Предстоял неприятный разговор. И как начать его, с чего?..
Увидев подругу, Зоя растерялась.
— Давно пришла?
— Да уже… порядком.
— А я к портнихе бегала, — Зоя старалась говорить спокойно, даже безразлично. Лицо у нее было розовое от холода, на волосах росинки дождя. Она ходила по комнате, не зная, к чему приложить руки, куда девать смущение, неловкость. Антонина Ивановна стояла в дверях, разглаживая ладонями клеенчатый фартук, ждала, вероятно, что скажет Реня. Но Рене как раз не хотелось, чтобы Антонина Ивановна слышала их разговор. Сейчас ей надо было остаться с Зоей вдвоем. И Антонина Ивановна поняла Реню, сама ушла и увела Михаила Павловича, оставив девушек одних.
Дождь моросил и моросил, казалось, все набрякло от него, нудного, бесконечного. Набрякли дома, деревья, раскисла земля. На асфальте стояли громадные лужи, в них отражался свет уличных фонарей, автомобильных фар.
Реня ждала троллейбуса. Вот он подплыл, разбрасывая брызги из-под колес. Вскочила в него, села у окна, откинулась на спинку сиденья. За стеклами, залитыми дождем, плыла улица, но Реня туда не смотрела, ей вспоминались Зоины глаза — растерянные и колючие, злые. «Как скверно все вышло, — думала Реня. — Я ведь и не собиралась с ней ссориться. А сколько наговорили друг другу неприятного, и надо всем, сказанным и ею, и Зоей, звенело одно: «Не твое дело!»
«А может, в самом деле, не мое? — думала Реня. — У нее есть отец и мать, пусть они отвечают за дочку. Бросила завод — пускай делает что хочет. Посмотрим, где она найдет себе легкую работу. Или она собирается работать там, где вообще ничего не надо делать, только зарплату получать?» Так она и сказала Зое.
— Меньше всего я думаю о деньгах, они мне вообще не нужны, — небрежно бросила Зоя.
— Ты так деньгами бросаешься потому, что цены им не знаешь, — упрекала ее Реня. — Не заработала пока. Жила на отцовские и, кажется, всю жизнь собираешься жить на чьи-то…
— Не бойся, не твое дело, — снова слышит Реня Зоин голос, снова видит ее холодные, злые глаза.
— Или, может, за Женю замуж собралась? Хочешь у жены его отбить? — уже не деликатничала Реня.
Вспыхнула Зоя, залилась краской, и слезы, то ли стыда, то ли гнева набежали на глаза.
— Не твое дело, не твое дело…
«А может, и правда не мое дело, — горько думается Рене. — Зачем я лезу в чужую жизнь?.. Чужую жизнь… А почему — чужую?» Может, и сама виновата, что Зоя бросила завод… Ведь именно я была ее учительницей… Значит, не сумела научить… Ах, если бы можно было вернуть ее в цех. Глаз бы с нее не спускала. Но Зоя и слушать не хочет о том, чтобы вернуться. «Ты что! Только уволилась и нате — опять здрасьте! Да и кто меня снова возьмет?»
«А вся эта история с Женей, — снова думает Реня, глядя через залитое дождем окно на темную улицу. — Антонина Ивановна, наверно, понятия об этом не имеет. Так неужели и здесь не мое дело? Неужели и здесь я не должна вмешаться?»
Вышла из троллейбуса. Обходя лужи, торопясь, вбежала в подъезд общежития. Тетя Феня в толстой шерстяной шали, в ватнике дремала у своего стола. Услышав стук двери, открыла глаза, невидяще глянула на Реню, зевнула во весь рот, упала щекой на руку и снова задремала.
Подруги уже спали. Осторожно, чтоб не разбудить, Реня разделась и забралась под одеяло. После холодной мокрой улицы так приятно было в теплой комнате, в постели. Скоро она заснула.
Проснулась среди ночи, словно кто-то толкнул ее. Что-то ей приснилось. Приснилось важное, но Реня не могла вспомнить что. Потом ей показалось, что она все еще держит в руках Зоин альбом. Да, вспомнила! Ей приснилось, будто она снова листает Зоин альбом, разглядывает фотографии. Альбом, фотографии… Юра…
Да, да, это ей и приснилось. А может, и не приснилось. Может, снимок так запал ей в память, что продолжала думать о нем и во сне… Юра… Так похож на Михаила Павловича…
И вдруг словно током пронзило ее. Поднялась на кровати, села. Застучало, закружилось в голове, будто даже стало дурно. Сжала виски ладонями.
«Они в войну потеряли мальчика, — вспомнила Реня Зоин рассказ. — Ему тогда было пять лет. В каком же году это было? Ну, конечно, скорее всего, в сорок первом, во время отступления. Значит, сейчас ему…» Никак не могла посчитать, сколько ему должно быть теперь, тому мальчику. Несколько раз начинала считать и все сбивалась. Наконец сообразила. «Сейчас ему двадцать два… Ну вот, Юре скоро будет двадцать два…»
Она сидела на кровати, сжав виски ладонями. «Не может быть, чтобы такое сходство случайно. А Зоя… — обожгло догадкой новой, — мне всегда так приятно было видеть ее… Ведь и она похожа… Или мне уж сейчас так кажется… Или и это приснилось…» Ей захотелось сейчас же, сию минуту взять фотографию Юры и посмотреть на нее, сравнить по памяти с той, что видела сегодня у Булатов. Отыскать черты, общие с чертами Михаила Павловича, Зои.
Она встала, впотьмах открыла чемодан, стоявший под кроватью, пыталась ощупью найти пакет с фотографиями. Пакет никак не попадался, и Реня стала выбрасывать на пол белье, коробку с новыми туфлями… Коробка стукнула об пол. Проснулась и заворочалась на кровати Валя.
— Что там такое? — спросила сонно.
— Ничего, ничего, это я, — прошептала Реня.
Валя повернулась на другой бок, заснула. Наконец пакет у Рени в руках, но в комнате темно, нельзя зажигать свет, тревожить девочек. Осторожно, на цыпочках, крадется к двери, отворяет ее. В коридоре тишина, в самом конце тускло светит лампочка. Только теперь спохватилась, что вышла в одной рубашке. Не увидел бы кто… Вернулась, ощупью нашла халат, накинула на плечи. Высыпав на подоконник все фотографии, стала выбирать только те, на которых Юра. Вот последние, присланные им совсем недавно. В костюме, при галстуке… «Кажется, не похож», — огорчилась Реня. Но так показалось в первое мгновенье, смутили галстук, костюм. Вгляделась пристальнее и не могла не признать — похож, похож Юра на Михаила Павловича, не зря она там ахнула, показалось, что Юра.
Перебирала фотографии дальше. Вот Юра в группке детей из детдома. Где-то здесь должна быть и она, но не в ней сейчас дело. Здесь Юра совсем еще мальчик, и Рене кажется, что он очень похож на Зою. «Или я выдумываю?» — не верит сама себе Реня. Она в одной рубахе, босиком. Халат свисает с одного плеча. Всматривается и всматривается в фотографии — одну, другую, третью. Собрала все, сунула в пакет, отложив те, на которых Юра. Надела халат, вернулась в комнату. Там темно и тихо. Который час? Три… Снова легла в постель. Ее всю трясло. Наверно, и от холода и от волнения, хотелось встать, одеться и побежать к Булатам, сию минуту, ничего, что ночь. Дело-то какое. То, что она сегодня поссорилась с Зоей, мелочь, ничего не значит. Она уже и поднялась, и села на кровати, да спохватилась. «А что, если все это выдумки… Разволнуешь Антонину Ивановну, Михаила Павловича, а потом окажется, что совсем не их сын!..»
Снова легла, укрылась плотнее, стараясь согреться, успокоиться. «Надо завтра же пойти к ним и обо всем поговорить. Пока с одним Михаилом Павловичем. Нужно, чтобы он подробно рассказал, как все произошло, как они потеряли мальчика. Интересно, а как его звали… Я даже не знаю, не спросила тогда Зою… Надо и Юре написать. Только осторожно. Он не поверит. Скажет — один раз у меня уже нашлась мать… Но ведь это не то, это совсем другое…»
И вдруг сердце у Рени захлебывается радостью. Пускай у нее нет никаких доказательств, что Юра — сын Антонины Ивановны и Михаила Павловича, в глубине души она чувствует, уверена даже, что это так, что не может быть случайным такое сходство. Она представляет, какое это будет счастье для всех, если догадка ее подтвердится, если родители найдут своего сына. Какое счастье будет и для Юры найти отца с матерью, сестру, о которых он совсем, совсем ничего не знает.
«Спокойно, спокойно, — сдерживает себя Реня. — Может, все это и не так, может, все это мои выдумки…» И снова начинает считать годы, старается припомнить что-нибудь из того, что рассказывал ей Юра о своем детстве. Но только что она может вспомнить, если и сам Юра вряд ли что-нибудь знает.
Реня так и не спала всю ночь, только под утро слегка задремала, но поднялась, не чувствуя усталости. И хотя день был такой же, как все, самый обычный, она все время чувствовала, что произошло необыкновенное. Девчатам Реня решила пока ничего не говорить. В этом, наверное, было какое-то суеверие: казалось, если кому-нибудь расскажет, все окажется неправдой. «А вот о том, что Зоя бросила работу, надо сказать. Во время обеда и скажу», — решила Реня.
Она и не думала, что девчата так разозлятся.
— Разве так можно? Никому ничего не сказала! — возмущалась Люба.
— Нет, ты подумай, ее учили, ей деньги платили, а она на всех плюнула и ушла, — размахивала руками над тарелками Валя. — Пускай меня считают легкомысленной, я бы до такого не дошла!
— Молодая еще, глупая, — с горечью сказала Реня.
— Очень уж ты за нее заступаешься, — возразила Люба. — А тебе, между прочим, больше всех надо обижаться, ты ее учила.
— Молодая, — ехидно улыбнулась Валя. — Как с женатым парнем любовь крутить, так не молодая…
— Ай, брось говорить что попало, — махнула рукой Люба.
Она, конечно, тоже слышала о встречах Зои с Женей, о том, что в кино их вместе видели, но считала, что ничего особенного в их отношениях нет и что девчонки просто разносят сплетни.
— Послушайте, что я вам скажу, — наклонилась к подругам Реня. — Мне кажется, что там уже и в самом деле большее, чем просто дружба.
— Вот видишь, — повернулась к Любе Валя. — А ты еще не верила…
— Ну, если это действительно так, я просто не знаю, что с ним сделать надо. Я с его женой знакома… Она приезжала летом, — горячилась обычно спокойная Люба.
— Мы должны пойти к Жене и поговорить с ним, как полагается! — сжала кулачок Реня.
Как только закончился рабочий день, подруги направились в радиоузел. С Женей столкнулись у самой двери, он собирался уходить.
— Вернись, кавалер, — взяла его под руку Валя. — Поговорить надо.
Женя наивными глазами смотрел на девушек.
— Что это вы, — смутился он, заметив строгие их лица, но послушно вернулся.
— Зачем ты крутишь голову Зое? — с места в карьер ринулась Валя. — Она еще совсем ребенок, а у тебя жена!
— А-а, так вот вы чего! — беззаботно рассмеялся Женя. — А я думаю, что за делегация такая.
— Послушай, мы все считаем, что ты ведешь себя, извиняюсь, подло, — спокойно, но строго сказала Люба.
— А какое, в конце концов, ваше дело? — разозлился Женя. — И насколько мне известно, Зоя больше не работает в вашей бригаде, так что вы опоздали со своей опекой.
— Не работает в нашей бригаде! — воскликнула Люба. — Если не работает в нашей бригаде, значит, нам уже все равно, что с ней будет. Так, по-твоему? — подступила она к Жене.
— Чего вы привязались, по улице с человеком нельзя пройти — сразу наплетут сорок бочек арестантов, — оправдывался Женя.
— Я видела твою фотографию у Зои, — оборвала его Реня.
— Еще и отказывается! — возмущалась Валя. — И не стыдно тебе? Пудришь девчонке мозги да еще отпираешься, мол, все это сплетни, ничего, мол, у меня с нею нет!
Женя наконец понял, что девушки не шутят, и стал оправдываться всерьез.
— Ну что вы налетели, как сороки? Как будто у нас с Зоей было что-то там такое… Мы просто дружим с ней. А если фотографию подарил, так что с того?.. Хотел приятное девочке сделать…
— Приятное, — передразнила его Валя. — Подумаешь, счастье, золотце такое ненаглядное!
— Она же знает, что я женат, я ее не обманывал, — снова стал злиться Женя. — Да и не делайте вы из мухи слона, ничего, кроме дружбы, у нас не было и нет!
Разгоряченные, взволнованные, шли девушки домой. Ругали Женю, ругали Зою, винили себя, что не вмешались в эту «дружбу» раньше.
— И как это он тогда у нас оказался? — недоумевала Люба. — Ну, тогда, в день твоего рождения.
— Да я, собственно, Володю приглашала, — оправдывалась Реня. — А Женя пришел, наверно, потому, что с Володей они в одной комнате живут.
— А вы думаете, очень поможет, что мы ему сегодня устроили баню? Так он нас и послушался! Надо его жене письмо написать, чтоб приезжала, — сказала Валя.
В волнении она забежала вперед, и сейчас говорила, оглядываясь на Реню с Валей, едва поспевавших за нею.
— Ну, это, по-моему, нехорошо, — поморщилась Люба, — некрасиво такие письма писать.
Реня шла молча. Она вспомнила вчерашний свой разговор с Зоей, ее холодные, упрямые глаза. А ведь сегодня предстоит разговор с Михаилом Павловичем. Зоя подумает, что она пришла мириться… Ну и пускай… Какое это теперь может иметь значение?
Вечером Реня завернула в бумагу все Юрины фотографии, положила их в сумочку и пошла. Она очень волновалась. Ей суждено было принести людям либо огромную радость, либо большое разочарование. И вместе с тем Реня считала, что не рассказать о своей догадке не может, не имеет права. Поэтому и решила, что будет пока говорить только с одним Михаилом Павловичем. Он — мужчина, ему легче будет во всем разобраться. Но как им остаться вдвоем? Разве что позвать на улицу и там поговорить?
Еще не очень себе представляя, как это все будет и как ей удастся начать разговор, Реня нажала на кнопку звонка. Дверь открыл Михаил Павлович. Он был в темной пижаме, в домашних туфлях на босу ногу, в руках раскрытая книга. Реня решила здесь же, у дверей, пока никто их не слышит, сказать, что им обязательно надо поговорить наедине.
— Со мною, лично? — удивился Михаил Павлович. — Может, что-то с Зоей? — встревожился он.
— Нет, не с Зоей. Я о другом, — торопилась Реня. — Но обязательно только с вами.
— Так проходите, проходите. Зои нет дома, а Антонине Ивановне нездоровится, лежит в спальне. Кажется, даже спит.
Михаил Павлович помог Рене раздеться, провел ее в комнату. Там горела только настольная лампа с зеленым абажуром, она ярко освещала бумаги, книги на столе, а комната тонула в полумраке.
Михаил Павлович тихонько подошел к двери в спальню, приоткрыл ее, прислушался и притворил плотнее.
— Спит, — сказал он Рене. — Так что у вас? — спросил почти шепотом.
Реня сидела в кресле и смотрела на портрет мальчика, висевший на стене. Спросила тоже тихо.
— Скажите, Михаил Павлович, как звали вашего сына?
— Александр, — ответил тот, только сейчас заметив, куда обращен взгляд гостьи.
Надежды у Рени сразу поубавилось. Александр и Юрий — ничего общего. И все-таки надо было продолжать.
Не спеша, стараясь унять дрожь в руках, вынула из сумочки пакет, развернула.
— Вот, взгляните, — протянула Юрину фотографию.
Михаил Павлович взял очки, лежавшие на столе, у настольной лампы, надел их, стал внимательно рассматривать снимок.
— Красивый парень, но я его не знаю, — сказал он.
— А кого-нибудь из ваших знакомых он вам не напоминает?
Михаил Павлович снова стал внимательно вглядываться в фотографию.
— Нет… Как будто нет, — неуверенно ответил он.
— Где Зоин альбом? — поискала глазами Реня.
Она поднялась, сама включила верхний свет. Сразу увидела альбом. Он лежал на прежнем месте, там, где вчера оставила его. Взяла альбом, стала торопливо листать.
— Вот, посмотрите, — положила она рядом фотографии молодого Михаила Павловича и Юры. — И должна вам сказать, что на этом снимке он еще не так похож на вас, как похож в жизни… Здесь он в костюме, при галстуке, волосы приглажены, а этим летом, когда он был в такой же, как вот здесь у вас, рубашке с расстегнутым воротом… Вы понимаете, как только я увидела эту фотографию, я сначала подумала, что это он…
— Кто он… где он, — вдруг севшим голосом спросил Михаил Павлович, и пальцы его, державшие снимок, задрожали.
— Это Юра… Юра Новаторов. Я вместе с ним жила в детдоме… В Калиновке… Сейчас он в Ленинграде, учится в институте…
Михаил Павлович откинулся на спинку кресла, на лбу его выступил пот.
— Вам нехорошо? — испугалась Реня и коснулась рукой его плеча.
— Нет, нет, — Михаил Павлович выпрямился, вынул из кармана пижамы носовой платок, стал вытирать лоб, лицо.
— Кроме этих фотографий, у меня нет никаких доказательств… Вы сами видите, даже имя и фамилия совсем другие. Может, сходство случайное… Но, знаете, надо проверить… А вот здесь, на этом снимке, посмотрите, как он похож на Зою… — Реня и сама вся дрожала. Так же, как тогда, в коридоре общежития, когда разглядывала ночью, под тусклой лампочкой, Юрины фотоснимки. — Я оттого и решила говорить пока только с вами, не тревожить Антонину Ивановну.
— Да, да, у нее больное сердце… Так в каком, вы говорите, детдоме, в Калиновке? Это где?
— Это за Гомелем. А где он у вас потерялся?
— Где потерялся? — переспросил Михаил Павлович. — Потерялся не там, но ведь по-всякому бывало… Так как, вы говорите, его зовут? Юра Новаторов? Нет, конечно, ни имя, ни фамилия… Но он в самом деле похож, — и Михаил Павлович снова наклонился над снимком. — Мне надо поехать в Ленинград… Надо обязательно его увидеть…
— Подождите, не волнуйтесь, — успокаивала его Реня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13