Я молча кивнула.— Значит, идем, — констатировала Ольга и поднялась с перил.Жила она и в самом деле недалеко — всего в каких-нибудь двух кварталах и, наверное, минутах в пяти ходьбы от Наташкиного дома. Подъезд был чистым и светлым, дверь в квартиру — стальной. В прихожей Ольга предложила мне вешалку для куртки, а сама, мягко скользя по линолеуму белыми шерстяными носками, прошла на кухню. Надо сказать, что, несмотря на все, выглядела она достаточно собранной.Появившись в дверях комнаты с подносом, на котором стояли две чашки, сахарница и тарелка с блинчиками, она первым делом «обрадовала» меня фразой:— Я много думала над тем, что произошло, и поняла, что все это, вероятно, не имеет ко мне прямого отношения. Дело в том, что сколько-нибудь логичной связи между мной и вашим Человеком в сером вообще быть не может.На мельхиоровый поднос в ее руках я посмотрела почти с ненавистью, с такой же ненавистью окинула взглядом чуть побледневшее и заострившееся, но все же до неприличия красивое ее лицо. «Вашим Человеком в сером!» Как будто это мной, а не ею интересовался в «Лилии» страшный незнакомец с замотанным лицом!Как будто не с ее, пусть нечаянной, подачи начала раскручиваться чудовищная смертоносная карусель!!!Ольга тем временем поставила поднос на журнальный столик и подвинула ко мне тарелку с блинчиками. «Как на репетиции поминок по рабе Божьей Мартыновой Евгении! Кутьи только не хватает», — подумалось мне.— А почему вы так уверены, — спросила я Ольгу, — что не может быть связи?! Человек в сером ведь может оказаться кем угодно: вашей соседкой по лестничной клетке, внучатым племянником или сантехником из РЭУ. Я вот, например, не отрицаю, что знаю этого человека, знаю его манеру двигаться. А среди моих знакомых тоже не много маньяков, разгуливающих по городу в бинтах и с кровавыми тапочками!— Нервничаете, — заметила Ольга ровно, чем немедленно заставила меня занервничать еще больше. — А зря… Я ведь немного не то имела в виду.— А что же, если не секрет?— Понимаете, — она, поморщившись, потерла кончиками пальцев висок и опустилась в кресло напротив, — все станет понятным, если попробовать проанализировать ситуацию…Видимо, на моем лице явственно читалась неспособность не только анализировать ситуацию, но и думать в принципе, потому что Ольга тут же участливо добавила:— Все на самом деле очень просто. Отбросим версию о том, что я и есть убийца. Остается только один вариант: кто-то использовал наш с вами план, чтобы свести счеты с Вадимом и заодно сделать вас, как вы выражаетесь, «козлом отпущения». Ведь так?— Так, — согласилась я, еще не понимая, к чему она клонит.— Теперь рассуждаем дальше… 0.6 этом плане нужно было знать. А о нем, кроме меня и вас, не знал никто! У вас просто нет знакомых в нашем городе, я не болтлива.— Но ведь вы могли кому-нибудь обмолвиться случайно?— Случайно? — Она усмехнулась. — Вы полагаете, что о таком можно обмолвиться случайно?— А почему нет? Сидите, например, вы в гостях у какой-нибудь подруги и плачете: «Я ему, гаду, никогда этого не прощу! Вот пересплю с ним в последний раз, схвачу вещи и убегу, а он пусть в чем мать родила помечется». Подруга, естественно: «Да-да! Так ему и надо!» И обе вы прекрасно понимаете, что все это несерьезно и ничего такого не будет, потому что не станет ваш возлюбленный устраивать эротический спектакль «дубль два»… — Звучало, конечно, жестоко, но, как ни странно, вполне логично. Я, вдохновленная собственной, неожиданно прорезавшейся способностью к аналитическим рассуждениям, даже приосанилась:— Вы поплакались и забыли бы, если б не мое объявление в газете. Подружка ваша, по идее, тоже должна была запамятовать. А она не запамятовала или могла, прежде чем забыть, рассказать кому-нибудь еще… Возможен и другой вариант: вы уже начали обмозговывать мое объявление и в порядке бреда заикнулись об этом кому-нибудь из знакомых — просто чтобы посмотреть на реакцию… Понимаете, тот, кто хотел свалить вину на меня, а сначала, понятно, на вас…— А вам не кажется, что гораздо логичнее было подставить нынешнюю пассию Вадима? — спокойно перебила Ольга, изучая мое лицо внимательными зелеными глазами. — Нынешнюю или предыдущую. В общем, кого-то из недавних. Мы ведь с ним расстались довольно давно. Причем без криков и скандалов. Никому бы и в голову не пришло заподозрить в склонности в вендетте мирного скучного экономиста.Другое дело эти его актрисы, которые уже в силу одной только профессии люди эмоциональные и темпераментные!.. Эх, Женя, Женя! Вы никак не можете понять: я была всего лишь одной из его женщин — не самым сильным увлечением, не самым долгим. Глупо было делать на меня ставку в какой-то серьезной игре: о нашем романе, по большому счету, никто и не знал…— Ну «по большому счету» — это еще не гарантия, что не знал никто абсолютно, — пробурчала я, чувствуя некоторую шаткость своих доводов.И тут Ольга просто-таки с убийственным спокойствием выдала:— Да, кстати, о тех, кто знал… Вы как-то сбили меня с мысли…Действительно, я беседовала с одной своей бывшей однокурсницей о том, что хотела бы отомстить Вадиму, но на этом — все! Я клянусь вам, что ни в бреду, ни в похмелье ни с кем больше на эту тему не разговаривала. Так что остается только поверить в чудовищную случайность, в нелепое совпадение. Ну, в том смысле, что его убили именно в тот вечер.— Совпадение?! Случайность?! — Мой голос в этот момент звучал, наверное, как рев раненого бегемота. — А вы говорили «не знал никто»! А теперь вдруг всплывает какая-то однокурсница… Что за однокурсница? Кто она такая?— Она тут ни при чем. Точно ни при чем. Я вас уверяю…— Ага! А Лисичка Колобка не жрала!— Успокойтесь! — Ольга поморщилась. — Не надо всех этих попыток хохмить… Она действительно ни при чем… Дело в том, что у нее, кроме меня, никого нет: ни друзей, ни подруг, ни любовников. Я — практически единственная ее связь с внешним миром, еще с института. Ну не считая родителей, конечно…— То есть?— То есть она заканчивала институт заочно. У нее еще с детства были большие проблемы… или комплексы?.. Да что ходить вокруг да около? Она очень некрасива. Не в том смысле, что не нравится мужчинам и вызывает сочувствие у женщин. Это, конечно, тоже… Ну, в общем, просто уродлива. Общение с нормальными людьми — для нее целая проблема, и не без оснований. А как теоретик-экономист она прекрасно работает дома. Ее имя достаточно известно в финансовых кругах…— Господи, да какое мне дело до ее имени в финансовых кругах! — Я резко отодвинула от себя чашку с остывшим чаем. Чай плеснулся на полированный столик.— Она знала, и этого достаточно!— Достаточно того, что она очно общается всего лишь с тремя-четырьмя людьми на этом свете! — Ольга не менее раздраженно смяла салфетку и промокнула матовую лужицу. — Ей просто некому было это рассказать! В ее плечо можно плакаться так же спокойно, как в подушку, — никто все равно не узнает!Использованная салфетка полетела прямо на палас.— Но ведь Серый откуда-то узнал?! Ведь это про вас он спрашивал у бармена в «Лилии»!— Тоже вполне может быть обычным совпадением… Выгляните в окно: из десяти девушек три в белых, кремовых или бежевых свингерах, что для мужчин в принципе одно и то же! Разве он не мог спрашивать про кого-нибудь другого? Про женщину, одетую как я и чем-то на меня похожую?!Это уже было слишком даже для моего воспаленного воображения. Я задумчиво покачала головой, потом оторвала краешек блина и меланхолично скатала из него шарик.— Ответьте мне на один вопрос, — подняла я глаза на Ольгу; слова падали с моих губ медленно, как первые капли с подтаявшей весенней крыши. — Вы сами-то хоть понимаете, какую городите чушь?Собеседница моя, как ни странно, не запсиховала, не отвернулась.Выдержала мой взгляд. И даже улыбнулась горько и странно. А потом так же спокойно попросила:— Тогда уж и вы ответьте на один вопрос. Всего на один! К чему было городить весь этот огород? Кого-то подставлять, организовывать какие-то комбинации? Вам не кажется, что все слишком сложно?! Если не ошибаюсь, тех ребят из бара убили просто, без всяких затей, не затрудняясь тем, чтобы свалить на кого-то вину. Не так что-то во всем этом, вам, Женя, не кажется?Пауза, повисшая в воздухе, была невыносимо долгой и тяжелой. Мы просто сидели и молча смотрели друг на друга. За окном шумели машины и каркали вороны, предчувствующие близкую суровую зиму. За стенкой у соседей играло фортепиано. Я смотрела в глаза Ольге и в зеленых с золотистыми прожилками радужках видела два своих крошечных отражения, как в саван, обернутые в непонимание, отчаяние и ужас…К счастью или к несчастью, в подъезде в этот момент громко хлопнула дверь. Я едва не отдала концы от испуга: на меня вообще в последнее время губительно действовали резкие звуки и телодвижения. Ольга же, словно очнувшись от тяжкой дремы, провела дрожащими пальцами по лбу.— Простите… — Она поморщилась и откинулась на спинку кресла. — Простите мою истерику… Вам-то досталось гораздо больше, чем мне… Просто…Просто я никогда не думала, что смерть Вадима станет для меня отправной точкой в тренировке дедуктивного мышления. Я ведь даже и не задумывалась никогда о том, что он может умереть! Гнусности какие-то измышляла, мстить хотела…Господи, каким теперь все это кажется мелким! Мерзкая, отвратительная суета…А его нет и уже никогда не будет.И такого, как он, в моей жизни тоже уже не будет никогда…Я вежливо и скорбно промолчала. При жизни Бирюков не успел обаять меня как мужчина и произвести потрясающее впечатление, зато после смерти доставил кучу неприятных минут. Как-то особенно сожалеть о том, что его уже никогда не будет, у меня не было оснований. Но горе Ольги я уважала…Она тем временем поднялась, подошла к окну и отдернула салатовые с чуть более темным рисунком гардины. В комнате сразу стало светлее, но отнюдь не радостнее. Тихая тоска сквозила в каждом жесте, в каждом движении хозяйки.Горестными и поникшими были ее плечи, вялыми и слабыми — длинные пальцы, мнущие плотную ткань гардин. Я в который уже раз за сегодняшний день поразилась ее умению держать себя в руках: ни публичных истерик, ни показной скорби — ничего!И это при том, что покойный Бирюков явно был очень ей дорог! Отчего-то вспомнилось шекспировское, все из того же «Гамлета»: «…То, что внутри, изобразишь едва ли. А это — лишь узор моей печали…» Костик Черепанов на той незабываемой репетиции почему-то не произносил этого текста. Хотя да! Вадим Петрович в своей версии трагедии ведь налегал в основном на перевод Лозинского…Наверное, пора было прощаться и уходить. Наш с Ольгой разговор окончился ничем. Этого в глубине души я и боялась. Ее явно тяготило мое присутствие. Да и в комнате этой, пропитанной горем, как осенний воздух сыростью, дышалось больно и тяжело… Правда, распрощаться я пока не спешила: в моих порочных мозгах минут пять назад начала сформировываться одна преступная идейка, а для воплощения ее в жизнь нужно было снова попасть в прихожую — причем в одиночестве, без сопровождения хозяйки…— Ольга, если позволите, выйду в туалет?Я встала с кресла и одернула вишневый джемпер, с горечью отметив, что в последнее время он стал болтаться на мне как на вешалке.— Что? — Она вздрогнула от звука голоса — видимо, уже забыла о моем существовании, — но тут же спохватилась:— Да-да, конечно… По коридору налево, выключатель на стене.Стараясь казаться естественной и при этом ощущая себя последней сволочью, я выскользнула из комнаты. Из огромного зеркала на меня глянуло затравленное существо женского пола с вороватыми глазами. "Ты не делаешь ничего плохого, — не очень уверенно пробормотал внутренний голос. — Ты просто спасаешь себя, это же естественно для каждого живого существа, инстинкт самосохранения называется! А может быть, кстати, не только себя, но и ее.Люди со сдвигами по фазе — непредсказуемы. Относительно утешившись этой мыслью, я цапнула с телефонной тумбочки в прихожей записную книжку, задрав джемпер, засунула ее за ремень джинсов и с совестью, отягощенной еще и мелкой кражей, зашла в комфортабельный теплый туалет.Когда я вернулась, Ольга сидела на диване, держа на коленях толстый фотоальбом в добротном синем переплете. На звук моих шагов она слегка повернула голову, и меня вновь переполнила унылая профессиональная зависть к отточенному благородству ее движений. И чего ради, спрашивается, такую яркую женщину понесло в экономисты? Не знаю, как уж там обстоит дело с талантом, но то, что фактура для сцены потрясающая, — это без вопросов!— Женя, — она чуть виновато улыбнулась и забарабанила длинными пальцами по альбому, — я вот тут хотела… В общем, вам ведь наверняка не понравился Вадим Петрович? Не понравился, я знаю… Вы взгляните, пожалуйста, на одну фотографию: он тут другой, хороший, такой, как на самом деле. И если после этого сможете искренне выпить за упокой его души, я буду вам очень благодарна… Вы ведь были последним в этой жизни человеком, с которым он разговаривал.Я с вежливой готовностью кивнула, хотя и не совсем понимала смысл просьбы. Альбом перекочевал с ее коленей на мои, а сама Ольга подошла к мебельной стенке и повернула ключик в дверце небольшого бара.Сначала шли фотографии школьного и институтского периода: Ольга на выпускном вечере, Ольга с подругами в какой-то, явно обшежитской, комнате, она же в стройотрядовской куртке на вокзальном перроне. Серия снимков с веселой гулянки: молодые мужчины в расстегнутых пиджаках и ослабленных галстуках, ярко одетые и тщательно накрашенные женщины, танцы вокруг стола, ломящегося от салатов и закусок. Чья-то свадьба: непривлекательная невеста в широкополой шляпе, больше похожей на шляпку гигантской-бледной поганки. Еще свадьба. Опять девичьи посиделки. И везде Ольга самая красивая, самая яркая и почему-то насмешливо-грустная…До фотографии Бирюкова я добралась, только пролистав восемь или десять страниц, и сразу поняла, что Ольга имела в виду именно этот снимок. Вадим Петрович, а тогда, наверное, просто Вадим (ему не больше тридцати), стоял, опершись спиной о бетонную ограду моста. Ветер гнал по реке мелкие торопливые волны, а молодой русоволосый мужчина жизнерадостно и открыто улыбался. И не было в то время в его глазах пьяной, суетливой хитрости, а в улыбке — расчетливой, но поистершейся, как старый реквизит, бравады…— Давайте выпьем за него, — тихо сказала я, поднимая глаза на Ольгу. — Я ведь его не знала совсем, а он, наверное, был несчастный человек…Вино оказалось приятным и чуть терпким. А пахло цветами и почему-то свежим прозрачным медом.— Правда ведь, он здесь совсем другой? — спросила Ольга, кивая на снимок и ставя свой опустевший бокал на край журнального столика. — Вот таким он мне сейчас и снится.— Но это ведь очень старая фотография? Вы разве?..— Нет, конечно, тогда я его еще не знала. А фотография? Вообще-то я ее самым банальным образом украла!..Ворованная записная книжка предательски зажгла мне кожу на животе.— …Просто перебирала книги на его полках, увидела этот снимок и тайком спрятала в сумочку. Знаете, Женя, я вчера, после разговора с вами, все смотрела в альбом и думала: не вздумай я мстить, был бы он жив сейчас или нет?— Мне кажется, его все равно убили бы. — Ольгу было жаль, и я намеренно говорила мягко, но уверенно. — От вас, по сути дела, ничего не зависело.Судьба! Мы только тешим себя мыслью, будто что-то решаем, а на самом деле там, — я многозначительно возвела глаза к потолку, — все решается за нас!— Вы действительно так думаете? — На секунду мне показалось, что в ее зеленых глазах промелькнула горькая усмешка. — Странно, что при такой мудрой покорности и смирении перед судьбой, вы выбрали столь экзотический вид бизнеса!— Ну, во-первых, я актриса, а во-вторых — обстоятельства…— И в-третьих, вы были всего лишь проводником высшей воли. — Ольга кивнула согласно, но иронично. — Ладно, оставим эту тему… Хотите еще вина?Вина я не хотела и о чем говорить дальше — не знала. Альбом по-прежнему лежал на моих коленях. Почти машинально я перелистнула страницу и увидела еще несколько фотографий покойного Вадима Петровича. На некоторых он был запечатлен вместе с Ольгой и почти везде обнимал ее за талию и по-щенячьи терся щекой о плечо. Один из снимков был сделан на базе отдыха — самой что ни на есть типичнейшей — с теннисным кортом, танцплощадкой и одноэтажными корпусами, теряющимися в тени деревьев. Когда-то, а точнее два года назад, мы с Пашковым отдыхали в таком же санатории. Только это было далеко на Алтае, среди местных достопримечательностей числилось соленое озеро, а посреди убожества стандартных полудомиков-полубытовок возвышался еще один корпус — белоснежный красавец с номерами люкс. Там мы, кстати, и жили…Но сейчас меня тревожили отнюдь не ностальгические воспоминания об ушедшей любви.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39