Иш мог представить, как это все происходило: сначала игра, но шли годы, и постепенно все стало восприниматься действительно всерьез. А что касается Джои — вот еще один пример его места «над толпой». Возможно, что и Джои не рассматривает этот молоток как самый обычный, ничем не примечательный инструмент, каких много. Возможно, что он тоже находится во власти суеверий, но суеверия эти более высшего порядка, чем просто страх. Понимая, что у него очень много общего с отцом, а умение читать — тому подтверждение, Джои, как наследник Великого Жреца, Благословенное Дитя, имеет право дотронуться до святой реликвии, способной поразить своей злой силой любого другого, не входящего в круг избранных. Возможно — и это похоже на Джои, — он сам помогал создать эту пирамиду суеверий, чтобы на ней выстроить фундамент своей значительности. Нет, совсем не трудно будет победить эти суеверия — именно такой мыслью закончил Иш свои размышления. Но к вечеру его опять начали одолевать сомнения. Причиной стали играющие на дорожке перед домом маленькие дети. Игра заключалась в том, что, перепрыгивая с одной каменной плитки на другую, они звонкими голосами выкрикивали старый детский стишок:Кто на трещину ногой — Голова с плеч долой!В Старые Времена Иш часто слышал эту рифмованную детскую ерунду. Тогда она не значила для него ничего — просто маленькая детская ерунда. Вырастая, дети очень скоро понимают, что такие и подобные вещи есть просто глупости, которых могут бояться разве совсем маленькие. Но сейчас кто их научит и объяснит, что такое детские суеверия? Ведь они живут в обществе, которое не имеет традиций и, более того, не имеет тенденции накапливать традиции, используя книги как их неисчерпаемый источник. Он сидел в кресле и слушал, как, играя, дети на все голоса распевали свой страшный стишок. И пока, причудливо переливаясь в лучах солнца, поднимался к потолку дым его сигареты, Иш одно за другим вспоминал раздражающие проявления суеверий. Эзра носит в кармане серебряный пенни, и дети, без сомнения, смотрят на этот пенни с таким же суеверным испугом, как и на молоток. Молли стучит по дереву, и Иш с раздражением вспоминает, как видел детей, повторяющих этот глупый стук по дереву. Смогут ли они, когда вырастут, понять что это просто ничего не значащие маленькие привычки, позволяющие взрослым чувствовать себя спокойнее, и не больше? С неохотой, но все же Иш стал склоняться к мысли, что детские суеверия есть серьезная, заслуживающая внимания проблема. В Старые Времена предрассудки и суеверия одной семьи или небольшой группы семей могли оказывать на детей очень большое влияние, но с возрастом, когда круг общения расширяется, эти семейные традиции постепенно теряют свое значение и приходят в равновесие с общепринятыми верованиями и традициями общества. Кроме всего прочего, существовало огромное, правильнее будет сказать, ошеломляющее пс своей многочисленности разноцветье культур и традиций — традиции христианства, западных и восточноевропейских цивилизаций, англо-американская культура. Можно по-разному подходить к оценке этого явления, но никто не станет отрицать, что влияние культур и традиций во благо или во вред человеку было настолько огромным, что поглощало любую личность без остатка и никто был не вправе считать себя свободным от этого влияния. Но их маленькая община утратила большую часть традиций. Кое-что потеряно по вполне объективным причинам, так как семеро переживших катастрофу (Иви, конечно, не в счет), вполне естественно, не могли сохранить и передать все характерные для воспитавшего их общества традиции. Много утрачено из-за того, что в общине произошел разрыв в преемственности поколений и не было старших детей, способных передать традиции детского мира своим маленьким братишкам и сестренкам, — ведь первых родившихся после катастрофы детей учили играть их папы и мамы. Вот почему их дети — это мягкий, податливый воск, из которого можно лепить все, что угодно. За этим скрывались огромные возможности, ответственность и опасность. Большая опасность — от одной этой мысли он зябко поежился, — если их маленькое сообщество попадет под влияние злой силы демагога. Но при этом — Иш криво усмехнулся — в их податливой и мягкой, как воск, компании все дети, за одним исключением, сколько он ни старался, не обладали истинным стремлением к знаниям и книге. Это могло означать, что более могущественная сила — вся окружающая среда — противодействует его благим начинаниям. Но что если снова вернуться к проблеме суеверий… Возможно, их появлением община обязана отсутствию в их среде — так уж получилось — истинно верующих. Вероятнее всего поэтому в головах детей образовался некий духовный вакуум, который был моментально заполнен верой в сверхъестественное. Не в этом ли кроется подсознательное стремление объяснить таинственные законы жизни… А ведь много лет назад они проводили совместные церковные службы, а потом прекратили, посчитав лишенными элементарного здравого смысла. Выходит, что отказ от религии стал серьезной ошибкой, допущенной общиной. Вот когда Иш по-настоящему понял, что лишил себя возможности стать создателем религии целого народа. Дети принимают на веру все, что бы он ни сказал. Проявив настойчивость, повторяя одно и то же бесконечное число раз, он, безусловно, может сделать так, что они поверят в абсолютную истинность любых религиозных догм. Он может убедить их, что Господь Бог сотворил мир за шесть дней и нашел его прекрасным. Они поверят. Он может рассказать им индейскую легенду о том, что мир создан стараниями Мудрого Койота. Они поверят. А что он может рассказать им, сохранив собственные убеждения? Полдюжины космогонических теорий создания мира, которые еще помнит со студенческой скамьи? Возможно, они поверят и этому, хотя премудрости космогонии по силе воздействия будут явно проигрывать истории и Бога, и Мудрого Койота. Что бы он ни сказал, что бы ни выбрал, всему можно придать форму и содержание вполне сносной веры. И снова, как много лет назад, Иш испытал отвращение к самой идее, ибо дорожил чистотой собственного скептицизма. «Лучше ничего не знать о Боге, — вспомнил он свое давнее увлечение Библией, — чем думать недостойное Его». Иш прикурил еще одну сигарету и снова откинулся на спинку кресла… Эта проблема духовного вакуума! Она беспокоила его. Если не заполнить пустоту чем-то положительным, его потомки в третьем или четвертом поколении станут предаваться обрядам первобытного колдовства, трепетать перед злыми духами и проводить эксперименты ритуального каннибализма. Они начнут исповедовать ву-ду, шаманизм, табу… Последнее заставило его испытать острый приступ вины. Дело в том, что в Племени уже существовали верования, по силе своей приближающиеся к силе воздействия табу, и безусловно, без всякого злого умысла но именно он заложил первые основы их существования. Иви, например. Он, и Эм, и Эзра решили это давно. Они не хотели, чтобы полоумные дети от Иви стали обузой для всей общины, и поэтому предпринимали все возможное, чтобы по крайней мере для мальчиков сделать ее неприкасаемой. Светловолосая Иви с огромными голубыми глазами была, наверное, самой красивой среди них. Но Иш был уверен, что никто из мальчиков не рассматривает Иви как предмет сексуального влечения. Вряд ли мальчики думали или боялись, что с ними произойдет нечто плохое, просто изначально была исключена возможность возникновения даже иллюзорной мысли о каких-то связях с Иви. Запрет стал сильнее закона. Только такой запрет мог быть отнесен к разряду табу. И еще одна проблема, созвучная с первой, — проблема супружеской верности. Изначально страшась раскола их маленького сообщества из-за ревности, старшие не столько учили супружеской верности, сколько на собственном примере показывали, что иного просто не может быть. Молодых женили так рано, как это было возможно. Двоеженство Эзры воспринималось как реалия, не требующая объяснений. И хотя Иш не был склонен рассматривать сохранение супружеской верности как явление, полностью соответствующее определению запрета, но все же если рассматривать заключенные браки с точки зрения их предопределенности судьбой, а не желанием молодых, то это понятие по смыслу оказывалось весьма близким к табу. Первое нарушение запрета — а оно обязательно будет — безусловно приведет к потрясению с Непредсказуемыми последствиями. Третьим возможным примером табу — хотя и меньшего масштаба — явилось превращение Университетской библиотеки в неприкосновенную святыню. Это случилось, когда старшие мальчики были еще малышами. Однажды Иш водил их в дальний поход, в результате чего они оказались на территории Университетского городка. И пока он сам безмятежно дремал в тени деревьев, двоим удалось отодрать доску, которой после первого посещения библиотеки Иш прилежно забил окно, залезть внутрь, добраться до книг, а потом увлеченно расшвырять их по полу. В страхе от предчувствий, что с его сокровищницей может происходить нечто ужасное и непоправимое, он последовал за ними. После Ишу всегда было стыдно вспоминать случившееся, но в тот момент ярость возобладала над здравым смыслом и он избил малышей. Возможно, что неподдающаяся пониманию, беспричинная, смешанная со страхом ярость взрослого запомнилась детям гораздо сильнее, чем само наказание. И без сомнения, в рассказах младшим они в красках описали испытанное потрясение. Библиотека сохранила свою неприкосновенность, и Иш мог теперь только радоваться. Но как он начал понимать, произошедшее тоже можно было отнести к разряду табу. Существовал еще и четвертый пример — пример, с которого начались его сегодняшние размышления. Иш выбрался из кресла и подошел к камину. Молоток стоял на прежнем месте, на каминной полке, куда Иш сам поставил его после окончания занятий. Он не стал просить об этом детей — даже Джои. Он предпочел не затрагивать проблему молотка вторично. И теперь молоток стоял на своей четырехфунтовой головке из тускло поблескивающей, тронутой веснушками ржавчины стали. Как долго этот молоток и человек находятся рядом. Он нашел его в горах незадолго до укуса змеи, и потому молоток можно было назвать самым старым его другом. Молоток был с ним еще раньше, чем Эм и Эзра. Словно увидев впервые, Иш внимательно, ощущая непонятную внутреннюю неловкость, разглядывал молоток. Ручка совсем плохая. Дожди и сырость, после того как, кем-то потерянный, лежал молоток под открытым небом, не пощадили ее. А еще раньше, наверное случайно, ею попали по камню, и от удара осталась на ручке трещина. Какое это дерево? Он не знал. Скорее всего, вяз или орешник-гикори. Самое простое — это избавиться от молотка. Он может швырнуть его в Залив. Нет, решил он, когда прошло первое импульсивное чувство. Так он будет пытаться лечить вторичные симптомы болезни, а не причину, их порождающую. С уничтожением молотка детская вера в сверхъестественное не только сохранится, но может принять еще более зловещую и уродливую форму. Он стал думать о показательном уничтожении молотка, представив факт уничтожения как некое символическое доказательство того, что молоток не имеет и не может обладать сверхъестественной силой. Это хорошая идея, но оказывается, у него самого нет силы, способной помочь в уничтожении. Ручку он сожжет без всяких проблем, но что делать со сталью? В его распоряжении не было средств, способных легко и необратимо уничтожать железо. Даже если он достанет кислоту и будет пытаться растворить в ней сталь — все это отнимет столько сил и времени, что дети вполне резонно начнут верить — в молотке действительно заключена некая скрытая, могущественная сила. И тогда он по-новому взглянул на молоток — как на нечто, выходит, действительно обладающее скрытым могуществом и живущее своей собственной жизнью. Да, молоток обладал всеми качествами, присущими истинному символу, — постоянством, реальностью, силой. Очевидной была и фаллическая форма. И чем больше он смотрел на молоток, тем страннее мысли возникали в его голове. Почему он не дал имя молотку, хотя часто мужчины давали имя оружию, которое являлось символом могущества, — «Маделон», «Красный Бесс», «Килдаэрин», «Эскалибур»… А еще раньше молот являлся символом принадлежности к божественному. Тор носил с собой молот, наверное, и другие боги не обходились без него. Среди королей был такой древний король франков, знаменитый победой над сарацинами у Пуатье… кажется, Чарльз Мартелл — Чарльз Бьющий Молотом! Иш Бьющий Молотом! Вот почему, взвесив все за и против, на следующее утро, когда дети вновь собрались в гостиной, Иш не рискнул возвращаться к теме суеверий. Будет лучше, уговаривал он себя, просто выждать. День, два или неделя — ничего не изменят, а ему нужно время все хорошо обдумать, тем более что сейчас все его мысли были заняты Джои. В результате внимательных наблюдений последних недель Иш с явной неохотой, но все же должен был признать в Джои задатки испорченного ребенка. Летом Джои исполнилось десять. Раннее развитие не прошло даром, и мальчик стал серьезно задирать нос. По возрасту он стоял между двенадцатилетними Уолтом и Вестоном и восьмилетним Крисом. Развитый не по годам умственно, он, естественно, ничего не мог иметь общего с Крисом и инстинктивно тянулся к компании старших — Уолта и Вестона. Это, как понимал Иш, было для Джои очень тяжело, так как приходилось решать непосильную задачу сравниться в физической силе со старшими, поскольку они, по естественным законам возраста, гораздо сильнее Джои. Более того, он перестал замечать сестру. Может быть, потому, что находился в том возрасте, когда мальчики не интересуются девочками, а может, оттого, что Джози просто не могла похвастаться столь блестящими способностями, как он сам. Наверное, потому все, что делал или пытался делать Джои, несло некую ауру напряженности от желания всегда и во всем быть первым. Снова и снова Иш возвращался к, казалось бы, незначительному эпизоду, когда дети побоялись дотронуться до молотка, но молча признали в Джои полное право сделать то, что сами сделать не осмеливались. Очевидно, верили, что Джои унаследовал некую дающую право на поступок силу. Иш мысленно возвратился к тем далеким временам, когда запоем читал книги по истории человечества, и вспомнил о широко распространенной вере, что отдельные личности могут обладать неким сверхъестественным могуществом. Мана — кажется, так называют это антропологи. Возможно, дети верили, что Джои обладал маной; возможно, и сам Джои в это верил. Несмотря на некоторую ограниченность, физическую слабость и все более заметные дурные свойства характера Джои, мысли Иша были обращены именно на него и волновал его больше этот — с задатками испорченного — мальчик, чем кто-либо из остальных детей. В Джои жила надежда на будущее. Только благодаря силе разума — и в это Иш верил твердо — человечество снова достигнет высот цивилизации и только постоянно оттачивая этот разум сможет возродиться и достигнуть прежних высот. А в Джои жил свет разума. Вполне вероятно, что он обладал и той — другой — силой. Мана может быть заблуждением недалеких, примитивных умов, но даже цивилизованные, современные люди признавали существование странной силы, дающей безусловное право на лидерство Кто смог объективно доказать, почему одна личность имеет такое право, в то время как другая, обладающая несравненно лучшими профессиональными качествами, такого права не имеет? Насколько понимает это сам Джои? Сколько раз Иш задавал себе этот вопрос и ни разу не мог найти достойного ответа, но именно этим летом начал все больше и больше убеждаться, что именно в Джои заключена их надежда на будущее. Прочь мистицизм! Все мысли о мане — ерунда! Только Джои способен пронести свет через эти темные времена. Только он способен накопить, а значит, передать потомкам великое наследие человеческих знаний. Но не только способность впитывать знания отличала Джои от других. Ему было всего десять, но он уже начинал экспериментировать, открывать свои собственные пути в познании. Ведь это он сам научился читать. Но если судить по справедливости, то пока все открытия Джои не поднимались выше детского уровня. Был у них памятный случай с головоломками. Как уже случилось с резьбой по дереву, совершенно неожиданно началась в детском коллективе эпидемия повального увлечения головоломками, и в поисках их дети облазили и обшарили все близлежащие магазины. Иш часто наблюдал за ними во время игры и заметил, что у Джои получается не все так складно, как у остальных ребят. Возможно, у мальчика отсутствовали какие-то элементы пространственного воображения. Порой Джои пытался соединить совершенно и очевидно не соединяемое, и другие тогда бурно возмущались и дразнили его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50