ему только по приказам начальника и работать…
Весь этот разговор со стариком Жигадло долго и назойливо стоял в памяти Ардальона Порфирьевича.
Когда провожал в этот вечер Ольгу Самсоновну домой, показался ей опечаленным и рассеянным, и жена Сухова никак не могла понять истинной причины такого состояния своего спутника.
Только проходя уже по Обводному, Адамейко чуть оживился, — рассказал даже какой-то занятный армянский анекдот, и Ольга Самсоновна громко и долго смеялась. Прощаясь с ней у ворот, Ардальон Порфирьевич дольше обычного задержал в своей ее руку и неожиданно, глуховато, сказал:
— А ведь так дальше не может продолжаться, Ольга… И не досказал отчества…
— Как? — искренно удивилась.
— Неужели… не видите, что со мной! Ведь все понимаете… Да я и скрывать не буду… Не таков я в чувстве…
Пальцы крепко сжали мягкую женскую руку. Ольга Самсоновна слегка отшатнулась.
— Пустите… Дворник идет: еще Бог знает, про что подумает!…
— Пускай, — упрямствовал Ардальон Порфирьевич. — Ведь я не в шутку это говорю… Я не могу больше…
— В Настюшу влюбились, — передать ей просите?… — откровенно лукавила Ольга Самсоновна, вглядываясь во двор, откуда приближались чьи-то медленные и тяжелые шаги. — Пустите, говорю: дворник! В другой раз потолкуем…
Она с силой выдернула руку и бросилась к воротам. Адамейко бросился вслед, стараясь вновь ухватить ее руку. Но пальцы скользнули только по отпрянувшему плечу, потом по шершавому рукаву жакетки, упали вниз, зацепив ее оттопыренный карман, и в руках Ардальона Порфирьевича остался только, спустя мгновенье, выхваченный из кармана какой-то мягкий комочек, а Ольга Самсоновна уже была под аркой ворот.
— Подождите! — громко и возбужденно сказал он. — Вы выронили что-то из кармана…
— А вы подымите и отдайте мне при случае!… — услышал он в ответ знакомый насмешливый голос.
Ольга Самсоновна быстро удалялась. К воротам подходил дворник.
Ардальон Порфирьевич разжал кулак, — на ладони лежал маленький батистовый платочек. Ардальон Порфирьевич машинально встряхнул его, одну секунду подержал его за кончик, и положил в карман своего пиджака.
Дворник слышал, как удалявшийся человек насвистывал задорную песенку обводных «шкетов».
…Подымаясь к себе по освещенной лестнице, Адамейко вынул батистовый платочек и вновь посмотрел на него: он был темно-розового цвета, и посредине выжжена была (след от папиросы) кругленькая дырка.
ГЛАВА XIII
Следователь губернского суда, Дмитрий Кириллович Жигадло (к нему по случайности попало дело об убийстве на С-ской улице), проявил некоторую поспешность в своем старании раскрыть это преступление: данные наружного агентурного наблюдения, несколько позже сообщенные ему, послужили бы наилучшим подтверждением догадок Дмитрия Кирилловича, — и виновный в убийстве все равно не избежал бы своей участи.
Однако Дмитрий Кириллович, не дожидаясь этих данных, поспешил самым внимательным образом начать изучение этого дела, и поспешность, проявленная на сей раз, нисколько не помешала точности раскрытия преступления. Сам же Дмитрий Кириллович впоследствии не без гордости вспоминал все это дело, в котором, — как сам считал, — обнаружил известную тонкость своего внимательного ума. Выбранный им путь раскрытия этого преступления вынуждает и нас (и с нами — читателя) следовать по нему и начать в этой главе наше повествование с того момента, когда следователь Жигадло приоткрыл дверь своего домашнего кабинета и взглянул в соседнюю комнату, откуда послышался шум детских голосов…
Никто в квартире не знал, почему в этот день у детишек Жигадло появились новые гости, никогда раньше не приходившие сюда и неожиданно вызвавшие теперь к себе внимание и Дмитрия Кирилловича и его жены. Только она, жена, была посвящена в планы Дмитрия Кирилловича, да и то — не до конца.
Немало посодействовали Дмитрию Кирилловичу еще два человека, находившиеся в этот день тут же: младший брат Сережа и знакомая нам уже Настя Резвушина. Впрочем, обоим им так и не пришлось быть свидетелями разговоров, которые вел старший Жигадло со своими и чужими детьми.
Правда, Настенька, одолеваемая любопытством, неоднократно пыталась заглянуть в детскую комнату, но жена Жигадло и получивший инструкции от брата Сережа каждый раз, под благовидным предлогом, мешали этому, — и приходилось сидеть в столовой и нехотя пить чай, любезно предложенный хозяйкой.
…Услышав детские голоса, Дмитрий Кириллович через полуоткрытую дверь внимательно оглядел ребятишек и снова сел за свой письменный стол, на котором теперь стояла большая вазочка со сладостями. Глубоко откинувшись на спинку высокого кресла, он закурил, медленно пуская длинные вьющиеся кольца. Несколько секунд они плавно взлетали кверху, сохраняя свою форму, — потом, на мгновение остановившись, застыв, сворачивались быстро петлей и волокнистыми прядями дыма уходили к потолку.
Жигадло с любопытством наблюдал за каждым кольцом (иногда они вплетались друг в друга), перед пуском их, — губы комично вытягивались коротенькой толстой трубочкой — почти так, что глаза видели уже щеточку коротко подстриженных усов, таких же темных, глянцевитых. Он настолько был увлечен этим занятием, что не заметил, казалось, того, как вошел из детской мальчуган, сын Леша, как, крадучись, забрался он под стол, между тумбами, стараясь не задеть там ног отца.
— Ты чего это, Леша? — встрепенулся вдруг Дмитрий Кириллович.
— Тс-с… папа! Мы играем в прятки… Новенький мальчик ищет.
— А-а… Ну, ладно.
Еще одно кольцо, и еще одно — быстро, вдогонку, — и мысль Дмитрия Кирилловича побежала так же быстро, легко, затягивая уже в уме петельки неожиданно принятых решений.
По соседству, в детской, в коридоре, бегали, оживленно перекидываясь словами, споря и смеясь, развеселившиеся ребятишки, и каждый из них, — слышал Дмитрий Кириллович, — громко высказывал догадки, где мог спрятаться «хитрый Леша».
— А я знаю, где он! — как-то спокойней других раздался тоненький звонкий голос девочки.
— Где? Где?
— Он, наверно, там, где папа его или мама, — в тех комнатах. Павлик не пойдет туда искать, потому что он боится.
— А я не боюсь! Я дядю Митю знаю и тетю Соню знаю!… — узнал Дмитрий Кириллович голосок другой девочки, часто приходившей к его детям.
— Лешка, выходи! А то мы не будем с тобой играть…
— Выходи, герой… — улыбнулся, наклонившись, Дмитрий Кириллович.
— Тише же, папа! А то мне искать придется!… Тс-с, — шепотом из-под стола.
Дмитрий Кириллович встал и, подойдя к двери, широко распахнул ее. Лицо его широко улыбалось, а глаза старались быть добрыми и ласковыми.
— Папа! Папа! У тебя Лешка? У нас было условие, а он… Мы так не хотим!
Он отыскал глазами приземистую фигурку мальчугана и подошел к нему…
— Это ты — Павлик?
Тот кивнул молчаливо головой.
— Пойдем: я тебе покажу, где Леша. Раз он не выполнил условия игры, вытащим его, башибузука!…
— Ага! Ага! — смеялись и кричали дети. — Вот тебе, Лешка!…
Все с шумом бросились в кабинет, и через минуту сконфуженный, но веселый Леша был наказан щипком своей сестренки.
— А я тебя, Женька, так ущипну, что… материя порвется!
— Ну, ну, ты, буян буянович!
Опять громкий хохот ребят покрыл слова Дмитрия Кирилловича.
— Как тебя зовут? — обратился он к девочке, все время старавшейся держаться возле Павлика. Как и он, она с любопытством осматривала большую комнату, установленную тяжелой кожаной мебелью, и украдкой посматривала на высокого «взрослого», не чуждавшегося теперь детского общества.
— Меня — Галей, — ответила доверчиво и твердо.
— Вот за то, что ты первая догадалась, куда спрятался Лешка, — вот тебе первой и угощение…
Дмитрий Кириллович взял с вазочки кусок пастилы и протянул его девочке.
— А нам… нам, нам!
— Всем дам… немного позже. Продолжайте игру и можете теперь прятаться все и в этой комнате.
«Прятки» продолжались.
Дмитрий Кириллович и сам несколько раз принимал участие в игре — советами, укрывательством прятавшихся, и «Лешин папа», такой добрый и жизнерадостный, — очень понравился Галочке. Он настолько был общителен с детьми, что она, при случае, не постеснялась в игре взобраться на диван, на котором сидел «Лешин папа», и клубочком спрятаться за его спиной.
Вообще, все нравилось в этом доме Галочке Суховой, и только удивлялась, почему не приходит в эти комнаты «тетя Настя», так неожиданно приведшая сюда ее и Павлика. Но эта мысль песчинкой пропадала в ворохе общих радостных впечатлений.
Нравилось в «Лешином папе» и то, что он совсем по-хорошему, ласково расспрашивал ее про игры детей на Обводном, о том, какое платье, какого цвета она хотела бы иметь, есть ли сапожки у Павлика, хочет ли она учиться в школе.
А когда он сказал, что обязательно обо всем этом поговорит с ее «папой Федей и мамой Олей», — Галочка радостно, но удивленно посмотрела на него:
— А папа и мама вас знают, дяденька?
— Я их знаю… — уклончиво, но не меняя задушевного и веселого тона, ответил Дмитрий Кириллович. — Я — Знайка-Всезнайка-Никому-не-Болтайка! — шутил он, и Галочка звонко смеялась.
Ей было так весело с «Лешиным папой», что она пропустила даже одну игру и осталась с ним у письменного стола.
Тогда— то Дмитрий Кириллович, развлекая девочку целым потоком шуток и прибауток, осторожно вдруг бросил:
— А дядя Ардальон, может быть, сегодня сюда придет… Он тоже очень добрый…
Опять недоумение.
— А он и к вам приходит?
— Да-да, деточка… И к нам и к вам. Ведь он у вас часто бывает?
— Ну да! Как познакомился с папой, — так почти каждый день приходил. Вот теперь что-то не приходит… Дяденька, можно мне вот этого?… Я и Павлику половину дам!
Она ткнула пальцем в пастилу.
— Хорошо, Галочка. Ешь. А потом я тебя еще чем-то угощу… тоже вкусным.
И он продолжал:
— Чего ж это дядя Ардальон к вам не приходит? Ай-ая, нехорошо так, я ему скажу…
— Пускай лучше не приходит, — покраснела неожиданно. девочка.
— Почему?
— Так…
— Ведь он добрый?
— Ну… добрый. Только это раньше.
— Когда раньше?
— Когда у папы денег не было.
— А-а… — равнодушно протянул Дмитрий Кириллович, но темные зрачки глаз как-то по особенному сверкнули. — Дядя Ардальон, наверно, просил денег у твоего папы, а он ему не дал…
— Нет, не так, дяденька! — оживилась девочка. — У папы моего нету денег.
— Вот какая ты Всезнайка!
— Ну, да… Если бы у папы было много денег, — и мне и Павлику купили бы платье и башмаки. Папа так мне раз пообещал…
— А вот ты говоришь, Галочка, — «когда у папы денег не было». Значит, теперь уже есть?
— Ну, да. Ему ведь дали на Шестой Роте! Я с папой туда ходила.
— Да, да… — закивал Дмитрий Кириллович. — Ты права, умница: пособие в учреждении папа получил. Так, так.
На одну минуту он был сбит ответом этой маленькой свидетельницы, чьи показания, однако, не были занесены в «дело» об убийстве гражданки Пострунковой. Разговор о деньгах приобретал теперь не тот смысл, неожиданно всплывшая улика оказалась ложной.
Но первая неудача не могла остановить Дмитрия Кирилловича; к тому же еще оставался повод для продолжения расспросов:
— Почему дядя Ардальон «только раньше был добрый»? А я думал, что он и теперь такой… Как же, по-твоему, Всезнайка? Почему?
— Ну… так, — упорствовала девочка.
— Ах, ты такая «такалка»! Ты мне скажи: я дяде Ардальону не буду рассказывать. Мы с ним не дружим.
Галочка подняла голову, одно мгновение о чем-то соображала и, посмотрев доверчиво на ласково улыбавшегося «Лешиного папу», неожиданно сказала:
— Он нехороший выдумщик Он наврал про моего папу. Потом… он велел папе пойти в пивную, и они пили там. И Павлик там заболел — вот что! И потом он еще врал… и обманул меня, только вы ему не говорите, дяденька, когда он к вам придет.
— Нет, нет, детка. Он ведь у меня… очень редко бывает и мы с ним не дружим. Аи, выдумщик, ах, какой нехороший выдумщик! — возвращал Дмитрий Кириллович ее мысль к этому слову. — Я с ним и так уже хотел, понимаешь, рассориться, а теперь — так уже наверно! — ободрял он девочку. -Вот так: выдумал и наврал? Ну и дяденька, а?!
В комнату вбежала дочь, Женечка.
— Папа, пусть Галя идет к нам играть! Идем, идем к нам… Это грозило разрушить все планы Дмитрия Кирилловича.
— Иди… иди, Женечка: Галя через пять минут придет. И принесет вам вот все эти сладости. Марш!
И, когда ушла, повторил опять:
— Ну и дяденька… А я думал, что он хороший… А ну-ка, расскажи!
— Я его боюсь… — жаловалась девочка. Он пришел и наврал такое страшное, — тако-о-ое нехорошее, дяденька. За такое в милицию берут…
— А что?
— Он сказал, будто папа мой кого-то убил.
— Ох, какой глупый и нехороший! Нет, его не надо любить…
— Я его потому и не люблю, хоть он угощение мне приносил… и даже Милке нашей давал, собачке. Я вам теперь все расскажу, — уже не старалась сдерживать себя Галочка: она рада была, что доброму «Лешиному папе» можно пожаловаться на «дяденьку», который однажды так напугал ее.
Ее внезапная детская словоохотливость как нельзя лучше помогла Дмитрию Кирилловичу; чтобы вызвать еще большее доверие к себе, он взял Галочкину руку в свою и ласково ее погладил. А заметив, что на платьице ее остались следы от сахарной пудры пастилы, — он стер их своим носовым платком, как поступил бы заботливый и внимательный отец.
Ничто уже не могло поколебать доверия к нему этой маленькой свидетельницы.
— Разве можно говорить про моего папу, что он убил? А тот дяденька сказал. Мама с ним спорила, а папа испугался и молчал… Мне стало жалко папу… я заплакала. А потом я хотела пойти к Павлику, а дяденька Ардальон меня не пустил. Вот он какой! И все время говорил, как будто убил мой папа, и его фамилию называет.
— Ах, какой глупый выдумщик! — повторил опять сочувственно «Лешин папа».
— Ну, да! А еще сладкие булочки и коржики и пирожки давал… Он, наверно, притворялся, будто добрый.
— А когда это он про твоего папу выдумал?
— Как это… когда?
— Ну, например, давно или недавно… После того, как ты с папой на Шестую Роту ходила?
— Ну, да — после, — совершенно уверенно сказала девочка, — он пришел потом и все это говорил.
— Значит, это недельку или немного больше назад было? Или меньше?
— Недельку…
— А ты знаешь, Всезнаечка, сколько в неделе дней?
— Знаю, — улыбнулась Галочка. — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь!
— Правильно. Вот молодец! Ну, а Павлик, — он ведь раньше заболел?
— Ну, да… когда в пивной сидели…
— А раньше, до пивной, ты дядю Ардальона когда-нибудь видела? Знакома была?
— Нет, дяденька. Он с папой тогда и подружился. И приходил часто. И приносил нам сладкую булочку и пирожки. Но я его боялась: зачем он про папу такое сказал…
— Подожди, деточка, — мягко остановил ее Дмитрий Кириллович. — Значит, дядя Ардальон приходил к вам после того, как выдумал так нехорошо про твоего папу?
— Приходил.
— А вот ты помнишь, Галочка, сказала мне: «Как познакомились, — часто приходил, а теперь не приходит»… Вспомнила?
— Ну, да…
— Как же это так, Всезнаечка? Вот, например, Женечка моя приходила сюда…
— Конечно, приходила.
— Ну, вот… А потом я вдруг скажу тебе: нет, Женечка не приходила…
— Как же это так? — рассмеялась девочка. — Вы этого не скажете. Вы — взрослый… — пояснила она неожиданно.
— Вот именно! — уронил он осколочек своей мысли, уже несколько минут интересовавшей его; Дмитрий Кириллович внимательно посмотрел на свою юную собеседницу. — А знаешь, что? — весело обратился он к ней. — Они там в прятки играют, а я вот сейчас такую игру придумал… Мы их потом позовем… и научим. Хорошо?
— Хорошо, — улыбнулась Галочка.
— Вот что… ты должна мне рассказать подробно, — понимаешь? — когда вошла сюда Женечка, что она сказала, к кому первому она обратилась?… Потом: кто ей ответил — ты или я? И что ответил. Когда она ушла? Кто за ней затворил дверь? Где ты сидела и где я? Понимаешь?
— Понимаю.
— Ты рассказывай все подробно, — все, что вспомнишь. Если правильно расскажешь, — ты выиграла и получишь… получишь что-то приятное. Неужели ты действительно выиграешь? — подбадривал он девочку.
— Ей-богу, выиграю! — не утерпела Галочка. — Вот, дяденька, как вошла ваша Женечка, — все сейчас расскажу!
— А, ну-ну!
— Как вошла она, так я сейчас подумала: «Какое на Женечке хорошее платье, а она идет прятаться под стол: а там запылить можно!…» Потом вы, дяденька, сказали ей, что нельзя так. Она меня давай звать, чтобы я тоже шла играть. Так? А вы ей сказали: «Иди одна, Галя скоро придет и принесет вам вот это сладкое». Так, дяденька?
— Дальше… Дальше.
— Она пошла жмуриться… прятаться в другое место. А я ей сказала: «Женечка, я приду через пять минут играть». Потом вы закрыли дверь и сели туда, на диван. Ну, выиграла я?
— Не совсем! — улыбнулся Дмитрий Кириллович. — Ты немного ошиблась. Может быть, ты и подумала, что Женя хочет спрятаться в этой комнате, но она этого не делала и я ей не запрещал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20
Весь этот разговор со стариком Жигадло долго и назойливо стоял в памяти Ардальона Порфирьевича.
Когда провожал в этот вечер Ольгу Самсоновну домой, показался ей опечаленным и рассеянным, и жена Сухова никак не могла понять истинной причины такого состояния своего спутника.
Только проходя уже по Обводному, Адамейко чуть оживился, — рассказал даже какой-то занятный армянский анекдот, и Ольга Самсоновна громко и долго смеялась. Прощаясь с ней у ворот, Ардальон Порфирьевич дольше обычного задержал в своей ее руку и неожиданно, глуховато, сказал:
— А ведь так дальше не может продолжаться, Ольга… И не досказал отчества…
— Как? — искренно удивилась.
— Неужели… не видите, что со мной! Ведь все понимаете… Да я и скрывать не буду… Не таков я в чувстве…
Пальцы крепко сжали мягкую женскую руку. Ольга Самсоновна слегка отшатнулась.
— Пустите… Дворник идет: еще Бог знает, про что подумает!…
— Пускай, — упрямствовал Ардальон Порфирьевич. — Ведь я не в шутку это говорю… Я не могу больше…
— В Настюшу влюбились, — передать ей просите?… — откровенно лукавила Ольга Самсоновна, вглядываясь во двор, откуда приближались чьи-то медленные и тяжелые шаги. — Пустите, говорю: дворник! В другой раз потолкуем…
Она с силой выдернула руку и бросилась к воротам. Адамейко бросился вслед, стараясь вновь ухватить ее руку. Но пальцы скользнули только по отпрянувшему плечу, потом по шершавому рукаву жакетки, упали вниз, зацепив ее оттопыренный карман, и в руках Ардальона Порфирьевича остался только, спустя мгновенье, выхваченный из кармана какой-то мягкий комочек, а Ольга Самсоновна уже была под аркой ворот.
— Подождите! — громко и возбужденно сказал он. — Вы выронили что-то из кармана…
— А вы подымите и отдайте мне при случае!… — услышал он в ответ знакомый насмешливый голос.
Ольга Самсоновна быстро удалялась. К воротам подходил дворник.
Ардальон Порфирьевич разжал кулак, — на ладони лежал маленький батистовый платочек. Ардальон Порфирьевич машинально встряхнул его, одну секунду подержал его за кончик, и положил в карман своего пиджака.
Дворник слышал, как удалявшийся человек насвистывал задорную песенку обводных «шкетов».
…Подымаясь к себе по освещенной лестнице, Адамейко вынул батистовый платочек и вновь посмотрел на него: он был темно-розового цвета, и посредине выжжена была (след от папиросы) кругленькая дырка.
ГЛАВА XIII
Следователь губернского суда, Дмитрий Кириллович Жигадло (к нему по случайности попало дело об убийстве на С-ской улице), проявил некоторую поспешность в своем старании раскрыть это преступление: данные наружного агентурного наблюдения, несколько позже сообщенные ему, послужили бы наилучшим подтверждением догадок Дмитрия Кирилловича, — и виновный в убийстве все равно не избежал бы своей участи.
Однако Дмитрий Кириллович, не дожидаясь этих данных, поспешил самым внимательным образом начать изучение этого дела, и поспешность, проявленная на сей раз, нисколько не помешала точности раскрытия преступления. Сам же Дмитрий Кириллович впоследствии не без гордости вспоминал все это дело, в котором, — как сам считал, — обнаружил известную тонкость своего внимательного ума. Выбранный им путь раскрытия этого преступления вынуждает и нас (и с нами — читателя) следовать по нему и начать в этой главе наше повествование с того момента, когда следователь Жигадло приоткрыл дверь своего домашнего кабинета и взглянул в соседнюю комнату, откуда послышался шум детских голосов…
Никто в квартире не знал, почему в этот день у детишек Жигадло появились новые гости, никогда раньше не приходившие сюда и неожиданно вызвавшие теперь к себе внимание и Дмитрия Кирилловича и его жены. Только она, жена, была посвящена в планы Дмитрия Кирилловича, да и то — не до конца.
Немало посодействовали Дмитрию Кирилловичу еще два человека, находившиеся в этот день тут же: младший брат Сережа и знакомая нам уже Настя Резвушина. Впрочем, обоим им так и не пришлось быть свидетелями разговоров, которые вел старший Жигадло со своими и чужими детьми.
Правда, Настенька, одолеваемая любопытством, неоднократно пыталась заглянуть в детскую комнату, но жена Жигадло и получивший инструкции от брата Сережа каждый раз, под благовидным предлогом, мешали этому, — и приходилось сидеть в столовой и нехотя пить чай, любезно предложенный хозяйкой.
…Услышав детские голоса, Дмитрий Кириллович через полуоткрытую дверь внимательно оглядел ребятишек и снова сел за свой письменный стол, на котором теперь стояла большая вазочка со сладостями. Глубоко откинувшись на спинку высокого кресла, он закурил, медленно пуская длинные вьющиеся кольца. Несколько секунд они плавно взлетали кверху, сохраняя свою форму, — потом, на мгновение остановившись, застыв, сворачивались быстро петлей и волокнистыми прядями дыма уходили к потолку.
Жигадло с любопытством наблюдал за каждым кольцом (иногда они вплетались друг в друга), перед пуском их, — губы комично вытягивались коротенькой толстой трубочкой — почти так, что глаза видели уже щеточку коротко подстриженных усов, таких же темных, глянцевитых. Он настолько был увлечен этим занятием, что не заметил, казалось, того, как вошел из детской мальчуган, сын Леша, как, крадучись, забрался он под стол, между тумбами, стараясь не задеть там ног отца.
— Ты чего это, Леша? — встрепенулся вдруг Дмитрий Кириллович.
— Тс-с… папа! Мы играем в прятки… Новенький мальчик ищет.
— А-а… Ну, ладно.
Еще одно кольцо, и еще одно — быстро, вдогонку, — и мысль Дмитрия Кирилловича побежала так же быстро, легко, затягивая уже в уме петельки неожиданно принятых решений.
По соседству, в детской, в коридоре, бегали, оживленно перекидываясь словами, споря и смеясь, развеселившиеся ребятишки, и каждый из них, — слышал Дмитрий Кириллович, — громко высказывал догадки, где мог спрятаться «хитрый Леша».
— А я знаю, где он! — как-то спокойней других раздался тоненький звонкий голос девочки.
— Где? Где?
— Он, наверно, там, где папа его или мама, — в тех комнатах. Павлик не пойдет туда искать, потому что он боится.
— А я не боюсь! Я дядю Митю знаю и тетю Соню знаю!… — узнал Дмитрий Кириллович голосок другой девочки, часто приходившей к его детям.
— Лешка, выходи! А то мы не будем с тобой играть…
— Выходи, герой… — улыбнулся, наклонившись, Дмитрий Кириллович.
— Тише же, папа! А то мне искать придется!… Тс-с, — шепотом из-под стола.
Дмитрий Кириллович встал и, подойдя к двери, широко распахнул ее. Лицо его широко улыбалось, а глаза старались быть добрыми и ласковыми.
— Папа! Папа! У тебя Лешка? У нас было условие, а он… Мы так не хотим!
Он отыскал глазами приземистую фигурку мальчугана и подошел к нему…
— Это ты — Павлик?
Тот кивнул молчаливо головой.
— Пойдем: я тебе покажу, где Леша. Раз он не выполнил условия игры, вытащим его, башибузука!…
— Ага! Ага! — смеялись и кричали дети. — Вот тебе, Лешка!…
Все с шумом бросились в кабинет, и через минуту сконфуженный, но веселый Леша был наказан щипком своей сестренки.
— А я тебя, Женька, так ущипну, что… материя порвется!
— Ну, ну, ты, буян буянович!
Опять громкий хохот ребят покрыл слова Дмитрия Кирилловича.
— Как тебя зовут? — обратился он к девочке, все время старавшейся держаться возле Павлика. Как и он, она с любопытством осматривала большую комнату, установленную тяжелой кожаной мебелью, и украдкой посматривала на высокого «взрослого», не чуждавшегося теперь детского общества.
— Меня — Галей, — ответила доверчиво и твердо.
— Вот за то, что ты первая догадалась, куда спрятался Лешка, — вот тебе первой и угощение…
Дмитрий Кириллович взял с вазочки кусок пастилы и протянул его девочке.
— А нам… нам, нам!
— Всем дам… немного позже. Продолжайте игру и можете теперь прятаться все и в этой комнате.
«Прятки» продолжались.
Дмитрий Кириллович и сам несколько раз принимал участие в игре — советами, укрывательством прятавшихся, и «Лешин папа», такой добрый и жизнерадостный, — очень понравился Галочке. Он настолько был общителен с детьми, что она, при случае, не постеснялась в игре взобраться на диван, на котором сидел «Лешин папа», и клубочком спрятаться за его спиной.
Вообще, все нравилось в этом доме Галочке Суховой, и только удивлялась, почему не приходит в эти комнаты «тетя Настя», так неожиданно приведшая сюда ее и Павлика. Но эта мысль песчинкой пропадала в ворохе общих радостных впечатлений.
Нравилось в «Лешином папе» и то, что он совсем по-хорошему, ласково расспрашивал ее про игры детей на Обводном, о том, какое платье, какого цвета она хотела бы иметь, есть ли сапожки у Павлика, хочет ли она учиться в школе.
А когда он сказал, что обязательно обо всем этом поговорит с ее «папой Федей и мамой Олей», — Галочка радостно, но удивленно посмотрела на него:
— А папа и мама вас знают, дяденька?
— Я их знаю… — уклончиво, но не меняя задушевного и веселого тона, ответил Дмитрий Кириллович. — Я — Знайка-Всезнайка-Никому-не-Болтайка! — шутил он, и Галочка звонко смеялась.
Ей было так весело с «Лешиным папой», что она пропустила даже одну игру и осталась с ним у письменного стола.
Тогда— то Дмитрий Кириллович, развлекая девочку целым потоком шуток и прибауток, осторожно вдруг бросил:
— А дядя Ардальон, может быть, сегодня сюда придет… Он тоже очень добрый…
Опять недоумение.
— А он и к вам приходит?
— Да-да, деточка… И к нам и к вам. Ведь он у вас часто бывает?
— Ну да! Как познакомился с папой, — так почти каждый день приходил. Вот теперь что-то не приходит… Дяденька, можно мне вот этого?… Я и Павлику половину дам!
Она ткнула пальцем в пастилу.
— Хорошо, Галочка. Ешь. А потом я тебя еще чем-то угощу… тоже вкусным.
И он продолжал:
— Чего ж это дядя Ардальон к вам не приходит? Ай-ая, нехорошо так, я ему скажу…
— Пускай лучше не приходит, — покраснела неожиданно. девочка.
— Почему?
— Так…
— Ведь он добрый?
— Ну… добрый. Только это раньше.
— Когда раньше?
— Когда у папы денег не было.
— А-а… — равнодушно протянул Дмитрий Кириллович, но темные зрачки глаз как-то по особенному сверкнули. — Дядя Ардальон, наверно, просил денег у твоего папы, а он ему не дал…
— Нет, не так, дяденька! — оживилась девочка. — У папы моего нету денег.
— Вот какая ты Всезнайка!
— Ну, да… Если бы у папы было много денег, — и мне и Павлику купили бы платье и башмаки. Папа так мне раз пообещал…
— А вот ты говоришь, Галочка, — «когда у папы денег не было». Значит, теперь уже есть?
— Ну, да. Ему ведь дали на Шестой Роте! Я с папой туда ходила.
— Да, да… — закивал Дмитрий Кириллович. — Ты права, умница: пособие в учреждении папа получил. Так, так.
На одну минуту он был сбит ответом этой маленькой свидетельницы, чьи показания, однако, не были занесены в «дело» об убийстве гражданки Пострунковой. Разговор о деньгах приобретал теперь не тот смысл, неожиданно всплывшая улика оказалась ложной.
Но первая неудача не могла остановить Дмитрия Кирилловича; к тому же еще оставался повод для продолжения расспросов:
— Почему дядя Ардальон «только раньше был добрый»? А я думал, что он и теперь такой… Как же, по-твоему, Всезнайка? Почему?
— Ну… так, — упорствовала девочка.
— Ах, ты такая «такалка»! Ты мне скажи: я дяде Ардальону не буду рассказывать. Мы с ним не дружим.
Галочка подняла голову, одно мгновение о чем-то соображала и, посмотрев доверчиво на ласково улыбавшегося «Лешиного папу», неожиданно сказала:
— Он нехороший выдумщик Он наврал про моего папу. Потом… он велел папе пойти в пивную, и они пили там. И Павлик там заболел — вот что! И потом он еще врал… и обманул меня, только вы ему не говорите, дяденька, когда он к вам придет.
— Нет, нет, детка. Он ведь у меня… очень редко бывает и мы с ним не дружим. Аи, выдумщик, ах, какой нехороший выдумщик! — возвращал Дмитрий Кириллович ее мысль к этому слову. — Я с ним и так уже хотел, понимаешь, рассориться, а теперь — так уже наверно! — ободрял он девочку. -Вот так: выдумал и наврал? Ну и дяденька, а?!
В комнату вбежала дочь, Женечка.
— Папа, пусть Галя идет к нам играть! Идем, идем к нам… Это грозило разрушить все планы Дмитрия Кирилловича.
— Иди… иди, Женечка: Галя через пять минут придет. И принесет вам вот все эти сладости. Марш!
И, когда ушла, повторил опять:
— Ну и дяденька… А я думал, что он хороший… А ну-ка, расскажи!
— Я его боюсь… — жаловалась девочка. Он пришел и наврал такое страшное, — тако-о-ое нехорошее, дяденька. За такое в милицию берут…
— А что?
— Он сказал, будто папа мой кого-то убил.
— Ох, какой глупый и нехороший! Нет, его не надо любить…
— Я его потому и не люблю, хоть он угощение мне приносил… и даже Милке нашей давал, собачке. Я вам теперь все расскажу, — уже не старалась сдерживать себя Галочка: она рада была, что доброму «Лешиному папе» можно пожаловаться на «дяденьку», который однажды так напугал ее.
Ее внезапная детская словоохотливость как нельзя лучше помогла Дмитрию Кирилловичу; чтобы вызвать еще большее доверие к себе, он взял Галочкину руку в свою и ласково ее погладил. А заметив, что на платьице ее остались следы от сахарной пудры пастилы, — он стер их своим носовым платком, как поступил бы заботливый и внимательный отец.
Ничто уже не могло поколебать доверия к нему этой маленькой свидетельницы.
— Разве можно говорить про моего папу, что он убил? А тот дяденька сказал. Мама с ним спорила, а папа испугался и молчал… Мне стало жалко папу… я заплакала. А потом я хотела пойти к Павлику, а дяденька Ардальон меня не пустил. Вот он какой! И все время говорил, как будто убил мой папа, и его фамилию называет.
— Ах, какой глупый выдумщик! — повторил опять сочувственно «Лешин папа».
— Ну, да! А еще сладкие булочки и коржики и пирожки давал… Он, наверно, притворялся, будто добрый.
— А когда это он про твоего папу выдумал?
— Как это… когда?
— Ну, например, давно или недавно… После того, как ты с папой на Шестую Роту ходила?
— Ну, да — после, — совершенно уверенно сказала девочка, — он пришел потом и все это говорил.
— Значит, это недельку или немного больше назад было? Или меньше?
— Недельку…
— А ты знаешь, Всезнаечка, сколько в неделе дней?
— Знаю, — улыбнулась Галочка. — Раз, два, три, четыре, пять, шесть, семь!
— Правильно. Вот молодец! Ну, а Павлик, — он ведь раньше заболел?
— Ну, да… когда в пивной сидели…
— А раньше, до пивной, ты дядю Ардальона когда-нибудь видела? Знакома была?
— Нет, дяденька. Он с папой тогда и подружился. И приходил часто. И приносил нам сладкую булочку и пирожки. Но я его боялась: зачем он про папу такое сказал…
— Подожди, деточка, — мягко остановил ее Дмитрий Кириллович. — Значит, дядя Ардальон приходил к вам после того, как выдумал так нехорошо про твоего папу?
— Приходил.
— А вот ты помнишь, Галочка, сказала мне: «Как познакомились, — часто приходил, а теперь не приходит»… Вспомнила?
— Ну, да…
— Как же это так, Всезнаечка? Вот, например, Женечка моя приходила сюда…
— Конечно, приходила.
— Ну, вот… А потом я вдруг скажу тебе: нет, Женечка не приходила…
— Как же это так? — рассмеялась девочка. — Вы этого не скажете. Вы — взрослый… — пояснила она неожиданно.
— Вот именно! — уронил он осколочек своей мысли, уже несколько минут интересовавшей его; Дмитрий Кириллович внимательно посмотрел на свою юную собеседницу. — А знаешь, что? — весело обратился он к ней. — Они там в прятки играют, а я вот сейчас такую игру придумал… Мы их потом позовем… и научим. Хорошо?
— Хорошо, — улыбнулась Галочка.
— Вот что… ты должна мне рассказать подробно, — понимаешь? — когда вошла сюда Женечка, что она сказала, к кому первому она обратилась?… Потом: кто ей ответил — ты или я? И что ответил. Когда она ушла? Кто за ней затворил дверь? Где ты сидела и где я? Понимаешь?
— Понимаю.
— Ты рассказывай все подробно, — все, что вспомнишь. Если правильно расскажешь, — ты выиграла и получишь… получишь что-то приятное. Неужели ты действительно выиграешь? — подбадривал он девочку.
— Ей-богу, выиграю! — не утерпела Галочка. — Вот, дяденька, как вошла ваша Женечка, — все сейчас расскажу!
— А, ну-ну!
— Как вошла она, так я сейчас подумала: «Какое на Женечке хорошее платье, а она идет прятаться под стол: а там запылить можно!…» Потом вы, дяденька, сказали ей, что нельзя так. Она меня давай звать, чтобы я тоже шла играть. Так? А вы ей сказали: «Иди одна, Галя скоро придет и принесет вам вот это сладкое». Так, дяденька?
— Дальше… Дальше.
— Она пошла жмуриться… прятаться в другое место. А я ей сказала: «Женечка, я приду через пять минут играть». Потом вы закрыли дверь и сели туда, на диван. Ну, выиграла я?
— Не совсем! — улыбнулся Дмитрий Кириллович. — Ты немного ошиблась. Может быть, ты и подумала, что Женя хочет спрятаться в этой комнате, но она этого не делала и я ей не запрещал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20