Сначала мы бы окрестили их, потом отмечали бы их дни рождения, посещали школьные праздники, слушали, как они бренчат на пианино…
– О Дэвид! – взмолилась Вал, готовая расплакаться. – Не думай, о том, чего нет, думай лучше о том, что было: закаты у хижины на берегу реки, штамбовые розы, которые мы сажали позади дома, то, как мы сиживали у окошка, наблюдая за туманом, наползающим с залива, гром, гремевший над мостом Золотые Ворота и загонявший нас под одеяла, где мы лежали, тесно обнявшись, пока не кончится гроза…
Дэвид попытался улыбнуться.
– Наверное, мало когда дети бывают так близки, как мы с тобой.
– Никогда! – заверила его Вал. – Я люблю тебя и всегда буду любить.
– И я тебя люблю. – В установившейся тишине его вздох показался предсмертным хрипом. – Я долго не протяну. Одна сторона туловища уже парализована. Скоро я онемею. Не знаю, что будет со мной потом.
Вал наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Не бойся, я буду рядом.
– Обещай, что не покинешь меня! Обещай, что будешь обнимать так же, как тогда, в грозу. Я боюсь, страшно боюсь смерти.
– Клянусь, я буду рядом. А когда все кончится, когда ты будешь следить за нами сверху, в компании ангелов, я позабочусь о Треворе.
– О Вал, прошу тебя! Он слаб духом. Для него это будет ужасным испытанием. Мать с отцом ему не помогут. Обязательно сделай это ради меня, невзирая на то, как я поступил, какую рану нанес тебе.
Вал обняла Дэвида и стала легонько покачивать.
– Обо мне не беспокойся. Утрата Тревора меня не слишком потрясла. В глубине души я всегда знала, что это не настоящая любовь. Меня едва не прикончила потеря тебя. Но все оказалось только к лучшему. – Она оглянулась на Пола. – Я нашла подлинную любовь. Обещаю тебе, Дэвид: своего первого сына я назову твоим именем. Это так же точно, как то, что солнце садится в залив, а твои розы распускаются каждой весной.
Она осторожно уложила брата на подушки.
Он сильно ослаб, глаза его были полузакрыты, но Пол видел, что он обрел покой, которого не знал до их появления. Вал прижала его руку к своей груди.
– Дэвид, отныне и навечно ты останешься вот здесь – в моем сердце.
Ройс никак не могла сосредоточиться на видеозаписи своего допроса, отснятого командой по организации защиты. Секретарша шепотом сообщила ей, что Митч приглашает ее к себе в кабинет, и теперь она со страхом ждала встречи. Две предыдущие недели он намеренно игнорировал ее. Если бы он решил отказаться ее защищать, то она давно была бы поставлена в известность.
– Две минуты, – предупредила секретарша, увидев Ройс. – Ровно в четыре у него важный телефонный разговор.
Ройс пересекла застеленный ковром кабинет, огромный, как футбольное поле, и остановилась у стола. Отполированная до блеска крышка стола напоминала ей палубу авианосца. Стопка бумаг, телефон и компьютерный модем выглядели хрупкими надпалубными сооружениями; впрочем, она догадывалась, какой кавардак царит в ящиках этого внушительного стола.
Митч дал ей постоять с минуту и насладиться зрелищем его макушки и затылка, где волосы отросли чуть длиннее положенного и свисали на воротник. Неужели она провела ночь в постели этого мужчины?
Откуда в нем такой могучий собственнический инстинкт, откуда такая иррациональность? Не знай она его как облупленного, имела бы право заподозрить неуемную ревность. Однако сила его ярости превышала всякую меру.
Она добилась своего: Брент не станет давать показания против нее. Но не создала ли она тем самым непреодолимую трещину между собой и Митчем? Что же теперь делать?
Наконец Митч встал и отбросил ручку.
– Полагаю, ты ожидаешь, что я буду твоим защитником на процессе?
– Да. – Она выдавила это слово на пределе сил. Значит, разговор пойдет о суде, а не об их личных отношениях. А чего, собственно, она ожидала? Извинений? Клятвы в вечной любви?
Он обошел стол, уселся на лучезарную крышку, задрав одну ногу, и учинил бесстыдный осмотр ее тела.
– Давай кое-что выясним.
Он прикоснулся к ее щеке, провел костяшками пальцев от виска к подбородку. Она стояла неподвижно, не зная, чего от него ожидать, зато отлично зная кое-что другое: от ее реакции зависело все ее будущее, то есть его способность простить ей поцелуй Брента.
– Что именно выяснять? – пролепетала она.
Теперь его рука сползла ей на плечо – теплая, сильная, волнующая рука. Ей не нравился его пристальный взгляд. Она была знакома с этим взглядом и знала его назначение. Митч был мастером сексуального устрашения. Несмотря на все, он знал, что она по-прежнему вожделеет его, не может уснуть по ночам, мечтая о нем, что из-за него она не желает вспоминать собственного отца.
– Ты серьезно относишься к моей защите, да, Митч? – спросила она, стараясь придать разговору профессиональное направление.
– Конечно – если мы договоримся.
– О чем?
– Я получил то, что хотел. Ты тоже получила то, что я хотел. – Он взял ее за подбородок, провел большим пальцем по ее нижней губе от одного уголка рта до другого. Он заставил ее запрокинуть голову, и у нее не осталось иного выхода, кроме как посмотреть ему в глаза.
Его взгляд был прикован к ее губам. Потом их взгляды встретились. В его глазах горел такой недвусмысленный призыв, что она затаила дыхание.
Он усмехнулся, наслаждаясь непреодолимой силой телесного притяжения, грозившей расплющить обоих. Не дав ей заговорить, он накрыл ее рот своими раскаленными губами. Его поцелуй был совершенно бесхитростным, он выдавал одно – его безудержную похоть.
Она хотела было вскрикнуть, но крик захлебнулся в горле; в следующее мгновение по ее телу разлился жар страсти. Его язык трепетал у ее неба, руки ерошили волосы, удерживая ее голову в удобном для поцелуя положении.
После стольких дней – и особенно ночей – одиночества, после жарких мечтаний о нем она наслаждалась поцелуем и лелеяла ответное пламя, крохотное, непрошеное, занимавшееся у нее внутри. Он, должно быть, почувствовал, что сопротивления не предвидится, и оторвался от ее губ.
– Сегодня же, до моего возвращения, ты перенесешь все свои вещи ко мне. Расположишься поудобнее и приготовишь ужин. Учти, ты подашь его в постель.
На столе ожил коммутатор, и он отвернулся от нее, совершенно уверенный в ее согласии.
Вот оно что! Пока она шагала прочь из кабинета, у нее постепенно прояснилось в голове. Секс! Именно к этому сводилось отношение Митча. Она задохнулась от негодования. Попытки взять себя в руки оказались бесплодными. На сей раз она не запрыгнет к Митчу в постель.
Возня у двери отвлекла Митча от телефонного совещания с несколькими абонентами. Ройс рвалась обратно, секретарша преграждала ей путь. Снова что-то не так? Он думал, что все утряслось, но бешенство на лице Ройс напомнило ему, как она набросилась на него на похоронах своего отца.
Он жестом приказал секретарше впустить Ройс, надеясь, что она остынет, пока он будет совещаться. Она обежала стол, не удосужившись поправить растрепанные волосы, и решительным нажатием кнопки прервала связь.
– Ты разъединила меня с четырьмя ведущими юристами штата. – Его тон был шутливым. Он еще не понял, что происходит.
– Скажи, что понимаешь, зачем мне понадобилось встречаться с Брентом.
Господи, вот это-то ему и не хотелось обсуждать! Фотография с целующимися Ройс и Брентом сильно его удивила. Что уж там, взбесила! Но он вопреки всякой логике простил ее.
– Понимаю, понимаю, – отозвался он тоном, не оставлявшим сомнений, что он как был, так и остался в горьком недоумении.
– Оставь свои шутки, Митч. Объясни, почему ты так взбесился.
Он почувствовал, что ей действительно требуется ответ по существу.
– Мы договорились, что я отвечаю за твое дело. Ты же пользуешься первой возможностью, чтобы броситься ему на шею. Тебе еще повезло, что все окончилось испугом. Фотография Ингеблатта могла бы перечеркнуть все наши усилия по лепке твоего положительного образа.
– Я была вынуждена рисковать. Мне было необходимо нейтрализовать Брента как свидетеля. Ты же сам втолковывал мне, как косо будут смотреть на меня присяжные после его показаний.
Он рассматривал ее и вспоминал, что тоже в свое время находился в ловушке, чувствовал себя беспомощной жертвой. С тех пор прошло немало лет, но ощущение не утратило живости.
– Я тебя не осуждаю, – сказал он. Он не простил ее до конца, просто сейчас у него не было выбора. Она требовала понимания, сочувствия. Он был принужден к сдаче, хотя при одной мысли о том, как Брент целовал Ройс, готов был придушить ее.
– Ты говоришь, что я поступила правильно?
– Да, – прохрипел он. Она облегченно улыбнулась.
– Ты поймешь и то, что Брент станет звонить мне каждый вечер, а я буду подолгу с ним разговаривать. Фаренхолты отказываются обсуждать мое дело, но от Брента я попробую чего-то добиться.
Теперь она зарывается. Зачем ей болтовня с Брентом? Кому, как не Митчу, было знать, что у этого придурка талант настоящего обольстителя?
– Брент уверен, что между тобой и мной ничего нет. Я не хочу, чтобы у него зародились подозрения, а ты?
– Тоже не хочу, – нехотя признал он. – Он спрашивал обо мне?
Она немного помедлила с ответом, и Митчу, съевшему собаку на допросах свидетелей, хватило этого, чтобы догадаться, что ответ будет не полностью правдивым.
– Брент думает, что меня мог подставить ты.
Опять он за свое!
– А что думаешь ты?
Теперь Ройс не колебалась. Бесстрашно глядя на него своими сияющими изумрудными глазами, она ответила:
– Я думаю, что ты единственный, на кого я могу рассчитывать.
Ему захотелось поцеловать ее, но он удержался. Он и так сделал слишком большую ставку на секс. Между ними должна была существовать и духовная связь. Установить такую связь было для Митча чертовски трудным делом, поскольку в этой области у него было совсем мало опыта. Он так истосковался по ней, что был рад любому предлогу, чтобы просто заключить ее в объятия.
– Так почему ты его целовала? – Боже, зачем он задал этот вопрос?
Вопрос прозвучал как бы между прочим, но она почувствовала, что от ее ответа зависят их дальнейшие отношения.
– Если бы я не поцеловала Брента, он бы заподозрил, что между тобой и мной что-то есть. – Последовала пауза – очередное свидетельство утаивания сведений. – А еще мне хотелось узнать, почувствую ли я то же самое, что чувствую, когда целуюсь с тобой.
Он сжал зубы, умело скрывая свои подлинные чувства. В этом разговоре победа осталась за ней. Теперь он будет разгадывать истинный смысл ее слов.
– Что же ты узнала?
Она с озорным выражением на лице поправила узел его галстука и чмокнула его в щеку.
– Узнаешь, когда вернешься домой. И, кстати, приготовься рассказать мне всю правду о себе и Бренте Фаренхолте.
21
Ройс пила «Шардоннэ», с которым явился к ужину Митч, и ждала от него объяснений насчет Брента. Неужели ей придется самой заводить об этом разговор? Не исключено. Пока что он довольствовался ни к чему не обязывающей беседой, дожидаясь, когда поспеет ужин. Ройс напряженно принюхивалась; ей очень не хотелось, чтобы ее итальянское блюдо подгорело.
– Брент звонил перед самым твоим приходом домой. – «Домой»? Неужели она прямо так и сказала? Она подчинилась требованию Митча и перенесла в его дом свои вещи. Однако проживание в его доме и приготовление ему ужина требовали иного уровня интимности в отношениях, чем простой секс.
Эта мысль смущала ее. Что бы сказал на это ее отец? Как отнесся бы к этому Уолли, если бы узнал? Она попробовала пойти на сделку с совестью: велика ли разница, живет она в квартире при доме Митча или в самом доме? Раз между ними возникла связь, пути назад уже не было; это ее вполне устраивало. Неделя, на протяжении которой Митч дулся на нее, показалась ей самой длинной и одинокой за всю жизнь. Суд нависал над ней, как нож гильотины; в такой обстановке ей требовалась сила Митча, его поддержка. Митч посерьезнел.
– Ты совершенно уверена, что Брент ничего не знает о нас с тобой?
– Совершенно. Не удивляйся, если он станет звонить в самые неподходящие моменты. Он часто звонит поздно вечером, считая, что я одна.
– Смотри, чтобы он ничего не заподозрил. Если Ингеблатт снова тебя запачкает, пиши пропало.
– Твоей карьере это тоже не пойдет на пользу. – Она знала, как важна Митчу незапятнанная репутация. Во многих отношениях он был белой вороной, в адвокатской практике прибегал к нестандартным ходам, но лез из кожи вон, чтобы сохранить свой имидж в девственной чистоте. Она по-прежнему задавалась вопросом, не метит ли он в большую политику.
– Я не доверяю Бренту. – Митч с размаху опустил рюмку на столик из черного оникса. – И никогда не доверял.
– Думаешь, все это – его рук дело?
– Нет. Зачем? Кроме того, я наблюдал за ним, когда тебя арестовывали. Он не знал, куда деваться от стыда, и не мог поднять глаза на Уорда. – Он пристально посмотрел на Ройс. – Мы договорились, что не прикасаемся к моему прошлому.
– Я спрашиваю тебя не о детстве, а только о коллизиях с Брентом, которые могут оказать влияние на мое положение.
– Ты вправе это знать, – согласился он без особого энтузиазма. – Брент возненавидел меня, когда узнал, что я обгоняю его по успеваемости. Он не упускал ни единой возможности дать мне понять, что я – деревенщина, которой нет хода в круг его друзей. Мне было на это наплевать. Я слишком много пережил, чтобы обращать внимание на отношение ко мне какого-то богатого балбеса. Я хотел одного – получить хорошее образование. Потом я встретил девушку, во многом похожую на меня – тоже бедную, вынужденную работать, чтобы учиться. Я не собирался влюбляться в Марию, потому что момент был самый неудачный: я даже не мог себе позволить угостить ее кока-колой. Но это произошло помимо моей воли.
Значит, у него была любовь. У Ройс сжалось сердце. Она пока остерегалась называть это ревностью, но его слова больно ее ранили. Даже по прошествии стольких лет в его голосе прозвучала нежность, черты приобрели мечтательное выражение. Видимо, Мария много значила в его жизни.
Возможно, она была первой, кто подарил Митчу любовь. Теперь Ройс радовалась, что Уолли копается в прошлом Митча: ей хотелось узнать о нем побольше. Не зная его прошлого, она не могла его толком понять.
– Мы собирались пожениться и поселиться в Салинасе, поблизости от ее родителей. Родители Марии были батраками-чиканос, и она намеревалась работать в Сельской ассоциации калифорнийских юристов, чтобы помогать своим соплеменникам. Я любил ее и полностью ей доверял. Когда они с Брентом оказались в одной группе, я не придал этому значения.
Ройс без дальнейших объяснений догадывалась, чем все кончилось. Мария увлеклась Брентом. Он покорил бедную девушку своим очарованием, богатством, утонченностью. Митч мог предложить ей только свою любовь.
– Я ни о чем не догадывался, пока Мария не сказала мне, что ездила на уик-энд домой, а я узнал, что она была с Брентом. Я потребовал у нее объяснений, и она призналась, что влюблена в Брента.
Ройс попыталась представить себе обиду Митча. Он был одиночкой; даже сейчас у него почти не было близких людей. Мария была его подругой и возлюбленной. После ареста Ройс чувствовала такое одиночество, что ее душили слезы. Жизнь подразумевает соучастие. В изоляции человек чувствует себя, как в смирительной рубашке.
– Дальше стало еще хуже. Мария забеременела. Я знал, что ребенок не от меня – я всегда проявляю максимальную осторожность. Своего ребенка я бы никогда не бросил, иначе его жизнь превратилась бы в ад. Ребенку необходим отец. На мать не всегда можно рассчитывать.
Его убежденный тон и решительное выражение лица произвели на Ройс сильное впечатление. Теперь она не сомневалась, что Митча бросил его собственный отец, а с матерью произошло что-то плохое. Ей еще больше захотелось узнать, что удалось выведать Уолли.
– Брент утверждал, что ребенок не его, а мой.
– Разве нельзя было доказать отцовство с помощью анализа крови?
– Тогда это было слишком дорогим удовольствием. У меня не было на это денег, а Брент, разумеется, не горел желанием добровольно сдать кровь. Нас вызвал декан. У него сидел Уорд Фаренхолт. Он стал перечислять, сколько раз Фаренхолты жертвовали на университет. Он утверждал, что Мария охотится за деньгами и готова на что угодно, лишь бы женить на себе его сыночка.
Ройс было нетрудно представить, как Уорд запугал всех присутствующих и в какое положение попала бедняжка Мария. Действительно ли она была небезразлична Бренту или он притворялся, чтобы досадить Митчу? Раньше Ройс с готовностью поручилась бы за Брента, неспособного, по ее убеждению, на такую подлость. Но разве она ожидала, что он бросит ее именно тогда, когда он был ей так необходим?
Она решила, что Брент – слабак, нуждающийся в любви, желающий угодить папаше, что было попросту невозможно. Но разве у него хватило бы злокозненности, чтобы сознательно угробить Марию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– О Дэвид! – взмолилась Вал, готовая расплакаться. – Не думай, о том, чего нет, думай лучше о том, что было: закаты у хижины на берегу реки, штамбовые розы, которые мы сажали позади дома, то, как мы сиживали у окошка, наблюдая за туманом, наползающим с залива, гром, гремевший над мостом Золотые Ворота и загонявший нас под одеяла, где мы лежали, тесно обнявшись, пока не кончится гроза…
Дэвид попытался улыбнуться.
– Наверное, мало когда дети бывают так близки, как мы с тобой.
– Никогда! – заверила его Вал. – Я люблю тебя и всегда буду любить.
– И я тебя люблю. – В установившейся тишине его вздох показался предсмертным хрипом. – Я долго не протяну. Одна сторона туловища уже парализована. Скоро я онемею. Не знаю, что будет со мной потом.
Вал наклонилась и поцеловала его в лоб.
– Не бойся, я буду рядом.
– Обещай, что не покинешь меня! Обещай, что будешь обнимать так же, как тогда, в грозу. Я боюсь, страшно боюсь смерти.
– Клянусь, я буду рядом. А когда все кончится, когда ты будешь следить за нами сверху, в компании ангелов, я позабочусь о Треворе.
– О Вал, прошу тебя! Он слаб духом. Для него это будет ужасным испытанием. Мать с отцом ему не помогут. Обязательно сделай это ради меня, невзирая на то, как я поступил, какую рану нанес тебе.
Вал обняла Дэвида и стала легонько покачивать.
– Обо мне не беспокойся. Утрата Тревора меня не слишком потрясла. В глубине души я всегда знала, что это не настоящая любовь. Меня едва не прикончила потеря тебя. Но все оказалось только к лучшему. – Она оглянулась на Пола. – Я нашла подлинную любовь. Обещаю тебе, Дэвид: своего первого сына я назову твоим именем. Это так же точно, как то, что солнце садится в залив, а твои розы распускаются каждой весной.
Она осторожно уложила брата на подушки.
Он сильно ослаб, глаза его были полузакрыты, но Пол видел, что он обрел покой, которого не знал до их появления. Вал прижала его руку к своей груди.
– Дэвид, отныне и навечно ты останешься вот здесь – в моем сердце.
Ройс никак не могла сосредоточиться на видеозаписи своего допроса, отснятого командой по организации защиты. Секретарша шепотом сообщила ей, что Митч приглашает ее к себе в кабинет, и теперь она со страхом ждала встречи. Две предыдущие недели он намеренно игнорировал ее. Если бы он решил отказаться ее защищать, то она давно была бы поставлена в известность.
– Две минуты, – предупредила секретарша, увидев Ройс. – Ровно в четыре у него важный телефонный разговор.
Ройс пересекла застеленный ковром кабинет, огромный, как футбольное поле, и остановилась у стола. Отполированная до блеска крышка стола напоминала ей палубу авианосца. Стопка бумаг, телефон и компьютерный модем выглядели хрупкими надпалубными сооружениями; впрочем, она догадывалась, какой кавардак царит в ящиках этого внушительного стола.
Митч дал ей постоять с минуту и насладиться зрелищем его макушки и затылка, где волосы отросли чуть длиннее положенного и свисали на воротник. Неужели она провела ночь в постели этого мужчины?
Откуда в нем такой могучий собственнический инстинкт, откуда такая иррациональность? Не знай она его как облупленного, имела бы право заподозрить неуемную ревность. Однако сила его ярости превышала всякую меру.
Она добилась своего: Брент не станет давать показания против нее. Но не создала ли она тем самым непреодолимую трещину между собой и Митчем? Что же теперь делать?
Наконец Митч встал и отбросил ручку.
– Полагаю, ты ожидаешь, что я буду твоим защитником на процессе?
– Да. – Она выдавила это слово на пределе сил. Значит, разговор пойдет о суде, а не об их личных отношениях. А чего, собственно, она ожидала? Извинений? Клятвы в вечной любви?
Он обошел стол, уселся на лучезарную крышку, задрав одну ногу, и учинил бесстыдный осмотр ее тела.
– Давай кое-что выясним.
Он прикоснулся к ее щеке, провел костяшками пальцев от виска к подбородку. Она стояла неподвижно, не зная, чего от него ожидать, зато отлично зная кое-что другое: от ее реакции зависело все ее будущее, то есть его способность простить ей поцелуй Брента.
– Что именно выяснять? – пролепетала она.
Теперь его рука сползла ей на плечо – теплая, сильная, волнующая рука. Ей не нравился его пристальный взгляд. Она была знакома с этим взглядом и знала его назначение. Митч был мастером сексуального устрашения. Несмотря на все, он знал, что она по-прежнему вожделеет его, не может уснуть по ночам, мечтая о нем, что из-за него она не желает вспоминать собственного отца.
– Ты серьезно относишься к моей защите, да, Митч? – спросила она, стараясь придать разговору профессиональное направление.
– Конечно – если мы договоримся.
– О чем?
– Я получил то, что хотел. Ты тоже получила то, что я хотел. – Он взял ее за подбородок, провел большим пальцем по ее нижней губе от одного уголка рта до другого. Он заставил ее запрокинуть голову, и у нее не осталось иного выхода, кроме как посмотреть ему в глаза.
Его взгляд был прикован к ее губам. Потом их взгляды встретились. В его глазах горел такой недвусмысленный призыв, что она затаила дыхание.
Он усмехнулся, наслаждаясь непреодолимой силой телесного притяжения, грозившей расплющить обоих. Не дав ей заговорить, он накрыл ее рот своими раскаленными губами. Его поцелуй был совершенно бесхитростным, он выдавал одно – его безудержную похоть.
Она хотела было вскрикнуть, но крик захлебнулся в горле; в следующее мгновение по ее телу разлился жар страсти. Его язык трепетал у ее неба, руки ерошили волосы, удерживая ее голову в удобном для поцелуя положении.
После стольких дней – и особенно ночей – одиночества, после жарких мечтаний о нем она наслаждалась поцелуем и лелеяла ответное пламя, крохотное, непрошеное, занимавшееся у нее внутри. Он, должно быть, почувствовал, что сопротивления не предвидится, и оторвался от ее губ.
– Сегодня же, до моего возвращения, ты перенесешь все свои вещи ко мне. Расположишься поудобнее и приготовишь ужин. Учти, ты подашь его в постель.
На столе ожил коммутатор, и он отвернулся от нее, совершенно уверенный в ее согласии.
Вот оно что! Пока она шагала прочь из кабинета, у нее постепенно прояснилось в голове. Секс! Именно к этому сводилось отношение Митча. Она задохнулась от негодования. Попытки взять себя в руки оказались бесплодными. На сей раз она не запрыгнет к Митчу в постель.
Возня у двери отвлекла Митча от телефонного совещания с несколькими абонентами. Ройс рвалась обратно, секретарша преграждала ей путь. Снова что-то не так? Он думал, что все утряслось, но бешенство на лице Ройс напомнило ему, как она набросилась на него на похоронах своего отца.
Он жестом приказал секретарше впустить Ройс, надеясь, что она остынет, пока он будет совещаться. Она обежала стол, не удосужившись поправить растрепанные волосы, и решительным нажатием кнопки прервала связь.
– Ты разъединила меня с четырьмя ведущими юристами штата. – Его тон был шутливым. Он еще не понял, что происходит.
– Скажи, что понимаешь, зачем мне понадобилось встречаться с Брентом.
Господи, вот это-то ему и не хотелось обсуждать! Фотография с целующимися Ройс и Брентом сильно его удивила. Что уж там, взбесила! Но он вопреки всякой логике простил ее.
– Понимаю, понимаю, – отозвался он тоном, не оставлявшим сомнений, что он как был, так и остался в горьком недоумении.
– Оставь свои шутки, Митч. Объясни, почему ты так взбесился.
Он почувствовал, что ей действительно требуется ответ по существу.
– Мы договорились, что я отвечаю за твое дело. Ты же пользуешься первой возможностью, чтобы броситься ему на шею. Тебе еще повезло, что все окончилось испугом. Фотография Ингеблатта могла бы перечеркнуть все наши усилия по лепке твоего положительного образа.
– Я была вынуждена рисковать. Мне было необходимо нейтрализовать Брента как свидетеля. Ты же сам втолковывал мне, как косо будут смотреть на меня присяжные после его показаний.
Он рассматривал ее и вспоминал, что тоже в свое время находился в ловушке, чувствовал себя беспомощной жертвой. С тех пор прошло немало лет, но ощущение не утратило живости.
– Я тебя не осуждаю, – сказал он. Он не простил ее до конца, просто сейчас у него не было выбора. Она требовала понимания, сочувствия. Он был принужден к сдаче, хотя при одной мысли о том, как Брент целовал Ройс, готов был придушить ее.
– Ты говоришь, что я поступила правильно?
– Да, – прохрипел он. Она облегченно улыбнулась.
– Ты поймешь и то, что Брент станет звонить мне каждый вечер, а я буду подолгу с ним разговаривать. Фаренхолты отказываются обсуждать мое дело, но от Брента я попробую чего-то добиться.
Теперь она зарывается. Зачем ей болтовня с Брентом? Кому, как не Митчу, было знать, что у этого придурка талант настоящего обольстителя?
– Брент уверен, что между тобой и мной ничего нет. Я не хочу, чтобы у него зародились подозрения, а ты?
– Тоже не хочу, – нехотя признал он. – Он спрашивал обо мне?
Она немного помедлила с ответом, и Митчу, съевшему собаку на допросах свидетелей, хватило этого, чтобы догадаться, что ответ будет не полностью правдивым.
– Брент думает, что меня мог подставить ты.
Опять он за свое!
– А что думаешь ты?
Теперь Ройс не колебалась. Бесстрашно глядя на него своими сияющими изумрудными глазами, она ответила:
– Я думаю, что ты единственный, на кого я могу рассчитывать.
Ему захотелось поцеловать ее, но он удержался. Он и так сделал слишком большую ставку на секс. Между ними должна была существовать и духовная связь. Установить такую связь было для Митча чертовски трудным делом, поскольку в этой области у него было совсем мало опыта. Он так истосковался по ней, что был рад любому предлогу, чтобы просто заключить ее в объятия.
– Так почему ты его целовала? – Боже, зачем он задал этот вопрос?
Вопрос прозвучал как бы между прочим, но она почувствовала, что от ее ответа зависят их дальнейшие отношения.
– Если бы я не поцеловала Брента, он бы заподозрил, что между тобой и мной что-то есть. – Последовала пауза – очередное свидетельство утаивания сведений. – А еще мне хотелось узнать, почувствую ли я то же самое, что чувствую, когда целуюсь с тобой.
Он сжал зубы, умело скрывая свои подлинные чувства. В этом разговоре победа осталась за ней. Теперь он будет разгадывать истинный смысл ее слов.
– Что же ты узнала?
Она с озорным выражением на лице поправила узел его галстука и чмокнула его в щеку.
– Узнаешь, когда вернешься домой. И, кстати, приготовься рассказать мне всю правду о себе и Бренте Фаренхолте.
21
Ройс пила «Шардоннэ», с которым явился к ужину Митч, и ждала от него объяснений насчет Брента. Неужели ей придется самой заводить об этом разговор? Не исключено. Пока что он довольствовался ни к чему не обязывающей беседой, дожидаясь, когда поспеет ужин. Ройс напряженно принюхивалась; ей очень не хотелось, чтобы ее итальянское блюдо подгорело.
– Брент звонил перед самым твоим приходом домой. – «Домой»? Неужели она прямо так и сказала? Она подчинилась требованию Митча и перенесла в его дом свои вещи. Однако проживание в его доме и приготовление ему ужина требовали иного уровня интимности в отношениях, чем простой секс.
Эта мысль смущала ее. Что бы сказал на это ее отец? Как отнесся бы к этому Уолли, если бы узнал? Она попробовала пойти на сделку с совестью: велика ли разница, живет она в квартире при доме Митча или в самом доме? Раз между ними возникла связь, пути назад уже не было; это ее вполне устраивало. Неделя, на протяжении которой Митч дулся на нее, показалась ей самой длинной и одинокой за всю жизнь. Суд нависал над ней, как нож гильотины; в такой обстановке ей требовалась сила Митча, его поддержка. Митч посерьезнел.
– Ты совершенно уверена, что Брент ничего не знает о нас с тобой?
– Совершенно. Не удивляйся, если он станет звонить в самые неподходящие моменты. Он часто звонит поздно вечером, считая, что я одна.
– Смотри, чтобы он ничего не заподозрил. Если Ингеблатт снова тебя запачкает, пиши пропало.
– Твоей карьере это тоже не пойдет на пользу. – Она знала, как важна Митчу незапятнанная репутация. Во многих отношениях он был белой вороной, в адвокатской практике прибегал к нестандартным ходам, но лез из кожи вон, чтобы сохранить свой имидж в девственной чистоте. Она по-прежнему задавалась вопросом, не метит ли он в большую политику.
– Я не доверяю Бренту. – Митч с размаху опустил рюмку на столик из черного оникса. – И никогда не доверял.
– Думаешь, все это – его рук дело?
– Нет. Зачем? Кроме того, я наблюдал за ним, когда тебя арестовывали. Он не знал, куда деваться от стыда, и не мог поднять глаза на Уорда. – Он пристально посмотрел на Ройс. – Мы договорились, что не прикасаемся к моему прошлому.
– Я спрашиваю тебя не о детстве, а только о коллизиях с Брентом, которые могут оказать влияние на мое положение.
– Ты вправе это знать, – согласился он без особого энтузиазма. – Брент возненавидел меня, когда узнал, что я обгоняю его по успеваемости. Он не упускал ни единой возможности дать мне понять, что я – деревенщина, которой нет хода в круг его друзей. Мне было на это наплевать. Я слишком много пережил, чтобы обращать внимание на отношение ко мне какого-то богатого балбеса. Я хотел одного – получить хорошее образование. Потом я встретил девушку, во многом похожую на меня – тоже бедную, вынужденную работать, чтобы учиться. Я не собирался влюбляться в Марию, потому что момент был самый неудачный: я даже не мог себе позволить угостить ее кока-колой. Но это произошло помимо моей воли.
Значит, у него была любовь. У Ройс сжалось сердце. Она пока остерегалась называть это ревностью, но его слова больно ее ранили. Даже по прошествии стольких лет в его голосе прозвучала нежность, черты приобрели мечтательное выражение. Видимо, Мария много значила в его жизни.
Возможно, она была первой, кто подарил Митчу любовь. Теперь Ройс радовалась, что Уолли копается в прошлом Митча: ей хотелось узнать о нем побольше. Не зная его прошлого, она не могла его толком понять.
– Мы собирались пожениться и поселиться в Салинасе, поблизости от ее родителей. Родители Марии были батраками-чиканос, и она намеревалась работать в Сельской ассоциации калифорнийских юристов, чтобы помогать своим соплеменникам. Я любил ее и полностью ей доверял. Когда они с Брентом оказались в одной группе, я не придал этому значения.
Ройс без дальнейших объяснений догадывалась, чем все кончилось. Мария увлеклась Брентом. Он покорил бедную девушку своим очарованием, богатством, утонченностью. Митч мог предложить ей только свою любовь.
– Я ни о чем не догадывался, пока Мария не сказала мне, что ездила на уик-энд домой, а я узнал, что она была с Брентом. Я потребовал у нее объяснений, и она призналась, что влюблена в Брента.
Ройс попыталась представить себе обиду Митча. Он был одиночкой; даже сейчас у него почти не было близких людей. Мария была его подругой и возлюбленной. После ареста Ройс чувствовала такое одиночество, что ее душили слезы. Жизнь подразумевает соучастие. В изоляции человек чувствует себя, как в смирительной рубашке.
– Дальше стало еще хуже. Мария забеременела. Я знал, что ребенок не от меня – я всегда проявляю максимальную осторожность. Своего ребенка я бы никогда не бросил, иначе его жизнь превратилась бы в ад. Ребенку необходим отец. На мать не всегда можно рассчитывать.
Его убежденный тон и решительное выражение лица произвели на Ройс сильное впечатление. Теперь она не сомневалась, что Митча бросил его собственный отец, а с матерью произошло что-то плохое. Ей еще больше захотелось узнать, что удалось выведать Уолли.
– Брент утверждал, что ребенок не его, а мой.
– Разве нельзя было доказать отцовство с помощью анализа крови?
– Тогда это было слишком дорогим удовольствием. У меня не было на это денег, а Брент, разумеется, не горел желанием добровольно сдать кровь. Нас вызвал декан. У него сидел Уорд Фаренхолт. Он стал перечислять, сколько раз Фаренхолты жертвовали на университет. Он утверждал, что Мария охотится за деньгами и готова на что угодно, лишь бы женить на себе его сыночка.
Ройс было нетрудно представить, как Уорд запугал всех присутствующих и в какое положение попала бедняжка Мария. Действительно ли она была небезразлична Бренту или он притворялся, чтобы досадить Митчу? Раньше Ройс с готовностью поручилась бы за Брента, неспособного, по ее убеждению, на такую подлость. Но разве она ожидала, что он бросит ее именно тогда, когда он был ей так необходим?
Она решила, что Брент – слабак, нуждающийся в любви, желающий угодить папаше, что было попросту невозможно. Но разве у него хватило бы злокозненности, чтобы сознательно угробить Марию?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45