А когда стали снижаться, и показалась внизу земля, она долго морщила лоб, пытаясь разобрать, в чем дело.— Сережа… это что?!…Он поглядел.Бело— голубой муар стелился внизу, скользила по муару крылатая тень самолета.— Белое и голубое… почему?…— Голубое — вода. Еще не замерзла. Белое… белое, наверное, снег, котенок…Вода и снег. И ничего больше. Изгибы рек, бесчисленные озера, едва заметные кое-где буроватые клочья… Дикая, необычайная, ни на что другое не похожая земля…— Как странно, — прошептала она, — Красиво — и странно…И снова ответил ей счастливый вздох сидевшего рядом мужчины.— Это смешно, да?… — она улыбнулась, — Я, наверное, глупо себя веду…— Нет, — прошептал он ей куда-то в ворот свитера, отчего побежали вдоль позвоночника мурашки, — Просто, я сейчас понял, что долго еще смогу тебя удивлять и радовать. На всю жизнь хватит…На всю жизнь?……И вот коснулись земли шасси, задребезжало что-то, и сразу стала ощутима сумасшедшая скорость понесшегося по полосе самолета, но скоро бег замедлился, и вот уже совсем спокойно вырулила на стоянку крылатая машина. «Блин!» — сказал Малышев, глянув в окошечко — навстречу самолету бежали из здания аэропорта люди, разматывая по дороге шнуры микрофонов — впереди была пытка местной прессой. Оттуда же, из здания, вышла другая группа — в длинных развивающихся пальто, впереди которой колобком катился молодой и темноволосый мужчина.На трапе уже обдало запахом керосина, сыпануло в лицо сухим колким снежком, дернуло подол холодным ветром… Запахнув плотнее шубку, Настя оглянулась — за гранью бетонного поля, покуда хватало глаз, стелилась ровная рыжеватая земля, припорошенная белым, торчали голые, без веток, стволы неизвестных деревьев, черные, будто обгоревших… Вот он какой, север…Молодой и темноволосый, подкатившись к Сергею, неожиданно пихнул его кулаком в живот, и тут же получил ответный шлепок — довольно увесистый — по плечу.— Серега!…— Шурка!…Телевизионщики числом в пять камер снимали трогательную встречу губернатора Нганасанского округа с новым директором «горки».— Знакомься, Настя — Александр Денисов, медных и платиновых гор хозяин…Губернатор застенчиво сказал:— Саша, — и приложился к ручке, — Странно… Серега говорил, вы умница… А вы, оказывается, красавица…Телевизионщики снимали… 26 19 сентября 2000 года, вторник. Озерки. В первом часу, когда, пожелав спокойной ночи, разбрелись уже по своим комнатам дети, когда установилась тишина в спальне, где уединилась жена, когда невероятно, фантастически тихо стало в доме и вокруг, Старцев, накинув куртку и не сменив домашних туфель, вышел из дома…Сиреневый свет над крылечком серебрил траву и дорожку, выложенную плоским камнем. По этой дорожке Старцев пошел от дома прочь, сжимая в одной руке объемистую кружку с разогретым вином, второй нашаривая в кармане сигареты. Добрел до скамьи — сыроватой, мгновенно пронизавшей все тело ледяным холодом. Немедленный глоток вина, впрочем, скоро погасил этот холод, потек по телу теплыми струями. Старцев запахнул куртку плотнее, откинулся на спинку скамьи, закурил.Какие пронзительные, какие тоскливые ночи в сентябре!… Ветер шуршит деревьями… Воздух острый, чистый, и невозможно темно в мире — полная, абсолютная тьма залегла там, куда не достало искусственного света… Огонек сигареты разгорается ярко, и тут же гаснет в плену растущего пепла, и невидим в темноте дым…В такие вот ночи хорошо бы в город, где цветные огни плывут в лужах, где идут и идут потоком машины, люди — несмотря на ночь. Окунуться бы в город, утонуть в нем. А здесь все не так как-то… мысли приходят странные… о том, что не успел чего-то, не поймал, не прожил — и не поймаешь уже, и не проживешь…Тоскует, тоскует в такие ночи душа любого, кто не успел уснуть, кому есть, о чем пожалеть и что рассказать неведомому собеседнику — себе же, ибо больше некому, ибо никому больше этого не скажешь… Посидеть, пожаловаться, перебрать запасы памяти…Редко, может быть — единственный раз в году — приходили ему в голову такие мысли. В такую ночь, как сегодня — звездную и безлунную, с черным промытым небом, с воздухом холодным и чистым, как горная вода. Пожаловаться бы кому… Да кому ж пожалуешься?…И о чем?… Не случилось ничего непоправимого, и руки не опустились, и есть в этих руках сила бороться, и сила есть в сердце… Но каков же искус — побыть хоть единую ночь в году слабым и смертным…Побыть слабым… Нельзя, невозможно, не тот сейчас момент. За горло держит чужая рука, жесткая и чуткая.И — на всех фронтах без перемен. В прошлую пятницу пришла очередная бумажка из Генпрокуратуры. Угрозы… Кочет продолжает заявлять о намерении вытрясти из СГК налоги будущего года. Согласие он Денисову дал, но не замолкнет до той поры, пока кто-нибудь — Денисов ли, Фрайман ли — не закроет ему рот даровым электричеством. Ну, можно понять генерала… чего там…Впрочем, есть кое-какие перемены, есть… Свежая сводка из Байкальска — Ларионов вплотную подошел к Терских, в затылок дышит: 30 процентов у Терских, 24 — у кандидата «Росинтера». Наблюдатели кричат в голос: две недели — и сравняются, и тогда никто и ничто Терских не спасет, прогорит на выборах…А с ним и Фрайман прогорит. Не дотла, конечно, но ощутимо все же. Как-никак, ни один десяток миллионов вложил в акции «Байкалэнерго», а не станет у руля Терских — и напрасной окажется трата, будет сидеть Фрайман со своими сорока процентами и сопеть в две дырочки молча.А это значит, что потянется цепочка фраймановских неудач дальше, потянется ниточка к алюминиевым заводам. Цена на алюминий скользит вниз, сверхдоходное производство превращается просто в доходное, и исправить положение можно только одним — удешевив энергию. А не будет дешевой байкальской энергии — и растают фраймановские алюминиевые деньги — как сон, как утренний туман…Ох, велик соблазн — довести начатое до конца, не снимать Ларионова с дистанции перед голосованием. Ведь видно уже — возьмет он это кресло, станет губернатором, захоти этого Старцев…Да ведь всей-то радости — Фрайману досадить. А дальше что?… На кой черт «Росинтеру» регион, в котором нет у него никаких интересов. «Байкалэнерго» контролировать не получится — тот же Фрайман, крупный акционер и не даст, вой подымет на всю страну. В алюминий руки не запустишь — там и так разных рук немеряно… Да и не в том сейчас положении «Росинтер», чтоб вести завоевательные войны. Не войн хочется — покоя… покоя…Лучше подождать три года, сохранить Ларионова для Госдумы… Вложиться в него еще за это время, подраскрутить так, чтоб на всю страну зазвучало имя — потенциал у человека серьезный: и голова на плечах, и харизма в глазах, и женщинам нравится… К таким людям Старцев привык относиться трепетно, беречь и лелеять…Да нет, есть и другие перемены… Вон пресса никак не уймется, дня нет, чтоб не мелькнуло где-нибудь — Цыпа… сенсационные показания свидетеля… новые подробности… адвокаты выражают уверенность… И Цыпин дегенеративный фейс на полполосы — улыбка, полная оптимизма…Ну, пусть надеется человек. Не жалко. И будет надеяться на свободу до той поры, пока не уймется Кочет. Вот тогда разом исчезнут все свидетели, и чуда никакого не будет, ибо чуда здесь быть и не должно. «Вор должен сидеть в тюрьме! И будет сидеть…» Эх, хороший фильм был…Можно, можно бороться. Есть и у Старцева в руках кое-какие козыри… Можно рискнуть!… Но — надо ли?…Война вымотает Фраймана, но и «Росинтер» обескровит. И деньги, которые на нее уйдут — не те уже шальные первые деньги, которым, честно говоря, и счета-то особого не было… Обросли за десять лет хозяйством сложным, тонким. И рисковать теперь приходится не эфемерными цифрами на счетах, а вещами очень и очень конкретными — модернизацией производственной площадки в Снежном, новой технологической линией на Уральском авиамоторном, программой соцподдержки и обучения в «Энергии»… Людьми, производством приходится рисковать…Да стоит ли желание поквитаться этого риска?… Десять лет назад Старцев, торгующий оружием, Старцев-боксер, человек азартный и самолюбивый, ответил бы не задумываясь — стоит!… Сегодня он, пожалуй, скажет — нет.Покоя, покоя просит душа. И он этого покоя добьется. Он договорится с Фрайманом, ему есть, что предложить этому человеку. 27 23 сентября 2000 года, суббота. Снежный. — Я вас спрашиваю!… — гремел Денисов, супя брови, — Ну?… Кто из вас когда последний раз за жилье платил?… За электричество?…— А чего за него платить-то?… — удивился кто-то из глубины толпы.Денисов только руками всплеснул, а Малышев задавил улыбку — ямочка на щеке мелькнула и пропала.Они сидели за шатким деревянным столом в «конторе» поселка Серегино. Контора — скособоченное кирпичное здание — вмещало в себя полдюжины комнат, где размещалась администрация поселка, руководство рыбсовхоза, класс начальной школы и эта вот длинная комната, именуемая «клуб». В клубе имелся уже упомянутый стол, пара выцветших плакатов с изображением Саманты Фокс и группы «Наутилус Помпилиус», а также полтора десятка стульев, на которых расположилась сейчас часть взрослого населения Серегина. Еще одна часть населения расположилась прямо на затоптанном полу, вольно вытянув ноги в косматых унтах и с необычайным вниманием слушая молодого губернатора. Несколько человек были в облезлых оленьих парках, большая же часть — в одежде вполне городской, но старомодной, ветхой и засаленной до полной неопределимости цвета.— Я что велел?… — продолжал громовые раскаты Денисов, — Я всем велел прийти!… Важные же вещи обсуждаются, послушать же надо!… Где еще половина народа?…— Известно где, — хихикнула сидящая поближе к губернатору плосколицая бабенка с глазами, как две черные запятые, — Пьяные валяются… Идти боятся…— Правильно боятся! — Денисов сердито зыркнул на бабенку, — Откуда водку берете?…— Какая водка?… — оживилась публика, и на бабу зашикали, — Нету у нас никакой водки!… Не продают нам!…Денисов обернулся к тому углу, где сидела серегинская элита — несколько человек с неопределенно-славянскими лицами. Женщина в болоньевом пальто с накинутым поверх пуховым платком, возмущенно пожала плечами:— Не торгуем спиртным, Александр Михайлович!… Как вы запретили, так и не торгуем!… У нас и на складе нет!…— Нет, говорите, на складе?… — прищурился Денисов, — Вот и хорошо… Слышь, Олежек… сходи вот со Светланой Васильевной… убедись, что нету…Один из денисовской свиты, коротко кивнув, жестом пригласил к выходу побледневшую женщину в болонье.— …Они же что творят?… — объяснял Денисов, прыгая по разбитой поселковой улочке между горами мусора, ссыпанного всюду, — Они все, что наловят-настреляют — мясо, рабу, пушнину — все спускают еще осенью, в обмен на водку. Приходят сюда катера коммерсантов местных, мать их, со стеклянными бусами и огненной водой, собирают все за бесценок… Вот осенью они все пропьют, а потом до весны сидят на привозных консервах и китайской лапше, которые им в долг отпускают…— Ну, а если округ будет у них продукцию закупать?… — спросил Малышев, останавливаясь и счищая с подошвы пятисотдолларового ботинка собачью какашку, — Немножко подороже и за живые деньги?… Все равно, как я понял, «горка» сюда каждую весну гуманитарную помощь прет — продукты, одежду… Лучше уж денег дать на дотирование промыслов…— Вот один ты у нас такой умный!… — проворчал Денисов, — Налаживаем потихоньку… Но ты пойми, все зависит от объемов. Есть некий минимум, меньше которого закупать невозможно — слишком дорогой транспорт, накладные расходы велики. Если буду брать теми партиями, которые они готовы предложить, то, пока я эту рыбу до города довезу — она у меня золотой станет!… И кому я ее там продавать буду?…— Так в чем проблема-то?… Рыбы мало стало?…Денисов вздохнул:— Рыбы, Сережа, до фига. И оленя до фига, и песца. Но надо ж работать, а работать некому!… Восемьдесят процентов поселкового населения — хронические алкоголики. У местных что-то такое в организме… то ли лишнее что-то, то ли чего-то не хватает… в общем, не могут они пить, как белые люди, спиваются моментально. Любой мальчишка к шестнадцати годам уже хроник…— Вот первая задача, главная — прекратить поставки алкоголя в поселки!… — продолжал он уже в вертолете, пытаясь перекрыть шум двигателя, — Но как это сделаешь?… Кордоны выставлять на реках?… Противозаконно это… Ну, вложился я в транспортную милицию, в налоговой создали дополнительное подразделение, в санэпиднадзоре контроль усилили, в центре стандартизации — отслеживают хоть часть уходящего в поселки груза, везут-то туда не нормальную водку — самопал, на этом и ловим… Но тут, как ты знаешь, много не наловишь — умельцев «катать» и акцизы на бутылки шлепать у нас хватает…Настя, привалившись к плечу Сергея, в полудреме слушала горячие денисовские речи.Третий день они мотались по округу на губернаторском вертолете, и голова у Насти шла кругом от всего, что довелось увидеть.Были в поселке газовиков, где губернатор с директором «горки» осматривали недавно сданное общежитие. Общежитие, выстроенное по каким-то невиданным технологиям, ни то финским, ни то канадским, походило скорее на приличную гостиницу — нарядная практичная отделка, современная мебель, сияющая сантехника… Даже Малышев языком прищелкнул.Он мало-помалу осваивался с ролью публичного человека, да и здесь, на краю земли, чувствовать себя публичным человеком было куда проще, чем в чванливой столице — газовики, подходящие знакомиться и жать руку, держались уважительно, но подчеркнуто независимо и просто, невольно вызывая ответное уважение у московского человека. Один, пожилой геолог, даже предложил выпить вместе чистого спирту, принять боевое крещение. «Но! — геолог поднял прокуренный темный палец, — Тогда уж придется все наши обычаи уважить…» «В клуб кинологов вступить!» — выкрикнул кто-то и вокруг заржали. В ответ на удивленный взлет малышевских бровей Денисов пояснил: «Обычай у них такой… для новичков… собачатиной кормят». Малышев подумал, подумал — и от боевого крещения вежливо отказался.Были и в другом поселке, полумертвом почти, где крестов на кладбище было куда больше, чем живых людей. Над некоторыми могилами стояли зачем-то полуразвалившиеся санки и мятые жестяные чайники. «Здесь долгане живут, в основном, — разъяснил Денисов, — Они православные… да и русской крови в них много — от ссыльных казаков… У них и одежда национальная на русский кафтан похожа, и хоронят они, как у нас принято… А сани — это нарты, Настенька, это от прежних обычаев осталось… Человек умирал — его как будто в дорогу провожали…»Видели и другие захоронения, большей частью старинные — одинокие яранги на крохотных островках, где на больших дорожных нартах вечным сном спали бывшие люди в расшитых праздничных парках. Провожая, снаряжали их когда-то всем необходимым в долгом пути — чайником, спичками, оружием, украшали нехитрыми безделушками из дешевых бусин и меди… «все растащили, — сокрушался Денисов, — приезжают коллекционеры — и тащат… Ну, не знаю я, какой такой страстью ко всему этому надо обладать, чтобы с мертвого снимать побрякушки…» «Русские тащат?» — спросила Настя. «А кто ж еще?… — удивился Денисов, — Местные-то боятся… Считается, что если возьмешь что у покойника — сам умрешь скоро… По телу, говорят, сразу язвы — и смерть. Ну это, я думаю, имеет какую-то реальную основу — мало ли чем там заразится можно… Впрочем, и местные тоже — за бутылку водки на верную смерть пойдут, не то что…»Были на стойбище оленеводов, в маленьком передвижном вагончике на полозьях, где ютились семеро человек. В углу, на полке, застеленной нарядной тряпочкой, Настя разглядела грубо вырезанную деревянную куклу со страшным лицом, вымазанным чем-то темным и сальным. «Койка!» — сказал неслышно подошедший сзади младший сын хозяина, взрослый уже парень с редкой черной порослью на лице. И повторил сурово: «Койка!». Настя шарахнулась было, но Денисов ее успокоил: «Да ни на что он тебе не намекает!… Койка — это идол, в нем дух живет, семью охраняет…»Были на рыбацкой точке со смешным названием Половинка, где хозяйничал единственный человек — русский, дед Сашка. Губернатора он запросто хватил по плечу костлявой рукой, разрисованной татуировками: «Здорово, тезка!»… Настино имя запоминать не стал и звал просто — женщина. Дед Сашка понравился женщине Насте чрезвычайно — простой человек, веселый, балагуристый… Хвастался приобретением — «стиральный агрегат „Волна“, рекомендую!». Стиральный агрегат оказался обычной цинковой доской, какая была у Настиной бабушки.Дед Сашка кормил икрой и полусырой рыбой— «сугудаем», и вовсе сырой рыбой — «строганиной», и поучал москвичей, как солить икру. «Милый какой дедушка!» — похвалила Настя, когда отправились они дальше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43