– Еды будет в достатке. Она вернется. У них скандалы каждые пару недель, – проворчал взрослый таракан по имени Бисмарк.Хотя метание гуляша было все-таки событием исключительным, Цыганка действительно отличалась бешеным нравом, была агрессивна и напориста – наш естественный союзник. Ее сексуальная свирепость позволяла нам многие часы безопасно разгуливать по дому в поисках пищи. Она плевала на Айрин режим и правила, она их ниспровергала и властвовала над ним. В кухне она была несказанно щедра. Если рецепт требовал две столовые ложки чего-нибудь, минимум одна оказывалась на столе. Чашку вина? Нам она тоже наливала. Ингредиенты сыпались и текли по любой поверхности, застревали в щелях, забивались под шкафчики. Она никогда ничего не подбирала – в конце концов, пол уже заляпан, что толку поднимать эту грязь?Когда я родился, колония располагалась за кухонными шкафчиками, как все последние семьдесят пять лет. Мы никогда не утруждали себя запасами. Выходили только за угощением Цыганки и лишь в полной безопасности.Однажды я спустился на кухонный стол к лужице картофельного супа с луком. Бисмарк в нее уже погрузился.– Лучше бы она клала поменьше паприки, – пробурчал он. Под застывающей суповой корочкой Бисмарк походил на альбиноса. Он посмотрел на меня и рыгнул. – Наша человеческая популяция великодушна. Она сменится, и я затоскую о временах, когда была вот такая еда, а я привередничал.Я в этой жизни был еще новичок, но быстро взрослел, привыкал к изобилию, и меня встревожила мысль, что оно закончится.Бисмарк поскреб лапой жвалы.– Остальные тоже не желают об этом слышать. Но ты не волнуйся. Мы выживем. Мы всегда выживаем.В тот вечер я отправился с ним на разведку, начав карьеру исследователя современного человека. Не особо красивая картина. Я помнил заповеди библейской гигиены: периодически ковыряй в носу и в заднице, чтобы они не зарастали, и меняй лохмотья, когда начинают вонять. Серый налет защищает кожу от инфекций и насекомых, но все же окунайся в воду раз в сезон, дабы произвести впечатление на дам. Однако Айра, человек современный, драил себя губкой и ежедневно менял дизайнерские лохмотья. Все отверстия ему словно пробурили, оставили распахнутыми для инфекций. И хотя он неутомимо чистил зубы, во рту была куча пломб.Его уборка квартиры имела характер маниакальный и необъяснимый. Ритуальным распылением ядов он сводил на нет все достижения Цыганки (на тех поверхностях, что попадались ему на глаза) и пытался уничтожать грязь, которой не хватило бы и на поддержание жизни выносливых одноклеточных. Я не понимал, зачем он это делает.– Класс млекопитающих помешан на показухе, – объяснил Бисмарк. – Они сшибаются рогами, бьют себя в грудь, истекают потом в тренажерных залах. Айра моет.На обед были гамбургеры. Бисмарк слизнул что-то красное с усов и подпрыгнул.– Это просто кетчуп, – сказал я.– Благодарю… Она свинячит – у нее такая показуха. Вот почему они обречены. Айра цивилизованный; он за ней убирает, вместо того чтоб отлупить. А она его за это ненавидит.Сегодня с нами обедал Рейд. Еще один выходец с книжной полки, он возмужал в «Цивилизации и ее противоречиях» – условиях настолько ужасных, что Рейд сбежал, даже не доев букву "Ф" в фамилии автора.– Весьма вольная интерпретация – сказал он Бисмарку.– Мне плевать на теорию. Говорю вам, она его скоро бросит. И тогда Айра накинется на нас так, как вам и не снилось. Слыхали о Великой Депрессии?Я был практически уверен, что и слышать не хочу.– Двенадцать лет назад случилась фумигация. Колонии пришлось спасаться бегством – по открытым коридорам, по ненадежным улицам и тротуарам. Большинство тех, кто оказался там, предпочли бы остаться и умереть от газа. Вы, бэ-би-бумеры, просто понятия не имеете, насколько бывает плохо.– И куда нам идти? – спросил я.– Некуда нам идти, – ответил Бисмарк.– Тогда, может, начать запасаться?– Это муравьи запасаются. Так одержимы запасами на черный день, что света белого не видят. – Бисмарк сплюнул. – Это не жизнь.– Так что же нам делать?Бисмарк не ответил.– Ты кушай, буббеле, подкрепляй силы, – отечески улыбнулся Рейд.Отличная идея. Полный решимости, я уже было погрузил голову обратно в лужицу гамбургерного жира, но оказалось, что эти двое уже все прикончили.Цыганка вернулась домой поздно ночью, несколько дней проведя бог весть где. Она не сняла пальто и даже не приготовила нам перекусить, а сразу прошла в спальню и щелкнула выключателем.– Давай покончим с этим раз и навсегда. О, господи, Айра, как вообще можно разговаривать с человеком в такой пижаме? Ты что, дедушка? – Некоторые из наших побежали по коридору посмотреть, а у меня от страха перехватило дух. – Ты меня доконал. У тебя мозги адвоката, Айра, ради всего святого. Это невыносимо.Он сел, нащупывая на тумбочке очки.– Ты что, только пришла?– Не смей меня допрашивать. Кстати, вот об этом я и говорю.– Ты хочешь сказать, я ввел тебя в заблуждение относительно моей работы адвокатом?– Ох, Айра, какой же ты идиот. Ты что, не понимаешь? Ты всегда играешь по правилам. Но у меня от правил между ног сухо. – Айра вздрогнул. Она гадко рассмеялась. – Женщине требуется возбуждение, страсть, крепкий член. Я свободная птица. А ты меня душишь.– Душу тебя? Я тебя душу? Да я тебя едва вижу…Пока он лепетал, она сунула ему саквояж:– Подержи.Она собрала с пола и комода раскиданные мятые вещи и запихала их в сумку. Толкнула Аиру в ванную, где продолжала собираться. Он держал в руках открытый саквояж и умолял:– Я люблю тебя. Я хорошо с тобой обращаюсь. Мы все время занимаемся любовью. Я не понимаю, о чем ты. Где ты ночевала все это время? Вот что нужно обсудить.Цыганка остановилась и посмотрела на него. Миниатюрная, смуглая, экзотической красоты женщина. Но теперь я видел, как напряглось ее лицо. Глаза метали молнии. Губы скривились – в ней клокотали страсти, не имеющие отношения к мужчине в голубой пижаме. Прав Бисмарк – Айре она не по зубам.Она вздохнула:– Может, дело и не в тебе, Айра. Может, у меня просто с хорошими парнями не получается. Не думай, что я жалею. Это был стоящий опыт.Она забрала у него саквояж и щелкнула застежкой.– «Опыт»? Но я люблю тебя! Это не просто «опыт»!– Ох, Айра, вот про любовь не надо.Цыганка пошла в гостиную, а он накинул халат и поплелся следом. Мы помчались за его шлепанцами – двумя большими языками они клацали по полу с оскорбительным сарказмом. У двери Цыганка сунула руку в саквояж.– Они мне больше не понадобятся.Айрины глаза еще не привыкли к тусклому свету, да и вообще Айра не атлет. Связка ключей полетела ему в лицо. Очки грохнулись на пол, а через секунду хлопнула дверь.Перезвон колокольчиков на Цыганкиных сапожках – звук, повелевавший моими слюнными железами, – затих на лестнице. Вторая величайшая из женщин, какую я когда-либо знал, исчезла из моей жизни.– Finis, – сказал Бисмарк. – Раньше она никогда не заходила так далеко.Айра переменился в одночасье. Он был в отчаянии. В ужасе. Он ныл. На следующий день он принялся вести бесконечные отвратительные телефонные разговоры со своим кузеном Хови. Скоро Хови перестал снимать трубку, и Айре пришлось беседовать с автоответчиком покороче.Он бродил по квартире чернее тучи. Я уверен: искал грязные трусики или потрепанный томик стихов, которыми Цыганка помечала территорию; найди он что-нибудь, метки оставались бы в силе. Появился бы предлог ей позвонить. Но в кои-то веки она проявила аккуратность.На спинках стульев и между диванными подушками его вещи постепенно стали замещать ее шмотки. Айра стал почти безразличен к гигиене. Вокруг него уже витала вонь бактерий.И хотя голод, предсказанный Бисмарком, так и не разразился, в поведении Аиры наблюдались тревожные признаки. Он потерял партнера, когда срок, отпущенный людям на размножение, уже наполовину истек. Любой другой организм тотчас нашел бы замену. Что мешает худосочному, либеральному еврею-адвокату сорока лет от роду, одинокому, платежеспособному, без детей? Ведь он служил архетипической приманкой для целого поколения современных женщин, которые спираль вынимают, лишь когда способность к воспроизводству вот-вот иссякнет.Аqру подкосила болезнь, в которой я узнаю теперь Синдром Романтического Мява. Эта патология, освященная человеческими песнопениями и виршами, ввергает людей в пучину жалости к себе, истощает организм и порой доводит до полного саморазрушения. Она сводит к нулю лучшие качества – чувство собственного достоинства и самоуважение, например, – без которых не работает единственное лекарство – замена потерянной любви. СРМ также развивает в жертвах иммунитет к целительному знанию: как правило, без ушедшей любви человеку живется намного лучше.– И как только человеческие гены до такого дошли? – спросил я Рейда.– Загадка любви, – ответил он. – Я так думаю.Шелли нудил о химии любви, но для химии жизни требуется непрерывно избавляться от антигенов. Айра, похоже, об этом не догадывался. Адам, собственно говоря, тоже.Но я не жаловался: Айрин СРМ оказался нам на руку.– Шикса таки уволокла куда-то свой шмуц – хвала господу! – а ты что делаешь, Айра? Пашешь круглые сутки, чтоб только с ее свинством не расстаться, – сказала Фэйт Фишблатт, его мать.– Быть маньяком чистоты нездорово, – ответил он.От Цыганки нахватался. Никаких шансов на спасение.– Нездорово? Тетя Джемайма это место не оздоровила бы, даже если б работала в полторы смены. – И Фэйт выволокла в гостиную орудия чистки: ведро, швабру, совок и даже пылесос.Айра сел:– Прекрати, мама. Если бы твой врач тебя сейчас увидел, он бы тебя в больницу упрятал.Она стянула с головы платок и взбила прическу.– Ну ладно, страдалец. Живи уже как свинья. Пусть гитана тебя дальше изводит. Да кто я такая, чтобы вмешиваться?Орудия чистки торчали посреди гостиной неделю – великолепным трофеем, склоненным пред нами штандартом.Айра теперь готовил меньше, зато стал ужинать перед телевизором, любезно расширив наши угодья. В раковине копилась посуда. Пастбища в раковине популярностью не пользовались – слишком длинны отходные пути, – но теперь превосходная добыча оправдывала риск.Гаргантюа слюной приклеил себе над жвалами человеческую ресницу, скрутил ее в роскошные усы и встречал сограждан, прибывающих на край раковины:– Месье, мадам, добрый вечер, бон суар. Аншанте. Сегодня я вам рекомендую: альбакор из Тихого океана, шестидневной выдержки, чуть сдобренный подкисшим майонезом, и – ах! мадам и месье, он просто лопается от газа, будто чудное пенистое бургундское. Бон аппетит!Обвязав себе усики и ноги ростками люцерны, Гудини распорядился, чтоб его сбросили в протухшее месиво из хрена и фаршированной рыбы. Через четверть часа под гром усикоплесканий на поверхность вынырнула голова – все ноги свободны.Над зловещими пророчествами Бисмарка теперь насмехались.– Что скажешь, Псалтирь? Думаешь, я дурак?Я пожал плечами, доедая зернышко бурого риса, прилипшее к телевизионному пульту.– Животное не может все время жить на краю, – сказал Бисмарк. – Оно либо умирает, либо приходит в себя. Я боюсь, Айра не умрет. – Он положил лапу на мой панцирь.– Я видел будущее этой квартиры… Тебе интересно?Левым усиком я махнул в направлении столовой.– Вот-вот райская жизнь грянет?– Грубштейн.Может, они правы. Может, он и впрямь дурак. Я поверить не мог, что у нас такое большеногое, толстобедрое, жирножопое, брюхастое, сиськастое, толстогубое и узкоглазое будущее; что оно в полтора раза шире и несколькими дюймами ниже Цыганки. Руфь Грубштейн была подружкой Айриного кузена Хови; время от времени она забегала в гости. Айра доказал мне, что самцы этого уродливого вида способны бесконечно приносить неестественные жертвы, чтобы добиться едва ли менее уродливых самок. Пусть Айра дегенерат, но я все равно не понимал, как он примирится с внешностью этой особи.Но Бисмарк был так уверен, что я все-таки сомневался. Целую неделю я сидел на карнизе над головами Руфи, Аqры и Хови. Айра был вежлив, но по-прежнему подавлен. Хови над ним осторожно посмеивался. Руфь как-то умудрялась разряжать обстановку, и я не очень понимал, каким образом. Однако Айра не затруднял себя ни благодарностью, ни интересом к ее персоне.Руфь упорно возвращалась. Через несколько недель она уже мягко управляла беседой, так что Айре удавалось вставлять какие-то замечания насчет юридической помощи неимущим – единственное, что он мог обсуждать с былым энтузиазмом.Как-то днем она взяла с полки и открыла том «Завоевание Новой Испании».– Это учебник? У нас в университете был курс по мексиканской культуре. Никогда не забуду одну иллюстрацию – гравюру, кажется, – где ацтеки вырвали сердца у еще живых конкистадоров. – И Руфь захлопнула книгу. Два крошечных Блаттелла Кортесус пронзительно закричали.Айра поведал ей то немногое, что помнил о трагической судьбе Монтесумы. Хови рассказал историю о «мести Монтесумы», в которой самая трагическая участь выпала самому Хови. Руфь хохотала.– Я была как бы влюблена в Монтесуму – такой ранимый принц. Вот странно – я до сих пор что-то помню. Может, потому что я так и не доучилась. Мы бойкотировали весь последний курс – война, расизм в Америке, студенческие выступления, все такое. Кажется, уже так давно. Куда делся наш идеализм?У Аиры блестели глаза. Руфь пробуждала его к жизни.Как-то на следующей неделе, сварив капуччино, Руфь принялась мыть скопившуюся в раковине посуду. Она методично уменьшала количество грязной посуды при каждом удобном случае – и примерно через месяц одолела всю гору. В гостиной она время от времени вставала с места, украдкой подбирала с пола какую-нибудь тряпку и относила в корзину с грязным бельем в ванной.– У нее что, цистит? – спросил однажды Айра у Хови после четвертой такой вылазки.Вскоре ее опрятность переросла в эпидемию.– Теперь дошло? – спросил Бисмарк.– Все равно она просто гость, – ответил я. – У нее впереди много испытаний.Впервые встретившись с Руфью, Фэйт Фишблатт дала волю своему языку. Она воодушевленно разглагольствовала о падении нравов в поколении ее сына, о быстром дешевом сексе взамен прочных обязательств; и – «какой позор, дорогуша, нынче люди понятия не имеют, как сделать друг друга хоть чуточку счастливее».Айра закатил глаза.– Что скажешь, милочка? – спросила Фэйт. Ее рыжие брови изогнулись вопросительным знаком.Руфь улыбнулась:– Думаю, вы абсолютно правы.В тот же вечер Руфь уже записывала рецепты – Фэйт клялась, что они ценятся на вес золота.Но главной соперницей Руфи оставалась Цыганка. Однажды ночью, сидя за пачкой лукового супа в шкафчике, Суфур заметил:– Цыганка вернется и надерет эту жирную задницу, не тронув ее пальцем и не говоря ни слова. Толстуха сюда больше не сунется.– Ха! – отозвался Рейд. – По сравнению с Руфью она сложена, как мальчишка. Такова проблема этого биологического вида. Вся суть гендерной неразберихи.– Руфь Аиру и не спросит. Признает власть народа и удалится в изгнание, – возразила Роза Люксембург.Я ей не особо поверил, но мне определенно нравилось, как она сейчас пахла.– Почему ты решила, что она распознает более сильные феромоны? – спросил Бисмарк.– Какое людям дело до феромонов? – улыбнулась Роза. – Им важны объекты эксплуатации – как с обложки журнала «Вог».– Руфь – настоящая женская особь, – сказал Рейд.– Не стоит ее недооценивать, – согласился Бисмарк.– Как раз ее я ценю. А вот Айру приходится сбросить со счетов. Мужчины.Я кивнул и придвинулся к ней ближе. Что-то назревало в моем маленьком теле.Возможно, предаваться воспоминаниям глупо, но, по-моему, величайшая трагедия нашей колонии в том, что Цыганка не вернулась немедленно. В ее отсутствие Руфь успешно стирала ее образ из лихорадочного Айриного мозга. Ее тактика была весьма изобретательна: она нежно отколупывала струпья, пока Айра не истек Цыганкой прямо на Руфь. Первый всплеск – и потребовалось совсем немного усилий, чтобы излияния об этой трагической и непостижимой утрате продолжались часами. Тошнотворные Айрины исповеди заставили Хови, а вместе с ним и нас бежать куда подальше, но Руфь…Руфь сидела с Айрой на диване в гостиной. От сочувственно слушала и сладко говорила. Айра видел в ней самоотверженную наперсницу и грубо плевал на ее женскую гордость. Руфь держалась молодцом. Ее поведение меня нервировало, но Роза объяснила, что это временная тактика:– Она не намерена вечно оставаться ведром для его сентиментальных помоев, поверь мне.Мне было удобнее считать Руфь эгоистичной и амбициозной – а значит, естественной, – и в то же время я боялся, что естественная Руфь станет неодолимым препятствием к возвращению моей возлюбленной Цыганки.Вскоре Руфь уже господствовала на всех фронтах. Айра возвращался к жизни. Я ощущал, как балласт его зависимости смещается от Цыганки к женщине, готовой выслушивать рассказы о ней.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24