Человечество слишком велико, людей
слишком много, чтобы всех их можно было так воспринимать. Эволюция нашей
психики не успела за развитием нашей цивилизации, и потому все человечество
для нас безлико, оно - некое отвлеченное понятие, которое можно изучать и
исследовать, но которое нельзя воспринять. Вполне допустимо исследовать
среду обитания. Вполне допустимо преобразовывать ее. И те, кто отдает
директивы Особым Отрядам, и даже те, кто служит в Особых Отрядах - вовсе не
выродки какие-то, а самые обычные люди, занимающиеся самой обычной работой.
И если бы можно было просто суммировать все то горе и несчастье, что
приносят люди друг другу своими действиями, то Особые Отряды и их
руководство были бы далеко не на первых местах в списке злодеев. Их
обогнала бы масса философов и писателей, исследователей и поэтов, которые
тоже, хотя и косвенно, преобразуют среду обитания.
Директиву об очистке Сэлха получил не я. На планете действительно оказался
резидент, и он имел доступ в Станцию. Я не знаю, кто это был - взрыв застал
его вне Станции - но я знаю, что он успел связаться с Метрополией и успел
получить директиву. Возможно, в момент штурма он оказался в поселке и погиб
вместе с остальными. Возможно, он ушел из поселка раньше и остался жив.
Возможно, вот сейчас, только что он стоял рядом со мной, говорил на нашем
совете, или же он лежит в палатке с ранеными и не может уснуть от боли.
Все теперь возможно, и никому на планете нельзя безоговорочно верить.
Потому что директива об очистке Сэлха - это серьезная вещь. Служба Контроля
работает эффективно, и у Метрополии хватит сил на то, чтобы выполнить эту
директитву, даже если придется ослабить другие участки. Сэлх - слишком
малозначительный мир для повстанцев, чтобы был смысл бороться за него. Нас
никто не станет защищать. Нас просто уничтожат и через некоторое время
вновь откроют планету для колонизации.
"Нас" - потому что я тоже теперь обречен. Даже больше, чем остальные.
Потому что я предал Метрополию.
Тот день, двенадцатого эланга, был поворотным днем в истории Сэлха.
Возможно, когда-нибудь, если жители планеты сумеют уцелеть, его можно будет
принять за начало отсчета новой эры.
Тот день оказался поворотным и в моей судьбе.
Я шел к Станции очень долго, не меньше часа. После первых же шагов дала о
себе знать боль в колене, а потом заломило все тело. Защитная форма вещь,
конечно, хорошая, но это не скафандр третьей категории. И будь я метров на
триста ближе к эпицентру, мне переломало бы взрывной волной все ребра. Будь
я ближе еще на сотню метров, и меня не спасло бы уже ничего.
Несколько раз на пути я падал, вставал и снова падал. Лежал несколько
минут, потом снова вставал и шел дальше. Потом зарядил дождь, и ветер
усилился, и все вокруг было застлано дымом, и некоторое время я даже думал,
что потерял направление, но все же крался вперед и вперед, ориентируясь
скорее не по виду местности - ничего вокруг узнать было невозможно - а по
интуиции. И вышел на тропу, что вела наверх, к Станции. На то, что когда-то
было тропой.
Я вполз на четвереньках и так и лег около двери. Но автоматы знали, что
надо делать, и через четверть часа дезактивация была завершена и открылась
дверь во внутренние помещения. Я не заметил ничего необычного. Я вообще
ничего не заметил - мне было не до того. Я кое-как, через силу стянул с
себя защитную форму, доплелся до своей койки и свалился на нее. Мне стоило
больших усилий тут же не провалиться в небытие, потому что это могло
означать смерть. Наощупь я открыл стенную панель у изголовья, нащупал в
аптечке дезактивант и налепил его на левое плечо. И только после этого
потерял сознание.
Двое суток я был очень болен. Но на третьи сутки сумел встать и шатаясь
вышел к главному пульту. Только там я заметил, что на Станции кто-то
побывал. Он не оставил никаких следов - ни личных вещей, ни записей в
журнале. Он просто вышел на связь с Метрополией и открытым текстом сообщил
о конфликте. Через сутки он получил директиву об очистке Сэлха и ушел со
Станции.
Он мог быть любым из нас.
Я смог покинуть Станцию через четыре дня - уходить раньше было неразумно.
Три дня пробирался лесами к ферме Диайка, гдке размещался штаб Румбо перед
штурмом поселка. И не нашел там никого. Лагерь, в котором жили и обучались
те, кто готовился к штурму, оказался пустым. Я не нашел там ничего - ни
провизии, ни оружия. Правда, на острове трудно умереть от голода, но мне
необходимо было добраться до Континента, поскольку только там я мог
рассчитывать на спасение.
Я встретил людей лишь на четвертый день скитаний, на ферме Куаолинга. Дом
был разрушен, но на другом конце поля стояло небольшое строение из-за
которого тянулась вверх струйка дыма. Минуть пять я стоял на опушке,
наблюдая за ним, но люлди, если они там и были, находились с другой стороны
строения. На всякий случай я повесил свое оружие на сук росшего на опушке
дерева и не спеша пошел к строению прямо по посадкам Гла-У, инстинктивно
стараясь не наступать на молодые растения, хотя теперь в этом не было
никакого смысла. Сразу же на другой стороне поля послышалось недовольное
верещание кибера-культиватора, но приближаться ко мне он не стал. А из-за
угла строения вышла молодая женщина с карабином в руках.
Я узнал ее еще издали. Это была Ньяра, жена Куалинга. Теперь вдова. Она
меня тоже узнала и медленно опустила карабин, смотрела, как я иду через
поле. Стояла удивительная тишина, только кибер-культиватор заливался
вдалеке недовольными трелями и не замолк даже тогда, когда я ступил на
ровную землю перед строениенм.
- Ты бы хоть выключила его, что-ли, - сказал я, подходя к Ньяре.
- Пусть верещит. Все не так тоскливо, - сказала она. Потом спросила: - Ты
из поселка?
- Да.
- Ну ми что там?
- А там ничего больше нет. Только Станция одна и осталась.
- А чего же ты ушел?
- Долго объяснять. Потом.
- Есть хочешь?
- Да.
- Ну пошли, покормлю.
Она повернулась и скрылась за углом строения. Я пошел следом. На
вытоптанной площадке был сооружен очаг из кирпичей, в нем горел костер, над
костром висело на палке два котелка.
- Ты одна? - спросил я, подходя к очагу. Она нагнулась над огнем, сдвинула
крышку с одного из котелков и помешала варево. Ответила не сразу:
- Нет. Ребятишки где-то бегают.
- Здоровы?
- А чего им сделается? Облако-то на юг ушло. Ты садись вон на бревно, тебя
же ветром шатает.
Я сел, снял защитный шлем и положил его на землю у ног. Наверное, я
действительно неважно выглядел - за трое суток с дезактивантом я потерял
килограммов пятнадцать, а это тяжело даже для здорового. Но зато я был жив.
- Так и жили все время?
- Так и жили. Куда нам деваться-то? Как дом пожгли, мы сюда вот
перебрались. Не так уж и плохо.
- Кто-нибудь заходит?
- Как рвануло - ты первый. Раньше-то заходили, а теперь, похоже, вообще
никого не осталось. Связь молчит.
Связь молчала и у меня на Станции. Со спутником, конечно, ничего не
случилось, но все ведь было завязано на ретранслятор и коммуникационный
центр в поселке. За эти дни никто, видимо, еще не сообразил перестроить
аппарату для прямой связи. Да не все и смогли бы это сделать. А ведь это
скверно, подумал я в который уже раз, без связи никого не удастся собрать.
Послышались детские голоса, и из-за противоположного угла строения
показались двое мальчишек лет трех и пяти. Увидев меня, они замолчали и
застыли на месте.
- Ну чего встали? Идите руки мыть, - сказала им Ньяра и обернулась ко мне.
- Тебя испугались.
Дети гуськом, постоянно оглядываясь на меня, прошли к двери и скрылись
внутри. Тотчас же оттуда послышался их возбужденный громкий шепот.
- А вода откуда? - спросил я.
- Не знаю. Давно ведь строили. Течет из кранов - и хорошо.
- А ты проверяла - может она теперь заражена?
- Чем? И как? Все в доме осталось. Да и все равно другой взять неоткуда.
- А что дальше-то делать думаешь?
- А я ничего об этом не думаю, - она закусила губу, немного помолчала. - О
чем тут думать? Если бы не эти вот, - кивнула она в сторону показавшихся из
двери ребятишек, - так и вообще незачем было бы думать.
Она отвернулась, наклонилась над костром и безо всякой нужды снова стала
помешивать ложкой в котелке. Неудачный она очаг соорудила, да и котелки над
ним неудачно висят. На одной палке толстенной, шатаются, снимать неудобно.
Надо бы все это подправить, подумал я, но потом спохватился: ни к чему.
Бежать отсюда надо, бежать, а не устраивать тут жизнь.
Мы поели - на улице, сидя на бревне перед очагом. Не знаю уж, что она такое
приготовила, но было вкусно. И мало. Последние дни, с тех пор, как я ушел
со Станции, я питался лишь концетратами да всякими фруктами из садов, и все
это мне порядком осточертело. Нормальная горячая похлебка была в самый раз,
но я постеснялся попросить добавки, тем более, что варила она без рассчета
на меня. Потом Ньяра стала мыть просуду, а ребятишки куда-то убежали. Она
отнесла все в дом, вышла, села на бревно рядом со мной и разрыдалась.
Не умею я утешать. Да и смысла в этом абсолютно не вижу. Хотя, если честно,
потребовалось бы мне сейчас ее успокоить, если бы ну жизнь, что ли,
зависела бы от этого - я бы успокоил. И слова бы нашел, вспомнил бы самые
нужные, и интонацию, и тембр голоса - все бы подобрал и утешил. Не зря же
практическую психологию изучал, в конце-то концов. Но так мне гадко было
даже подумать об этом, что я сидел рядом и молчал, как пень. Кто-то из
древних сказал, что нет человека, который не совершал бы в жизни мерзких
поступков, но тот, кто сможет осознать тяжесть содеянного, посмотреть на
себя со стороны, устыдиться и раскаяться, тот, мол, выйдет очищенным,
нравственно выросшим и все такое прочее. Может, это и правда. Только до
некоторого предела. А за этим пределом уже ни очищения, ни нравственного
роста ожидать не приходится, и остается только одно - зачерстветь душою,
чтобы ничего не чувствовать. Я-то, наверное, предел этот давно превзошел, и
возврат уже невозможен, да только мерзко мне в тот день был так, что куда
там всем физическим мукам, куда там всем этим последствиям дезактиванта...
Действовать, действовать мне надо, нельзя расслабляться и останавливаться,
потому что обратной дороги с тех самых пор, как сделан был первый шаг, уже
не было, потому что ни тут, ни там - нигде уже не будет мне прощения и
успокоения, если я расслаблюсь и упущу из рук инициативу.
Но если бы мог я предвидеть эти минуты наедине с Ньярой еще в то время,
когда собирался на Сэлх, я ни за что не согласился бы прилететь сюда.
Я сходил через поле за своим оставленным излучателем, туда и обратно прямо
по молодым всходам Гла-У, втаптывая их в землю назло верещащему киберу и
всему миру заодно. Потом не удержался, разобрал очаг и переложил его
получше, так, чтобы удобно было готовить и не мешал бы ветер. Как следует
закрепил рогатины по краям. Сделал крючья, на которые вешать котелки,
длинный крюк, чтобы их снимать. Ньяра больше не плакала - сидела и молча
смотрела, как я работаю. Я уходил внутрь строения - в нем, оказывается,
раньше была мастерская - возращался снова, а она сидела все так же, не
шевелясь, и не говорила мне ни слова.
А потом солнце стало клониться к горизонту, и когда тень от ближайших
деревьев коснулась стены, она внезапно очнулась, сбросила с себя апатию и
встала.
- Господи, дети-то где? - сказала она и начала звать их. Они оказались
рядом, тихо играли среди ближайших деревьев, и прибежали почти сразу же.
Потом мы разожгли костер и приготовили ужин.
Когда дети уже спали, а мы сидели и смотрели на угли догорающего костра, я
рассказал ей все. И о резиденте, и о директиве, и о том, что нас теперь
ожидает.
Я снова был в форме и действовал так, как и следовало. Мне просто не
оставалось ничего другого.
На утро я отправился дальше - искать других уцелевших.
Я не нашел никого. Но через четыре дня я вышел на берег Каопры в нижнем
течении и пошел вдоль реки в сторону холмов. Через два дня я дошел до места
впадения Пангла. Перебраться на другой берег было непросто - Каопра здесь
еще достаточно быстра, но уже глубока и полноводна, но я нашел недалеко от
берега упавшее дерево-траву камбанг, наломал сучьев и скрепил их ремнем от
излучателя. Все лишнее пришлось оставить на этом берегу, даже оружие, даже
защитный шлем. В два приема, с высадкой на каменистой отмели метрах в ста
от точки отправления, я переправился на другой берег. Через час я был у
Старого Ангара. Это действительно очень старый ангар, построенный,
наверное, еще первыми колонистами на федеральных землях. Редко кто
наведывался сюда, у фермеров и без того забот хватало, и я очень надеялся,
что во время конфликта о Старом Ангаре попросту позабыли.
Когда-то лес вокруг него был, вероятно, вырублен, чтобы обеспечить удобную
посадку для машин, но это было очень давно. С тех пор вокруг поднялись
огромные деревья, и только перед самым ангаром оставалась небольшая чистая
площадка, когда-то залитая асфальтом, но теперь уже вся потрескавшаяся и
кое-где поросшая сверху ползучей травой. Ангар оказался цел, вернее, он был
в том состоянии, в каком я запомнил его - замшелые стены, черные провалы
окон высоко над землей, крыша, заросшая травой и мелкими кустами. Ворот
давно уже не было.
Я вошел внутрь. Из-под ног шмыгнула в темноту стайка двуногих ящерок,
кто-то - наверное мышь - пробежал по листу железа слева. Сквозь окна еще
пробивался свет, но было темновато, и я с полминуты простоял, привыкая к
полумраку.
Справа от меня стоял остов какого-то допотопного грузовика, с которого
сняли все, что только можно было снять. За ним валялась куча старой
металлопластмассы, за ней еще одна такая же. Наверное, когда-то это были
легковые машины. А за ними, в глубине ангара, проглядывало что-то. Я
двинулся туда, стараясь обходить лужи застойной воды. Удача приходит к тем,
кто предусматривает все возможности. Это была машина Сен-Ку, я купил ее
перед самым его отлетом и сразу же перегнал сюда.
Я обошел машину со всех сторон. Ничего не изменилось за это время. Никто не
заходил сюда с тех пор. Я так и предполагал. Что может быть нужно обычному
здравомыслящему человеку в таком месте? Да если бы кто и зашел - Сэлх не
тот мир, где можно угнать, украсть машину. Разве что детишки могли
побаловаться, но до ближайшей фермы часов пять хода. Да и непросто было бы
ее угнать - энергоэлеменеты я заранее вынул и спрятал.
Я открыл дверь с кодовым замком, залез внутрь и нашарил лопату под задним
сидением. Рядом лежал карабин, но его я трогать не стал, а вместо этого
достал из перчаточного ящика лазерный пистолет и сунул в карман. В лесу от
карабина не больше пользы - видимости-то почти никакой.
Я вылез из машины и тихо прикрыл дверь. Надо было спешить - до темноты
оставалось не больше часа, и мне не хотелось снова ночевать на земле у
костра. Тем более, что я был так близко от цели. Я вышел из ангара и быстро
пошел вверх по склону.
Назад я возвращался уже в сумерках, неся за плечами рюкзак с
энергоэлементами. Лопату я бросил у ямы, больше она мне не понадобится. В
ангаре было совершенно темно, и я наступил-таки в лужу правой ногой, а
потом споткнулся и чуть было не растянулся на полу. Наощупь открыл машину,
поднял капот и вставил блоки питания. Снаружи вновь поднялся сильный ветер,
он шелестел листьями, раскачивал ветви деревьев, доносились какие-то вздохи
и скрипы, слышались звуки шагов, и все это изрядно действовало на нервы.
Даже руки у меня дрожали - правда, наверное, не столько от страха, сколько
от усталости. Когда наконец последний элемент встал на место, то я
настолько разнервничался, что не стал даже проверять подключение, а
захлопнул капот и быстро забрался в машину. Мне все время казалось, что
кто-то наблюдает за мной из темноты, и это ощущение не прошло даже тогда,
когда я закрыл за собой дверь и затаился, прислушиваясь, внутри машины.
Использование светоусилителей не проходит даром, отвыкаешь от темноты, и
она постоянно кажется таящей в себе опасность.
Первым делом, еще не включая пульт управления, чтобы не выдать себя
подсветкой, я нащупал кнопку поляризации окон и нажал ее. И только потом,
когда находящееся внутри машины, стапло не видимым для внешнего
наблюдателя, включил подачу энергии и одновременно с этим светоусилители.
Все вокруг стало видно, как днем. И осколки кирпичей под стенами. И мышек,
деловито снующих туда-сюда у выхода, и остовы допотопных машин по сторонам.
И застывшую человеческую фигуру в углу.
Я вздрогнул, потому что как всегда в глубине души считал, что все мои
страхи беспочвенны, что я напрасно даю волю своему воображению. Но это
действительно был человек.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20