ПОКА МОЛЧАТ ОРАКУЛЫ


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. РЕАЛЬНЫЙ ПРОТИВНИК

Внук: - Дедушка, а сколько человек ты
убил на войне?
Дед: - Ни одного, внучек. Я убивал не
людей, а врагов!..

ВМЕСТО ПРОЛОГА
Посреди ночи он проснулся от стука в дверь. Стучали настойчиво, но,
видимо, кроме него, никто больше не слышал этого стука, потому что в
соседней комнате раздавался храп жены.
Он понял, что за ним пришли ОНИ.
Кто такие "ОНИ", он не представлял себе точно, но знал, что ОНИ
пришли наказать его. Наказать за то, что когда-то он убивал ИХ. Пулей,
осколком брошенной гранаты, ножом или саперной лопаткой в рукопашной
схватке. Давным-давно, пять лет назад, но это дела не меняло. И он знал об
этом так же, как знали и ОНИ.
"Но ведь я не виноват, - думал он, затравленно прислушиваясь ко все
более настойчивому и грозному стуку в дверь. - Меня бы уволили, если бы я
не выполнял приказы. Куда бы я тогда пошел? Кому бы я был тогда нужен?
Ведь всю жизнь меня учили только одному: убивать. Убивать по приказу и по
собственной инициативе. Убивать и калечить таких же, как я... Я же больше
ничего не умел, господи!.. А у меня и тогда уже на шее были жена без
прописки и, соответственно, без права на получение работы, а еще двое
вечно чего-то клянчащих, чумазых, но таких родных чад, для которых
постоянно нужно было покупать, покупать, покупать!.."
Отказаться убивать было все равно что получить клеймо
неблагонадежности, с которым потом никто не принял бы даже в самую
захудалую контору уборщиком мусора.
А безработица - это медленная смерть, он это хорошо знал. Он до сих
пор помнил свои слезы, когда отец в очередной раз возвращался ни с чем с
поисков работы, и мать, срывая отчаяние и злость на нем, сколько-то-летнем
пацане, давала увесистую затрещину...
Стук повторился. На этот раз, кажется, стучали в окно.
Он укрылся одеялом с головой. Но в дверь и в окно продолжали
безжалостно барабанить. Он засунул голову под подушку, но стук доставал
его и там.
Он сел на кровати. Потом встал и вгляделся в черноту окна, изредка
озаряемую радостными вспышками световой рекламы.
На улице, перед домом, была толпа - шевелящаяся подобно червям масса
людей, тянувших к нему руки со скрюченными пальцами. В дверь стучали уже
так, что казалось: еще немного - и она рухнет.
И тогда он завопил.
Через полчаса он уже не узнавал ни жену, ни сбежавшихся на крик
соседей, и все твердил бессвязно, что с ним хотят расправиться, и все
просил кого-то простить его, пока дюжие люди в белых халатах, привычно
выкручивая ему руки, впихивали его в смирительную рубашку...
- Милитарный психоз, - равнодушно разъяснил всхлипывающей жене
молоденький врач, потирая ушибленную новым пациентом руку. - За последнюю
неделю ваш муж - уже девятый, причем только у меня...

КОММАНДОС-ЛЕЙТЕНАНТ ЕВГЕНИЙ БИКОФФ
На следующий день после начала учений наша бригада, входившая на этот
раз в резерв Главного Объединенного Командования, располагалась в глухом
лесу. Вообще-то, лес был не таким уж глухим. Обычный смешанный лес,
характерный для среднеевропейской полосы. Просто ближайший населенный
пункт располагался от района выжидания бригады не менее, чем в ста
пятидесяти километрах.
Примерно в час ночи меня вдруг срочно вызвал к себе не кто иной, как
сам бригадный коммандант полковник Калькута. По дороге я тщетно ломал
голову, зачем ему понадобился именно я и в такой поздний час, но так и не
придумал ничего правдоподобного.
- Лейтенант, - хрипло сказал Калькута, когда я вошел в его
кабинет-палатку и представился по всей форме, - завтра, а точнее -
сегодня, в пять ноль-ноль наша бригада подключается к выполнению задач в
рамках проходящих учений...
Тут он многообещающе замолчал и некоторое время сидел, отупело
рассматривая вмонтированный в пластиковый походный стол экран-карту,
размером с добрую двуспальную простыню. Было на карте понаверчено
штабистами такого, что сам черт ногу сломит. Были там и прямоугольники
минных полей, и рубежи, и разграничительные линии, и разноцветные позиции
"наших войск" и "супостата", и угрожающие стрелы ударов и контрударов, и
пунктиры отходов, и бомбовые налеты авиации, и страшный огонь
псевдоядерной артиллерии. И вся эта катавасия условно разворачивалась на
весьма обширной территории "лесов, полей и рек"...
- Вы! - вдруг рявкнул полковник, и я чуть было не вздрогнул. - Именно
вы, лейтенант, и одно отделение из вашего взвода будете представлять
бригаду на учениях! Подберите людей в состав группы по своему усмотрению,
но так, чтобы парни были - не как цветки в проруби! Командование
"северных", - (то бишь, "наших войск"), - поручает вам ответственнейшее
задание... Подойдите к карте.
Я подошел. Калькута ткнул жестким и желтым от никотина пальцем
куда-то в необозримую зелень лесов чащобного типа.
- Вот здесь, - не без торжественности возвестил он. - Здесь место
выброски вашей группы. Парашютами пользоваться с минимальной высоты. Время
вылета с полевого аэродрома "Филд Гроу" - час-двадцать, десантирования -
два ноль-ноль дэ плюс один, то есть завтра ночью... Сразу после
приземления - сбор и выдвижение в ускоренном темпе в направлении высоты
"Круглая". Теперь так. Вот здесь, - бригадный коммандант снова упер палец
в карту, - в квадрате 83-77, по имеющимся сведениям, с завтрашнего дня
будет расположен штаб сто тридцать седьмого ракетно-штурмового полка
"южных". В непосредственной близости от него должен находиться центр
управления огнем ракетных батарей "противника", сокращенно - ЦУОРБ, цветок
в проруби!.. Ваша задача - уничтожить или вывести его из строя к исходу дэ
плюс один.
Про себя я присвистнул.
Задание было из разряда знаменитых суворовских переходов через Альпы.
Только, в отличие от славного полководца, нам предстояло марш-бросками
преодолеть менее чем за двадцать часов добрую сотню километров по лесной
чаще и буеракам, да еще, так сказать, "в тылу врага"; плюс ничем себя не
обнаружить и уничтожить вдесятером объект, где одной охраны наверняка не
меньше усиленной роты!.. Объект, конечно, условный, но охранять-то его
будут реальные люди. А у них - свои задачи, за отработку которых им тоже
будут ставить оценку строгие дяди-Посредники...
- Вам ясна суть задания? - осведомился комбриг, прервав мою мысленную
аналитическую деятельность.
- Так точно! - тут же ответил я. Армия приучает человека сначала
четко ответить, а уже потом думать.
- И еще вот что, - вспомнил Калькута. - Действовать при выполнении
задания как в боевой обстановке, никаких скидок и поблажек ни подчиненным,
ни себе самому, цветок в проруби! Связь с бригадой на время выполнения
задания отменяется. После выполнения задания выбрать и, если нужно,
оборудовать посадочную площадку, впоследствии обозначать ее тремя
ракетами-радиомаяками с интервалом в десять, пятнадцать и двадцать секунд,
чтобы обеспечить посадку вертолета, который прибудет за вами, - Калькута
перевел дух после длинной фразы и с неожиданной иронией добавил: - Как
готовиться к заданиям подобного рода - полагаю, вам известно.
- Так точно, мой полковник, - сказал я.
- Вопросы?
- Степень секретности задания?
Полковник не колеблясь отчеканил:
- "Топ-сикрет", лейтенант, "топ-сикрет"!
- А... - начал было я.
- Можете поставить в известность только своего командира роты, но и
то: мол, получил особое задание лично от командира бригады... И больше
никому ни слова, цветок в проруби! Что еще вам не ясно?
Вопросов у меня, конечно, был полон рот (например, почему из всего
личного состава выбрали именно меня или почему самому бригадному
комманданту понадобилось лично ставить мне задачу, когда он мог поручить
это кому-нибудь из штабных офицеров?), но я предпочел оставить их при себе
на гипотетическое "потом". Как и многие войсковые отцы-командиры,
полковник Калькута имел необъяснимое предубеждение против тех подчиненных,
которые задают слишком много вопросов.
- Разрешите идти? - спросил я, изобразив на своем лице выражение
безграничной преданности Объединенным Евронациям, командованию и лично
полковнику Калькуте.
Бригадный коммандант пристально оглядел меня и хмыкнул. В данном
случае это могло означать, что ему что-то не понравилось, но
эксплицировать это "что-то" в виде замечания полковник не стал.
- Зарубите себе на носу, лейтенант, - сказал вдруг устало он, -
учения - учениями, но вы должны будете действовать, как на войне. Как на
настоящей войне, цветок ей в прорубь!.. И еще... Я не умею говорить
красиво, но... Одним словом, в любых обстоятельствах прошу тебя, Евгений,
не забывать, кто ты такой и ради чего носишь форму милитара.
Только теперь я понял, что полковник страшно взволнован. Как самый
зеленый новобранец перед первой стрельбой боевыми патронами. Я
чертыхнулся. Мысленно, потому что представил, как спрашиваю на манер
лицеистки-первокурсницы: "Извините, мой коммандант, но неужели что-то
случилось?!"...
- Разрешите идти? - вместо этого повторил я.

Весь следующий день меня жгло странное ощущение, в котором я никак не
мог разобраться.
Вроде бы все шло своим чередом. Подготовка к особому заданию - дело
нужное, но крайне нудное. Нужно все заранее продумать до мелочей: состав
группы (ну, тут особых проблем не возникло), экипировку (вот с этим
гораздо хуже, и не потому, что бригаде чего-то не хватает - наоборот, на
наших складах чего только нет! - но как раз это обстоятельство, по-моему,
и затрудняет сборы, потому что в самый последний момент, а порой уже и на
задании может выясниться, что забыли какую-нибудь позарез необходимую
мелочовку: консервный нож, например), способ выполнения задания (весь
личный состав группы потом будет тренироваться в оставшееся время до
одури, чтобы его отработать, хотя толку от этого, на мой взгляд, не очень
много: как ни натаскивай подчиненных, например, метать нож, а под
пристальным взором Посредника в решающий момент все равно кто-нибудь да
промахнется), и тэ-дэ, и тэ-пэ. Добавьте сюда оформление кучи бумаг в виде
разнообразных приказаний, рапортов, накладных, расписок - как говорит наш
бригадный, "цветок им всем в прорубь!" - и станет понятно, почему мы,
"рейнджеры", так не любим ПДПЗ - "Последний День Перед Заданием"...
Так что же за чувство меня снедало весь день?
Ответ на этот вопрос мне стал ясен, когда я встретился с командиром
своей роты.
Мы столкнулись с капитаном Джинасом в том месте, где тропа делает
поворот почти под прямым углом, ведя к палатке нашего взвода, и он тут же
ударил меня правым кулаком в челюсть, а левой ногой - в самое уязвимое
место мужчины. Я немного замешкался, но все-таки сумел поставить блок
снизу и пригнуться. В свою очередь, через пару десятых долей секунды
Френку пришлось уходить от моего коронного прямой левой, и ему это почти
удалось, но в той точке пространства, куда он вышел перекувырком, его уже
поджидал мой правый каблук, и если бы я не зафиксировал стопу в воздухе за
пару дюймов от виска Джинаса, - валяться бы ему с проломленным черепом!
На этом наш традиционный "тренинг в качестве приветствия" завершился,
ротный чертыхнулся на родном языке и одним движением вернулся в
вертикальное положение. С Френком мы вместе заканчивали школу коммандос в
Сент-Эвоне, но по иронии судьбы Джинас не только раньше меня стал
взбираться по служебной лестнице, но и стал моим непосредственным
начальником.
- Разведка мне доносит, - сказал он, отряхиваясь от хвоинок и пыли,
приставших к безупречно отутюженному маск-комбинезону, - что завтра тебя
ждут великие дела, Юджин.
- Разведка никогда не врет, - отвечал я. - Она может только
ошибаться... Извините, что я не успел поставить вас в известность о
предстоящем выходе на задание, господин капитан. Совсем замотался...
(Я обращался к своему ротному на "вы" даже тогда, когда мы сидели
после отбоя в его палатке, стойко перенося все лишения милитарной службы
за бутылкой виски. Будучи англичанином, Френк старался поддержать престиж
пресловутой британской педантичности и требовал от всех своих подчиненных
тщательного соблюдения армейской иерархии).
- О'кей, доложи сейчас, - флегматично потребовал Джинас.
Я стал вкратце пересказывать содержание своей приватной ночной беседы
с полковником Калькутой. Френк не перебивал меня, но слушал рассеянно. Я
бы сказал даже, что он вовсе пропускает мои слова мимо ушей. Несколько раз
он почему-то принимался озираться по сторонам, будто нас подслушивал
враги.
- Что ж, все понятно, - сказал неожиданно он, не дав мне договорить
до конца. - "Летитби", как пели "Битлс" в прошлом веке...
И замолчал. Поскольку молчание его затягивалось, я сказал:
- Никак не могу понять одного: почему выбор нашего чифа пал именно на
меня? Может быть, вы что-то знаете, Френк?
- Уот? - рассеянно переспросил он. - Почему ты?.. Все очень просто,
Юджин. В таких случаях в Объединенном Штабе кидают жребий... Там у них
есть такой гигантский компьютерный центр, где хранится информация на
каждого из милитаров ОВС. Результат жеребьевки спускается в виде приказа
через аппарат Посредников командирам частей...
По-моему, Френк добросовестно пересказывал очередную армейскую байку,
но спорить я не хотел.
- Ладно, - сказал я. - Таким образом, традиционная вечерняя пулька в
весьма интеллигентную игру "преферанс" откладывается на неопределенный
срок, господин капитан... Разрешите продолжать подготовку к заданию? Ох,
чуть не забыл: мне же еще патроны получать, а склад вот-вот на обед
закроется!..
И тут мой непосредственный "царь и бог" повел себя совершенно не
по-английски. Сначала он машинально кивнул, но потом, когда я уже двинулся
по тропинке, в два прыжка нагнал меня и, уцепившись своими железными
пальцами за мое плечо, развернул лицом к себе.
- Знаешь что, Юджин? - прошептал он, выкатив глаза. - Не нравится мне
эта затея, ох, как не нравится!.. И учения тоже не нравятся. Я не знаю,
что там, наверху, стряслось, но что-то явно произошло... Люди какими-то
другими в последнее время стали, не замечал?.. На днях получил приватный
"факс" от соотечественника - он на севере, как и я, по контракту служит -
так вот, он сообщает о странных галлюцинациях, которые стали его
преследовать... Сначала ему только снилось это по ночам, а потом и средь
бела дня... Представляешь: видит он кровь на своих пальцах - но только он,
и никто больше!.. Месяц назад застрелился мой кузен - служил в блиндерах.
В предсмертной записке на имя командира сообщил, что не может больше
давить гусеницами живых людей!.. И никто ничего не знает, потому что
командование пресекает все слухи на корню!.. Говорят, в соседнем полку, у
артиллеристов, офицеров собирали вчера на экстренное совещание, но
предварительно взяли с них подписку о строжайшем неразглашении... Мне уже
и самому начинает Бог знает что лезть в голову!.. Лес здесь вроде бы
подозрительный, нет? Ты это... би керфл, Юджин! Может быть...
Тут ротный вдруг так же неожиданно, как и начал говорить, замолчал,
резко повернулся и пошел, не выбирая дороги, прямо через кусты.
Вот тогда-то до меня, наконец, дошло: предстоящий выход на задание
мне почему-то было не по душе, аж озноб по всей коже драл наждачной
бумагой...

А потом был вылет. В неизвестность, в ночь, в тыл врага, как писали в
книгах о давней - и слава Богу, последней - мировой войне.
Надо сказать, что полковник Калькута сделал все для того, чтобы мы
чувствовали себя как перед отправкой на реальное боевое задание. Он
примчался на аэродром в своем заляпанном лесной глиной "рейнджровере" на
воздушной подушке, с выключенными фарами, как раз в тот момент, когда мои
ребята перекуривали у края взлетной площадки, попирая правила
светомаскировки. Члены экипажа транспортного "джампа", сердитые из-за
того, что по нашей милости им приходилось лететь в ночь, шныряли под
брюхом и в разверстом чреве "борта", обсуждая какую-то мелкую, судя по их
словам, неполадку. Правда, при этом они почему-то то и дело били кувалдой
по бронированному металлу, громко советуя друг другу:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30