю — всем, чьи имена преданы анафеме и произносятся с проклятьями — но все же произносятся; ибо сам он совершил преступление, для которого нет названья, он опозорил себя скверной, которую нельзя ни постичь, ни исцелить, в нем — мерзость такой душевной гнили, что его уже не могут коснуться ни месть, ни спасение, от него равно далеки и жалость, и любовь, и ненависть, он недостоин даже проклятия. И вот он бежит по огромному голому пустырю под знойным небом, изгнанник посреди необитаемого куска нашей планеты, — в странном месте, которое, как и он сам, воплощение позора, не принадлежит ни живым, ни мертвым, и не поразит здесь молния отмщения и не укроет милосердная могила; ибо до самого горизонта нет ни тени, ни убежища, ни единого бугорка или ложбинки, ни холма, ни дерева, ни лощины, только одно огромное пристальное око, палящее, непроницаемое, от него негде укрыться, и оно погружает беззащитную душу беглеца в непостижимые бездны стыда.А потом с внезапной поражающей яркостью все во сне переменилось, и Джордж очутился среди давно знакомых лиц и картин. Он — путешественник, и после многолетних скитаний возвратился в места, знакомые с детства. Его все еще угнетало зловещее чувство, будто душу его разъедает ужасная, но неведомая язва, и, вновь ступив на улицы родного города, он понимал, что вернулся к самым своим истокам, к родникам чистоты и здоровья, и они его исцелят.Но, войдя в город, он убедился, что на нем по-прежнему лежит клеймо вины. Он увидел мужчин и женщин, которых знал с детства, мальчишек, с которыми ходил когда-то в школу, девушек, которых водил на танцы. Все они заняты были каждый своими делами на службе или дома, и сразу видно было, что между собой они друзья, но стоило ему подойти и приветственно протянуть руку — и они обращали к нему стеклянные глаза, их взгляды не выражали ни любви, ни ненависти, ни жалости, ни отвращения, ровно ничего. Лица, в которых, пока эти люди разговаривали между собой, было столько дружелюбия и приветливости, обратись к нему, разом каменели; ни единого проблеска, по которому можно бы понять, что его узнали, что ему рады; ему отвечали отрывисто, однотонно, отвечали на его вопросы, но все его попытки возобновить былую дружбу разбивались об уничтожающее молчание и равнодушный невидящий взгляд. Они не смеялись, когда он проходил мимо, не подшучивали, не подталкивали друг друга локтями и не перешептывались, — только молчали и ждали, словно у них было единственное желание — больше его не видеть.Он шел по хорошо знакомым улицам, вдоль домов, таких кровно близких ему, словно он никогда их и не покидал, мимо людей, которые смолкали и ждали, чтобы он скрылся из виду, — и в душе все крепло сознание безымянной вины. Он знал, что вычеркнут из их жизни бесповоротней, чем если бы умер, и чувствовал — отныне для людей он не существует.Вскоре он вышел из города и опять оказался на спаленной солнцем пустоши и вновь бежал по ней под безжалостным небом, в котором пылало пристальное око, пронзая его чувством невыразимо тяжкого стыда. 8. Ее величество компания Поселившись в комнатке над гаражом Шеппертонов, Джордж считал себя счастливчиком. Притом он был очень рад, что мистер Меррит приехал раньше и получил в свое распоряжение куда более удобную комнату для гостей, ибо при первой встрече он с удовольствием ощутил исходящее от Дэвида Меррита тепло веселого доброжелательства. Это был цветущий, упитанный и холеный мужчина лет сорока пяти, всегда готовый пошутить и неистощимо любезный, карманы его набиты были отличными сигарами, которыми он щедро угощал при всяком удобном случае. Рэнди называл его уполномоченным Компании, и хотя Джордж понятия не имел, какие обязанности возложены на уполномоченного Компании, но, глядя на мистера Меррита, нельзя было не подумать, что они весьма приятны.Джордж знал, конечно, что Меррит — начальник Рэнди и, как выяснилось, приезжает в Либия-хилл каждые два-три месяца. Он появляется этаким благодушным розовощеким Санта-Клаусом, сыплет веселыми шуточками, раздает толстые сигары, обнимает собеседников за плечи, — словом, при нем у всех повышается настроение. Сам Меррит сказал так:— Я обязан наведываться время от времени, только чтоб проверить, хорошо ли ребята себя ведут и не попадают ли впросак.Тут он так забавно подмигнул Джорджу, что все они поневоле заулыбались. И предложил ему отменную сигару.Задача его, видимо, заключалась в представительстве. Он постоянно водил Рэнди и других торговых агентов Компании завтракать и обедать, в контору заглядывал накоротке, по преимуществу же, казалось, занят был тем, что распространял вокруг благодушие и благоденствие. Расхаживал по городу, со всеми заговаривал, хлопал по спине, называл просто по имени — и когда отбывал из Либия-хилла, местные дельцы еще с неделю курили его сигары. Приезжая в город, он неизменно останавливался «у своих», и все знали, что Маргарет станет готовить для него лучшие блюда и в доме появится хорошее вино. Вино мистер Меррит поставлял самолично, он неизменно привозил с собой солидный запас дорогих напитков. Джордж с первой же встречи увидел, что Меррит — из породы «добрых малых», от него так и веяло доброжелательством, и оттого было вдвойне приятно, что он остановился у Шеппертонов.Но Дэвид Меррит был не только славный малый. Он был еще и уполномоченный Компании — и Джордж быстро понял, что Компания важнейшая и таинственная движущая сила в жизни всех обитателей города. Рэнди поступил туда на службу, как только закончил колледж. Его послали в главную контору, куда-то на Север, и там он прошел курс обучения. Потом он вернулся на Юг и здесь, начав заурядным коммивояжером, дослужился до окружного агента, а стало быть, сделался далеко не последним лицом в торговой системе.«Компания», «окружной агент», «торговая система» — все это звучало загадочно, но весьма солидно. В ту неделю, что Джордж провел в Либия-хилле у Рэнди и Маргарет, мистер Меррит, как правило, являлся ко всем трапезам, а по вечерам сиживал с ними на веранде и, по своему обыкновению, весело шутил, смеялся и вообще всех развлекал. Изредка он толковал с Рэнди о делах, рассказывал случаи из жизни Компании, из собственной практики, и вскоре Джордж начал довольно ясно представлять себе, что же это за организация.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82