На заботы о семье у Анни уходило все время без остатка. Она даже не представляла, как это другим женщинам удается выкраивать часы для себя.
Однажды Анни приобрела книжечку под названием «Как сэкономить время?», но в течение двух месяцев не могла сэкономить ни часа для того, чтобы прочитать ее, а потом щенок разорвал книжку в клочки.
К несчастью, вышивка гарусом по канве и оформление помещений цветами не интересовала коллег Дюка. Обычно после деловых вечеринок Дюк только вздыхал, и они ехали домой в молчании. Иногда робкая Анни несмело пыталась выразить свое сожаление, но Дюк кричал:
– Господи боже, не надо передо мной извиняться!
Тогда Анни забивалась в самый уголок и отчаянно пыталась как можно сильнее съежиться и не привлекать к себе внимания.
Она не могла не чувствовать своей вины перед мужем. Особенно потому, что ведь он ее, собственно, не выбирал, а скорее нарвался. Однажды Анни стала временным секретарем у Дюка на целое лето. В течение первых нескольких недель она смотрела на него с нескрываемым восторгом. Она старалась предугадать все его желания. Все происходило между ними настолько естественно, что Дюк, задержавшись до поздней ночи, не удивился тому, что как-то незаметно для себя оказался с секретаршей в обнимку на ковре. Ему тогда и в голову не пришло, что у нее это впервые в жизни… Прошло еще несколько недель, и она явилась к нему с еще более невинным видом, чем обычно, и сказала, что у нее проблемы. Ну… Словом, если у вашей девушки возникают проблемы подобного рода в Питтсбурге в 1952 году, вам ничего не остается, как только жениться на ней. Особенно если папаша девушки – ваш босс.
Осторожно, чтобы не разбудить мужа, Анни встала с постели, обошла на цыпочках кровать, накрыв Дюка сползшим одеялом. Она так им гордилась!.. Если бы только Дюк был лет на десять моложе, он без труда отыграл бы у Артура кресло президента компании.
Впрочем, Анни должна была признать за Дюком один недостаток – он не умел проигрывать. А когда он проигрывал, то его ирландский темперамент бурлил, как вулкан. Разумеется, он не был жестоким в обычном понимании этого слова. За всю жизнь с Анни он ни разу не поднял на нее руку… За исключением одного случая, когда она забыла о просьбе Дюка переписать на видео повторный матч «Пиратов». Но и в тот раз он осознал то, что наделал, только на следующий день, когда увидел на плече Анни большой синяк. Что касается сыновей, то они старались избегать встреч с отцом, когда им владело бешеное настроение. Вся семья знала, что существуют некоторые темы разговоров, от коммунистов до «свободы гомосексуалистам», которые могли спровоцировать ярость Дюка, поэтому Анни всегда следила за тем, чтобы они не поднимались.
И Анни, и сыновья могли безошибочно определить настроение отца, возвращавшегося с работы, по тому стуку, с которым он запирал дверь. Это был своего рода барометр для всей семьи. После семейных штормов, на следующий день, она всегда ходила в церковь, потому что это помогало ей преодолеть депрессию и ощущение собственного бессилия. Анни не была способна утихомирить мужа, когда тот пребывал в гневе.
Сыновья никогда не обсуждали горячий темперамент своего отца и принимали его как часть своей жизни. Но они стыдились вспышек его гнева и исчезали, едва заслышав стук входной двери, который порой сотрясал весь дом.
Анни стыдилась этих минут. Она никогда и ни с кем не говорила о характере Дюка, разве что только с его матерью. Та вздыхала и отвечала, что остается только смириться с этим… По крайней мере, Дюк был хорошим кормильцем.
Да, это было истинной правдой, потому что теперь ее муж был вице-президентом службы координации «Нэксуса».
Во сне Дюк резко повернулся и вновь сбросил с себя одеяло. И снова Анни встала с постели и, подобрав одеяло, накрыла им мужа. Случайно она задела туалетный столик мужа, и на ковер упала одна из фотографий в серебряной рамке. Она подобрала ее и взглянула на улыбающуюся рыжеволосую лыжницу в голубом костюме. Этот снимок был сделан Гарри вскоре после того, как он пришел в «Нэксус». За год до того, как Анни вышла замуж за Дюка. На следующей неделе она вновь должна увидеться с Гарри, и это ее очень беспокоило. Гарри был ее проблемой. И с годами, похоже, эта проблема становилась все больше и больше.
Пробираясь на цыпочках вокруг кровати к своему месту, Анни заметила свое отражение в большом – во весь рост – зеркале. Через окна в спальню пробивался тускловатый свет раннего утра. И в этом свете, и в своей белой ночной рубашке она смотрелась очень бледной, но не бесцветной. И не костлявой. Впадинок около ключиц не было видно, так как по ее белым веснушчатым плечам рассыпались золотистые волны волос. Раньше она была рыжей, но со временем волосы – особенно на концах – приобрели оттенок золота. Но вот взошло солнце. Оно осветило комнату, и Анни получила возможность объективно оценить свое отражение в зеркале. Тогда-то она и засомневалась впервые, что у нее получится то, что она задумала.
И снова сердце Анни сжалось от страха. Она приказала себе не распускать нюни. Нет, она все-таки попытается! Хотя бы один день! Она решительно попытается выглядеть сегодня вечером так же ослепительно, как и Сюзи. Сюзи… В ней было столько жизни, она была такая импульсивная… И хотя порой у нее были слишком крикливые наряды, она всегда выглядела неотразимо.
Сегодня Анни им всем покажет! Несколько недель она готовилась к этому вечеру. Сюзи активно помогала ей. Сюзи нашла платье, Сюзи нашла ей визажиста, наконец, утром Анни пойдет к парикмахеру, который обслуживал Сюзи.
В этот вечер, пускай единственный вечер в жизни, Анни заставит Дюка гордиться ею.
В двух милях от Анни другая женщина лежала в своей постели и смотрела на то, как стрелки часов медленно подвигаются к шести утра. В спальню проникал мягкий утренний свет. Думая о предстоящем вечере у Артура, Пэтти, сама того не заметив, изгрызла ноготь своего большого пальца почти до мяса.
Пэтти соскочила с кровати, стараясь не разбудить мужа Чарли, который был вице-президентом юридического отдела и советником по общим вопросам в «Нэксусе». Она натянула синий спортивный костюм и на цыпочках, не желая раньше времени беспокоить сына Стефена, сбежала вниз по лестнице.
Она прикрыла за собой массивную наружную дверь из дуба, запрокинула голову к небу и глубоко вздохнула. Это была единственная часть дня, которая принадлежала лично ей. Она проверила пульс и стала разминаться у двери, чтобы позже, во время бега, не потянуть мышцы.
Продвигаясь трусцой по пустынным улицам, мимо аккуратно подстриженных газонов, она жалела о том, что не купила новое платье для предстоящего вечера. Но, с другой стороны, у них в семье каждое пенни было на счету, а экономия – это почти то же, что и диета: ты не можешь позволить себе ни малейшей слабинки. И все же быть женой будущего президента «Нэксуса» – это все равно что быть женой посла: наряды – не роскошь, а создание имиджа супруга. Завернув за поворот, она спросила себя: уж не обладает ли Сильвана официальной бумагой, в которой сказано, что компания выделяет ей денежное содержание на гардеробы? Иначе чем объяснить, что у нее едва ли не каждую неделю появляется новая вещь от Валентино?
Пэтти увеличила скорость. О черт, ну почему она не купила новое платье? Ведь она должна сделать абсолютно все, что в ее силах, для того, чтобы Чарли получил долгожданное повышение. Ему сейчас сорок пять – самый подходящий возраст.
Конечно, Артуру была ненавистна сама мысль о том, что его кто-то «отпихнет от руля управления» – он сам так шутливо выражался, – но всем было известно, что совет директоров давит на него и требует принять окончательное решение до конца года. Несомненно, поездка в Пауи как раз и будет решающей.
Наверное, придется снова тщательно продумать свой наряд для события, которое состоится на следующей недели. Ничего, небольшие расходы могут впоследствии обернуться дивидендами, потому что кандидатура будущего президента «Нэксуса» будет окончательно выбрана именно в этой поездке.
Пэтти сверилась с часами. Подошло время замедлить темп бега.
Наверное, не стоит сегодня за завтраком пить кофе. Желудок и так что-то шалит. Она не хотела выглядеть нездоровой на вечере. А для того чтобы выглядеть там поистине президентской женой, необходимо тщательно подготовиться. И – господь свидетель! – когда придет ее время, она будет справляться с этой почетной обязанностью несравнимо лучше этой надменной Сильваны. Вся-то заслуга ее была в том, что она выросла в аристократическом палаццо, а уж так высоко задирает нос, что едва снисходит до разговора с простыми смертными.
Пэтти проверила свой пульс. Он был чуть выше, чем обычно. Она продолжала медленный бег.
Да, положим, ее платье будет не такое красивое, какое ей бы хотелось, но зато фигура у нее лучше, чем у Сильваны. И что же она все-таки за штучка?.. Может быть, загадка редкой верности Сильваны своему распутному мужу объяснялась довольно просто: ей было бы стыдно показаться обнаженной перед любовником. Даже когда все гости на ее вечерах купались в бассейнах, Сильвану никто не видел в купальнике. У нее был громадный гардероб, состоящий из бесформенных шелковых одеяний, присылаемых с Гавайских островов. «О боже, – думала Пэтти, закрывая глаза, – если бы у меня только был повар… Вернее, когда у меня будет повар…»
Пэтти пробежала мимо изящных коринфских колонн следующего дома. Было только половина седьмого, но на лужайке уже вовсю гоняли футбольный мяч два оболтуса Анни. Нет, если бы у Пэтти родились такие слоны, она бы даже и не вставляла стекла в окна своего дома. Зачем? Все равно разобьют. Анни уж слишком либерально их воспитывала. Оттого-то они и пошли все как один в своего буйного папашу. Пэтти знала Анни уже восемь лет и отлично видела, что ее мужчины обращаются с ней либо как с девочкой на побегушках, либо как с кухаркой. Но виноваты в таком положении дел были не только Дюк и сыновья, как это ни странно, но и сама Анни. Она была безвольным человеком, тряпкой, поэтому неудивительно, что домашние делали с ней что хотели. Анни каждую минуту готова была извиняться и все за что-то беспокоилась и волновалась. На ее надгробном камне уместно смотрелась бы надпись: «НЕ ЗАБЫЛА ЛИ Я ВЫКЛЮЧИТЬ СВЕТ?» С другой стороны, Пэтти готова была признать, что быть «исключительно домохозяйкой» – так описывала свое житье-бытье сама Анни – это был единственно возможный способ существования в той семье.
Пэтти побежала до того места, которое означало половину преодоленного пути, и, не останавливаясь, повернула к дому. Теперь она бежала в среднем темпе. Навстречу ей попадались другие бегуны, и лишь немногие из них удерживались от того, чтобы не бросить ей вдогонку восхищенный взгляд. Она уже привыкла к этому. У нее была очень стройная и атлетическая фигура, высокий рост, ей была присуща природная грация, которой так не хватает многим людям, занимающимся бегом, ее профиль напоминал профиль грейхаунда, готового броситься вперед, белокурые прямые волосы были подстрижены «под мальчика», а светлые брови образовывали прямую полоску над узким изящным носом. У Пэтти был небольшой, правильной формы рот и точеный подбородок, как на картинах Микеланджело.
Пэтти выросла на маленьком полуострове, выдававшемся в бухту Сан-Франциско. Она начала бегать еще в Стэнфорде. Для того чтобы попасть туда, недостаточно быть богатым человеком. Нужно еще быть одаренным. Пэтти была хорошей студенткой, потому что обладала почти фотографической памятью. Впрочем, она была непоседа, и ей недоставало умения концентрироваться. У Пэтти можно было справляться по всем техническим вопросам, не утруждая себя заглядывать в справочник. Чарли так и поступал. За это он и обожал Пэтти. Ведь она никогда не допускала ошибок.
По какой-то печальной иронии судьбы у такой совершенной женщины, обладавшей железным здоровьем, родился малыш с тяжелейшим недугом – spina bifida. Эта болезнь не имела радикального лечения и требовала от тех, кто ухаживал за больным, нечеловеческого терпения. С мозгом у Стефена, к счастью, все было нормально. Более того, казалось, что у Пэтти растет смышленый мальчуган с живым и пытливым умом. Но была в этом и оборотная сторона медали. Мальчику суждено было рано осознать свое физическое убожество и очень от этого страдать. Из-за врожденного уродства и нарушения функций спинного мозга у мальчика были деформированы конечности, что обрекало его на пожизненную беспомощность и к тому же недержание. Доктор Бэк заверил их, что Стефен благополучно достигнет зрелости, но нормальным человеком он, конечно, никогда не будет.
Чарли в этой ситуации проявил себя лучшим образом. Они еще больше привязались друг к другу в этой маленькой, выкрашенной в веселые светлые тона больничной палате. Чарли сказал Пэтти, что они не должны терзаться, так как не их вина в том, что родился больной малыш.
Прижимая к груди своего ребенка, Пэтти наотрез отказалась сдавать его в дом малютки еще до того, как Чарли начал объяснять ей все преимущества этого шага. Стефен был их сыном. У него было такое очаровательное личико, а большие голубые глаза смотрели на нее с таким доверием!.. Единственный дом, который должен узнать Стефен, это дом его родителей. Они его породили на свет, они его и должны вырастить. А забота о нем… Что ж, по крайней мере, этим они могли хоть как-то загладить ту вину, которую все-таки в глубине души ощущали.
Прошло восемь лет со времени рождения Стефена, и Пэтти ни на шаг не отходила от своего сына, а медицинские счета лились полноводной рекой. Из-за постоянных огромных расходов на Стефена им не удавалось откладывать деньги, которые помогли бы ему же. Ведь Стефен нуждался в круглосуточной опеке до конца своей жизни.
Рождение Стефена сильно подорвало уверенность в себе у Пэтти, и она до сих пор окончательно не оправилась от этого. Она чувствовала, что каким-то образом – она не знала, каким именно, – она допустила в своей жизни что-то настолько ужасное, что все обернулось для нее столь тяжким наказанием. Пэтти чувствовала, что в чем-то виновата, хотя и не знала, в чем. Таким образом она сама себя наказала неизвестно за что.
Слегка задыхаясь, Пэтти завернула за последний поворот и увидела Джуди, их экономку, которая въезжала на своей машине на их подъездную дорогу. Как раз вовремя, так как ночная служанка уже, наверное, ушла. Спустя несколько минут Пэтти уже могла видеть их дом – особнячок в тюдоровском стиле с узкими окнами и непомерно большой парадной дверью. До завтрака Стефена у нее как раз оставалось несколько минут, чтобы принять душ.
На подъездной дорожке она перешла на ходьбу, затем стянула с головы повязку и проверила пульс. Ну вот, зарядилась на весь день. Пэтти терпеть не могла женщин, которые по безволию теряют форму, а потом по этому поводу устраивают истерики. Тридцатилетние дуры. Лично она намеревалась постоянно поддерживать себя в хорошей форме.
Пэтти не понадобится сегодня вечером новое платье для того, чтобы скрыть свою фигуру. Ей нечего было скрывать. Хотя она должна была признать, что у Сюзи фигура нисколько не хуже, чем у нее, притом что Сюзи никогда в жизни не сделала ни одного физического упражнения. Сучка! У Сюзи всегда были новые наряды. Она тратила время и деньги исключительно на свою персону. Вот Пэтти, например, просто не смогла бы целый день провести у парикмахера, маникюрши, массажиста… Но что возьмешь с Сюзи, если она поддержание собственной внешности сделала своей профессией.
Пэтти резко остановилась, когда в голову пришла неприятная мысль. Нет, Чарли никогда не посмотрит на другую женщину. Но, может быть, ей все-таки надо будет за завтраком выпить чашечку кофе. Разумеется, без сахара и сливок…
2
Пятница, 26 октября
– Очень сожалею, мистер Дуглас, но миссис Дуглас на совещании, – прозвучал в телефонной трубке металлический голос секретаря.
– Ну, может быть, вы сможете уточнить: так ли уж я нужен сегодня на вечере?
– Очень сожалею, но я не могу прерывать совещание. А по поводу сегодняшнего вечера… Это же ведь день рождения мистера Грэхема, мистер Дуглас. И я полагаю, что…
Родди вздохнул:
– Ну ладно, ладно. Но тогда, может быть, вы напомните миссис Дуглас о том, что, хотя ей и идти до места всего три квартала, но, если она не хочет опоздать, выходить надо уже через пару минут.
– Миссис Дуглас никогда не опаздывает, мистер Дуглас.
Секретарь был прав. Изабель всегда переводила стрелки своих часов на десять минут вперед. Родди положил трубку и окинул взглядом открывающийся из окон дома прекрасный пейзаж: речка и красно-бурые, заросшие лесом холмы вдали. Он снова взглянул на свои часы. Это были «Ролекс Ойстер» на стальном браслете. Родители подарили их в 1965 году, когда ему исполнилось восемнадцать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46