Ровная, словно отполированная поверхность камня, как оспинами, была испещрена круглыми ямками, в которых когда-то индианки, орудуя каменными пестиками, толкли зерно. «Мир тех индейцев умер, — подумал он. — И наш, пришедший ему на смену мир тоже умер. Так неужели я единственный, кого оставили жить?» Возле дома он забрался в машину и некоторое время, не трогаясь с места, мысленно представлял свой путь, чтобы не пропустить ни одного района, чтобы почти на каждой улице был слышен гудок его машины. Ехал он медленно, каждую минуту сигналил, останавливался и ждал. Ждал и, с любопытством оценивая перемены, наблюдал. Застывшие машины у края тротуаров, почти никакого беспорядка. На первый взгляд обыкновенные улицы обыкновенного, встречающего раннее утро города. Все как обычно, если… Языков пламени он не видел, но поднимающиеся столбы белесого дыма подсказывали, что город горит. И еще трупы. Неожиданно встречающиеся, редкие трупы тех, кто, наверное, сопротивлялся до конца, кого все равно победила смерть. Возле одного он видел суетившихся собак. Свернув на перекрестке, Иш резко затормозил. На перекинутой через перекладину телефонного столба грубой веревке, неестественно вытянув шею, мерно покачивался труп повешенного. На прикрученной к груди табличке с крупными корявыми буквами Иш прочел одно короткое слово — Вор. Не оглядываясь, он ехал вперед, пока не оказался в торговом центре и здесь впервые понял значение слова «погром». Огромная витрина винного магазина бесчисленными осколками устилала асфальт тротуара и мостовой. Выехав из центра, он снова, с уже привычной последовательностью, стал подавать сигналы, и вдруг… не прошло и минуты, как до слуха его донесся слабый, приглушенный расстоянием ответный сигнал. «Этого не может быть, — думал он. — Слишком быстро и слишком просто. Это слуховая галлюцинация». Он снова надавил черный диск клаксона, и невероятно, но теперь ясно услышал четко различимый ответный сигнал. Эхо — не сдавался он, чувствуя, как, отчаянно проваливаясь вниз, колотится сердце. Он снова подал сигнал, сначала длинный, потом короткий, замер и наконец услышал — точно услышал — один длинный. Иш развернул машину и поехал в направлении источника звука, который, по его прикидкам, находился где-то на расстоянии полумили. Проехав три квартала, остановился и снова посигналил. Есть ответ! Теперь он слышал его справа. Лихорадочно выворачивая руль, он повернул, запетлял по незнакомым улицам, уперся в глухую стену, развернулся и поехал назад. Резко засигналил и, теперь уже совсем рядом, услышал ответный призыв. Теперь это было где-то впереди. Иш рванул вперед и, наверное, проехал, потому что следующий гудок услышал позади и справа. Он снова развернулся, выехал на перекресток, за которым, как он знал, начинался небольшой деловой центр. Абсолютно пустая улица с рядами застывших в безмолвии машин. И тогда он подумал, почему так странно, почему так настойчиво подававший ему сигналы не стоит посередине улицы, не машет радостно рукой? Он посигналил и от неожиданности вздрогнул — ответ пришел с расстояния вытянутой руки. Иш распахнул дверцу, выскочил, кинулся к ближайшей машине. За рулем сидел человек. Иш замер, и в ту же секунду сидящий нелепо согнулся и рухнул грудью прямо на руль. Придавленный клаксон задушенно всхлипнул, а тело, покачавшись, снова откинулось на спинку сиденья. В нос ударил густой запах перегара, а потом Иш увидел всклокоченную бороду и красное опухшее лицо доживающего последние часы человеческого существа. Беспомощно оглядываясь, Иш увидел то, что ожидал увидеть — распахнутую настежь дверь винного магазина. В неожиданном приступе злобы он вцепился в безвольно обмякшее тело. Заплывшие глаза немного приоткрылись, из горла вырвалось невнятное мычание, по-видимому должное означать «Где я?». Иш рванул на себя готовую снова сложиться пополам бесформенную груду мяса, усадил прямо. Почувствовав некоторое изменение позы, человек зашарил рукой, вытащил початую бутылку виски. Иш в ярости выхватил ее, размахнулся, с силой швырнул о поребрик и услышал, как звонко застучали по асфальту разлетающиеся осколки стекла. Злоба на себя, на весь этот мир душила его. Какая злая ирония! Из всех, кто мог выжить, из всех, кого он должен был найти, перед ним сидит паршивый, оплеванный алкаш, который ничего не стоил в том мире, и даже в этом не стоит ничего. Но когда снова открылись глаза человека и Иш поймал на себе их бессмысленный взгляд, злоба пропала — на смену ей пришло великое чувство жалости. Как много видели эти глаза. В них застыли боль, страх и ужас, который не передать словами. Каким бы грязным и раздутым ни было это тело, где-то внутри его, сжавшись, трепетала израненная душа, и еще было сознание, на которое обрушилось такое, что не под силу хрупкому человеческому мозгу. Заглушить страх, забыться хотя бы на время — вот что оставалось, дабы не сойти с ума. Теперь они сидели рядом, и от этой близости казалось, что объединяющая их трагедия становится еще сильнее. Воздух тяжело, с хрипам вырывался из легких мужчины. Безумный, переполненный страхом взгляд беспрестанно метался по сторонам. Повинуясь безотчетному чувству, Иш поднял безвольно повисшую руку, нашел пульс, ощущая пальцами слабые, прерывистые толчки крови. Мужчина, наверное, пил, и пил беспробудно, не меньше недели. Сможет ли он протянуть хотя бы еще одну неделю, оставалось большим вопросом. «Вот ты и получил то, что хотел! — хотелось воскликнуть Ишу. — Ты мог найти очаровательную девушку, доброго интеллигентного мужчину, но тебе досталась спившаяся, потерявшая разум развалина — двуногое существо, которое не спасешь, которому не поможешь». Некоторое время он сидел неподвижно, бездумно разглядывая грязное ветровое стекло, а потом выбрался из машины. Любопытства ради зашел в магазин. На прилавке валялась дохлая кошка, а пока он на нее смотрел, кошка ожила, и Иш понял — это кошачья манера укладываться так, чтобы принимали их за дохлых кошек. Кошка изучала его с выражением безразличного презрения, совсем как графиня неловкую горничную. Под прищуренным взглядом кошачьих глаз Иш почувствовал себя неуютно, как непрошеный и ненужный гость, и для уверенности напомнил самому себе, что кошки просто не умеют смотреть иначе. Оглядывая полки, он понял, какое любопытство хотел удовлетворить. Как ожидалось, человек из машины не утруждал себя выбором хорошего виски. Для его целей годилась самая низкопробная, сжигающая внутренности отрава. Уже на улице он увидел, что его благоприобретенный друг стал обладателем новой, неизвестно откуда взявшейся бутылки и теперь судорожно присасывался к ее горлу. Пожалуй, ему больше нечего тут делать, но все же Иш решился на последнюю попытку. Он облокотился локтями на опущенное стекло и подался вперед. Последняя выпивка пошла человеку на пользу. Взгляд его приобрел немного осмысленное, слегка недоумевающее выражение. Откинув голову, он смотрел на Иша, силился что-то понять и от этого беспомощно и нелепо улыбался.— При — вет, — выдохнул он, тяжело ворочая языком.— Как ты? — спросил Иш.— Ах — барл — ел — лоу! — раздалось в ответ. Пока Иш пытался понять, что должны означать эти звуки, на испитом лице снова появилась жалкая гримаса — улыбка, и вновь зазвучали загадочные звуки:— М — не з — ат Барл — ло — у! На этот раз Иш понял.— Тебя зовут Барелло? — спросил он. — Нет, Барлоу? При звуках второго имени человек закивал, радостно осклабился в дурной гримасе и, прежде чем Иш смог что-то сделать, снова прижался губами к горлышку. Иш готов был заплакать, и не было более ни капли злобы в его душе. Зачем ему имя? Кому теперь интересно имя этого человека? Звучит жалко, но даже в состоянии полной невменяемости мистер Барлоу пытался сделать то, что, непонятно зачем, во всем цивилизованном мире считалось первым проявлением доброй воли. А потом очень мягко и аккуратно тело мистера Барлоу снова откинулось на спинку сиденья, глаза закатились, откупоренная бутылка выпала из ослабевших пальцев, и желтая, пахучая жидкость полилась на дно машины. Иш не знал, что делать. Должен ли он остаться рядом с мистером Барлоу, помочь, отрезвить, привести хотя бы в подобие нормального человеческого состояния и вместе делить уготованную им обоим судьбу? Но то, что он знал об алкоголиках, лишало его веры даже в слабый успех и перспективность усилий. И оставаясь здесь, он может разойтись, не встретить другого, более похожего на человека.— Не уходи никуда, — попросил он обмякшее тело. Попросил на всякий случай, если тело это не потеряло способность слышать. — Обещаю вернуться. Он обещал вернуться, наверное, потому, что чувствовал за собой нечто вроде маленького долга, который сейчас этим обещанием вернул. Еще он знал — надежды нет. Глаза мистера Барлоу говорили, что тот слишком многое видел, а пульс, что зашел слишком далеко. Иш тронул машину, но, отъезжая, все же окинул взглядом улицу, запоминая.Что касается кошек, то эти милые домашние существа более пяти тысяч лет, хотя и не без оговорок, мирились с господствующим положением человеческой расы. Те несчастные, которым повезло остаться запертыми в домах, весьма скоро умерли от жажды. Те, что оставались на воле, к борьбе за существование и хлеб насущный приспособились гораздо лучше, чем собаки. Охота на мышей из забавы вскоре превратилась в серьезный профессиональный труд. И еще были птицы, к которым, в надежде удовлетворить приступы голода, кошки научились подкрадываться по всем правилам искусства. Они сидели в засадах у кротовых туннелей на заросших высокой травой городских лужайках, у нор сусликов на пустырях. Мародерствовали на улицах в поисках мусорных бачков, еще не обворованных крысами. Осмелев, выходили за город, где разоряли гнезда перепелов и душили только что родившихся маленьких крольчат. Вот где они встречались с настоящими дикими кошками, и тогда наступала быстрая и неожиданная развязка — более сильные обитатели лесов разрывали городских кошек на части.В звуке этого автомобильного гудка чувствовалась настоящая жизнь. «Туу — ту — ту — туу-у — звучал он. — Ту-у — та — ту — ту-у — у…» У пьяного так бы не получилось. Когда Иш подъехал к источнику этого замечательного звука, то увидел стоящих рядом мужчину и женщину. Они смеялись и призывно махали руками. Иш остановил машину и вышел. Не сходя с места, они ждали его — здоровенный лоб в аляповато-пестрой спортивной куртке и довольно молодая, можно было сказать привлекательная, если бы не начинающее расплываться тело и ощущение какой-то неряшливости, женщина. В глаза бросились кроваво-красное от губной помады пятно рта и унизанные кольцами толстые пальцы. Иш быстро шагнул вперед и внезапно остановился. «Там, где двое, третий лишний». А лицо мужчины уже не улыбалось, и еще Иш увидел, как рука его медленно поползла вниз и застыла в оттопыривающемся кармане куртки.— Как поживаете? — спросил Иш, замирая.— О, мы поживаем очень хорошо, — ответил мужчина. Женщина лишь раздвинула в улыбке красные губы, но это была не простая улыбка. Иш ясно видел, что она звала его, и почувствовал опасность. — Да, — продолжал мужчина, — у нас все просто отлично. Много еды, много выпивки и есть кого… — Он подтвердил свою мысль красноречивым жестом, глянул на женщину и ухмыльнулся. А та молчала, лишь улыбаясь — раз, другой, — а Иш видел, что его зовут, и чувствовал опасность. Зачем-то он стал думать, кем могла быть эта женщина в прежней жизни. Сейчас она походила на обыкновенную шлюху — невысокого полета шлюху, у которой внезапно и неожиданно пошли дела. Бриллиантовых колец на ее пальцах хватило бы на хороший ювелирный магазин.— Кого-нибудь из живых поблизости еще знаете? А те переглянулись. Женщина снова улыбнулась, кажется, она умела только улыбаться.— Нет, — наконец сказал мужчина. — Думаю, никого здесь больше нет. — Он немного помедлил и снова взглянул на женщину. — Во всяком случае, сейчас нет. Иш бросил короткий, настороженный взгляд на его руку, все еще продолжавшую лежать в кармане куртки. И еще увидел, как призывно колыхнулись бедра женщины, как повела она слегка прищуренным взглядом, словно говорила: «Победишь — и я буду твоя». В глазах этой пары Иш не увидел того, что недавно испугало в застывших глазах алкаша. Нет, эти вряд ли имели нежное, чувствительное сердце, но ведь и они прошли через такие муки, которые не вынести ни одному мужчине, ни одной женщине, но муки эти и страдания человеческие сделали их только еще более жестокими. И в ту же секунду, с предельной ясностью понял Иш, что сейчас он так близок к смерти, как никогда ранее.— Куда путь держишь? — спросил мужчина, и предельно ясен был смысл этой небрежно брошенной фразы.— Да так, езжу кругом, — ответил Иш, а женщина улыбнулась. И тогда Иш повернулся, пошел к машине и уже наверняка знал, что сейчас услышит звук выстрела в свою спину. Но все-таки дошел, сел за руль и уехал… В этот раз Иш не слышал призывных, звуков автомобильных гудков, но когда свернул на перекрестке, увидел ее, застывшую посередине улицы длинноногую девушку-подростка, с коротко подстриженным ежиком светлых волос. Она застыла на этой грязной улице, как пугливая, грациозная лань застывает на открытой поляне темного леса. Быстрым движением привыкшего к опасности преследуемого животного она подалась вперед и, щурясь от слепящего солнца, пыталась разглядеть, что прячется за ветровым стеклом. А потом повернулась и побежала — побежала легко и быстро, и снова Иш подумал о грациозной лани. А лань нырнула в проем дощатого забора и исчезла. Он подошел к забору, отодвинул доски и звал ее — звал долго и настойчиво. Ответа не было. А он так надеялся, что услышит из какого-нибудь окна звуки с трудом сдерживаемого смеха или из-за угла дома, словно невзначай, мелькнет край юбочки, и если он увидит такой знак, то все поймет, и тогда у него хватит смелости продолжить преследование. Но кажется, его олененок не собирался заигрывать. Наверное, у девочки уже был свой маленький опыт и она знала — безопасность молоденькой девушки заключена в таланте исчезать быстро и насовсем. Иш побродил кругами еще несколько минут, а когда понял, что уже ничего не случится, уехал… И снова были ответные гудки, правда на этот раз затихшие раньше, чем Иш смог добраться до их источника. Он безнадежно петлял по соседним улицам, как вдруг в дверях бакалейной лавки увидел древнего старика, с трудом выталкивающего на улицу детскую коляску, доверху заваленную разноцветными коробками и консервными банками. А когда Иш вышел из машины и подошел ближе, он понял, что старик вовсе не такой и древний. Если сбрить эту неряшливую седую бороду, вполне потянет на нормальные шестьдесят лет — никак не больше. Но не только борода, а весь старик был какой-то грязный, неухоженный и, судя по одежде, спал ее не снимая. Из всех, кого встретил сегодня Иш, старик оказался самым приветливым и общительным. Наверное, потому, что жил один и не искал ни с кем встречи. И может быть, поэтому привел он Иша в свой дом, куда свозил и сносил самые разнообразные вещи — одни полезные, другие — совсем никому не нужные. Мания накопительства в чистом виде овладела стариком, захватила его в свои цепкие объятия, и теперь, свободный от каких-либо ограничений и условностей, он катился к типичному образу скряги-отшельника. А в прошлой жизни старик был женат. И еще был старшим продавцом в скобяной лавке. Возможно, он всегда был несчастен, одинок и, испытывая сложности в общении с другими людьми, замкнут. Сейчас, скорее всего, он был счастливее, чем в прежней жизни, теперь никто не мешал ему, не вмешивался в его жизнь, и он мог свободно предаваться своей страсти, воздвигая вокруг горы материальных богатств. У него были консервы — в аккуратно запечатанных коробках и просто наваленные в бесформенные кучи. А еще дюжина коробок с апельсинами — гораздо больше, чем он сможет съесть, пока все эти апельсины не сгниют. У него была фасоль в прозрачных пакетах; один пакет развалился, и фасолины катались по полу и хрустели под ногами. А кроме еды у него были коробки — коробки с электролампами, коробки с радиодеталями, виолончель (он не умел играть на виолончели), высокая стопка журналов одного тиража, дюжина будильников и великое множество всякой прочей всячины, которую он собирал без видимой Практической цели, а ради ощущения покоя и безопасности, которое приходило к нему всякий раз, когда новая вещь занимала законное место в коллекции его личной собственности. Старик улыбался, был любезен, оживлен, но Иш чувствовал — перед ним сидит уже мертвец. Потрясение, которое испытал этот человек с неустойчивой психикой, кажется, привело его к черте, переступив которую сходят с ума. Теперь он будет собирать вокруг себя вещи, жить только ради вещей и опускаться все ниже и ниже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50