сознание окутала тягучая, обессилившая темь.
Он не знал, каким путем они попадут в квартиру вдовы Пострунковой, как и не представлял себе, как все то произойдет. Он почти бездумно следовал за Адамейко.
Обо всем этом и Ардальон Порфирьевич не имел сейчас ясного представления. Но прилив той воли и настойчивости, которую он ощутил в себе сегодня, не покидал его и в этот момент.
Ардальон Порфирьевич был убежден в успехе задуманного им дела, а как должно будет оно через минуту начаться, — об этом не хотелось уже сейчас думать. Он помнил только об одном: это обязательно случится, потому что ему, Ардальону Порфирьевичу, соседка откроет дверь без каких-либо подозрений о цели его прихода. И уже там, в ее квартире, он успеет обдумать возможность для Сухова проникнуть в комнаты Варвары Семеновны.
Однако кое-какой план у обоих участников преступления существовал, и был он предложен еще раньше Ардальоном Адамейко.
О плане этом Ардальон Порфирьевич напомнил Сухову, когда они уже подходили к третьему — последнему этажу.
— Не забудь… Меня первого ударь, — упаду я в обмороке, а потом ты уже к ней, понимаешь?… Чтоб не подозревала на случай чего… помешает если кто…
Сухов молчаливо кивал головой. Он боялся теперь подать свой голос: было страшно — самому не узнать его.
Дойдя до последней площадки, Ардальон Порфирьевич несколько секунд прислушивался, не идет ли кто позади них по лестнице, и, убедившись в полнейшей тишине, быстро шагнул к дверям Пострунковой. Он хотел уже протянуть руку к звонку, но стоявший рядом Сухов остановил его:
— Ардальон! Как же это так… сразу, а? Как же это я… Мгновение Ардальон Порфирьевич о чем-то соображал.
Решимость и сейчас не покидала его.
— Ты вот сюда… непременно сюда! На две минуты только. Как открою я дверь — ты услышишь… Обязательно. Две минуты только…
Он указал рукой на маленькую узкую лестничку с другого края площадки, перебросившую десяток ступенек к приотворенной дверце чердака.
— Вот сюда. Быстрей! Не бойся, никого там нет… Но Ардальон Порфирьевич ошибался.
Как только Сухов скрылся за дверцей чердака, Адамейко дернул ручку звонка, — и через несколько секунд услышал знакомый голос соседки:
— Кого надо?
— Откройте, Варвара Семеновна. Это… я…
Крюк за дверью упал, язычок французского замка мягко отошел в сторону.
— Пожалуйста.
В простенке между обеими кухонными дверями стояла вдова Пострункова. Сзади нее, на плите, шипел примус.
Ардальон Порфирьевич схватился рукой за дверь и широко распахнул ее, входя в квартиру.
В этот— то момент произошло то, чего не ожидал Ардальон Порфирьевич и чего всегда боялась так вдова Пострункова; по маленькой лестничке, с чердака -быстро сбежал на площадку большой серый кот, потревоженный, очевидно, свалившимся Суховым.
В два прыжка кот этот очутился у открытых дверей квартиры и — ловко шмыгнул туда, прежде чем Адамейко успел закрыть за собою дверь.
— Аи-аи! — вскрикнула озабоченно Варвара Семеновна, бросившись к коту. — Ловите его, подлеца!
Из глубины квартиры выбежал, задорно лая, белый шпиц.
— Ловите! — кричала Варвара Семеновна, протягивая руки к испуганно заметавшемуся коту.
Он пробежал у нее между ног, вскочил сначала на вязанку дров, фыркнул оттуда на догнавшего его шпица, потом, вспрыгнув, ринулся по коридорчику в комнаты.
Варвара Семеновна и собака побежали вдогонку…
Все это продолжалось несколько секунд. Ардальон Порфирьевич быстро прошел вслед за хозяйкой. В его уме мелькнула неожиданная мысль.
— Варвара Семеновна… а Варвара Семеновна! — громко кричал он, догоняя ее. — Разрешите помочь. Уберите Рекса в столовую и закройте туда дверь. Собака, знаете ли, в данном происшествии только мешает. И злит кошку! Уж разрешите, я этого нежданного гостя вам лично изловлю и выдворю! Не беспокойтесь, Варвара Семеновна…
— Ах, подлец! Вот подлец! — волновалась вдова Пострункова, стараясь поймать за ошейник вертевшегося по комнате шпица. — Нахальный кот, я его знаю: это — жичкинский, кассира!
— Уходите! Уходите с собакой в столовую и крепко держите с той стороны дверь… — торопил ее Ардальон Порфирьевич. Я уж сам, — поверьте.
— Ну, ну… спасибо, батюшка. Рекс, поди сюда! Рекс, кому говорю?!
Она, наконец, поймала его и скрылась с ним в соседней комнате, плотно прикрыв оттуда дверь.
Адамейко медленно подошел к серому коту, забившемуся за угол письменного стола, и протянул к нему руку.
— Кис-кис-кис… Ах ты, глупый какой… дружок какой! Он бережно взял его на руки и быстро, почти припрыгивая, отнес его на лестницу.
Ардальон Порфирьевич выбежал на площадку и глухим шепотом позвал Сухова:
— Тс-с-с… Можешь скоро входить… Дверь не захлопну. Слышишь?
С чердака в ответ раздалось такое же глухое и короткое покашливание.
Адамейко вернулся в кухню, выключил внутри французский замок и прикрыл за собой обе двери.
«Вот так… вот так… Сейчас… Сейчас, — стучалась в виски горячая, неудержимая мысль. — Вот сейчас…»
Навстречу бежала белая собачонка, а сзади нее торопливым шагом — хозяйка квартиры.
— Фу ты — и примус даже забыла потушить… Вот окаянный кот!
Ардальон Порфирьевич подошел к плите и выполнил желание Варвары Семеновны, — теперь нужно было выигрывать каждую секунду,
— А вы умаялись, батюшка! Пойдемте в комнаты. Да сбросьте пальто: вымокли, чай, здорово…
В коридорчике, на гвозде, оставил отяжелевшее от дождя пальто и шляпу и, вытирая на ходу мокрое холодное лицо, вошел вслед за хозяйкой в маленькую гостиную. Руки его дрожали, и носовой платок не сразу влез в карман.
— Сарай хотел посмотреть… для зимы, конечно. Дворника искал — нету дворника… На черную лестницу от дождя убежал… и к вам, — неловко бормотал он, растерянно улыбаясь. — А вот, может, кстати: происшествие с котом какое…
— Спасибо, спасибо, Ардальон Порфирьевич! Сидите, пожалуйста. Я вас сейчас… свежими пирожочками: утречком рано испекла. Сейчас, сейчас…
Вынесла из столовой большое блюдо с яблочными пирожками и поставила на черный столик.
— Кушайте. И Рексеньку можете угостить: он еще не пробовал. Да кстати и зашли: у меня к вам дело есть. Совет, в общем… Комнату сдать собираюсь.
Оживленно и громко разговаривая, она не услышала, как заскрипела кухонная дверь. Настороженное ухо Ардальона Порфирьевича тотчас же уловило этот скрип.
Он сел на диванчик, посадив к себе на руки шпица; от мохнатой шерсти собаки шло густое тепло.
— Одну минуту, батюшка: юбку переодену, а то и в самом деле, будто нищенка какая!… Кухонный шик!
Она выразительным жестом показала на свою грязную, засаленную юбку, изорванную во многих местах.
Она прикрыла за собой дверь в спальню.
После этой минуты Ардальон Порфирьевич никогда больше не видал в живых вдовы Пострунковой…
В кухне отчетливей раздался скрип шагов. Теперь его услышала и собака. Она навострила уши, вытянула морду и попыталась соскочить с колен державшего ее Адамейко.
Но Ардальон Порфирьевич крепко прижал к себе шпица, нервно и неторопливо гладил его мягкую шерсть, нежно чесал у собаки за ухом.
Она притихла, да к тому же опять притихли в кухне человеческие шаги.
— Да, вот хочу комнату одну сдать. Одинокому, конечно. Приличному… — раздавалось громко из спальни.
Но Ардальон Порфирьевич не слышал уже этого голоса.
Он чувствовал, что вот-вот его оставит сознание, как покинула его в этот момент и та решимость, с которой он перешагнул порог своей соседки. Если сейчас вот не произойдет то самое , — он потеряет и тот остаток воли, который еще он в эту минуту судорожно осязал : он чувствовал, а не видел, — что рука его еще не перестала осязать чью-то мохнатую теплую шерсть, что другая рука то хватала с блюда, то так же быстро клала обратно липкие, мягкие, тоже теплые еще, пирожочки, а ноги вздрагивали и терлись одна о другую, как ищут защиты друг у друга слепые и слабые, оставленные сукой щенки.
Потом рука перестала гладить теплую шерсть, — собака потянулась с жадностью, высунув розовый язычок, к знакомым пирожочкам, собака просила знакомого ей человека достать эти пирожочки, и та же рука схватила вновь один из них и поднесла его к жадному влажному рту беленькой собаки.
И только осязал у себя во рту какое-то движение своего собственного языка:
— На, на, Рексенька… Кушай. Кушай. Кушай.
И так все время: ласкал собаку, нежно проводил рукой по ее шерсти и приговаривал: — Кушай. Кушай. Кушай…
И так иногда:
— Еще вот. На, Рексенька. Кушай…
И крепко— крепко прижал к себе вертлявое теплое собачье тельце.
Ошибался впоследствии прокурор, убеждая судей в том, что Ардальон Адамейко, идя на преступление, заранее готовился использовать дружбу свою со шпицем вдовы Пострунковой!…
Услышала теперь чьи-то шаги и Варвара Семеновна: вот — в коридоре.
— Кто там? — крикнула испуганно.
— На. На. На… Кушай! — шептали обескровленные губы, и рука цепко зажала ухватившую пирожочек собачью морду. — Вот так… Вот сейчас…
— Арда… — задохнулся тот же знакомый голос.
Дверь из коридорчика в спальню с шумом распахнулась: порог перешагнул незнакомый человек с искаженным, вздрагивающим лицом, с высоко поднятой правой рукой, сжимавшей круглый тяжелый обрубок полена.
Рука быстро и круто размахнулась, нанося удар в побагровевшее, застывшее лицо.
— Ард-д…
Полено ее успело раздробить окаменевшее, покрывшееся мелким потом лицо: Варвара Семеновна легонько пошатнулась и тяжело упала навзничь.
В этот же день, уже позже приглашенный органами дознания врач констатировал, что вдова Пострункова умерла от разрыва сердца. А еще позже, на суде, адвокат Федора Сухова ставил судьям вопрос считают ли они, что гражданка Пострункова умерла насильственной смертью?…
Адвокат умело использовал бесстрастное заключение врача и очень хорошо построил свою речь в защиту Федора Сухова. Защитник мог признать на крайний случай, что данном деле имело место только покушение на убийство, а не самое убийство, а раз так, — то неизвестно, сделался ли Сухов убийцей и можно ли теперь считать его таковым? Пусть даже суд не поверит словам подсудимого, что в квартиру Пострунковой он шел с целью одного лишь грабежа, — но пусть суд не поверит и прокурору, «так вольно обращающемуся со статьями уголовного кодекса»…
Соответственно с этим защита просила суд признать и Ардальона Адамейко не соучастником в убийстве, а соучастником в грабеже, результатами от которого он, кстати, и не пожелал даже воспользоваться. Так было позже, на суде.
Но утром девятого сентября был такой момент, когда один из подсудимых, Федор Сухов, и сам не сомневался в том, что только что убил тяжелым круглым поленом беззащитного незнакомого человека.
Рука размахнулась, потом мгновенно выбросилась вперед и, роняя вырвавшееся полено, — упала книзу, больно зацепив ногу чуть пониже бедра. Прежде, чем понял, куда упало полено, — увидел, как зашаталась и безжизненно опустилась на пол побагровевшая женщина, как сверкнул перед глазами краешек взлетевшего тяжелого дерева и — как мелькнула тогда же неповторимой точкой чья-то мгновенная смерть…
В эту минуту Сухов был убежден, что случайно вырвавшееся из рук полено нанесло этот смертельный удар. Но оно уже далеко лежало от бездыханной Варвары Семеновны, и, когда взметнувшийся взгляд догнал его, — Сухов понял свою ошибку.
Инстинктивно, неожиданно для самого себя — он перекрестился. И — бросился в соседнюю комнату.
— Тс-с, Ардальон… Уже!
Адамейко быстро поднялся с диванчика, не выпуская из рук равнодушно облизывавшегося шпица.
На цыпочках, словно боясь, что она может услышать, он отнес собаку в смежную комнату, столовую, закрыл туда дверь и так же тихо вернулся к неподвижно стоявшему на пороге Сухову.
Минута движения вернула Ардальону Порфирьевичу утраченную было решимость. Она пришла вновь со своей неотступной спутницей — осторожностью…
— Проверь… — еле слышно прошептал Ардальон Порфирьевич. — Может, жива… обморок. Или притворяется!
— Идем вместе… — поманил его рукой Сухов.
— Нет, нет! Я дверь возьму на крюк. Не запер? Нет?…
Он тихонько выскользнул в коридорчик, схватил с гвоздя пальто и шляпу, надел на себя и выбежал в кухню. Когда накинул крюк, — для чего-то вытер лежавшей на водопроводной раковине тряпкой мокрые последы на полу и так же тихо направился в комнаты.
Сухова уже не было в гостиной. Одну минуту Ардальон Порфирьевич прислушивался к возне, происходившей в спальне Пострунковой, потом подошел к двери и — в щелочку — заглянул туда: Варвара Семеновна неподвижно лежала у самой кровати, на коврике; руки и ноги ее были связаны полотенцами, а над узлом одного из них еще возился Федор Сухов.
— Не дышит? — спросил шепотом Ардальон Порфирьевич.
— Никак… Холодеет…
— Ну, бери — в комоде!
Ардальон Порфирьевич шагнул в комнату, стараясь не смотреть на покойницу. В двух шагах от него — лежало полено. Ардальон Порфирьевич поднял его и, торопливо отнеся в кухню, положил его в общую связку дров.
…Через минуту Сухов поспешно прятал за пазуху, в карманы выскальзывавшие из рук пачечки денег.
— На, возьми себе! — совал он их Ардальону Порфирьевичу.
— После… после! — шептал тот. — Уходи… скорей!
— Как… вместе? — судорожно вырвался рокочущий басок Сухова. — Куда выходить… а?
Залепленный пластырем желтенького бельма левый глаз метался бессильным, застигнутым зверьком.
— Сюда, сюда… — торопил Ардальон Порфирьевич.
Он схватил Сухова за руку и увлек его за собой — к парадной двери. Включил в прихожей свет. Цепочка, крюк, замки — покорно повиновались быстрой и уверенной руке человека.
Несколько секунд оба прислушивались, что происходило на лестнице; чуть-чуть приоткрыли дверь: потянуло сыростью, холодом. Где-то внизу хлопнула дверь, и два раза повернули прищелкивающий ключ: кто-то вошел в квартиру.
И опять — мерзлая тишина. Только стучал по клеточкам стекол большого неисправного окна подстегиваемый ветром косой дождь.
Оба громко втянули в себя влажный воздух: показалось, что запахло свежим мякишем разрезанного арбуза.
— Иди! Живо! — толкнул Сухова Ардальон Порфирьевич. — Только не беги во дворе… понимаешь?
— И ты сюда?
— И я.
Сухов начал быстро спускаться по лестнице.
…Вот, два шага — и можно уже очутиться в своей собственной квартире: никого не бояться, все случившееся — продумать. Ардальон Порфирьевич так и хотел поступить, — одной ногой уже очутился на площадке, — но вдруг быстро попятился, тихо и медленно закрывая за собой парадную дверь.
Осторожность руководила теперь всеми его поступками. Он заранее предусматривал те пути, по которым может пойти следственная власть. Если кто-нибудь увидит во дворе незнакомого, плохо одетого человека (Сухова) выходящим из парадного подъезда флигеля, то обязательно уж вспомнит о нем, как только узнает о случившемся преступлении в третьем этаже этого же флигеля. Это было бы особенно опасным, потому что поврежденный бельмом глаз Федора Сухова мог послужить наилучшей приметой. Кроме того, и он сам, Адамейко, мог, при известном стечении обстоятельств, вызвать к себе некоторое подозрение, учитывая, что кратчайший путь для преступника, чтобы скрыться, — маленькая площадка, разделяющая обе парадные двери.
Может быть, это последнее соображение было и не столь верным и обязательным впоследствии для розыскной власти, но оно, как и первое, решило дальнейший ход поступков Ардальона Порфирьевича. Надо думать, что мысль эта пришла потому, что он сам, Адамейко, ясно сознавал уже свою преступность, — поэтому и был излишне осторожен.
Повернул два раза ключ в замке, надел железный крюк, цепочку: запер парадную дверь точно так, как это делала вдова Пострункова. И — выбежал на цыпочках из прихожей, забыв выключить там свет.
«Вот и все…» — уже поджидала торопливая, неровная мысль. А глаз внимательно обвел гостиную: вот — два симметрично стоящих друг против друга диванчика, письменный стол и черный лакированный… Глаз увидел: черный столик и на нем — блюдо с пирожочками: блюдо не на своем месте!
Показалось Ардальону Порфирьевичу, что принесено было это блюдо из прихожей, — он схватил его и отнес туда, чтоб поставить на высокую деревянную колонку, стоявшую рядом с зеркалом.
Теперь только он заметил, что свет в передней не выключен.
Ардальон Порфирьевич бережно поставил блюдо на колонку и протянул уже руку к выключателю. Вдруг поблизости что-то громко зашуршало, — и он испуганно отдернул руку: две мыши, одна вслед за другой, пробежали по прихожей.
— Ох ты… гадость! — вырвалось вслух у Ардальона Порфирьевича, он добавил редкое для себя нецензурное слово.
«Почуяли пирожочки, Николай Матвеевич!» — с брезгливой и злой ухмылкой подумал он.
И, сам не зная, для чего он это делает, — Ардальон Порфирьевич схватил с блюда несколько штук и, завернув в лежавшую тут же бумагу, сунул их к себе в карман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Он не знал, каким путем они попадут в квартиру вдовы Пострунковой, как и не представлял себе, как все то произойдет. Он почти бездумно следовал за Адамейко.
Обо всем этом и Ардальон Порфирьевич не имел сейчас ясного представления. Но прилив той воли и настойчивости, которую он ощутил в себе сегодня, не покидал его и в этот момент.
Ардальон Порфирьевич был убежден в успехе задуманного им дела, а как должно будет оно через минуту начаться, — об этом не хотелось уже сейчас думать. Он помнил только об одном: это обязательно случится, потому что ему, Ардальону Порфирьевичу, соседка откроет дверь без каких-либо подозрений о цели его прихода. И уже там, в ее квартире, он успеет обдумать возможность для Сухова проникнуть в комнаты Варвары Семеновны.
Однако кое-какой план у обоих участников преступления существовал, и был он предложен еще раньше Ардальоном Адамейко.
О плане этом Ардальон Порфирьевич напомнил Сухову, когда они уже подходили к третьему — последнему этажу.
— Не забудь… Меня первого ударь, — упаду я в обмороке, а потом ты уже к ней, понимаешь?… Чтоб не подозревала на случай чего… помешает если кто…
Сухов молчаливо кивал головой. Он боялся теперь подать свой голос: было страшно — самому не узнать его.
Дойдя до последней площадки, Ардальон Порфирьевич несколько секунд прислушивался, не идет ли кто позади них по лестнице, и, убедившись в полнейшей тишине, быстро шагнул к дверям Пострунковой. Он хотел уже протянуть руку к звонку, но стоявший рядом Сухов остановил его:
— Ардальон! Как же это так… сразу, а? Как же это я… Мгновение Ардальон Порфирьевич о чем-то соображал.
Решимость и сейчас не покидала его.
— Ты вот сюда… непременно сюда! На две минуты только. Как открою я дверь — ты услышишь… Обязательно. Две минуты только…
Он указал рукой на маленькую узкую лестничку с другого края площадки, перебросившую десяток ступенек к приотворенной дверце чердака.
— Вот сюда. Быстрей! Не бойся, никого там нет… Но Ардальон Порфирьевич ошибался.
Как только Сухов скрылся за дверцей чердака, Адамейко дернул ручку звонка, — и через несколько секунд услышал знакомый голос соседки:
— Кого надо?
— Откройте, Варвара Семеновна. Это… я…
Крюк за дверью упал, язычок французского замка мягко отошел в сторону.
— Пожалуйста.
В простенке между обеими кухонными дверями стояла вдова Пострункова. Сзади нее, на плите, шипел примус.
Ардальон Порфирьевич схватился рукой за дверь и широко распахнул ее, входя в квартиру.
В этот— то момент произошло то, чего не ожидал Ардальон Порфирьевич и чего всегда боялась так вдова Пострункова; по маленькой лестничке, с чердака -быстро сбежал на площадку большой серый кот, потревоженный, очевидно, свалившимся Суховым.
В два прыжка кот этот очутился у открытых дверей квартиры и — ловко шмыгнул туда, прежде чем Адамейко успел закрыть за собою дверь.
— Аи-аи! — вскрикнула озабоченно Варвара Семеновна, бросившись к коту. — Ловите его, подлеца!
Из глубины квартиры выбежал, задорно лая, белый шпиц.
— Ловите! — кричала Варвара Семеновна, протягивая руки к испуганно заметавшемуся коту.
Он пробежал у нее между ног, вскочил сначала на вязанку дров, фыркнул оттуда на догнавшего его шпица, потом, вспрыгнув, ринулся по коридорчику в комнаты.
Варвара Семеновна и собака побежали вдогонку…
Все это продолжалось несколько секунд. Ардальон Порфирьевич быстро прошел вслед за хозяйкой. В его уме мелькнула неожиданная мысль.
— Варвара Семеновна… а Варвара Семеновна! — громко кричал он, догоняя ее. — Разрешите помочь. Уберите Рекса в столовую и закройте туда дверь. Собака, знаете ли, в данном происшествии только мешает. И злит кошку! Уж разрешите, я этого нежданного гостя вам лично изловлю и выдворю! Не беспокойтесь, Варвара Семеновна…
— Ах, подлец! Вот подлец! — волновалась вдова Пострункова, стараясь поймать за ошейник вертевшегося по комнате шпица. — Нахальный кот, я его знаю: это — жичкинский, кассира!
— Уходите! Уходите с собакой в столовую и крепко держите с той стороны дверь… — торопил ее Ардальон Порфирьевич. Я уж сам, — поверьте.
— Ну, ну… спасибо, батюшка. Рекс, поди сюда! Рекс, кому говорю?!
Она, наконец, поймала его и скрылась с ним в соседней комнате, плотно прикрыв оттуда дверь.
Адамейко медленно подошел к серому коту, забившемуся за угол письменного стола, и протянул к нему руку.
— Кис-кис-кис… Ах ты, глупый какой… дружок какой! Он бережно взял его на руки и быстро, почти припрыгивая, отнес его на лестницу.
Ардальон Порфирьевич выбежал на площадку и глухим шепотом позвал Сухова:
— Тс-с-с… Можешь скоро входить… Дверь не захлопну. Слышишь?
С чердака в ответ раздалось такое же глухое и короткое покашливание.
Адамейко вернулся в кухню, выключил внутри французский замок и прикрыл за собой обе двери.
«Вот так… вот так… Сейчас… Сейчас, — стучалась в виски горячая, неудержимая мысль. — Вот сейчас…»
Навстречу бежала белая собачонка, а сзади нее торопливым шагом — хозяйка квартиры.
— Фу ты — и примус даже забыла потушить… Вот окаянный кот!
Ардальон Порфирьевич подошел к плите и выполнил желание Варвары Семеновны, — теперь нужно было выигрывать каждую секунду,
— А вы умаялись, батюшка! Пойдемте в комнаты. Да сбросьте пальто: вымокли, чай, здорово…
В коридорчике, на гвозде, оставил отяжелевшее от дождя пальто и шляпу и, вытирая на ходу мокрое холодное лицо, вошел вслед за хозяйкой в маленькую гостиную. Руки его дрожали, и носовой платок не сразу влез в карман.
— Сарай хотел посмотреть… для зимы, конечно. Дворника искал — нету дворника… На черную лестницу от дождя убежал… и к вам, — неловко бормотал он, растерянно улыбаясь. — А вот, может, кстати: происшествие с котом какое…
— Спасибо, спасибо, Ардальон Порфирьевич! Сидите, пожалуйста. Я вас сейчас… свежими пирожочками: утречком рано испекла. Сейчас, сейчас…
Вынесла из столовой большое блюдо с яблочными пирожками и поставила на черный столик.
— Кушайте. И Рексеньку можете угостить: он еще не пробовал. Да кстати и зашли: у меня к вам дело есть. Совет, в общем… Комнату сдать собираюсь.
Оживленно и громко разговаривая, она не услышала, как заскрипела кухонная дверь. Настороженное ухо Ардальона Порфирьевича тотчас же уловило этот скрип.
Он сел на диванчик, посадив к себе на руки шпица; от мохнатой шерсти собаки шло густое тепло.
— Одну минуту, батюшка: юбку переодену, а то и в самом деле, будто нищенка какая!… Кухонный шик!
Она выразительным жестом показала на свою грязную, засаленную юбку, изорванную во многих местах.
Она прикрыла за собой дверь в спальню.
После этой минуты Ардальон Порфирьевич никогда больше не видал в живых вдовы Пострунковой…
В кухне отчетливей раздался скрип шагов. Теперь его услышала и собака. Она навострила уши, вытянула морду и попыталась соскочить с колен державшего ее Адамейко.
Но Ардальон Порфирьевич крепко прижал к себе шпица, нервно и неторопливо гладил его мягкую шерсть, нежно чесал у собаки за ухом.
Она притихла, да к тому же опять притихли в кухне человеческие шаги.
— Да, вот хочу комнату одну сдать. Одинокому, конечно. Приличному… — раздавалось громко из спальни.
Но Ардальон Порфирьевич не слышал уже этого голоса.
Он чувствовал, что вот-вот его оставит сознание, как покинула его в этот момент и та решимость, с которой он перешагнул порог своей соседки. Если сейчас вот не произойдет то самое , — он потеряет и тот остаток воли, который еще он в эту минуту судорожно осязал : он чувствовал, а не видел, — что рука его еще не перестала осязать чью-то мохнатую теплую шерсть, что другая рука то хватала с блюда, то так же быстро клала обратно липкие, мягкие, тоже теплые еще, пирожочки, а ноги вздрагивали и терлись одна о другую, как ищут защиты друг у друга слепые и слабые, оставленные сукой щенки.
Потом рука перестала гладить теплую шерсть, — собака потянулась с жадностью, высунув розовый язычок, к знакомым пирожочкам, собака просила знакомого ей человека достать эти пирожочки, и та же рука схватила вновь один из них и поднесла его к жадному влажному рту беленькой собаки.
И только осязал у себя во рту какое-то движение своего собственного языка:
— На, на, Рексенька… Кушай. Кушай. Кушай.
И так все время: ласкал собаку, нежно проводил рукой по ее шерсти и приговаривал: — Кушай. Кушай. Кушай…
И так иногда:
— Еще вот. На, Рексенька. Кушай…
И крепко— крепко прижал к себе вертлявое теплое собачье тельце.
Ошибался впоследствии прокурор, убеждая судей в том, что Ардальон Адамейко, идя на преступление, заранее готовился использовать дружбу свою со шпицем вдовы Пострунковой!…
Услышала теперь чьи-то шаги и Варвара Семеновна: вот — в коридоре.
— Кто там? — крикнула испуганно.
— На. На. На… Кушай! — шептали обескровленные губы, и рука цепко зажала ухватившую пирожочек собачью морду. — Вот так… Вот сейчас…
— Арда… — задохнулся тот же знакомый голос.
Дверь из коридорчика в спальню с шумом распахнулась: порог перешагнул незнакомый человек с искаженным, вздрагивающим лицом, с высоко поднятой правой рукой, сжимавшей круглый тяжелый обрубок полена.
Рука быстро и круто размахнулась, нанося удар в побагровевшее, застывшее лицо.
— Ард-д…
Полено ее успело раздробить окаменевшее, покрывшееся мелким потом лицо: Варвара Семеновна легонько пошатнулась и тяжело упала навзничь.
В этот же день, уже позже приглашенный органами дознания врач констатировал, что вдова Пострункова умерла от разрыва сердца. А еще позже, на суде, адвокат Федора Сухова ставил судьям вопрос считают ли они, что гражданка Пострункова умерла насильственной смертью?…
Адвокат умело использовал бесстрастное заключение врача и очень хорошо построил свою речь в защиту Федора Сухова. Защитник мог признать на крайний случай, что данном деле имело место только покушение на убийство, а не самое убийство, а раз так, — то неизвестно, сделался ли Сухов убийцей и можно ли теперь считать его таковым? Пусть даже суд не поверит словам подсудимого, что в квартиру Пострунковой он шел с целью одного лишь грабежа, — но пусть суд не поверит и прокурору, «так вольно обращающемуся со статьями уголовного кодекса»…
Соответственно с этим защита просила суд признать и Ардальона Адамейко не соучастником в убийстве, а соучастником в грабеже, результатами от которого он, кстати, и не пожелал даже воспользоваться. Так было позже, на суде.
Но утром девятого сентября был такой момент, когда один из подсудимых, Федор Сухов, и сам не сомневался в том, что только что убил тяжелым круглым поленом беззащитного незнакомого человека.
Рука размахнулась, потом мгновенно выбросилась вперед и, роняя вырвавшееся полено, — упала книзу, больно зацепив ногу чуть пониже бедра. Прежде, чем понял, куда упало полено, — увидел, как зашаталась и безжизненно опустилась на пол побагровевшая женщина, как сверкнул перед глазами краешек взлетевшего тяжелого дерева и — как мелькнула тогда же неповторимой точкой чья-то мгновенная смерть…
В эту минуту Сухов был убежден, что случайно вырвавшееся из рук полено нанесло этот смертельный удар. Но оно уже далеко лежало от бездыханной Варвары Семеновны, и, когда взметнувшийся взгляд догнал его, — Сухов понял свою ошибку.
Инстинктивно, неожиданно для самого себя — он перекрестился. И — бросился в соседнюю комнату.
— Тс-с, Ардальон… Уже!
Адамейко быстро поднялся с диванчика, не выпуская из рук равнодушно облизывавшегося шпица.
На цыпочках, словно боясь, что она может услышать, он отнес собаку в смежную комнату, столовую, закрыл туда дверь и так же тихо вернулся к неподвижно стоявшему на пороге Сухову.
Минута движения вернула Ардальону Порфирьевичу утраченную было решимость. Она пришла вновь со своей неотступной спутницей — осторожностью…
— Проверь… — еле слышно прошептал Ардальон Порфирьевич. — Может, жива… обморок. Или притворяется!
— Идем вместе… — поманил его рукой Сухов.
— Нет, нет! Я дверь возьму на крюк. Не запер? Нет?…
Он тихонько выскользнул в коридорчик, схватил с гвоздя пальто и шляпу, надел на себя и выбежал в кухню. Когда накинул крюк, — для чего-то вытер лежавшей на водопроводной раковине тряпкой мокрые последы на полу и так же тихо направился в комнаты.
Сухова уже не было в гостиной. Одну минуту Ардальон Порфирьевич прислушивался к возне, происходившей в спальне Пострунковой, потом подошел к двери и — в щелочку — заглянул туда: Варвара Семеновна неподвижно лежала у самой кровати, на коврике; руки и ноги ее были связаны полотенцами, а над узлом одного из них еще возился Федор Сухов.
— Не дышит? — спросил шепотом Ардальон Порфирьевич.
— Никак… Холодеет…
— Ну, бери — в комоде!
Ардальон Порфирьевич шагнул в комнату, стараясь не смотреть на покойницу. В двух шагах от него — лежало полено. Ардальон Порфирьевич поднял его и, торопливо отнеся в кухню, положил его в общую связку дров.
…Через минуту Сухов поспешно прятал за пазуху, в карманы выскальзывавшие из рук пачечки денег.
— На, возьми себе! — совал он их Ардальону Порфирьевичу.
— После… после! — шептал тот. — Уходи… скорей!
— Как… вместе? — судорожно вырвался рокочущий басок Сухова. — Куда выходить… а?
Залепленный пластырем желтенького бельма левый глаз метался бессильным, застигнутым зверьком.
— Сюда, сюда… — торопил Ардальон Порфирьевич.
Он схватил Сухова за руку и увлек его за собой — к парадной двери. Включил в прихожей свет. Цепочка, крюк, замки — покорно повиновались быстрой и уверенной руке человека.
Несколько секунд оба прислушивались, что происходило на лестнице; чуть-чуть приоткрыли дверь: потянуло сыростью, холодом. Где-то внизу хлопнула дверь, и два раза повернули прищелкивающий ключ: кто-то вошел в квартиру.
И опять — мерзлая тишина. Только стучал по клеточкам стекол большого неисправного окна подстегиваемый ветром косой дождь.
Оба громко втянули в себя влажный воздух: показалось, что запахло свежим мякишем разрезанного арбуза.
— Иди! Живо! — толкнул Сухова Ардальон Порфирьевич. — Только не беги во дворе… понимаешь?
— И ты сюда?
— И я.
Сухов начал быстро спускаться по лестнице.
…Вот, два шага — и можно уже очутиться в своей собственной квартире: никого не бояться, все случившееся — продумать. Ардальон Порфирьевич так и хотел поступить, — одной ногой уже очутился на площадке, — но вдруг быстро попятился, тихо и медленно закрывая за собой парадную дверь.
Осторожность руководила теперь всеми его поступками. Он заранее предусматривал те пути, по которым может пойти следственная власть. Если кто-нибудь увидит во дворе незнакомого, плохо одетого человека (Сухова) выходящим из парадного подъезда флигеля, то обязательно уж вспомнит о нем, как только узнает о случившемся преступлении в третьем этаже этого же флигеля. Это было бы особенно опасным, потому что поврежденный бельмом глаз Федора Сухова мог послужить наилучшей приметой. Кроме того, и он сам, Адамейко, мог, при известном стечении обстоятельств, вызвать к себе некоторое подозрение, учитывая, что кратчайший путь для преступника, чтобы скрыться, — маленькая площадка, разделяющая обе парадные двери.
Может быть, это последнее соображение было и не столь верным и обязательным впоследствии для розыскной власти, но оно, как и первое, решило дальнейший ход поступков Ардальона Порфирьевича. Надо думать, что мысль эта пришла потому, что он сам, Адамейко, ясно сознавал уже свою преступность, — поэтому и был излишне осторожен.
Повернул два раза ключ в замке, надел железный крюк, цепочку: запер парадную дверь точно так, как это делала вдова Пострункова. И — выбежал на цыпочках из прихожей, забыв выключить там свет.
«Вот и все…» — уже поджидала торопливая, неровная мысль. А глаз внимательно обвел гостиную: вот — два симметрично стоящих друг против друга диванчика, письменный стол и черный лакированный… Глаз увидел: черный столик и на нем — блюдо с пирожочками: блюдо не на своем месте!
Показалось Ардальону Порфирьевичу, что принесено было это блюдо из прихожей, — он схватил его и отнес туда, чтоб поставить на высокую деревянную колонку, стоявшую рядом с зеркалом.
Теперь только он заметил, что свет в передней не выключен.
Ардальон Порфирьевич бережно поставил блюдо на колонку и протянул уже руку к выключателю. Вдруг поблизости что-то громко зашуршало, — и он испуганно отдернул руку: две мыши, одна вслед за другой, пробежали по прихожей.
— Ох ты… гадость! — вырвалось вслух у Ардальона Порфирьевича, он добавил редкое для себя нецензурное слово.
«Почуяли пирожочки, Николай Матвеевич!» — с брезгливой и злой ухмылкой подумал он.
И, сам не зная, для чего он это делает, — Ардальон Порфирьевич схватил с блюда несколько штук и, завернув в лежавшую тут же бумагу, сунул их к себе в карман.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20