А-П

П-Я

А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  A-Z

 


— Она мне сильная и не нужна, я все равно не знаю, чего вы от меня хотите.
— Если вам будет что-то нужно, позовете меня.
— Я погремлю цепью вместо колокольчика.
— Вон за той дверью, — он указал на стену, к которой была прикреплена цепь, — удобства, необходимые каждому человеку.
Я, присмотревшись, увидела дверь, она была заклеена такими же обоями, как и стены, поэтому ее сразу трудно было увидеть.
— Надеюсь, там все продезинфицировано?
— Я врач, а врачи в вопросах санитарии — педанты.
— Будем надеяться, что вы если и не хороший врач, то хороший педант. Все, вы свободны.
— Свет оставить?
— Да. Если он мне не будет нужен, я разобью лампочку стулом.
— Лучше позовите меня. У вас сильный голос, значит, я услышу.
И он вышел. В замке провернулся ключ, и послышались удаляющиеся шаги.
Откуда он может знать о моем голосе? Я ему его еще не демонстрировала.
Когда я только проснулась, я еще не сознавала до конца, что происходит, тем более проснулась после сильного снотворного (и не слабого кошмара). Но сейчас я уже почти полностью пришла в себя, и во мне стало появляться бешенство — меня, как животное, посадили на цепь!
Редко, очень редко во мне появляется это чувство — бешенство, я даже не помню, когда такое со мной было, даже Вадик во мне вызывал не бешенство, а просто злость, хоть и очень сильную.
Теперь, когда в комнате был свет, я могла получше рассмотреть эту чудесную картинку — «Маша Климова на цепи».
И даже в трех экземплярах, потому что в этой комнате стоял старый запыленный трельяж.
Мне сразу захотелось схватить стул и начать бить им по чему попало, что подвернется под руку, и начать можно было именно с трельяжа, не потому что я в нем видела себя, а потому что зеркала очень эффектно бьются. Но я сдержала себя от этого порыва.
Теперь, уже при свете, я стала рассматривать, насколько хорошо я прикреплена к стене.
Сначала я осмотрела наручник с приделанной к нему цепью, подергала ее. Нет, тут, кажется, бессмысленно пытаться что-либо сделать: рвать цепи — это не то, что у меня хорошо получается, даже если бы я работала в цирке, я не выбрала бы себе такого аттракциона.
Я подошла к стене и снова посмотрела, как эта цепь вделана в нее. Кажется, надежно. На всякий случай я снова взялась за цепь и подергала ее. С этим было все ясно. Я снова вернулась к наручнику.
Как и каждый, в кино я видела, как люди иногда открывают наручники булавкой, шпилькой или другими подобными вещами. Что получается у кого-то, может получиться и у меня. И я стала искать у себя в карманах что-нибудь такое.
И я сразу нашла — ключи. Ключи от квартиры, и от своей, и от Сережкиной, и от его мастерской. Были на месте и ключи от машины. Нет, не на месте, они лежали не в том кармане, куда я их привыкла класть, когда не брала с собой сумочку. Ну правильно, Владислав же отгонял мою машину.
Но это ладно, главное — снять наручники.
Сережкины ключи были на обычной стальной проволоке, плотно свернутой колечком в спираль.
Я сняла сначала оба ключа, положила их обратно в карман, а потом стала пытаться распрямить эту пружинку. Я бы согласилась сломать еще хоть несколько ногтей (тем более их теперь все равно придется все подрезать, раз уж один сломан), лишь бы у меня это получилось, но проволока оказалась очень жесткая.
Я так разнервничалась (а попробуйте не нервничать, когда вас посадили на цепь!), что у меня ничего не получается, что отшвырнула эту проволоку в сторону и стала от злости, как дура, стаскивать с себя наручник.
Нет, никакая я не дура! Одной рукой я ухватилась за наручник и стала вытягивать из него кисть другой руки, и вдруг почувствовала, что моя кисть начинает вылезать из него.
Мужики придумали эти штуки для самих себя, и правильно — женщину все равно не удержишь ни от чего никакими замками, если она этого не захочет или чего-то очень захочет.
Удержать женщину можно только лаской, нежностью, любовью, еще мужественностью, но уж никак не силой.
Было больно, я содрала кожу, не до крови, но я вытащила свою руку, я освободилась!
Но пока я освободилась только наполовину — была еще закрытая на замок дверь. Нет, не наполовину, а даже всего на треть, потому что за той закрытой дверью где-то был еще Владислав. Но пока что мне нужно было что-то сделать с дверью.
Я подошла к двери и подергала ее, она чуть болталась.
Вот если бы найти узкую и прочную железку, просунуть ее между дверью и дверным косяком, очень может быть, что я смогла бы тогда освободиться на две трети.
В этой комнате, как я поняла, были собраны всякие ненужные Владиславу вещи, зачем он их здесь держал, непонятно, может, как память, семейные реликвии: кровать, трельяж и цепь.
Тут я обратила внимание на дверь, которая вела ко всяким удобствам, в отношении санитарии совершенно безопасным, по утверждению Владислава (если он такой педант в санитарии, мог бы и полы вымыть здесь). Выключатель был рядом с дверью. Я открыла дверь, там было темно, я щелкнула выключателем — загорелся свет.
В этой комнатке была даже ванна. Я стала все здесь осматривать.
Я ничего не нашла ни в ванне, ни под ней, ни в унитазе, ни за ним, ни в умывальнике, ни под ним. Нет, когда я присела и посмотрела зачем-то снизу на раковину умывальника, то увидела, что она поддерживается двумя железками, вбитыми в стену, точнее, вмазанными не то гипсом, не то цементом, в общем, чем-то таким.
Я ухватилась за раковину и стала дергать ее вниз и вверх.
Но оказалось, что она совсем не прикреплена к этим железкам, а только лежала на них. Я сняла ее и положила на пол. А потом попробовала потянуть на себя обе железки, но не сразу, а по очереди. Выдернуть я их не смогла, но одна из них слегка шаталась, как молочный зуб лет в восемь. Я стала раскачивать ее. Из стены посыпались крошки и мелкие камешки, а через полминуты я, со всей силы дернув ее, вырвала эту железку.
Именно о такой железке я мечтала, если не всю жизнь, то последние пятнадцать минут: длиной она была, может, только чуть меньше чем полметра, а та часть, которая была вделана в стену, сужалась к концу и была тонкой и плоской.
Я быстро вышла из комнаты с удобствами и подбежана к двери, которую мне нужно было открыть.
Я стала пытаться просунуть острый конец железки в щель между дверью и дверной рамой чуть ниже замка. Не так-то это просто было. Но постепенно дерево стало проминаться, расщепляться, и наконец острие железки влезло достаточно глубоко. И тогда я толчками стала надавливать на нее.
Дверь открылась резко, с сухим треском. Выскакивая из комнаты, я споткнулась о порог и чуть не грохнулась на под.
Я невольно махнула рукой, чтобы удержать равновесие, как "раз той, в которой осталась зажата железка. Шума от раскрывшейся двери было и так достаточно, и я бессознательно постаралась не выронить из руки это железо, чтобы шума не было еще больше. Но, махнув рукой, я ударила им себя по ноге чуть ниже колена. Было так больно, что я сама не знаю, как сдержалась и не запищала.
Будет синяк, и синяк уже второй, который я заработала в этом доме (первый, когда ударилась коленом обо что-то, перед тем как увидеть привидение). Но ничего, Владислав ответит мне за оба синяка.
Я положила железку на пол и стала тереть ушибленное место. Но занималась я этим недолго, а тут же подумала, что надо закрыть дверь, потому что вокруг было темно и Владислав мог увидеть свет.
Я так и сделала: я быстро поднялась и закрыла дверь.
Это был второй этаж дома, я это поняла сразу, как только выскочила из комнаты, потому что свет, попадавший через дверь сюда, освещал ступеньки лестницы, идущие вниз.
Когда я закрыла дверь, вокруг стало темно и тихо. В темноте тишина всегда почему-то ощутимее. И в темноте всегда почему-то лучше слышны любые звуки. Думаю, это потому, что в темноте все чувства сразу настораживаются, и слух в том числе.
Я некоторое время стояла не двигаясь, и ни одно из моих настороженных чувств ничего не улавливало. А ведь было совсем темно, точно как и вчера. Интересно, зачем Владислав так плотно закрывает окна от света?
Я уже собралась вынуть из кармана зажигалку, как вдруг Раздался какой-то звук и одновременно на первом Этаже я увидела отраженный на стене свет. Понятно, это открылась дверь какой-то из комнат.
Если это Владислав идет снова проведать меня, то хуже и быть не может, потому что я не знала расположения дома, значит, не знала, куда мне можно спрятаться.
Владислав что-то сказал, я не разобрала что, а потом внизу загорелся свет. И здесь, где была я, тоже стало светлее, можно стало различить какие-то предметы. И я увидела, куда мне в случае чего можно спрятаться — это угол стены, тот самый, из-за которого я сначала увидела свет свечи, а потом из-за которого вышла Мишель с этой своей свечой.
— Ты сегодня весь сам какой-то не свой, — услышала я женский голос, который мне показался очень-очень знакомым, только я сразу никак не могла догадаться, чей это голос. — Ты такой из-за этой шлюхи. Может, мне уйти, может, ты с ней хочешь остаться? — очень капризно спрашивал этот голос. А вот под шлюхой, как я понимаю, подразумевалась я.
— Не говори глупостей. — Голос Владислава был недовольный.
— Это твоя любимая фраза. Ты когда не знаешь, что сказать, всегда говоришь, что я говорю глупости.
— А ты их всегда и говоришь.
— Не всем же быть такими умниками, как ты. И вообще, почему ты так со мной разговариваешь? Я ради тебя оставил всех мужчин, а ты так обращаешься со мной.
«Оставил» — сначала я удивилась, потом подумала, что ослышалась, а потом вспомнила, чей это такой знакомый мне голос.
Мне не нужно было лишний раз убеждаться в этом, но я все-таки не выдержала и выглянула из-за угла стены. Я не ошиблась, вторым, кого я приняла за женщину, был — Вадик!
Надо же, Леночка моя просто пророчица.
Владислав сидел в кресле, перед ним на столе стояла бутылка, кажется, коньяка и рюмка, он задумчиво курил.
Вадик ходил перед ним, как маятник у испорченных часов, потому что он то ходил, то останавливался.
Вадик и Владик, чудесный дуэт. И им было хорошо — милые тешились, в смысле — ругались, небольшая семейная сценка.
— Ты неплохо зарабатываешь и на женщинах, — ответил на предпоследнюю фразу Вадика Владислав.
— А ты, а ты сам? Ты что, может, ты скажешь, что ты не ходил к Мишель?
— Почему? Мы даже вместе у нее были.
— Вместе мы были, это когда по делу ходили. А ты один?
И скажешь, ты не платил ей? Ты думаешь, я не знаю? А сколько она денег берет, это всем известно.
— Брала. А тебе тоже никто не запрещает брать с женщин больше. Тебе и нужно-то с одной бабой договориться, а ты…
— Скажи, — перебил его Вадик, — ты меня совсем не ревнуешь к женщинам?
— Я тебя совсем не ревную, — успокоил Владислав Вадика, — ни к кому.
Лицо Вадика стало грустным. Он немного помолчал, потом спросил:
— Эта психопатка (это он, конечно, обо мне) ночью ворвалась, клиентку перепугала до смерти. Стала кричать, что видела нас с тобой у нее дома, когда Мишель убили.
— Поэтому и убили, что язык распускала. А язык распускают, потому что много знают.
Значит, Мишель все-таки убили, на этот раз я не ошиблась, хотя лучше было бы, чтобы ошиблась, потому что она хотела мне что-то рассказать, и как я теперь догадываюсь, что-то очень важное для меня.
— При чем здесь язык, если ее убила Ольга? Это правда она?
— Я тебе только что сказал, что не знать лучше, чем знать. А вообще, ты сам не догадываешься?
— Думаешь, не она?
— Я не знаю кто, — резко сказал Владислав, так что можно было засомневаться, что он действительно ничего не знает, — и тебе уже в третий раз советую: пусть тебя этот вопрос не волнует.
— А эта, ненормальная, — и теперь можно было не сомневаться, потому что Вадик даже рукой указал в мою сторону, я едва успела спрятаться, — зачем она? Что ты с ней хочешь делать?
— Пока ничего. Но она очень удачно приехала ко мне на прием.
— Я так и не понимаю, зачем она здесь? Ты боишься, что она может рассказать, что видела нас, когда мы приходили к Мишель? Но ведь не мы же ее убили.
— Ты не понимаешь, тебе это и ни к чему. Могу только сказать, что эта, — наверное, Владислав тоже показал в мою сторону, — нужна бы была здесь не больше, чем крыса на корабле, если бы ты мог как мужчина договориться с Галиной.
— Я что, виноват? Она лезет ко мне, плачет и кричит, что жить не может без меня, а как только заговоришь о деньгах, сразу пугается, как будто я ее убить собрался.
— Сумасшедшая сука Галина… — На имени он запнулся, как будто испугался, что их кто-то может подслушать. — Всего боится: боится луны и боится солнца, и из-за нее приходится сидеть как кротам, боится, что украдут ее душу, как будто она хоть одному черту была бы нужна. Боится, что ее убьют из-за ее денег. Тебе и нужно было только убедить ее, что ее жизнь для тебя дороже своей. Тогда бы нам не пришлось устраивать весь этот спектакль. Какого черта я, идиот, связался еще с уголовниками? Хотя без них, кто знает, где бы были сейчас ее деньги.
Вадик продолжал скулить:
— Когда ты думал, что я быстро смогу получить ее деньги, ты по-другому со мной разговаривал. А сейчас ты стал обращаться со мной, как с проституткой. И мне надоело встречаться с твоей любовницей. — В голосе Вадика послышались плаксивые нотки (не понимаю, как можно жить с такой истеричкой?!) — Когда ты ее бросишь?
— Она нам нужна.
— А может, мы ей? И вообще, пусть тогда деньги платит.
Извращенка. — Сколько презрения и негодования было в его голосе, это надо было слышать.
— Иди лучше посмотри, что там делает эта, — Владислав усмехнулся и добавил:
— Мурка.
Вадик сейчас поднимется, увидит, что я выбралась из этой комнаты, и они посадят меня туда снова, да еще и сторожить станут. Но зачем я им нужна?!
— Владик, — заговорил Вадик после небольшого раздумья, — а может, она и убила Мишель, эта, Мурка, а не Оля?
— Хорошая идея, — проговорил после небольшой паузы Владислав, и голос у него был какой-то задумчивый и насмешливый одновременно. — Ну иди, посмотри, что она там делает.
— Не пойду я к ней, — заупрямился Вадик. — Иди сам.
А я подумала: а что хорошего в этой идее, что я ее убила?
— Ты что, боишься ее? — снова усмехнулся Владислав.
— Ничего я ее не боюсь. Не хочу я ее видеть.
«И правильно, мне тоже не очень-то хочется тебя видеть, — подумала я, — рада, что наши желания в нежелании видеть друг друга совпадают».
Но тут слегка скрипнуло кресло, и послышались шаги, сначала обычные, а потом такие, как бывает, когда поднимаются по лестнице. Владислав решил не заставлять Вадика делать то, что ему не хочется, а решил сам сделать, что ему хотелось.
Я прижалась к стене. Здесь темно, и он сразу меня, может быть, не заметит. Только что толку, заметит потом, когда заглянет в комнату и увидит, что меня там нет.
А его я уже видела. Я видела его уже по пояс.
Владислав поднялся. Я в это время стояла, прижавшись спиной к стене, я к ней прижала даже ладони и почти не дышала. Он прошел мимо меня в каком-то метре. А потом он открыл дверь.
Он открыл дверь, шагнул в комнату.., и застыл. Одной ногой он переступил порог, вторая осталась снаружи, и одной рукой он держался за ручку двери.
Я стояла за его спиной. Я оттолкнулась от стены и бросилась к Владиславу. Со всей силы, какая у меня только была, я толкнула его. Владислав тяжелее меня наполовину, не меньше, но он не ожидал, и он влетел в комнату с такой скоростью, что его ноги за ним не успели, они у него зацепились одна за другую, и он с грохотом полетел на пол.
Железка, которой я открывала дверь, валялась рядом со мной, я ее увидела в тот момент, когда Владислав только открыл дверь и свет из комнаты широкой дорожкой высветил пол.
Я с силой захлопнула за ним дверь и уже в темноте, быстро нагнувшись, схватила свою железку и приставила, точнее, даже ударила одним концом, острым, в пол, а второй приставила к двери так, чтобы дверь не могла открыться, и со всей силы надавила на нее руками.
Все это заняло какие-то секунды, но все равно времени у меня было мало, потому что Владислав не станет осторожно стучаться изнутри в дверь и говорить, что это хулиганство и чтобы не баловались и выпустили его. Он сразу начнет ломать ее. И не думаю, что она долго продержится.
Я быстро стала спускаться по лестнице вниз.
Вадик увидел меня и удивленно захлопал ресницами, и, честное слово, в глазах у него появился испуг.
Но мне некогда было его рассматривать, потому что в это время я услышала, как наверху Владислав сильно ударил по двери.
— Я подбежала к столу, схватила бутылку коньяка и тоже сильно ударила ей, но только по голове Вадика.
Он даже руки не поднял, чтобы защититься. Он как стоял и хлопал ресницами, так, хлопнув ими в очередной раз вместе с ударом бутылки, больше не открыл глаз. Осколки посыпались на пол, а лицо его сразу стало коричневым от коньяка.
Я подбежала к двери и уже стала открывать замок, но остановилась.
«А как я доберусь до дома? — подумала я. — Ключи от машины у меня есть, но машина осталась там, Владислав сам сказал, что поставил ее на стоянку».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32