Тот приветливо ей улыбнулся.
И вдруг Зое захотелось, чтобы это и на самом деле было так, чтобы она и на самом деле ехала с работы. Ведь это счастье — быть со всеми, ты — как все, едешь с работы…
На остановке у Дома правительства выходили многие, подталкивая друг друга, спрыгивали на тротуар.
— Ф-фу, чуть доехали, — поправляя пальто и шапку, отдувался Юра. — А тебя, сестричка, там не задавили? — подал он руку Зое.
Они гуляли, любовались городом.
— Подожди, — брала Реня Юру за руку, — это какая улица? Московская? Ой, нет, Бобруйская, — узнавала она. — Московская там, в конце моста. Смотри, Юра, какой простор открывается! А мост какой огромный! Даже в Ленинграде, наверно, такого нет.
— Мост, конечно, интересный. И город у вас хороший. Красивый город.
— Еще бы! — радовалась Реня.
Они пошли по мосту обратно, смотрели на проспект, очерченный пунктиром огней.
Серые мягкие сумерки опускались на город. Темнело. И бессчетное количество огней — зеленых, красных, синих — замелькало на улицах.
Реня с Юрой весело болтали. А Зоя больше молчала.
— Что это ты, сестричка, невеселая? Что-то настроение у тебя испортилось, — заметил Юра.
— Да ну, ничего. Не обращайте на меня внимания.
Антонина Ивановна заждалась детей. Прислушивалась к каждому стуку на лестнице, выглядывала в окно на освещенную улицу.
— Наконец-то, — обрадовалась она, когда те появились. — И где это вы так поздно голодные бродите?
И тут же забегала, засуетилась, подавая обед.
За столом Юра с Реней рассказывали, как они гуляли по мосту, лица у них были возбужденные, румяные. Антонина Ивановна слушала и с тревогой поглядывала на Зою. Не нравилась ей дочка — какая-то бледная, грустная.
Когда убрали со стола и Зоя с Реней пошли на кухню мыть посуду, Антонина Ивановна вздохнула.
— Видите, какая она… И что это с ней делается?
Михаил Павлович многозначительно посмотрел в сторону кухни.
— Я знаю, почему она такая, — сказал он. — Но ничего, уладим.
— Кажется, и я знаю, — сказал Юра. — Нам надо с ней поговорить.
— Именно это я и собирался сегодня сделать.
— Только уж вы не ругайте ее, — встревожилась Антонина Ивановна, — не надо ее обижать.
— Ты что, мать, — улыбнулся Михаил Павлович, — что ты такое говоришь? Или ты одна ее жалеешь?
Как только девушки покончили с посудой, Михаил Павлович позвал Зою.
— Иди сюда… Садись. Надо нам с тобой поговорить…
Сердце у Зои екнуло. Она догадалась, о чем собирался говорить с ней отец. «Ну неужели он не мог, чтобы не слышал Юра?» — подосадовала она.
Антонина Ивановна насторожилась, готовая кинуться дочке на помощь.
— Надо, наверно, куда-то устраиваться на работу, — заговорил отец. — Или как ты думаешь?
Зоя молчала.
— Подними глаза, дочка, — взял ее за подбородок отец, — мы здесь все свои. Все мы любим тебя и все желаем тебе добра. Помочь стараемся. Ну, скажи, где бы ты хотела работать?
Зоя ничего не ответила.
— Ох, какая ты, — вздохнул отец. — Снова мне тебя устраивать? Но помни, — отец погрозил пальцем, — это в последний раз. Больше я за тебя краснеть не собираюсь, чтобы ты мне больше работу не бросала. — Помолчал с минуту, продолжал недовольно. — Сегодня встретил одного знакомого. На заводе медпрепаратов работает. Им в лабораторию нужна ученица. Я поинтересовался, не могут ли взять тебя. Сказал, что можно. Работа интересная и заработок приличный. Так что, условились?
Зоя снова не проронила ни звука.
— Скажешь ты, в конце концов, хоть слово? — разозлился отец. — Хочешь ты в лабораторию или не хочешь?
— Нет, — ответила наконец Зоя.
— Так чего же ты хочешь? — уставился на нее Михаил Павлович.
— Я хотела бы вернуться на завод, но… — запнулась Зоя.
— О господи, — всплеснула руками Антонина Ивановна, — ты же сама говорила, что там тебе тяжело!
— Я хотела бы вернуться, — тихо повторила Зоя.
Давно поняла она, что жалеет о заводе, что хочет вернуться на конвейер, к девчатам, но не думала, что хватит у нее сил признаться кому-нибудь в этом. И вот, хватило. Когда отец предложил другое, она поняла, что не хочет ничего другого, хочет только туда, туда.
Какое-то время в комнате стояла тишина, потом ее нарушил радостный голос Рени:
— Как это прекрасно, Зоенька! — воскликнула Реня. — Если бы ты знала, как я рада! — Она подбежала к Зое, обняла ее. — Просто замечательно, что ты решила вернуться!
— Возьмут ли меня? — в отчаянии взглянула на нее Зоя. — Еще засмеют…
— Михаил Павлович сам зайдет к директору, правда, Михаил Павлович? — повернулась к нему Реня.
— А по-моему, не надо папе никуда ходить, — решительно заявил до сих пор молчавший Юра. — Не надо, — повторил он. — Зоя — человек взрослый. Сама должна отвечать за свои поступки. Сама уволилась, сама пусть и восстанавливается. В другой раз подумает, прежде чем совершать решительный шаг. А то привыкнет всю жизнь за чужую спину прятаться. Ты на меня не обижайся, сестричка, но позволь сказать, что поступила ты неважно. Тебя учили, да тебе еще и деньги платили… Государство на тебя надеялось, верило в тебя, а ты? Ошиблась? Ну, и поправь свою ошибку. Сама!
— Не возьмут, не возьмут меня обратно на завод, — с горечью повторила Зоя.
— Не возьмут, тогда будем думать, что делать дальше, а попытаться надо. Так я говорю, Реня?
— Директор очень хороший человек, добрый, — ответила та. — По-моему, он обязательно должен взять, обязательно!
— Нет, ты скажи, — настаивал Юра, — ты ответь, прав ли я вообще, в принципе? Прав ли я, что именно Зоя, сама, обязана исправить свою ошибку.
— Конечно, прав, Юрочка, — согласилась Реня.
— А вы, мама, папа?
— Что ж, — сказал Михаил Павлович, бросая недоверчивый взгляд в сторону дочери, — пусть попытается…
— Ой, не знаю, не знаю, — вздыхала Антонина Ивановна.
Ночью Зоя долго не могла уснуть, все думала, думала… Думала о том, что она скажет директору, что он скажет ей. Она знала, что ей будет очень стыдно увидеть его, но знала и другое — ей будет еще хуже, если она струсит, не отважится пойти к нему и смело признаться, что совершила ошибку… Пускай случится самое худшее: ей откажут. Но она будет знать, что сделала все для того, чтобы вернуться в цех, к девчатам, в свою бригаду, к своему конвейеру. А ей так этого хочется! Она теперь вспоминала не те минуты, которые казались ей постылыми, а те, когда у нее получилось, когда радовалась удаче. Как ей хотелось снова взять в руки инструмент, как бы она старалась!
Но Женя… Если ее возьмут на завод, придется с ним встречаться… На работе… Но и эта мысль не остановила.
«А что мне Женя! — горячо возражала она неизвестно кому. — Я и глядеть в его сторону не стану! Хватит того, что он однажды встал на моей дороге, не хватало теперь, чтоб я из-за него на завод не вернулась. Нет, завтра же пойду к директору, пусть будет, что будет!»
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13
И вдруг Зое захотелось, чтобы это и на самом деле было так, чтобы она и на самом деле ехала с работы. Ведь это счастье — быть со всеми, ты — как все, едешь с работы…
На остановке у Дома правительства выходили многие, подталкивая друг друга, спрыгивали на тротуар.
— Ф-фу, чуть доехали, — поправляя пальто и шапку, отдувался Юра. — А тебя, сестричка, там не задавили? — подал он руку Зое.
Они гуляли, любовались городом.
— Подожди, — брала Реня Юру за руку, — это какая улица? Московская? Ой, нет, Бобруйская, — узнавала она. — Московская там, в конце моста. Смотри, Юра, какой простор открывается! А мост какой огромный! Даже в Ленинграде, наверно, такого нет.
— Мост, конечно, интересный. И город у вас хороший. Красивый город.
— Еще бы! — радовалась Реня.
Они пошли по мосту обратно, смотрели на проспект, очерченный пунктиром огней.
Серые мягкие сумерки опускались на город. Темнело. И бессчетное количество огней — зеленых, красных, синих — замелькало на улицах.
Реня с Юрой весело болтали. А Зоя больше молчала.
— Что это ты, сестричка, невеселая? Что-то настроение у тебя испортилось, — заметил Юра.
— Да ну, ничего. Не обращайте на меня внимания.
Антонина Ивановна заждалась детей. Прислушивалась к каждому стуку на лестнице, выглядывала в окно на освещенную улицу.
— Наконец-то, — обрадовалась она, когда те появились. — И где это вы так поздно голодные бродите?
И тут же забегала, засуетилась, подавая обед.
За столом Юра с Реней рассказывали, как они гуляли по мосту, лица у них были возбужденные, румяные. Антонина Ивановна слушала и с тревогой поглядывала на Зою. Не нравилась ей дочка — какая-то бледная, грустная.
Когда убрали со стола и Зоя с Реней пошли на кухню мыть посуду, Антонина Ивановна вздохнула.
— Видите, какая она… И что это с ней делается?
Михаил Павлович многозначительно посмотрел в сторону кухни.
— Я знаю, почему она такая, — сказал он. — Но ничего, уладим.
— Кажется, и я знаю, — сказал Юра. — Нам надо с ней поговорить.
— Именно это я и собирался сегодня сделать.
— Только уж вы не ругайте ее, — встревожилась Антонина Ивановна, — не надо ее обижать.
— Ты что, мать, — улыбнулся Михаил Павлович, — что ты такое говоришь? Или ты одна ее жалеешь?
Как только девушки покончили с посудой, Михаил Павлович позвал Зою.
— Иди сюда… Садись. Надо нам с тобой поговорить…
Сердце у Зои екнуло. Она догадалась, о чем собирался говорить с ней отец. «Ну неужели он не мог, чтобы не слышал Юра?» — подосадовала она.
Антонина Ивановна насторожилась, готовая кинуться дочке на помощь.
— Надо, наверно, куда-то устраиваться на работу, — заговорил отец. — Или как ты думаешь?
Зоя молчала.
— Подними глаза, дочка, — взял ее за подбородок отец, — мы здесь все свои. Все мы любим тебя и все желаем тебе добра. Помочь стараемся. Ну, скажи, где бы ты хотела работать?
Зоя ничего не ответила.
— Ох, какая ты, — вздохнул отец. — Снова мне тебя устраивать? Но помни, — отец погрозил пальцем, — это в последний раз. Больше я за тебя краснеть не собираюсь, чтобы ты мне больше работу не бросала. — Помолчал с минуту, продолжал недовольно. — Сегодня встретил одного знакомого. На заводе медпрепаратов работает. Им в лабораторию нужна ученица. Я поинтересовался, не могут ли взять тебя. Сказал, что можно. Работа интересная и заработок приличный. Так что, условились?
Зоя снова не проронила ни звука.
— Скажешь ты, в конце концов, хоть слово? — разозлился отец. — Хочешь ты в лабораторию или не хочешь?
— Нет, — ответила наконец Зоя.
— Так чего же ты хочешь? — уставился на нее Михаил Павлович.
— Я хотела бы вернуться на завод, но… — запнулась Зоя.
— О господи, — всплеснула руками Антонина Ивановна, — ты же сама говорила, что там тебе тяжело!
— Я хотела бы вернуться, — тихо повторила Зоя.
Давно поняла она, что жалеет о заводе, что хочет вернуться на конвейер, к девчатам, но не думала, что хватит у нее сил признаться кому-нибудь в этом. И вот, хватило. Когда отец предложил другое, она поняла, что не хочет ничего другого, хочет только туда, туда.
Какое-то время в комнате стояла тишина, потом ее нарушил радостный голос Рени:
— Как это прекрасно, Зоенька! — воскликнула Реня. — Если бы ты знала, как я рада! — Она подбежала к Зое, обняла ее. — Просто замечательно, что ты решила вернуться!
— Возьмут ли меня? — в отчаянии взглянула на нее Зоя. — Еще засмеют…
— Михаил Павлович сам зайдет к директору, правда, Михаил Павлович? — повернулась к нему Реня.
— А по-моему, не надо папе никуда ходить, — решительно заявил до сих пор молчавший Юра. — Не надо, — повторил он. — Зоя — человек взрослый. Сама должна отвечать за свои поступки. Сама уволилась, сама пусть и восстанавливается. В другой раз подумает, прежде чем совершать решительный шаг. А то привыкнет всю жизнь за чужую спину прятаться. Ты на меня не обижайся, сестричка, но позволь сказать, что поступила ты неважно. Тебя учили, да тебе еще и деньги платили… Государство на тебя надеялось, верило в тебя, а ты? Ошиблась? Ну, и поправь свою ошибку. Сама!
— Не возьмут, не возьмут меня обратно на завод, — с горечью повторила Зоя.
— Не возьмут, тогда будем думать, что делать дальше, а попытаться надо. Так я говорю, Реня?
— Директор очень хороший человек, добрый, — ответила та. — По-моему, он обязательно должен взять, обязательно!
— Нет, ты скажи, — настаивал Юра, — ты ответь, прав ли я вообще, в принципе? Прав ли я, что именно Зоя, сама, обязана исправить свою ошибку.
— Конечно, прав, Юрочка, — согласилась Реня.
— А вы, мама, папа?
— Что ж, — сказал Михаил Павлович, бросая недоверчивый взгляд в сторону дочери, — пусть попытается…
— Ой, не знаю, не знаю, — вздыхала Антонина Ивановна.
Ночью Зоя долго не могла уснуть, все думала, думала… Думала о том, что она скажет директору, что он скажет ей. Она знала, что ей будет очень стыдно увидеть его, но знала и другое — ей будет еще хуже, если она струсит, не отважится пойти к нему и смело признаться, что совершила ошибку… Пускай случится самое худшее: ей откажут. Но она будет знать, что сделала все для того, чтобы вернуться в цех, к девчатам, в свою бригаду, к своему конвейеру. А ей так этого хочется! Она теперь вспоминала не те минуты, которые казались ей постылыми, а те, когда у нее получилось, когда радовалась удаче. Как ей хотелось снова взять в руки инструмент, как бы она старалась!
Но Женя… Если ее возьмут на завод, придется с ним встречаться… На работе… Но и эта мысль не остановила.
«А что мне Женя! — горячо возражала она неизвестно кому. — Я и глядеть в его сторону не стану! Хватит того, что он однажды встал на моей дороге, не хватало теперь, чтоб я из-за него на завод не вернулась. Нет, завтра же пойду к директору, пусть будет, что будет!»
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13