Слова настолько верные, что ей оставалось только внутренне рыдать. Если его пальцы не прекратят эти чувственные прикосновения, она разобьется, словно ваза из тонкого хрусталя.
– Я не буду с тобой воевать. – Она стояла неподвижно, опустив руки.
– Иди в постель, Джасмин. Усталый, расстроенный голос.
Он оставил ее посредине спальни, а сам прошел в свою комнату через смежную дверь, которая закрылась за ним с легким щелчком.
А Джасмин охватило изнеможение. В страхе перед предстоящим объяснением она провела почти без сна предыдущие пять ночей. Не сбрасывая халата, она заползла под одеяло. Но чувство утраты не давало ей заснуть. Ложное, конечно, чувство. Никогда в жизни она ничего не имела, а значит, ей нечего было терять. И все-таки хотелось пойти к мужу, прижаться к нему…
– Нет.
Нет, она не поддастся влечению, коль скоро Тарик не видит ничего из ряда вон выходящего в своем обхождении с ней. Уважение, повторила про себя Джасмин. Она заслуживает уважения.
Тарик швырнул скомканную рубашку через всю комнату. Она его отвергла! Такого от Джасмин он не мог ожидать. Он полагался на ее врожденное великодушие. Время и разлука, наряду со страстным гневом Джасмин, заставили его пожалеть о жестоких словах. Они ранили жену. Более того, в них была неправда. Много раз за эти четыре года он просыпался по ночам с мыслью о ней, а это неопровержимо свидетельствовало о том, что она незаменима.
А если дело приняло непоправимый оборот? Если Мина вправду возненавидела его? Ее тело было таким жестким в его объятиях, губы молчали. Она была похожа на маленького зверька, замершего перед хищником. Нет, в Джасмин живет не жажда мести, не злость, а… боль. И его бешенство отступило перед лицом этой правды. Он обидел свою жену, свою Мину. Это его Мина, и его долг – защищать ее. Даже от самого себя.
Впервые в своей жизни Тарик не знал, что ему делать. Шейх едва ли может позволить себе нерешительность, а вот у мужа есть к тому все основания. Он понимал, что поступил плохо, но он не из тех людей, кто привык просить прощения.
Издав неопределенный звук, больше всего похожий на рычание, Тарик ушел в душевую, а мыслями его владела маленькая женщина с большими синими глазами, которую он оставил в соседней комнате.
Знакомые руки, жесткие, но и ласковые, гладили ее по голой спине. Джасмин помнила, что легла в постель одетой, но в этом сновидении кожа касалась кожи. Поцелуй в затылок, поцелуй в каждый позвонок… Властные руки на бедрах… Она застонала и перевернулась на спину, призывая любимого. А когда он прижался губами к ее груди, изогнулась навстречу ему. По ее груди прошелся шершавый от щетины подбородок.
– Тарик, – прошептала она.
Теперь Джасмин проснулась и сознавала, что происходит. Но было уже поздно останавливаться. Ее тело открылось в призыве. Она вздохнула и отдалась неизбежному. Что бы он ни говорил, что бы ни делал, он – ее мужчина. Да как может она отвергнуть его, если он прикасается к ней как к высшей драгоценности?
Он целовал ее, а она с радостью отвечала. Его губы путешествовали по ее телу, исследовали пупок, отыскивая особенно чувствительные места, а ее реакция побуждала его повторять энергичные ласки. Мышцы ее живота сжимались, а бедра приподнимались помимо ее воли. Он был так близко, что она чувствовала биение его сердца всем телом.
Не дожидаясь требования, она раздвинула ноги, но Тарик не торопился овладеть ею. Он поднял ей ногу и закинул себе на плечо. Тепло его тела обожгло чувствительную кожу. А потом он потерся небритым подбородком о внутреннюю сторону бедра, и она едва не задохнулась.
– Пожалуйста, Тарик…
А когда ей показалось, что она достигла высочайшего наслаждения, Тарик опустил голову и подарил ей самый интимный из всех мыслимых поцелуев.
Она вскрикнула и хотела было увернуться, но он крепко прижал ее и стал медленно, с величайшей осторожностью вводить ее в курс этой головокружительной любовной близости. Ее удовольствие было его единственной целью.
Та маленькая частичка ее мозга, что еще была способна функционировать, знала: это его извинение. Ее воин восхищается ее телом, ищет ее отклика. Он не станет говорить слов, но даст ей понять, что она для него нечто большее, нежели объект похоти.
Обеими руками Джасмин вцепилась в простыню и отдалась ласкам Тарика. Плечи его расслабились между ее бедер, а руки, удерживающие ее на месте, стали скорее якорями, а не тисками. А потом – думать она уже не могла. Она обрела ту свободу, которую могла найти только в его объятиях, и унеслась на крыльях наслаждения. Тарик держал ее до тех пор, пока не унялась дрожь, после чего вошел в нее, так осторожно, словно не был уверен, что его ждут.
Его колебания вызвали у Джасмин слезы.
– Вот ты и дома, – прошептала она и во второй раз за вечер достигла пика наслаждения.
Прошло много времени, прежде чем она набралась мужества и спросила:
– Почему ты так рано вернулся?
Тарик крепче прижал ее к себе и поцеловал в плечо.
– Мы заключили торговое соглашение быстрее, чем предполагалось.
– А ты…
Джасмин хотелось спросить про соглашение, но она прикусила язык, не желая нарваться на отпор.
– Что, Мина?
– Нет, ничего.
Тарик помолчал, затем проговорил:
– У Зюльхейля есть договор с рядом западных стран о беспошлинном провозе произведений прикладного искусства через границы.
Джасмин приняла предложенную ей оливковую ветвь:
– Почему именно произведения прикладного искусства?
– Ювелирные изделия и другая художественная продукция из Зюльхейля высоко ценятся в мире. Это третья по величине статья нашего экспорта. – Смех Тарика согревал сердце Джасмин. – Они рассчитывают, что их товары наводнят наши рынки. Ошибаются.
– Откуда ты знаешь?
– Дело в том, Мина… – Ее завораживала неожиданная смешливость в его голосе. – Дело в том, что такое же соглашение у нас не один год действовало с Соединенными Штатами.
– Правда? А на улицах у вас что-то не видно американского ширпотреба.
Джасмин прижалась головой к плечу Тарика.
– Мои люди привычны к качественным товарам ручной работы. Богатства нашей земли принадлежат всем. Дешевку, которую нам присылают из-за границы, никто не покупает.
– Вы снобы.
Тарик только пожал плечами.
– Мы достаточно богаты, чтобы себе это позволить.
Его невозмутимый ответ заставил Джасмин рассмеяться. Она не умела быть сдержанной в тех случаях, когда Тарик сбрасывал с себя панцирь.
– Значит, вы заключили беспроигрышную сделку? А разве ваши партнеры не знали об опыте американцев?
– Кому же приятно признавать свои ошибки? На что это будет похоже, если выяснится, что величайшая мировая держава… Не могу подобрать слова, – признался Тарик после паузы.
– Пошла на поводу? – смело подсказала Джасмин.
– Да. Им не к лицу идти на поводу у маленького восточного княжества, затерянного в пустыне. Бедный, нецивилизованный народ.
Джасмин от души засмеялась.
– Нецивилизованный!..
Она припала к нему, сознавая, что он чересчур легко добился ее прощения, даже не давая себе труда принести словесные извинения. Но Джасмин понимала, что Тарик не унизится до столь прямого признания своей неправоты. Покаяние – не для воина пустыни. Пока ей достаточно его невероятно нежной любви.
Пока…
Рано утром Джасмин сидела на краю фонтана, отделанного Розой Зюльхейля, прислушиваясь к плеску прохладной воды и тихому свисту птиц. Когда вернувшиеся к жизни демоны разбудили ее, она решила встретить их лицом к лицу, покинув раскинувшегося в кровати Тарика. Встретить их лицом к лицу с тем, чтобы победить.
Прежде всего она приняла тот факт, что никогда не была по-настоящему любима. Не знала той любви, в которой нуждалась.
Возможно, избери она Тарика четыре года назад, он пришел бы именно к такой любви. Однако в ту пору она была юной и беззащитной, особенно в сравнении с сильным и уверенным в себе Тариком. Лаская ее, он в то же время ее опекал. Ее любовь была глубокой и до боли настоящей, но это была любовь девочки, которой еще предстояло стать женщиной. Нежной. Легко ранимой.
Досада заставила Джасмин усомниться в ее собственных чувствах, но по приезде в Зюльхейль ее любовь выросла и окрепла благодаря чувственной страсти, пробужденной в ней тем мужчиной, в которого превратился Тарик.
Со дня ее приезда Тарик был требователен к ней. Но теперь она увидела в этой требовательности нечто неизбежное: он уже относится к ней не как к девочке, которую обязан защищать, а как к женщине, которая должна отвечать за свои заблуждения.
Вот – первая правда. А вторая состоит в том, что она все еще не любима. И это страшит ее. Наивная вера в возможность любовью добраться до души Тарика была безнадежно разрушена в день его отъезда в Париж. Вновь этой пытки Джасмин не перенесет. Ее столько раз отталкивали в жизни, что очередной удар может сломить ее.
Две недели спустя, в Зюльхейне, во время визита в магазин художественных принадлежностей, Джасмин сказала Мумтаз:
– Думаю, мы продвигаемся вперед. Он разговаривает со мной.
– И о чем же?
– В основном о делах.
Мумтаз тем временем увлекла Джасмин к стоявшему в углу мольберту.
– Что ж, это хорошо. Но что вы скажете о ваших взаимоотношениях?
Джасмин провела пальцами по лакированной раме мольберта. Безукоризненная работа. Она прикрепила к мольберту приготовленный заранее холст.
– Я не хочу торопить события, чтобы не испортить все.
После возвращения из Парижа Тарик в обращении с Джасмин всякий раз словно надевал лайковые перчатки, и возникшая между мужем и женой эмоциональная преграда не исчезала. Тарик больше не ранил Джасмин, проявляя свое озлобление; напротив, это она не могла пробиться к нему и вернуть его доверие.
Эти вялотекущие отношения – нечто совершенно неправильное.
Вялость никогда не была им присуща. Их любовь была подобна обоюдоострому лезвию, а разлука принесла им боль и только боль. Даже гнев и обида бывали настолько остры, что резали обоих по живому. И неожиданная перемена в поведении Тарика ставила Джасмин в тупик.
– Все наладится. Просто исполняйте ваш долг. – Мумтаз сжала руку Джасмин.
– По-моему, хороший совет.
Джасмин заглянула в рабочий кабинет Тарика.
– Ты занят?
При звуке ее голоса Тарик поднял голову.
– Тебе, Джасмин, я всегда рад.
Джасмин достала свои покупки и водрузила их на стол Тарика. Мольберт она благоразумно оставила за дверью, не желая смазывать впечатление от сюрприза.
– Что это? – спросил Тарик, ткнув пальцем в упаковочную бумагу.
– Подарок. Открывай!
Она подошла к нему и присела на ручку кресла. Тарик нахмурился, но тут же обвил рукой ее талию.
– Ты упадешь.
– Тогда вот так. – Одно движение – и Джасмин оказалась на его колене. – А теперь открывай.
По всей видимости, его смутил ее неожиданный порыв. Он потянулся к ножу для бумаги и разрезал бечевку. И тут же замер при виде холстов, красок и кистей.
– Я знаю, у тебя много дел, – начала Джасмин, не давая ему заговорить самому. – Но час в день ты сможешь выкроить? Думай о том, что ты делаешь это в интересах твоего княжества.
Тарик недоуменно поднял бровь. Джасмин улыбнулась.
– Шейх-трудоголик рано или поздно выдохнется, сделается невосприимчивым и не сможет приносить пользу своему народу. – Она решила не обращать внимания на скептическую гримасу Тарика. – Когда-то ты рисовал, чтобы снимать напряжение дня. Попробуй опять этим заняться.
– Мои обязанности…
Джасмин приложила ладонь к его губам.
– Один час. Это не так и много. А я буду тебе помогать.
– Каким же образом?
– Я не сомневаюсь, что смогу снять с тебя часть груза. Обрабатывать информацию, например. Или делать для тебя краткие информационные отчеты. Я способная, ты же знаешь.
Ее серьезный тон позабавил его.
– Я знаю, Мина, ты умница. Хорошо. Ты сможешь мне помочь. Но для этого тебе придется сидеть передо мной спокойно.
– Ты хочешь нарисовать меня? – Обрадованная, Джасмин выпрямилась, продолжая, впрочем, сидеть на колене Тарика. – Это будет обнаженная натура?
Тарику не понравилась ее прямолинейность.
– Такую картину не увидела бы ни одна живая душа, и она была бы сожжена после моей смерти.
Джасмин, довольная тем, что ее предложение не отвергнуто, поцеловала Тарика в щеку и поерзала на его колене.
– У меня есть еще мольберт. – Она собрала подарки со стола. – Все это будет стоять в моей мастерской. А я сейчас вернусь и помогу тебе.
Остаток дня они провели вместе, за просмотром информационных бюллетеней. Тарик сказал Джасмин, что она вольна покинуть его в любой момент, но она, увидев, с каким количеством документов ему предстояло иметь дело, была только рада погрузиться в них.
Но вот один из документов стал для нее неожиданностью, и притом неприятной.
– Тарик…
Услышав резкую ноту, он вскинул голову. Между бровями Джасмин пролегла глубокая складка.
– Здесь говорится, что шейх может иметь не одну жену.
Губы Тарика тронула улыбка.
– Таков старинный закон.
– Старинный? А насколько?
Она не намерена делить своего мужа с кем-либо. И когда-либо.
– Очень давний. Кстати, не закрепленный традицией. И у моего деда, и у отца была всего лишь одна жена.
– А у прадеда?
– Четыре. – Джасмин показалось, что глаза Тарика вспыхнули. – Не беспокойся. По-моему, у меня хватит сил только на одну.
– Я добьюсь отмены этого закона, – объявила Джасмин.
– Женщины Зюльхейля будут носить тебя на руках. Закон касается исключительно шейха, но некоторые люди говорят, что он вредит имиджу Зюльхейля как цивилизованной страны.
Джасмин кивнула. Трезвые, уравновешенные слова Тарика утихомирили ее опасения. Значит, ей не придется столкнуться с проблемой новой жены.
– Достаточно, Мина. – Тарик поднялся из-за стола, и его мощное тело сразу и всецело завладело ее вниманием.
Джасмин отложила бюллетень, встала и выпрямилась, расправляя затекшие мышцы.
– Ты еще можешь пожалеть о своем предложении. – Тарик приблизился к ней. – На мой взгляд, у тебя получаются резюме высшего качества. Я тебя буду часто призывать на помощь.
Довольная услышанной похвалой, Джасмин положила свою руку на ладонь Тарика.
– Прекрасно. Тогда пойдем отсюда, пока тебя кто-нибудь не перехватил.
В этот день она в первый раз осознала, сколько людей считают Тарика единственной инстанцией, способной решить их проблемы. Очень многие просители являлись лично. Большинство из них отсеивали Хираз и Мумтаз, но некоторые оказывались особенно настойчивыми.
– Ты ведь защитишь меня? – улыбнулся Тарик.
– Думаю, что тебе нужна помощь посредника. Мумтаз и Хираз на эту роль мало подходят, потому что не принадлежат к династии. – Джасмин рассуждала исключительно серьезно. – А вот я принадлежу. Я смогу разобраться с большинством дел, с которыми люди приходят к тебе, и освободить тебе время, чтобы ты мог решать самые важные вопросы.
В кабинете воцарилась зловещая тишина. Джасмин подняла глаза и увидела, что Тарик задумчиво рассматривает ее.
– Если ты, конечно, захочешь. – Ею внезапно овладели сомнения. Долгие годы ощущения собственной непригодности не могли не отразиться на ее уверенности в себе. – Я понимаю, я чужеземка…
Тарик прервал ее, притронувшись пальцем к ее губам.
– Ты – моя жена. И я тебе уже говорил, что жители страны приняли тебя в этом качестве. А как же твоя деятельность модельера?
– Я хотела с тобой об этом поговорить. Если у меня будут деловые интересы, это не повредит твоей репутации шейха?
Тарик покачал головой.
– У меня самого много деловых интересов. А ты хотела бы продвигать свои проекты?
– Я подумывала о небольшом доме моды. Без собственной сети магазинов, просто с выходом на рынок розничной торговли.
– У тебя все получится.
Его уверенность обрадовала ее необычайно. Никто и никогда в нее не верил.
– Но потом я сочла, что мне надо отойти на второе место.
– На второе место?
– Я твоя жена, и мое место здесь, рядом с тобой. – Ее голос не выдал любви, которая двигала ею. Если он еще раз оттолкнет ее, пусть сколь угодно мягко, она будет уничтожена. – Пусть мои модельные занятия будут чем-то вроде твоей живописи. Чем-то таким, чем мы занимаемся для себя. А главное – интересы нашего народа.
– Если ты так хочешь, то я согласен.
Джасмин улыбнулась и прильнула к мужу. Он чуть-чуть напрягся – но и только.
Когда они с Джасмин прошли в ее мастерскую, Тарик устроился у южного окна.
– Я поработаю здесь, а ты садись сюда.
Джасмин послушно уселась в красное плюшевое кресло, напротив которого Тарик поставил мольберт. Она знала, что он не любит утруждать себя эскизами, а предпочитает наносить контуры акварелью сразу на холст. Он очень, очень талантлив, с гордостью думала она. Ей был очень дорог небольшой морской пейзаж Зюльхейля, который Тарик когда-то написал по памяти, чтобы она смогла увидеть его родную страну.
– Ты хмуришься.
Джасмин улыбнулась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15