– Ну и штучка, – сказал человек позади него.
Кто-то запел:
День добрый, мистер Зип-Зип-Зип!
Остригли под машинку вас,
Остригли под машинку вас,
Остригли как меня!
Все подхватили. Шаги их мерно звучали по вымощенной улице, извивавшейся зигзагами между разрушенными деревенскими домами. Мимо них проезжали свернутые лазареты: большие грузовики, наполненные забинтованными людьми с серыми лицами, от которых шел запах пота, крови и карболки.
Кто-то затянул:
Праху быть прахом
И в землю лечь…
– Брось эту, – закричал Джедкинс, – она несчастливая!
Но все подхватили песню. Крисфилд заметил, что глаза Эндрюса сверкали. «Он еще будет самый бедовый из всех», – подумал он и заорал во все горло вместе с другими:
Праху быть прахом
И в землю лечь.
Кого газ не душит,
Уложит картечь.
Они снова взбирались вверх по холму. Дорога была изрыта глубокими выбоинами и воронками от гранат, полными грязной воды, в которой скользили их ноги. Начались леса, истерзанные остовы лесов, полные оставленных артиллерийских позиций и окопов; с расщепленных деревьев свешивалась разорванная маскировка. Земля и дорога были усыпаны жестяными банками и медными стаканами от картечи. По обеим сторонам дороги деревья, оплетенные бесконечными рядами телефонной проволоки, казалось, были обвиты лианами.
Когда они снова остановились, Крисфилд очутился на гребне холма около французской 75-миллиметровой батареи. Он с любопытством смотрел на французов, которые сидели вокруг на бревнах в своих розовых и голубых рубахах, играли в карты и курили. Их жесты раздражали его.
– Послушай, скажи им, что мы наступаем, – сказал он Эндрюсу.
– А разве мы наступаем? – сказал Эндрюс. – Ладно.
– Слушайте, правда, что фрицы улепетывают как зайцы? – закричал он французам.
Один из солдат повернул голову и засмеялся.
– Он говорит, что они улепетывают так уже четыре года, – сказал Эндрюс; он снял свой ранец, уселся на него и поискал папиросы.
Крисфилд снял свою фуражку и взъерошил волосы грязной рукой. Он положил в рот жевательного табаку и сидел, обняв руками колена.
– Долго ли, черт возьми, мы будем ждать на этот раз? – бормотал он.
Тени переплетенных и расщепленных деревьев медленно ползли через дорогу. Французские артиллеристы ужинали. Длинная вереница грузовиков, громыхая, проехала мимо, обрызгав грязью скученных по краям дороги солдат. Солнце село, и множество батарей внизу в долине открыли огонь, совершенно лишая людей возможности разговаривать. Воздух наполнился жужжанием гранат, пролетавших над головами. Французы потянулись, зевнули и спустились в свои окопы. Крисфилд с завистью следил за ними. На зеленом небе, над высокими искалеченными деревьями, начинали выступать звезды. Ноги Крисфилда болели от холода. Его охватил вдруг безумный страх перед чем-то, что должно неминуемо случиться сейчас, но колонна продолжала ждать, не двигаясь в сгущающейся темноте. Крисфилд упорно жевал, стараясь не думать ни о чем, кроме табачного вкуса во рту.
Колонна двинулась снова; когда они взобрались на вершину другого холма, Крисфилд почувствовал странный сладковатый запах, от которого у него защекотало в ноздрях. «Газ», – подумал он, охваченный паникой, и положил руку на маску, висевшую у него на шее. Но ему не хотелось первым надеть ее. Команды не было. Он продолжал идти, проклиная сержанта и лейтенанта. Но, быть может, они уже убиты? Ему представилось, как весь полк падает на дороге, отравленный газом.
– Чувствуешь, Энди, пахнет чем-то? – осторожно прошептал он.
– Я чувствую комбинацию из мертвых лошадей, тубероз, бананового масла, сливочного мороженого, которым мы лакомились в колледже, и мертвых крыс на чердаке… Но какое нам, черт побери, теперь до этого дело? – сказал Эндрюс, смеясь. – Обращать внимание на какую-то вонь…
– Свихнулся парень, – пробормотал Крисфилд про себя.
Он посмотрел на звезды в черном небе; при ходьбе казалось, что они движутся вместе с колонной. А может быть, и колонна и звезды стояли на месте, а уходили-то от них деревья, махая своими костлявыми, искалеченными руками? Он едва различал топот ног по дороге, так громко раздавалась канонада спереди и сзади. Перед ними то и дело разрывалась шрапнель, и ее красные и зеленые огни на мгновение смешивались со звездами. Но звезды он мог видеть только над головой. На всем остальном пространстве неба вспыхивали и угасали белые и красные зарева, как будто горизонт был в огне.
Когда они спускались вниз по склону, лес вдруг прекратился, и они увидели перед собой долину, озаренную сверканием пушек и белым светом гранатных звезд. Это было все равно что смотреть в печь, полную пылающих углей. Склон холма, спускавшийся под ними, гудел от сокрушительных разрывов, покрытый желтыми языками пламени. На батарее близ дороги, которая, казалось, должна была снести им головы при первом залпе, на фоне перемежающегося красного пламени вырисовывались в фантастических положениях темные фигуры артиллеристов. Оглушенные и ослепленные, солдаты продолжали идти по дороге. Крисфилду казалось, что они вот-вот шагнут в раскрытую пасть пушки. У подножия холма около маленькой рощицы нетронутых деревьев они снова остановились. Новая вереница грузовиков ползла мимо них; в темноте они казались огромными пятнами. Батарей поблизости не было, и до них ясно донесся скрипящий рев передач, когда грузовики выехали на неровную дорогу, ныряя в вырытые гранатами ямы.
Крисфилд улегся в сухой ров, поросший кустарником, и задремал, положив голову на ранец; вокруг него растянулись другие. Кто-то положил ему голову на бедро. Шум несколько утих. Сквозь дрему он слышал людские голоса, разговаривавшие тихим шепотом, как будто они боялись говорить громко. На дороге шоферы грузовиков беспрерывно окликали друг друга резкими, пронзительными голосами. Моторы останавливались один за другим; наступила почти полная тишина, во время которой Крисфилд заснул.
Что-то разбудило его. Он окоченел от холода и, не чувствуя больше на себе давления чужих тел, на минуту испугался, подумав, что остался один, что рота ушла.
Над головой раздавалось гудение гигантских москитов. Он услышал, как голос лейтенанта резко прокричал:
– Сержант Хиггинс, сержант Хиггинс!
Черный силуэт лейтенанта внезапно выделился на полосе пламени. Крисфилд видел его походную фуражку, слегка сдвинутую на один бок, и защитную шинель, туго стянутую в талии и оттопыривающуюся на коленях. Лейтенант зашатался от взрыва. Снова все сделалось черным. Крисфилд поднялся на ноги, в ушах его звенело. Колонна двигалась вперед. Он услышал около себя в темноте стон. Топот ног и звяканье амуниции заглушали все остальные звуки. Он чувствовал, как на плечах у него под тяжестью ранца стирается кожа. Время от времени вспышки бомб с аэропланов за спиной освещали поврежденные грузовики на краю дороги. Где-то трещал пулемет. Но колонна продолжала идти, придавливаемая к земле ранцами и смертельной усталостью.
Когда Крисфилд останавливался, буйная вспыхивающая темнота постепенно успокаивалась, переходя в серую зарю. Веки его жгло так, как будто глазные яблоки пылали огнем. Он не чувствовал ни рук, ни ног. Пушки продолжали беспрерывно грохотать, точно молот, ударяющий по голове. Он шел очень медленно, в шеренге, изредка натыкаясь на шедшего впереди. С обеих сторон была земля – глиняные стены, с которых стекала вода. Вдруг он споткнулся и упал через несколько ступенек вниз, в окоп, где было темно как в могиле. Незнакомый запах, от которого ему стало не по себе, ударил ему в нос, но его мысли, казалось, приходили к нему откуда-то издалека. Он ощупал стену. Колени его ударились о койку, на которой лежало одеяло. В следующую секунду он уже спал глубоким сном.
Когда он проснулся, сознание его было очень ясно. Крыша окопов была сложена из бревен, светлое пятно вдалеке была дверь. Он страстно надеялся, что не назначен в караул. Куда девался Энди? Но тут он вспомнил, что Энди помешанный, «брехун», как назвал его Джедкинс. Он с трудом сел, снял свои башмаки и обмотки и завернулся в одеяло. Вокруг раздавался храп и глубокое дыхание спящих людей.
Его судил военный суд. Он стоял, вытянув руки по швам, перед тремя офицерами, сидевшими за столом. У всех трех были одинаковые белые лица с тяжелыми синими подбородками и брови, сходившиеся на переносице. Они громко читали что-то по бумаге, но он не мог разобрать слов, хотя и напрягал слух. Он слышал только слабый стон. Откуда-то несся незнакомый слабый запах, который смущал его. Он не в состоянии был больше стоять вытянувшись, несмотря на то, что сердитые глаза офицеров пристально смотрели на него. «Андерсон, сержант Андерсон, что это за запах? – не переставал спрашивать Крисфилд тоненьким жалобным голосом. – Пожалуйста, скажите мне, что это за запах?» Но три офицера за столом продолжали читать по своим бумагам, а стоны все громче отдавались у него в ушах, пока он сам громко не вскрикнул. В руке у него была граната, он выдернул шнур, бросил его и увидел тут же, как защитная шинель лейтенанта выступила на полосе пламени. Кто-то бросился на него. Он боролся не на жизнь, а на смерть с Андерсоном, который превратился в женщину с большими вялыми грудями. Он прижал ее к себе и обернулся, чтобы защищаться против трех офицеров, подбегавших к нему. Их шинели, туго стянутые поясами, делали их похожими на ос. Все исчезло – он проснулся.
Крисфилд все еще чувствовал странный раздражающий запах. Он сел на край нар и стал, извиваясь, натягивать свою одежду, потому что по всему его телу ползали вши.
– Черт, забавно очутиться вдруг там, где еще недавно сидели фрицы, – услышал он чей-то голос.
– Ура! Мы наступаем, – раздался другой голос.
– Кой черт, что это за наступление? Я еще ни одного немца в глаза не видал.
– А я зато слышу их запах, – сказал Крисфилд, поднимаясь на ноги.
Голова сержанта Хиггинса вдруг появилась в дверях.
– Стройся! – закричал он. Затем прибавил своим обыкновенным голосом: – Ну, ребята, идем порох нюхать!
Обмотка Крисфилда запуталась в зарослях кустарника на краю просеки. Он остановился и начал раскачивать ногу взад и вперед, чтобы освободиться. Наконец он вырвался; оборванная обмотка волочилась за ним. Там на солнце, посередине просеки, он увидел человека в темно-оливковой форме, стоявшего на коленях около какого-то предмета на земле. Немец лежал лицом вниз с красной дырой в спине. Человек обшаривал его карманы. Он посмотрел Крисфилду в лицо.
– Сувениры, – сказал он.
– Какого ты будешь полка, братец?
– Сто сорок третьего, – сказал человек, медленно подымаясь на ноги.
– Где мы, черт подери?
– Разрази меня Бог, если я знаю!
На прогалине не было никого, кроме двух американцев и немца с дырой в спине. Издали доносился грохот артиллерии, вблизи раздавалось цоканье отдельных пулеметов. Вокруг них в солнечных лучах плясали листья всех оттенков: коричневого, желтого и багряного.
– Послушай-ка, ведь эти проклятые деньги не годятся, правда? – сказал Крисфилд.
– Немецкие-то? Нет, черт побери… Я нашел часы. Штучка ничего! – Солдат, не переставая подозрительно поглядывать сквозь полуопущенные веки на Крисфилда, протянул ему золотые часы.
– Я видел там у одного малого саблю с золотой ручкой, – сказал Крисфилд.
– Где это?
– А там вон, в лесу! – Он неопределенно махнул рукой в сторону леса. – Я должен отыскать свою часть. Идем, что ли? – Крисфилд двинулся к другому краю прогалины.
– Мне и тут хорошо, – ответил другой, растягиваясь на траве под солнцем.
Листья шуршали под ногами Крисфилда, пробиравшегося через лес. Ему было жутко одному, и он торопился как мог; обмотка все еще волочилась за ним. Он дошел до проволочного заграждения, наполовину скрытого осыпавшимися буковыми листьями. Проволока была местами перерезана, но, перелезая через нее, он разодрал себе об колючку бедро. Сняв разорванную обмотку, он обвязал ею поверху свои штаны и продолжал идти, чувствуя, как кровь у него стекает вниз по ноге.
Немного погодя он вышел на тропинку, пересекавшую лес. На ней виднелась колея, тянувшаяся через глинистые, наполненные грязью выбоины. На тропинке в солнечной полосе он увидел фигуру и торопливо направился к ней. Это был молодой человек с рыжими волосами и розово-белым лицом. По золотой полоске на воротнике его куртке Крисфилд понял, что это лейтенант. На нем не было ни шинели, ни фуражки, и одежда его спереди была сплошь вымазана зеленой тиной, как будто ему пришлось лежать на животе в грязной канаве.
– Куда вы идете?
– Не знаю, сэр.
– Ладно, идем!
Лейтенант быстро пошел по тропинке, дико размахивая руками.
– Не заметили здесь где-нибудь пулеметного гнезда?
– Ни одного.
Он шел за лейтенантом, который шагал так быстро, что Крисфилд с трудом поспевал за ним, без разбору шлепая по лужам.
– Где артиллерия, вот что я хочу знать? – крикнул лейтенант, останавливаясь вдруг и ероша рукой свои рыжие волосы. – Где, к черту, артиллерия? – Он свирепо смотрел на Крисфилда своими зелеными глазами. – Какой смысл наступать без артиллерии? – Он зашагал еще быстрее.
Вдруг они увидели впереди солнечный свет и темно-оливковые формы. Вокруг них затрещали пулеметы. Опомнившись, Крисфилд увидел, что бежит через поле, покрытое жнивьем и цветущим клевером. Вокруг него толпились совершенно незнакомые люди. Ружейные выстрелы, напоминающие щелканье бича, смешались с трескотней пулеметов. Над ним по голубому небу плыли маленькие белые облака, а впереди виднелась группа белых домов с. зеленоватыми крышами.
Крисфилд находился внутри дома. В каждой руке у него было по гранате, похожей на железный ананас. Внезапное одиночество снова испугало его. За домом раздавался треск пулеметов, прерываемый разрывами гранат. Он смотрел на красный черепичный пол и на фотографию женщины с ребенком, которая висела на выбеленной стене против него. Он был в маленькой кухне. В очаге горел огонь, на котором что-то варилось в черном горшке. Крисфилд на цыпочках подошел к горшку и заглянул в него. На дне кипящей воды он увидел пять картофелин. На другом конце кухни за двумя сломанными стульями была дверь. Крисфилд крадучись направился к ней; черепицы, казалось, колебались у него под ногами. Он приложил палец к замку, отдернул его и долго стоял, затаив дыхание, не спуская глаз с двери. Затем он смело распахнул ее. За столом, опустив голову на руки, сидел молодой человек с белокурыми волосами. Крисфилд почувствовал прилив радости, увидав, что на нем была зеленая форма. Он очень хладнокровно нажал пружину, подержал секунду гранату и бросил ее, отскочив на середину кухни. Белокурый человек не двинулся; его глаза по-прежнему смотрели пристально, прямо перед собой.
На улице Крисфилд наткнулся на высокого человека, который бежал со всех ног. Человек схватил его за руку и сказал:
– Заградительный отряд снимается!
– Какой отряд?
– Наш. Нужно бежать, чтобы поспеть за ними! – Голос его вырывался визгливо и отрывисто, на лице его были красные ссадины.
Они побежали вместе по пустой деревенской улице. По дороге им попался маленький рыжеволосый лейтенант, который стоял, прислонившись к выбеленной стене. Ноги его были превращены в массу из крови и разорванной одежды. Он кричал пронзительным горячечным голосом, который долго еще преследовал их по открытой дороге:
– Где артиллерия? Я хочу знать, где артиллерия?
Леса стояли серые. Роса медленно стекала с деревьев. Крисфилд с трудом поднялся на ноги с кучи листьев, на которой он спал. Он совсем окоченел от голода и холода и чувствовал себя одиноким, отбившись от своей части. Его окружали солдаты другой дивизии. Капитан с песочного цвета усами, завернувшись в одеяло, шагал взад и вперед по дороге, как раз за группой буковых деревьев. С той минуты, как рассвело, Крисфилд не переставал следить за тем, как он ходит взад и вперед за мокрыми, скученными стволами. Притопывая ногами по сырым листьям, Крисфилд отошел от группы людей. Никто, казалось, не обращал на него внимания. Деревья сомкнулись вокруг него. Он ничего не видел, кроме влажных серо-зеленых и черных стволов, да желтых листьев молоденьких деревьев, со всех сторон окружавших его. Он тупо удивлялся, почему идет по этой дороге. Где-то в глубине его сознания таилось стремление отыскать свою часть. Сержант Хиггинс, Энди, Джедкинс и Смолл, что-то сталось с ними? Он вспомнил роту, выстроившуюся к котлу, и запах жирной пищи, доносящийся из полевой кухни. Он был отчаянно голоден. Крисфилд остановился и прислонился к покрытому мхом стволу дерева. Глубокая царапина на ноге пульсировала так, как будто вся кровь из его тела устремлялась через нее.
Теперь, когда его шуршавшие шаги затихли, в лесу стало совсем тихо; слышалось только, как с листьев и ветвей каплет роса.
Крисфилд напрягал слух, чтобы уловить какой-нибудь другой звук.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46