Бомж испарился.Младший лейтенант снова обратил свой взор на Фризе, который стоял ссутулившись, стараясь занимать как можно меньше места.Оглядев его с ног до головы злым взглядом, мент протянул руку:— Документы.— Сожгли с одеждой в санпропускнике. В Питере.— В Питере? Сожгли? Какие неосторожные. Ай-яй! А еще называют себя второй столицей! Ничего, разберемся. — Он снова протянул руку.— Я же говорю — сожгли документы.Краем глаза Фризе видел, с каким вниманием следит за всем происходящим супружеская пара челноков. Владельцы необъятных пестроклетчатых сумок даже не пытались скрыть свою тревогу.— Вещички давай, — сказал милиционер. — Может, у тебя там взрывчатка?Владимир протянул ему сумку. Младший лейтенант с брезгливой миной взял ее за ручки. Подержал на весу, словно взвешивал. И вернул Фризе.— Сейчас пройдем проверим. А потом выясним, что ты за гусь. Из второй столицы.Милиционер говорил с мягким южным акцентом, с характерным нажимом на «х». Фризе мог поклясться, что в Москве он живет год, от силы два. И приехал с Украины или из Курска.Он думал, что младший лейтенант поведет его в дежурную комнату, но ошибся. Они прошли по перрону и через боковой вход спустились на площадку, где раскинулся небольшой рыночек.Чубайс уверенно прошагал мимо ларьков к тупичку, где между бетонным забором и автомобилями торговцев громоздились пустые коробки из-под бананов и деревянные ящики. Остановившись среди этого хлама, младший лейтенант приказал:— Выкладывай пожитки.Фризе с трудом раскрыл тронутую ржавчиной застежку-«молнию». Сверху лежал старенький, но довольно приличный плащ, тоже позаимствованный у художника. Нелюбин любил красивые дорогие вещи, а они, как говорили в старину, были ноские.— Так! — усмехнулся Чубайс. — Так! Пыльник приличный. Выворачивай карманы.Владимир выполнил приказание. Из одного кармана выпали несколько позеленевших монет и купюра в сто рублей. «Вот черт! — мысленно выругался Фризе. — Как это я не догадался проверить!» В пиджаке и брюках он вывернул все карманы, а про плащ забыл.Младший лейтенант ловко схватил с асфальта бумажку, внимательно изучил и, скомкав, швырнул за ящики:— Советская. Еще Павлов изъял. А пыльник ворованный. Факт.— На помойке нашел.— Во второй столице? — Похоже, что Чубайс имел к Питеру какие-то серьезные претензии. — Давай выкладывай дальше.Ношеные носки, старая рубашка, застиранное махровое полотенце не заслужили никаких комментариев. А вот плюшевый симпатяга терьер вызвал у мента целый всплеск эмоций:— Ах ты, падла! У киндеров игрушки крадешь! Или тоже на помойке нашел?— Этого терьера мне сынок подарил, — как можно жалостливее выдавил из себя Владимир.— Сыночек? Подарил тебе игрушку? Вот насмешил.Чубайс взял собаку, взвесил на ладони. Почему-то терьер показался ему подозрительным. Он достал из кармана миниатюрный ножичек. У Фризе дома тоже имелся такой же ножичек — специальное приспособление для обрезки сигар. Где им разжился младший лейтенант, можно было только догадываться. А уж в том, что он не курил сигары, Владимир не сомневался.— Не зашил ли ты в собачку денежку? Признавайся сразу. Чистосердечное признание облегчает… Знаешь, что облегчает? Ладно, проверим. — Чубайс поудобнее перехватил терьера. Ладонь у него была широкая, сильная. — Что-то в последние дни бомжи разбогатели. «Капуста» у них появилась. Не знаешь откуда?— Степаныч, ты опять за свое? — послышался за спиной у Фризе звонкий женский голос. Он резко обернулся и увидел молодую худенькую блондинку в светло-сером костюме. Ее загорелое миловидное лицо выглядело строгим, а глаза были веселые. — Опять ты за свое?! Почему в отдел не ведешь? Шмонаешь на виду у граждан.— Да я… Понимаешь, товарищ майор, сумка у него подозрительная. — Чубайс выглядел совсем растерянным и жалким. Щеки пошли красными пятнами. Из-под фуражки текли струйки пота. Он машинально поднял фуражку, провел по мокрому лбу тыльной стороной ладони. Фризе увидел еще одно подтверждение обидной клички. Младший лейтенант был рыжим. — Я подумал, не припер ли он на вокзал взрывчатку. Не тащить же его сразу в отдел? Решил проверить. Потом привел бы!— Да-да! Привел бы. — Женщина усмехнулась. — А мне по пути в контору шепнули: «Младший лейтенант бомжа повел потрошить». Господи! Да что с них взять-то?Она с сочувствием взглянула на Владимира, и вдруг ее красивые брови взметнулись вверх. Фризе заметил это и еще больше ссутулился: «А вдруг мы с этой майоршей когда-то пересекались? В университете? В прокуратуре? Вот будет номер!» Но женщина, пристально взглянув ему в глаза, сказала:— Да что ты съежился, милый? Не съедим мы тебя. Степаныч, что за собачка у тебя в руках?— Хочу проверить, не зашито ли в ней чего. Вдруг валюта?— Отставить разговоры. И песика не потроши. Ты же не кореец какой! Прощупай и верни. — Она обернулась к Фризе: — Откуда у вас такой хороший песик?— Понимаете… Моя жена уехала. За границу. И сына отсудила. А он мне на прощанье подарил. В окно машины бросил. Незаметно от матери. Когда я на проводы пришел.— Вот как! Что ж вы себе сынка не оставили?— Суд решил.— Пили?— Пил. Остался без работы. Без квартиры. — Фризе подумал: «Самое время всплакнуть. Особенно на груди у этой милиционерши».Чубайс положил терьера на коробку рядом с остальным барахлом. Смотрел он на женщину виновато.— А как же квартиру-то прохлопали? — с интересом спросила майорша. — Продали?— Жена продала, когда я был в командировке.— Эх! Зла на таких мужиков не хватает! Как вы стерву от порядочной женщины отличить не можете? Куда она уехала? В Тель-Авив?— В Америку.— Без разницы. — Милиционерша строго посмотрела на Чубайса: — Ты иди, Степаныч. Сейчас сразу два международных прибывают. А на перроне никого.— Этот деятель без документов, — наябедничал младший лейтенант. — Прибыл к нам из второй столицы. Мало нам своих…— Иди, иди! Разберусь.Когда рыжий мент ушел, женщина сама сложила вещи в сумку. Терьера несколько секунд подержала в руках. Погладила. Спросила с улыбкой:— Не кусаешься?Фризе чуть было не предложил ей собачку в подарок. Но вовремя спохватился — с подарками сына, увезенного в Америку, так легко не расстаются.Глядя на то, как свободно и просто, без брезгливости, обращалась милиционерша с его старым тряпьем, он подумал — женщина всегда остается женщиной. Даже если она и майор милиции. Без капризов делает о работу. А еще ему показалось, что майорша не очень-то удачлива в личной жизни, Уж слишком гневно высказывалась по адресу стерв, заполучающих в мужья порядочных мужчин.— Проводите меня до отдела? — спросила — Тут недалеко.«Вот так-то, братец. До отдела! А ты уже губы развесил. Решил, что отпустит», — подумал Владимир. Он взял сумку, повесил на плечо и поплелся вслед за ней.— Вас как зовут?— Володя. Владимир Петрович.— А меня Анастасия Викторовна. Настя. Вы что, Володя, так сутулитесь? У вас же хорошая фигура.Фризе промолчал.— Я слышала, в Питере трудно найти работу. Чем вы там занимались?— Да так… Перебивался с хлеба на квас.— А все же?— Осветителем на «Ленфильме» работал.— Как интересно! Многих актеров знали?— Знал. — Фризе подумал, что она начнет сейчас расспрашивать о ленинградских знаменитостях, но милиционерша не стала развивать тему.— Будете искать в Москве работу?— Уже ищу.— Держитесь подальше от вокзалов. У нас бомжи сейчас не в почете. Особенно на нашем вокзале. И на Киевском. Да и вообще в Центральном районе.— Бомжам нигде почета нет.— И на Степаныча, на Чубайса, зла не держите. В Москве на днях чепэ произошло. Никто вслух ничего не говорит, но бомжей на каждому шагу хватают. Доллары ищут. — Последнюю фразу Анастасия Викторовна прошептала ему почти на ухо. Потом достала из сумочки визитную карточку. — Здесь есть домашний телефон. Позвоните, если туго придется. Я помогу. У меня соседка по даче ищет одежного человека, чтобы пожил осень и зиму. Постерег. Вы же надежный? Правда?Фризе не смог удержаться от улыбки:— Скажешь тоже, Анастасия. Надежные поди по вокзалам не шастают.— Ну вот и договорились. Только не тяни со звонком. Я соседку предупрежу. И еще. Один знакомый велел передать — сегодня в полночь на бомжей облава. Остальное ты знаешь.Она помахала ладонью. В глазах женщины Владимир уловил сочувствие. Особое сочувствие. Не к себе лично, а как бы ко всем, кто в таком сочувствии нуждается. И потому не обидном.«Мужиков я провел, — думал Владимир, медленно идя по Брестской улице. — И Чубайс меня за настоящего бомжа принял. И тот битый, как его? Памперс. А вот женщина сразу раскусила. Подальше, подальше от них надо держаться, от добрых баб».Но о симпатичной майорше Анастасии он думал с удовольствием. На визитной карточке следователя транспортной милиции майора Калашниковой Анастасии Викторовны значились два служебных телефона. А третий, домашний, был приписан карандашом. Фризе дал себе слово, что, как только вернется к нормальной жизни, обязательно позвонит по нему. Даже если Рамодин будет возражать. ПАМПЕРС Фризе все дальше и дальше уходил от Белорусского вокзала. Постепенно его шаги становились все медленнее и медленнее. А рядом с неуклюжим серым утесом Дома кино Фризе и вовсе остановился: «Чего ради я дал деру? Ну поймает меня рыжий жулик в погонах. Посадит в камеру вместе с другими бомжами. Что и входит в мои планы. Неудобно будет предстать перед майоршей? Кому неудобно? Владимиру Фризе? Так его нет. Уехал за границу. А бомжу Володьке плевать на сантименты. У него вместо совести — голодный желудок. Обманывать не краснея — его профессиональное достоинство. Так он же ей такую историю скормил про ребеночка! Соврет и еще. Будет знать, кому можно верить, кому ни за какие коврижки нельзя. Тоже мне следователь! Не зря ей Рамодин доверился!»Настроив себя на воинственный лад, Владимир почувствовал облегчение. Уверенность вновь вернулась к нему. Он круто развернулся и чуть не сшиб с ног темнорожего бомжа Памперса. Тот стоял у края тротуара и, держа в распухшей ладони бутылку пива «Балтика», принюхивался к открытому горлышку.— Чтоб тебя, гаденыш! — выругался бомж и, пытаясь удержать равновесие, ухватился за лацканы бархатного пиджака Фризе. — А, это ты! Откупился, значит, от Чубайса?! Сколько отслюнил поганой скотине?— Ментиха выручила. Анастасия. Отшила твоего дружка как миленького.— Следовательша? — с почтением произнес бомж и опять принюхался к бутылке. — Она по справедливости. Повезло. Рыжий вынул бы из тебя все до рублика. Ты куда колесишь?— Туда, откуда пришел.— Брось. Загудишь в садильник note 1 Note1
Садильник — милиция.
.— А где не загудишь? У вас, в Москве, же, менты сбесились. Хватают мужиков подряд.— Слышал?— Глухой не услышит. Я вторые сутки не сплю. Приткнусь в зале ожидания и давану до вечера. А ты пивком разжился?— Никак не пойму — пиво в бутылке или? У этого гадючника, — он посмотрел на кино, ныне — Дом Ханжонкова, — часто оставляют бутылки с недопитым пивом. Идут ночью из бара или с сеанса, сосут пиво. Не допьют — ставят на панель. Кто их знает почему? Может, горчит? Или теплым показалось. Вот мы по утрянке и сшибаем опохмелку. Да какие-то падлы прыскать в бутылку повадились. Убил бы! — Решившись, наконец, он глотнул из бутылки. Иссиня-черное лицо расплылось в улыбке. — Тип-топ! Даже не горчит. — Он с наслаждением вылил в глотку остатки пива и швырнул бутылку к подъезду.Они медленно — Памперс еле-еле переваливался с ноги на ногу — поплелись в сторону вокзала. Бомж молчал, углубленный в свои невеселые мысли. Невеселые потому, что время от времени он горестно вздыхал и бросал на Фризе жалобные взгляды. Словно искал сочувствия. Владимир ждал, когда Памперс сам разговорится, вопросов не задавал.— Меня величают Алексеем, — наконец сказал бомж. — Стал, знаешь, отвыкать от своего имени. А Памперс — это так… Кликуха. Тут один мужик, из наших, всем кликухи раздает. Однозвездочного олуха Чубайсом окрестил. Прямо в точку. Правда?— Правда.На углу Грузинского вала и Брестской Памперс остановился:— Дальше я ни ногой.— Тебя не Чубайс так разукрасил?— Нет. Он по другой части. Шмонает, стервь. Это, — бомж слегка коснулся распухшими пальцами лица, — другая история. Спасибо, жив остался. — Тело его непроизвольно передернулось. — Закурить не найдется?Фризе опять, как и в первый рал, достал из нагрудного кармашка папиросу, протянул Памперсу. Не стал дожидаться, когда тот попросит огонька, и зажег спичку.Закурив, бомж сказал с удивлением:— Хорош карман у твоего клифта. Курево в нем не кончается. Я твой должник. Тут недалеко есть чебуречная, старый армянин такую вкуснятину ляпает. Бывает, под хорошее настроение и нашему брату перепадает. Пойдем? А поспим в лесу. Клевое местечко я знаю! Тепло, светло и не дует. Я там «линкольн» нашел. Новехонький. Только как решето от пуль. На нем крутые мужики миллиард на 6-м Ростовском грабанули. И на засаду напоролись. Менты с ног сбились — ищут тачку. А я завернул в чащу… По нужде. Штаны спустил. Присел. Гляжу, под лапником что-то блеснуло. Я даже забыл, для чего штаны снял. Кинулся лапник скидывать. «Линкольн»!— Менты ищут, найти не могут, — с иронией произнес Фризе. — А ты присел — и нате! «Линкольн» тут как тут.— Побожиться?— Да ладно. Радуйся.Они свернули на Грузинский вал.— Радуйся?! — неожиданно громко, с обидой выкрикнул Памперс. — Знал бы ты… — Он осекся и тронул Владимира за рукав. — Глянь, Левона спалили.На небольшой площадке между жилыми домами стояло несколько белоснежных павильончиков. Над каждым — какое-нибудь громкое название: «Колорадо», «Золотой апельсин», «Белый орел»… ТОО, ООО, АОЗТ — с недавних пор ставшие понятными каждому аббревиатуры. Два ларька были еще наглухо закрыты щитами, в витринах третьего пылились бутылки со спиртным. А остатки еще одного заведения походили на огромное кострище. Кострище дымилось. Пахло мокрой золой, горелой краской. Возле остатков павильона стоял пожилой коренастый мужчина. Скрестив руки на груди, он не сводил глаз с пепелища.— Левон! Может, помощь нужна? — окликнул Памперс мужчину.Погорелец на мгновение повернулся к бомжу, но ничего не сказал. Фризе успел заметить, что глаза у него заплаканные. И еще отметил, что черты лица у Левона крупные, мужественные. Большой мясистый нос, брылястые щеки, большой толстогубый рот.— Ты не подумай, Левон, — это не наша работа, — сказал Памперс.— А то я не знаю чья?! — Погорелец снял руки с груди и сцепил их теперь за спиной. — А то я не знаю?! Чтоб у них руки отсохли! Чтоб им ноги повыдергали! Мало я им платил, абрекам? — Он опять повернулся к Памперсу, скользнул равнодушным взглядом по Фризе. Спросил: — Кто тебя так отделал?— Не бери в голову. Заживет.— Заживет, — задумчиво повторил Левон и постучал себя по левой стороне груди. — А здесь вот никогда не заживет. Третий раз спалили. Теперь уж не подымусь.— Может, все ж поможем? Мы с другом разберем хлам. — Памперс кивнул на Фризе. — Вдруг техника уцелела? Касса?Упоминание о кассе вызвало у Левона определенные ассоциации:— Разукрасили-то не за зеленые?— Не! Мне та бумажка случайно в карман залетела. Залетела — и нету!— О-хо-хо, — горестно простонал Левон, окинув взглядом то, что раньше называлось чебуречной. — О-хо-хо! — И опять повернулся к бомжу: — Больше нету таких бумажек?— Откуда?— Может, у твоего друга? — Левон наконец-то взглянул на Фризе повнимательнее.— Он питерский. Только на днях заявился.Владимир насторожился. Он еще и слова не сказал Памперсу о том, откуда приехал. Только Чубайсу и следовательше Анастасии. Откуда у бомжа информация? Но больше всего сыщика заинтересовали разговоры о зеленых. Скорее всего, волна неясных слухов о событиях в 6-м Ростовском распространилась среди бомжей и местных торговцев довольно широко. А сам Памперс? Не из тех ли шакалов, что поживились валютой?— Подамся в бомжи. — Левон обреченно покачал головой и произнес витиеватую фразу на незнакомом языке. Наверное, на армянском. Фризе понял только одно слово — Армагидон.— Пошли, Алеша, — тихо позвал он бомжа. — Все тут выгорело. Проехали чебуреки мимо носа.Они опять не спеша двинулись по улице.— Эх! Накрылся наш завтрак. Чего абреки деда давят? Палили бы молочные киоски.— У меня есть заначка. Тридцатник. Может, купить пару бутылок пива?— Богач. Тут рядом базарчик. У бабки можно бутылек водяры за пятнашку взять, — предложил бомж.— Пиво «Балтика». Номер шесть, — отрезал Фризе. — По бутылке на брата.— Хоп! Пиво так пиво.Они купили холодного пива, нашли маленький скверик на подступах к зоопарку и растянулись на жухлой траве. Большой куст барбариса прикрывал их от толпы, шагающей по направлению к станциям метро «Краснопресненская» и «Баррикадная». По этой толпе Фризе определил, что время приближается к девяти. На работу спешили те, у кого рабочий день начинается в девять тридцать, в десять: обитатели офисов и контор, еще не заработавшие на автомобили, но уже облаченные в добротные модные тряпки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23
Садильник — милиция.
.— А где не загудишь? У вас, в Москве, же, менты сбесились. Хватают мужиков подряд.— Слышал?— Глухой не услышит. Я вторые сутки не сплю. Приткнусь в зале ожидания и давану до вечера. А ты пивком разжился?— Никак не пойму — пиво в бутылке или? У этого гадючника, — он посмотрел на кино, ныне — Дом Ханжонкова, — часто оставляют бутылки с недопитым пивом. Идут ночью из бара или с сеанса, сосут пиво. Не допьют — ставят на панель. Кто их знает почему? Может, горчит? Или теплым показалось. Вот мы по утрянке и сшибаем опохмелку. Да какие-то падлы прыскать в бутылку повадились. Убил бы! — Решившись, наконец, он глотнул из бутылки. Иссиня-черное лицо расплылось в улыбке. — Тип-топ! Даже не горчит. — Он с наслаждением вылил в глотку остатки пива и швырнул бутылку к подъезду.Они медленно — Памперс еле-еле переваливался с ноги на ногу — поплелись в сторону вокзала. Бомж молчал, углубленный в свои невеселые мысли. Невеселые потому, что время от времени он горестно вздыхал и бросал на Фризе жалобные взгляды. Словно искал сочувствия. Владимир ждал, когда Памперс сам разговорится, вопросов не задавал.— Меня величают Алексеем, — наконец сказал бомж. — Стал, знаешь, отвыкать от своего имени. А Памперс — это так… Кликуха. Тут один мужик, из наших, всем кликухи раздает. Однозвездочного олуха Чубайсом окрестил. Прямо в точку. Правда?— Правда.На углу Грузинского вала и Брестской Памперс остановился:— Дальше я ни ногой.— Тебя не Чубайс так разукрасил?— Нет. Он по другой части. Шмонает, стервь. Это, — бомж слегка коснулся распухшими пальцами лица, — другая история. Спасибо, жив остался. — Тело его непроизвольно передернулось. — Закурить не найдется?Фризе опять, как и в первый рал, достал из нагрудного кармашка папиросу, протянул Памперсу. Не стал дожидаться, когда тот попросит огонька, и зажег спичку.Закурив, бомж сказал с удивлением:— Хорош карман у твоего клифта. Курево в нем не кончается. Я твой должник. Тут недалеко есть чебуречная, старый армянин такую вкуснятину ляпает. Бывает, под хорошее настроение и нашему брату перепадает. Пойдем? А поспим в лесу. Клевое местечко я знаю! Тепло, светло и не дует. Я там «линкольн» нашел. Новехонький. Только как решето от пуль. На нем крутые мужики миллиард на 6-м Ростовском грабанули. И на засаду напоролись. Менты с ног сбились — ищут тачку. А я завернул в чащу… По нужде. Штаны спустил. Присел. Гляжу, под лапником что-то блеснуло. Я даже забыл, для чего штаны снял. Кинулся лапник скидывать. «Линкольн»!— Менты ищут, найти не могут, — с иронией произнес Фризе. — А ты присел — и нате! «Линкольн» тут как тут.— Побожиться?— Да ладно. Радуйся.Они свернули на Грузинский вал.— Радуйся?! — неожиданно громко, с обидой выкрикнул Памперс. — Знал бы ты… — Он осекся и тронул Владимира за рукав. — Глянь, Левона спалили.На небольшой площадке между жилыми домами стояло несколько белоснежных павильончиков. Над каждым — какое-нибудь громкое название: «Колорадо», «Золотой апельсин», «Белый орел»… ТОО, ООО, АОЗТ — с недавних пор ставшие понятными каждому аббревиатуры. Два ларька были еще наглухо закрыты щитами, в витринах третьего пылились бутылки со спиртным. А остатки еще одного заведения походили на огромное кострище. Кострище дымилось. Пахло мокрой золой, горелой краской. Возле остатков павильона стоял пожилой коренастый мужчина. Скрестив руки на груди, он не сводил глаз с пепелища.— Левон! Может, помощь нужна? — окликнул Памперс мужчину.Погорелец на мгновение повернулся к бомжу, но ничего не сказал. Фризе успел заметить, что глаза у него заплаканные. И еще отметил, что черты лица у Левона крупные, мужественные. Большой мясистый нос, брылястые щеки, большой толстогубый рот.— Ты не подумай, Левон, — это не наша работа, — сказал Памперс.— А то я не знаю чья?! — Погорелец снял руки с груди и сцепил их теперь за спиной. — А то я не знаю?! Чтоб у них руки отсохли! Чтоб им ноги повыдергали! Мало я им платил, абрекам? — Он опять повернулся к Памперсу, скользнул равнодушным взглядом по Фризе. Спросил: — Кто тебя так отделал?— Не бери в голову. Заживет.— Заживет, — задумчиво повторил Левон и постучал себя по левой стороне груди. — А здесь вот никогда не заживет. Третий раз спалили. Теперь уж не подымусь.— Может, все ж поможем? Мы с другом разберем хлам. — Памперс кивнул на Фризе. — Вдруг техника уцелела? Касса?Упоминание о кассе вызвало у Левона определенные ассоциации:— Разукрасили-то не за зеленые?— Не! Мне та бумажка случайно в карман залетела. Залетела — и нету!— О-хо-хо, — горестно простонал Левон, окинув взглядом то, что раньше называлось чебуречной. — О-хо-хо! — И опять повернулся к бомжу: — Больше нету таких бумажек?— Откуда?— Может, у твоего друга? — Левон наконец-то взглянул на Фризе повнимательнее.— Он питерский. Только на днях заявился.Владимир насторожился. Он еще и слова не сказал Памперсу о том, откуда приехал. Только Чубайсу и следовательше Анастасии. Откуда у бомжа информация? Но больше всего сыщика заинтересовали разговоры о зеленых. Скорее всего, волна неясных слухов о событиях в 6-м Ростовском распространилась среди бомжей и местных торговцев довольно широко. А сам Памперс? Не из тех ли шакалов, что поживились валютой?— Подамся в бомжи. — Левон обреченно покачал головой и произнес витиеватую фразу на незнакомом языке. Наверное, на армянском. Фризе понял только одно слово — Армагидон.— Пошли, Алеша, — тихо позвал он бомжа. — Все тут выгорело. Проехали чебуреки мимо носа.Они опять не спеша двинулись по улице.— Эх! Накрылся наш завтрак. Чего абреки деда давят? Палили бы молочные киоски.— У меня есть заначка. Тридцатник. Может, купить пару бутылок пива?— Богач. Тут рядом базарчик. У бабки можно бутылек водяры за пятнашку взять, — предложил бомж.— Пиво «Балтика». Номер шесть, — отрезал Фризе. — По бутылке на брата.— Хоп! Пиво так пиво.Они купили холодного пива, нашли маленький скверик на подступах к зоопарку и растянулись на жухлой траве. Большой куст барбариса прикрывал их от толпы, шагающей по направлению к станциям метро «Краснопресненская» и «Баррикадная». По этой толпе Фризе определил, что время приближается к девяти. На работу спешили те, у кого рабочий день начинается в девять тридцать, в десять: обитатели офисов и контор, еще не заработавшие на автомобили, но уже облаченные в добротные модные тряпки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23