- Я и не ерничаю... Ты давно знала о существовании Евгении, если не ошибаюсь, Игоревны, а я поэтому дрянь?!
- Ты - дрянь, потому что спишь с ней, потому что растоптал мою жизнь, потому что сидишь сейчас с невозмутимой физиономией, потому что...
К этому моменту моя отвисшая челюсть, наконец, вернулась на прежнее место, однако, голоса я пока решила не подавать.
- Давай с самого начала: чего я там растоптал, что с моей физиономией, и с кем я сплю... Только, может быть, все-таки наедине побеседуем?
- Нет, при ней! Только при ней. Выясним все сейчас и здесь... Ты знаешь, что она подобрала твою запонку, вырезала буквы из газеты...
Анатолий Львович почти виновато вставил:
- Извини, Лиз, перебью. Но я даже не знал, что, оказывается, сплю с уважаемой Евгенией Игоревной!
Мне отчего-то стало ужасно смешно, и я едва сдержала нервное хихиканье, заставив себя вспомнить о том, что передо мной - убийцы.
- ... Она вырезала буквы из газеты, составила из них письмо и прислала на наш адрес. Она надеялась, что прочитаешь ты, что ты, естественно, на неё не подумаешь, что ты побоишься огласки своей связи с ней же. А это обязательно всплыло бы, если б начали проверять твое алиби... А, впрочем, даже в случае, если письмо попадет ко мне, она выигрывала. Потому что получилось именно так, как эта дрянь и рассчитывала. Я тоже не хотела, чтобы об этом узнали все. Я не хотела, чтобы надо мной смеялись, чтобы на меня показывали пальцами, чтобы меня жалели...
- Так. Теперь про запонку.
- А что про запонку? - она ещё больше покраснела и бросила с каким-то даже вызовом. - Да, это та самая запонка! Ты прекрасно понял, о чем речь. Та твоя запонка со сломанной застежкой. Она выпала из моего кармана в тот момент, когда вы с этой девушкой, наверное, во всю потешались надо мной.
Вот это было ново! И, главное, очень просто. Действительно, у мужа ломается запонка, жена кладет её в карман своего костюма, потому что все мужики - растяпы, к тому же, норовят напиться на праздниках - мудрая "половина", естественно, опасается, что супруг дорогую вещицу потеряет. Но, как это ни смешно, теряет её сама и невольно подкидывает потенциальному шантажисту прекрасную возможность обогатиться... Вот только что это за разговорчики про огласку, боязнь того, что будут показывать пальцами, нежелание выглядеть смешной? Насколько мне казалось, речь шла об убийстве Галины Александровны?..
- Понятно. Хотя и не очень, - Анатолий Львович с олимпийским спокойствием взял со стола игрушку, нажал на кнопку, и противные курицы вместе с их яйцами снова мерзко запищали. - Теперь объясни мне, пожалуйста, ещё один момент: когда и по какому поводу мы с Евгенией Игоревной над тобой потешались?.. Черт, в первом же десятке разбилось!.. И почему в связи с этим должны были начать проверять мое алиби?
Лицо Елизаветы Васильевны сделалось растерянным. Правда, всего лишь на секунду. Словно она под взглядами тысяч зрителей вошла в реку и вдруг почувствовала, что здесь гораздо глубже, чем она ожидала.
- Потому что ты развлекался с ней в ночь убийства.
Он потер правой рукой подбородок, продолжая левой отрывисто жать на кнопки (судя по писку игрушки яйца теперь разбивались одно за другим), задумчиво оттопырил нижнюю губу и как-то очень просто сообщил:
- Но я не только никогда не развлекался с уважаемой Евгенией Игоревной, но и не был в профилактории в ночь убийства. Мне казалось, ты знаешь...
- Не лги мне! - взвизгнула она. И в этот момент распахнулась дверь, и на пороге нарисовался взволнованный Митрошкин. А за ним... За ним стоял "техасский рейнджер", и мне немедленно захотелось спрятаться в какой-нибудь шкаф вместе со своими клетчатыми клоунскими лосинами, версиями и подозрениями. Тем более, что я уже сильно подозревала, что что-то во всем этом не так.
- Женька! - с несвойственной ему эмоциональностью возопил Леха. Женька, с тобой все в порядке?
"Рейнджер", поводя могучими плечами, вошел в комнату и тоже уставился на меня своими светлыми выпуклыми глазами. Во взгляде его, кстати, ясно читалось глубочайшее презрение, и никакое априори доброе отношение к школьному другу и всем одушевленным предметам, с ним связанным, не могло его перебороть.
- Женька, что здесь происходит?
- Все нормально, Леш, - я вцепилась в его руку. - Елизавета Васильевна просто захотела со мной поговорить.
- Но мне казалось...
Все бы, наверное, завершилось относительно мирно, если бы мадам Шайдюк не крикнула на весь второй этаж:
- Ты, шлюха, не устраивай здесь концертов! И мальчиков своих убери. Мы ещё не договорили.
- Что-о-а?! - подался вперед Митрошкин.
- Что-о-а?! - вопросил "рейнджер" Селиверстов куда как более угрожающе и с силой саданул кулаком по шкафу. - Кто это тут языком поганым метет?!
Наверное, следующим должен был сказать "что-о-а" Шайдюк. И он уже начал с грацией Кинг-Конга подниматься со стула, но тут я затараторила, упираясь руками в стол и, глядя прямо в лицо Елизавете Васильевне (обида за "шлюху" и за "глупую девицу" кипела во мне горячим ключом):
- Это, между, прочим, не "мальчики", а та самая милиция, которую я вам обещала. И им вы расскажете и про запонку, и про письмо, и про то, что делали ночью с шестого на седьмое в коридоре профилактория. А так же про то, за что убили Галину Александровну Баранову... И ещё про липовое алиби вашего мужа.
- Женя, Женя, - Митрошкин как-то несмело тронул меня за рукав, подожди! Алиби не липовое. Милиция его, оказывается, уже проверяла. Есть свидетели. Он, действительно, все это время был в реанимационной палате и никуда не выходил.
- Плевать! - я в запале обернулась. - Зато она была в профилактории. И у неё была причина убить эту женщину... Олег, скажите, Леша уже сообщил вам про то, что Галина Александровна шантажировала её и грозилась рассказать девочке о том, что она приемная?
- А это-то тут при чем? И... при чем здесь Галина Александровна? как-то жалко пролепетала мадам Шайдюк. Но "рейнджер" уже взялся за дело:
- Да, я, в общем, в курсе, и очень хочу задать вам, Елизавета Васильевна, несколько интересных вопросов. Во-первых, почему вы решили имитировать почерк серийного убийцы? Во-вторых, почему вовремя не обратились в милицию с заявлением о шантаже? В-третьих, на какую же такую гигантскую сумму раскрутила вас гражданка Баранова, что вы решили её убить?
В этот момент я опустила глаза к столу и увидела нечто настолько интересное, что чуть не прозевала ещё более интересный ответ.
- Я никого не убивала! - заплакала Елизавета Васильевна (на самом деле, заплакала, хотя мне казалось, что её глаза, в принципе, не могут источать слезы!). - Я не понимаю, что здесь происходит?.. Откуда вы?.. Впрочем, не важно... Но вы ошибаетесь! Чудовищно ошибаетесь. Эту женщину звали... То есть, до сих пор зовут - я ничего ей не сделала! Ее зовут совсем не Галина Александровна. Клавдия Максимовна Галата! Она до сих пор работает в том же самом родильном доме. Вы можете проверить!
Сказать, что мне захотелось провалиться сквозь землю - значило ничего не сказать. Селиверстов как-то невнятно зарычал, крутанул мощной шеей и облокотился о хрупкую подзеркальную полочку. Митрошкин зашипел, как шарик, из которого медленно выпускают воздух. Даже невозмутимый Анатолий Львович, наконец, встревожился и вполне логично спросил:
- Кто-нибудь, в конце концов, внятно объяснит, что все это значит?
- Я не знаю! - продолжала всхлипывать Елизавета Васильевна. - Я не хотела тебе говорить... Она нашла меня. Еще осенью... Тебе же никогда до меня не было дела. У тебя были свои девки... А она нашла меня и пообещала, что все расскажет Анечке, если я не заплачу. Я заплатила... Потом ещё раз... Она все требовала и требовала...
- Это та самая детская сестра, что ли? - светлые кустистые брови Шайдюка поползли на лоб.
- Да... И тогда я... Я поняла, что дальше так продолжаться не может. Я хотела, чтобы она умерла, но никогда бы ничего ей не сделала. Я поехала в Москву, дала взятку, пролезла в архив и нашла по историям родов всех женщин, у которых были осложнения или проблемы с детьми... Я их нашла. За неделю - четырех человек...
"Техасский рейнджер" чем-то звучно щелкнул, и я заметила, что во рту у него - розовая жевательная резинка.
- ...Вот... А ты же знаешь, - мадам Шайдюк обращалась, в основном, к своему мужу - больше ни к кому, - ты же знаешь пациентов: во всем всегда виноваты медсестры и врачи... Эти четверо были недовольны детской сестрой. И они все подписали, что она намеками вымогала у них деньги... Ну, это традиционное - тридцатка за девочку при выписке, полтинник - за мальчика... И не только это. Еще, что она намекала, будто станет осторожно обращаться с новорожденным, только если ей сделают хороший подарок... Это уже было серьезное подсудное дело. А если ещё вместе с шантажом?! Да она бы не только вылетела с работы, она бы села! Я просто показала ей заявления - и все! На этом все кончилось!
"Класс!" - с горечью и едва ли не завистью подумала я. - "На самом деле, класс!" "Я уже знаю, как надо общаться с такими как вы..." Так вот что, оказывается, она имела ввиду!
- Н-ну? - Селиверстов, мастерски сохраняя невозмутимый вид, снова привлек всеобщее внимание к собственной персоне. - И что дальше? Не с этой вашей Галатой. К ней потом вернемся... Что вы делали ночью с шестого на седьмое январе на втором этаже профилактория? Что означало ваше эротическое шоу и для чего оно вам понадобилось?
Анатолий Львович снова попытался выразить свое возмущение, но "рейнджер" остановил все его телодвижения одним тяжелым выразительным взглядом.
Елизавета Васильевна снова всхлипнула и торопливо достала из сумочки отчего-то мужской, клетчатый носовой платок:
- Мне сказали... Одна знакомая сказала. Она точно знала, что Анатолий Львович положил в профилакторий свою любовницу. А когда в разгар праздника позвонил этот его Девяткин. Этот друг... Я точно была уверена, что он лжет, что никакой пациентке помощь не нужна, что они просто заранее договорились... И потом, я же видела...
- Что вы видели? - Селиверстов снова щелкнул жвачкой и, взяв с подзеркальной полочки расческу, принялся рассматривать её с искренним интересом.
- Я видела эту женщину, - она кивнула на меня. - Я как раз заходила к Анатолию Львовичу, и она была у него в кабинете. А до этого я прошла по всем палатам, как будто поздравить с рождеством. Кругом были одни пенсионеры. Еще в одном номере была молодая женщина, но это был номер на двоих - она жила с соседкой... А одноместная палата была пустая - открытая, но пустая... И эта женщина - у Анатолия Львовича в кабинете...
Я, повернувшись к Митрошкину, сделала "круглые глаза", но он то ли был слишком зол, то ли глаза показались ему слишком уж наиграно "круглыми" - в общем, Леха зыркнул на меня так, что я предпочла поспешно отвернуться к окну.
- ... И когда Анатолий Львович вышел из зала, я сразу поняла, что он пошел к ней. Я немного подождала и тоже пошла. А когда забежала в коридор профилактория, то увидела как закрывается дверь её палаты и ещё - белый халат.
- А что, ваш супруг встречал Рождество в белом халате?
- Нет, - Елизавета Васильевна снова замялась, - но он, наверняка, должен был зайти к Девяткину хотя бы ради конспирации. И вполне мог там одеться... Дальше рассказывать?
- Нет! Оборвать на самом интересном месте. Как в сериале! - "рейнджер" швырнул расческу на место. - Хватит уже мелодрамы. Ближе к делу можно?
- Да. Конечно... В общем, я подошла к двери, поняла, что он там с ней, и я не хотела... То есть, я хотела, чтобы он понял, что я - тоже не одна. Как будто я воспользовалась тем, что он ушел, и тоже побежала к любовнику... Я хотела, чтобы он слышал, я знала, что он слышит... И я знала, что он не выйдет, потому что не сможет объяснить, что делает ночью в палате этой женщины.
- Я жила как раз в двухместном седьмом номере, - угрюмо вставила я. И супруг мне ваш нужен, как собаке - пятая нога!
Теперь уже на меня зыркнул Селиверстов, невнятно пробормотав что-то вроде: "Да закроет кто-нибудь рот этой ненормальной?" Отлепился от стены, требовательно, но не грубо взял Елизавету Васильевну под локоть и повел из кабинета:
- Сейчас вы мне покажете, под дверью какой палаты стояли. Если помните, конечно... А если не помните, то постараетесь вспомнить!
Она покорно кивала, и светловолосая её голова моталась безвольно и жалко, как у старушонки. Но, оказавшись за порогом, Елизавета Васильевна оживилась.
- Да. Я очень хорошо помню. Стенная ниша, а напротив - палата. Чуть левее. Вон та дверь!
Я тоже отбежала от стола и высунулась из-за косяка, и увидела то же, что видела в данный момент она: четкую девятку, отливающую тусклой бронзой на деревянной панели.
- Так это что ли?.. Это ведь девятый номер!.. Это ведь в девятом номере убили женщину?! - краснота окончательно сошла с лица жены Шайдюка, уступив место смертельной бледности.
- Ага, - невозмутимо ответил "рейнджер". - И вы, похоже, изображали под дверью Эммануэль как раз в тот момент, когда к гражданке Барановой вошел убийца.
Дальше все было как во сне или в дурдоме: Митрошкин что-то яростно и зло шепчущий мне на ухо, Анатолий Львович, машущий руками, как растерянная, сумасшедшая ворона крыльями. Селиверстов, нависающий над Елизаветой Васильевной с вопросами:
"Чья была спина? Мужская? Женская? Не может быть, чтобы вы увидели только халат!.. Вспоминайте! Рост, походка... Не может быть, чтобы только подол и хлястик. Вы даже сами не представляете сколько можете вспомнить, если хорошенько постараетесь!" В разгар всеобщей суматохи я интимно сообщила злющему Лехе, что хочу в туалет и рысью помчалась по коридору прочь от кабинета, уже привлекающего повышенное внимание персонала и пациентов.
Алиска, к счастью, оказалась в номере. Она сидела у стола и красила ногти. В воздухе витал запах жидкости для снятия лака и почему-то творожных сырков.
- Так как там насчет мясокомбината, на котором ты должна была сгинуть? - вежливо осведомилась я, останавливаясь в дверях.
- Ты о чем? - она изобразила удивление.
- О том, что если ты будешь свиньей, то сгинешь на мясокомбинате. И ещё о том, что в списке на столе у Шайдюка, само собой, нет его собственного домашнего адреса и телефона.
- А, понятно, - Алиска кивнула. - Значит ты все знаешь? - и тут же торопливо уточнила. - Но я ведь никому ничего плохого не делала. Просто... В общем, ты, наверное, уже поняла, что у нас с ним - роман?..
Потом мы сидели на кровати, курили прямо в комнате, в очередной раз безобразно нарушая правила профилактория, и разговаривали так, как обычно разговаривают два близких человека после едва остывшей ссоры.
- Понимаешь, ну не могла я ничего тебе сказать, - Алиса смотрела на стол прямо перед собой, на длинный столбик пепла, вырастающий на сигарете, на свои свеженакрашенные ногти. - Не то, чтобы я тебе не доверяю... Просто у меня в жизни уже один раз был такой случай. Не с мужем. Я тогда ещё не замужем была - с одним парнем встречалась... В общем, брякнула я своей подружке про то, что флиртанула с каким-то там мужиком на дискотеке. Эта подруга просто так рассказала своему другу. А он, в свою очередь, моему другу - они, оказывается с ним в школе в параллельных классах учились.
Я обиженно усмехалась и старалась глубоко не затягиваться: на голодный желудок сигарета казалась ужасно горькой.
- ... Вот и Леха твой. Ну, запросто же он мог оказаться если не одноклассником моего благоверного, то каким-нибудь приятелем приятеля или, вообще, партнером по футбольной команде. Они же со Славкой - примерно ровесники, а город у нас, прости господи, за полдня пешком обойти можно!
- Очень мудро и весьма предусмотрительно, - щурясь от дыма, я стряхивала пепел в фарфоровое блюдце, - но вот только одного мне никак не понять: чего ты, вообще, хочешь - в глобальном, так сказать, вселенском смысле? То ты, значит, боишься, что твой муж обо всем узнает, то на жену Шайдюка охоту открываешь. Ты ведь с самого начала упирала на то, что на неё тысяча и одна ночь подозрений, и Викторию Павловну ты заставила все мне рассказать.
- А может быть, я как раз о тебе заботилась? Елизавета бы затерроризировала тебя с этой запонкой...
- Да, брось ты! Заботилась она! Скажи лучше, использовала меня, как собачку на веревочке: "Ату! Куси! Фас!" (Тут мне почему-то представился японский хин, бешено рвущийся с поводка и раззевающий в беззвучном лае крохотный рот. Стало смешно и немного стыдно)... Или уж надо было все рассказывать по-честному, или самой на неё компромат собирать.
- У меня энергии не столько, сколько у тебя. И следственных способностей нет.
- А у меня прямо есть!.. Ну, в милицию бы тогда пошла или, на худой конец, своему любимому Анатолию Львовичу о фортелях супруги рассказала?
- Ты не понимаешь, - она мотала головой. - Не понимаешь... Ну, как выглядит любовница, которая начинает плести мужу гнусности про его жену? Или, тем более, идет и капает на эту жену в милицию? Конченой стервой она выглядит, которая любыми средствами хочет любимого развести и самой замуж за него выскочить.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40