…— А это вот, целая серия, русское боевое оружие девятнадцатого века. Драгунские палаши — вот это образца 1798 года — видишь, более массивный эфес?… Этот, поизящнее, 1806 года. Это офицерские палаши, а вон тот — солдатский. Похож, только без позолоты… А это вот, с круглой гардой… ну, чашечка такая, видишь?… Это шпаги. Вот это кавалерийская, офицерская. А это гражданская — носилась при мундире, больше для выпендрежа, но, в принципе, могла быть и боевым оружием…— А эта кривуля?— Эта, как ты выразилась, «кривуля» — сабля офицера русского флота образца 1811 года. А рядом — более поздний образец, восемьсот пятьдесят пятого. Уже менее изогнутое лезвие, видишь?…И Настя выслушала подробную и вдохновенную лекцию о видах холодного оружия — рубящего, колющего и режущего. О доброй сотне разновидностей ножей, боевых и охотничьих, о клеймах известных мастеров-оружейников и оружейных заводов, о смене вооружения в русской армии — с конца семнадцатого века и по нынешний день… О том, как какой-то чудак из Правительства, тоже пытавшийся коллекционировать оружие, заявил Малышеву на полном серьезе, будто купил недавно за сумасшедшие деньги редчайший образец «палицы Дагда», и о том, как вытянулось у коллекционера лицо, когда хохочущий Малышев сообщил ему, что Дагду — это ирландское божество, и палица его, соответственно, штука исключительно мифологическая. О том, что самый нетребовательный в смысле изобретения холодного оружия народ — китайцы, ибо китайцы способны превратить в боевое оружие не только простую палку, но и имеют на свою счету вещи вовсе невообразимые — боевое коромысло со смешным названием «бяньдан», боевые вилы и даже боевые грабли, именуемые словом «ба»…— Красивые штуки, — оценила Настя, рассмотрев, потрогав и примерив к руке, — Красивые, но жуткие. Ели они действительно настоящие, значит, когда-то ими убивали, — она передернула плечами, потом присмотрелась к маленькой подставке в углу.Там висел единственный нож — небольшой, сантиметров тридцать пять в длину, с двойной цепью из плоских звеньев. Отделанные темным металлом ножны погнуты, кое-где сколота эмаль. Настя подошла, присмотрелась… В верхней части рукояти — маленькая эмблема: две молнии. Тот же знак вперемешку с черепами — на звеньях цепи. В центре рукояти — орел с распростертыми крыльями, держащий в лапах свастику.— Что это? — она, нахмурившись, обернулась к Малышеву.— Немецкий табельный кинжал подразделения СС образца тридцать шестого года, — ответил он, — Кстати, чуть не единственный экземпляр здесь, за подлинность которого можно ручаться. Трофей. Дед привез с войны. Правда, так и не рассказал никогда, при каких обстоятельствах он его получил. Вообще не любил про войну рассказывать. Когда я был маленький, все время его доставал — ну как же, дед фронтовик, герой, Берлин брал, между прочим… Он отнекивался, а потом однажды сказал: война не героизм. Это вши, голод и смерть, и вспоминать об этом не хочется…— Так странно… — сказала Настя.— Что?Но она не ответила.Странно, что когда он говорил о деде, у него менялось лицо, как будто на минутку выглядывал из этого сильного, взрослого человека, self-made man, маленький мальчик. Странно, что здесь, в своем доме, он так не похож на того Сергея Малышева, которого она увидела впервые на вручении грантов и того, что встречал ее в ресторане на Маяковке. Странно, что она свыклась с мыслью, будто этот недостижимый для нее мужчина может быть рядом, может секретничать с ее сестрой, чтобы сделать ей подарок, может думать о ней, заботиться о ней, выслушивать ее исповеди…И ведь только здесь, в этом его огромном доме, полном дорогостоящих диковинок и невидимой, но явно существующей прислуги, она поняла, какая пропасть их разделяет. Она, конечно, понимала и раньше, что он богат и принадлежит, как сказали бы в девятнадцатом веке, к иному кругу, в который ей никогда не войти. Но только здесь, в его доме, она поняла, насколько далека от него, от таких как он, и уже не просто подивилась в очередной раз капризу богатого властного человека, объевшегося пирожными и захотевшего вдруг черного хлебца. Ей стало страшно и обидно: зачем он все это делает, зачем заставляет ее поверить, будто она ему нужна? Ведь так больно, так больно будет потом расставаться с этой сказкой!…Но ничего этого она ему не сказала. Спросила невпопад:— У тебя часто бывают гости?Он пожал плечами:— Иногда. Большинство моих друзей здесь же живут, в Озерках. Но мы и работаем вместе, поэтому вне работы видимся редко. Разве что, с Олегом Старцевым. Если надо какой-то прием провести, для этого есть специально отведенное место, тоже здесь, в поселке. Там и кухня, и прислуга, и места побольше… Но, честно говоря, я не часто кого-то к себе приглашаю. — он вдруг задумался, помолчал, а потом сказал смущенно, — Ха!… Я только сейчас понял… Представь себе, ты — первая женщина, которая сюда приезжает.Да замолчи же ты! — захотелось крикнуть Насте. Я же не выдержу больше, не смогу — я поверю в то, что ты говоришь…И Малышев замолчал. Совершенно молча он поставил на стол бокал, который держал в руке. Молча подошел к ней, погладил по щеке, тревожно и нежно вглядываясь в запрокинутое лицо, будто видел его впервые. Молча прикоснулся к нему губами…Никогда ничего подобного с ней не происходило. То, что бывало у них с Максом — это была дань вежливости, уважения, благодарности, еще чего-то — чего-то из области общечеловеческих отношений. Россказни про «неземное блаженство» и сладостные судороги любви она привыкла считать если и не выдумкой, то явным преувеличением, полагая лучшим, что может быть в постельных утехах — то, что происходит до и после: приятно поговорить с человеком, приятно ощутить поцелуй на своих губах, только и всего.Странная дрожь нетерпения, узнавания, радость, с которой отзывалось тело на прикосновения его пальцев — все это было внове для нее. Да она ли, да Настя ли Артемьева, торопливо расстегивала пуговицы на его рубашке, целовала горячую кожу, забыв обо всем на свете…Вот и все. Лучшее, что могло с ней случиться — случилось. Она лежала неподвижно, чувствуя спиной тепло его тела, смотрела на неяркое августовское утро в окне и боялась пошевелиться, чтоб не разбудить Сергея. Непонятно, какими теперь глазами смотреть на него, и что он сам скажет, и что будет дальше…Ничего не будет! — пыталась вразумить себя — ничего не может быть дальше с этим человеком. Он недосягаем — так нечего и мечтать… Слезы все-таки подступили к горлу, она судорожно вздохнула……Он услышал ее вздох во сне. Странным, зыбким был этот сон — безмятежным, глубоким вроде бы, — но как будто каждую минуту он слышал ее дыхание, ждал встречи с ней…Она лежала рядом, дышала тихо и размеренно, маленькое розовое ухо выглядывало из темных волос… Что он в ней нашел?Пугливая, диковатая, смотрела с тревогой, будто проверяла — не обманешь ли? «Дурочка, — шептал ей, — маленькая моя… самая моя лучшая…» И она оттаивала, менялась с каждой секундой, будто другая женщина, спрятанная глубоко-глубоко, проступала в ней, брала верх над девочкой робкой и нежной…Может, он просто придумал это, и никакого чуда не случилось, и то, что он разглядел в ней необычного и волнующего, не существует на самом деле?… Девушка с окраины — с прямой спинкой, со страхом в глазах, с великим множеством смешных мелких проблем, только и всего…Может, и так. Но впервые в жизни он заснул и проснулся счастливым, не выпуская из рук обретенное сокровище. А проснувшись, осторожно провел пальцами по гладким волосам, повернул к себе узкое, в бледных утренних тенях лицо, и лицо это, с припухшими губами, с глазами серьезными и грустными, показалось ему прекрасным… 18 30 августа 2000 года, среда. Белогорск. — Умерили б свои аппетиты, Александр Иванович! — Денисов поднял на собеседника печальный взор, — Стыдно, в самом деле!… То, что вы требуете от СГК — глупость несусветная!… Вот смотрите. Сегодняшняя цена на никель — двенадцать тысяч долларов за тонну. Хорошая цена!… Исходя из этого рассчитывается прибыль, и, соответственно, налоги. К концу следующего года прогнозируется падение цен до восьми-девяти тысяч за тонну. Это означает сокращение денежного оборота «горки» почти на треть. Оборота!… Прибыль же упадет чуть не до нуля… Вы хотите, чтоб ребята вам заплатили завтрашние налоги из расчета сегодняшней прибыли, а потом с протянутой рукой по миру пошли…— Ничего… Не обеднеют! — процедил сквозь зубы собеседник Денисова.Денисов кротко вздохнул.Два губернатора — белогорский и снежнинский — сидели за круглым столом в кабинете белогорца и смотрели друг другу в глаза: Денисов — с выражением всепрощения, Кочет — как обычно, угрюмо.— Александр Иванович, — снова вздохнул Денисов, — СГК кормит не только край. Ваши требования напрямую угрожают экономической безопасности целого региона: Снежного и Нганасанского округа в целом. Если «горка» выполнит ваши требования и выплатит налоги вперед, у нее начнутся большие проблемы с оборотными средствами. Как только у «горки» начнутся проблемы с оборотными средствами, начнутся проблемы у всех: и в городском и в окружном бюджете появятся дыры, начнутся перебои с зарплатой бюджетникам… А дороги наши кто ремонтировать будет?… А ЖКХ наше каких дотаций требует, не знаете?… А программа строительства жилья в поселках — ее кто, Пушкин финансировать будет? Или, может. Вы деньжат подбросите?… Вы что, хотите иметь социальные проблемы?…— Это будут ваши проблемы, — ответствовал губернатор, — Вы их и решайте!…Денисов склонил голову, глянул искоса на коллегу. В глазах загорелись нехорошие зеленые искорки.— Безусловно, — миролюбиво сказал он, — Свои проблемы сами будем решать. Будем экономить. Программу жилищного строительства — на фиг! Не по карману нам теперь это…Во взгляде Кочета мелькнула тревога.— Северный завоз тоже придется сократить. — вслух рассуждал Денисов, — Заодно и поставщиком сменим… Будем искать, где подешевле…Кочет сердито сопел, но молчал.— Стало быть, объем наших закупок будет стремиться к нулю… — продолжал Денисов, исподтишка наблюдая за реакцией собеседника, — А семьдесят процентов наших закупок мы производили в крае… Что у нас там?… Стройматериалы… Топливо… Продукты питания… Техника кой-какая, по мелочи… Ерунда, в сущности, да и деньги небольшие… Миллионов пятьсот в год — ерунда на постном масле… Правда, некоторые наши белогорские поставщики только этой ерундой и жили, мы у них были… хе-хе… эксклюзивными потребителями… Теперь же им останется положить зубы на полку и закрыть к чертовой матери свои конторы, потому что работать они не умеют и новых потребителей не найдут…Денисов говорил правду: закупки округа в крае были своеобразным жестом доброй воли со стороны Снежного. Выгоднее было покупать и стройматериалы, и топливо в других регионах, но сам Кочет два года назад выступил с инициативой связать север и юг края узами экономической дружбы и наладить торговые контакты, которые позволили бы мелким белогорским предприятиям, много лет находившимся в кризисе, худо-бедно развиваться и кормить своих работников. Разрыв торговых отношений Снежного с Белогорском означал для этих предприятий очередную клиническую смерть.— Да!… — прервал сам себя Денисов, — Слышали новость?…— Какую? — недоверчиво поглядел на него отставной генерал.— В Снежном новая фирмочка зарегистрировалась… — взгляд Денисова оставался безмятежным, — Называется — ОАО «Снежнинская горно-металлургическая компания»… Почти как СГК, только одна буковка новая и появилась…Кочет хранил молчание.— Говорят, — Денисов перешел на заговорщицкий шепот, — Что в эту фирмочку СГК передаст все свои активы и работы… «Горка» останется в роли подрядчика, выполняющего работы, а основные фонды и контракты поставок будут принадлежать этой самой СГМК. И лицензии на разработку недр перейдут в новую компанию… Уж об этом-то я позабочусь!…Как бы мало не был осведомлен Кочет в тонкостях бизнеса, суть сказанного была понятна с полуслова. Если лицензии, активы и торговые обязательства СГК передаются новой компании, зарегистрированной не в крае, как нынешняя «горка», а в округе, для него, Кочета, это означает возможность полной потери такого крупного налогоплательщика, как Снежнинская компания. СГМК, зарегистрированная в округе, и налоги будет платить округу, а не Белогорскому краю.«Новость» эта Кочету была известна месяц назад и, признаться честно, уже добавила седины в вороной шевелюре генерала. «Росинтер» не особенно скрывал подготовку к реструктуризации снежнинских активов, более того — делал это почти публично, демонстрируя полную серьезность намерений. Тем не менее, Кочет на слова Денисова отреагировал сдержанно:— Это еще вилами по воде писано, — заявил он мрачно, — Переведут туда активы, не переведут… В нашей стране проверяльщиков хватит, чтоб года два законность сделок выяснять… Замаетесь!— Это точно, — охотно поддержал тему Денисов, — Проверяльщиков у нас хватает… Кстати, о проверках… Не выясняли еще, что там за ажиотаж такой вокруг Цыпина поднялся?Денисов попал в цель: глаза отставного генерала неожиданно остро и зло сверкнули из-под надбровных дуг.— Это дело суда… — сказал Кочет — чуть громче, чем полагалось бы говорить человеку невозмутимому и к теме равнодушному.— Оно конечно, — согласился Денисов, — Но интересно все-таки… Новый свидетель нашелся… Новые показания… Неужто этот Змеющенко сам надумал за Цыпу вступиться?… — Денисов подождал, не скажет ли чего Кочет, — Вряд ли сам… Кишка у него тонка… Помог, наверное, кто-то, подобрал, обогрел, пообещал защиту…Генерал ответил неразборчивым хриплым рыком, но остановить Денисова ему не удалось.— Вы б справочки навели, Александр Иванович, — не унимался он, — Змеющенко — это еще цветочки… А вдруг новый какой свидетель найдется? Вдруг расскажет что-нибудь вообще непотребное?… Например, о сговоре Апельсина с краевыми властями и о личном участие губернатора Кочета в операции «Подставь Цыпу»…— Ссссука! — выдохнул, наконец, Кочет, и, неожиданно легко подскочив, попытался было через стол ухватить Денисова за лацканы, но тот спасся, отъехав вместе с креслом на безопасное расстояние, — Ах ты, щенок!…— Ты совсем еще щенок, говорит суровый волк с инеем на холке… — процитировал задумчиво Денисов, — Да сядь ты!… — прикрикнул он, видя метания Кочета по ту сторону стола.Кочет не сел, а вышел из кабинета — в ту дверь, что вела в комнату отдыха. Появился спустя минут пять — багровый, все еще злой, но уже без той гримасы слепой ненависти, которая на миг до неузнаваемости исказила лицо и, признаться, произвела на Денисова изрядное впечатление.— Я в курсе, — сказал Денисов — уже без всякого издевательского миролюбия, — Я в курсе твоей договоренности с Фрайманом. Я знаю, что тебе нужна байкальская энергия. Но еще не факт, что, если ты выполнишь требования Фраймана и попытаешься загнобить «горку», ты получишь энергию. Далеко не факт!…Повисла пауза, прервал которую Кочет — голосом глухим и нездоровым:— Для меня тут вариантов нет. Больше мне энергию по таким ценам купить негде. И я свои обязательства выполню.— А ведь это тоже вилами по воде писано… — теперь Денисов говорил жестко, — Даже если предположить, что у Фраймана нет планов тебя кинуть, его собственные возможности пока что очень ограничены. Будет или нет у него контроль над «Байкалэнерго», зависит от того, как кончатся выборы в Байкальске. А там случится может всякое. У Терских, который Фрайману обещал последний пакет «Байкалэнерго», шансы есть, но есть и конкурент достойный. И если этот конкурент при нашей горячей поддержке обскачет старика Терских — кирдык настанет и фраймановским планам, и твоим, соответственно.Кочет молчал.— Я тебе предлагаю сделку простую и ясную, — продолжал Денисов, — От Фраймана, или от кого-то еще, ты свое дешевое электричество получишь. Но если ты останешься с Фрайманом и продолжишь свои наезды на СГК, ты получишь в комплекте еще и большой геморрой в виде вывода «горки» в округ и всего прочего, о чем я тебе тут два часа рассказывал… Суть проста: ты оставляешь в покое Корпорацию, а Корпорация решает твою проблему с энергией…Кочет продолжал молчать, глядя в стену.— Пойду я, — Денисов поднялся, — Засиделся что-то… Ты, Кочет, думай. Но недолго. Завтра буду звонить.Он пошел к выходу, и уже у самых дверей его окликнули:— Можешь не звонить. Я согласен… 19 4 сентября 2000 года, ИНТЕРФАКС На мировом рынке наблюдается обвальное падение цен на палладий. На 17.00 мск цена spot на металл опустилась до уровня $250-$255 за тройскую унцию против $570 накануне и $790-$800 за унцию в среду 30 августа. В июле и августе цены на палладий были более или менее стабильны и колебались в пределах $990-$1000 за тройскую унцию.По некоторым мнениям, резкое падение цен на палладий на мировом рынке связано с российскими поставками металла из Гохрана.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43