Отойдя от старушки, я подумал, что на самом деле с тех пор, как опасность навсегда остаться в песках Центральной Азии отступила, мне постоянно хочется есть. Не есть, чтобы выжить… а так, пожевать от нефиг делать.
На железнодорожной станции несколько сахалинских мужчин играли в домино. Один сидел на неудобном белом табурете. Только присмотревшись, я сообразил, что это не табурет, а позвонок какого-то гигантского животного. Может быть, конечно, и динозавра, но скорее все-таки кита.
Один из мужчин поинтересовался, не за икрой ли я приехал?
– Нет.
– За крабами, что ли?
– Нет. Просто так. Посмотреть.
– А чего здесь смотреть? Ты сам откуда? Икры точно не нужно?
– Нет.
– Корейцы – заебали. Видел корейцев?
– Видел.
– Мало их японцы топили.
– Вы не любите корейцев?
– Ты, что ли, любишь?
– Они съели вашу собаку?
– На катере во-он там в море отойти, там под водой баржу видно. Перед тем как тут все бросить, японцы ими несколько барж нагрузи ли… и, это… с криками «Банзай!». Там все дно до сих пор белое.
– От чего?
– От черепов корейских.
– Все дно?
– Все дно.
Мы помолчали.
– А собаки у меня нет. Я – рыбак, понимаешь? Зачем мне собака?
5
Вчера в южно-сахалинском аэропорту я сказал девушке в кассе, что хочу долететь до Петербурга. Она ответила, что напрямую с Сахалина это невозможно, слишком большое расстояние, придется где-нибудь пересаживаться.
– Знаете, я в этих краях первый раз. Посоветуйте, где мне лучше пересесть?
– Лучше всего в Хабаровске. От нас берете билет до Хабаровска, а там есть рейсы и до Москвы и до Петербурга. Но это немного дорого.
– Немного?
– Я бы на вашем месте взяла билет до Читы. Самолет вылетает завтра ночью. А там из Красноярска или Новосибирска – прямо куда вам нужно.
Ни одно из перечисленных географических названий ни о чем мне не говорило. Я просто заплатил за билеты и сходил выкурить еще одну сигарету.
6
Зал аэропорта был пуст и пылен. Два газетных киоска, прилавок с пивом, чипсами, называемыми «Зяки-Зяки», и сахалинской рыбой в красивых банках. Жесткие ободранные кресла. Самой свежей газете, которую можно было здесь купить, уже исполнилась неделька от роду.
Рядом со мной сидела нетолстая женщина. Она вязала коричневый носок. Говорила, что это помогает убить время. Сел, начал вязать и не заметил, как время кончилось.
Женщина транзитом ехала домой аж с Камчатки. Говорила, что там до сих пор лежит снег.
– Хочешь, книжку дам?
– Зачем?
– Почитаешь. Хорошая книжка.
– Как называется?
– Не знаю. Но книжка – что надо. В голове не застревает.
– В смысле?
– Просто убить время. Очень легкая книжка.
Я отказался. Женщина не поняла почему. Она еще несколько раз пыталась со мной заговорить. Переживала, что раньше все пассажиры общались, болтали, убивали время, а теперь все молчат.
– Точно читать не будешь?
– У меня сложные отношения с временем. Когда-нибудь я вам расскажу.
– Да?
– Да. Я не хочу, чтобы мое время было убито. Пусть оно просто пройдет, понимаете?
– Как это?
– Вы ведь не убиваете вымирающих животных?
– Нет.
– Жизнь – это и есть время… определенное количество времени… кажется, что его много… а потом проснешься, и вокруг лишь трупы зарезанных часов, а никакой жизни уже не осталось.
– Куда тебе столько времени?
– Не знаю. Сколько-нибудь часов можно продать. Поменять на деньги. И вообще…
– Часто продаешь?
– Я бы продавал часто, да мало кто покупает. Так что обычно я дарю. Вернее, пытаюсь дарить.
– Знаешь что?
– Что?
– Странный ты парень, вот что.
7
В аэропорту предстояло сидеть до пяти часов утра. Сперва я пытался заснуть. Это было невозможно. Потом я начал считать, сколько времени сейчас в Петербурге. Потом я понял, что времени как раз столько, чтобы позвонить жене.
Переговорный пункт уже закрылся. Я спросил у женщины в «Информации», сколько будет стоить, если я позвоню с ее телефона в Петербург? Названная цифра меня устроила. Не устроило то, что, выдав мне телефонный аппарат, женщина по пояс высунулась из окошечка и внимательно слушала, о чем я разговаривал.
Я пытался встать к ней боком, отодвинуться как можно дальше. Но у аппарата был короткий провод.
Там, куда я звонил, стояли белые ночи. Трубку жена взяла почти сразу.
– Привет. Это я.
– …
– Я не пропал.
– …
– Так вышло. Пойми, просто так вышло.
– …
– Нет… Нет… Я не оправдываюсь. Нет… Нет…
– …
– С Сахалина. Это остров, около Японии… Я тоже не знаю, как меня сюда занесло…
– …
– Нет, до этого я неделю был не на Сахалине. Расскажу, когда приеду… Скоро… Я приеду уже скоро…
– …
– Мне наплевать, кто звонил… Тем более мне наплевать на голландцев.
– …
– На тебя – нет. На тебя – не наплевать.
– …
– Я поэтому и звоню.
– …
– НО ВСЕ ВЕДЬ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НЕ ТАК!
– …
– Прости. Честно – прости. Я скоро буду.
– …
– Помнишь вечер, когда я уезжал? Тебе не хотелось готовить, на ужин у нас была всего одна куриная нога, а нас было двое, и ты сказала, что не голодна, чтобы отдать ее мне… помнишь?..
– …
– Да ни к чему. Просто вспомнилось.
– …
– Я тоже тебя люблю. Сильно.
Я положил трубку и заплатил за разговор. Через полтора часа женщина в синей форме проверила у пассажиров билеты, велела подождать, а потом пешком отвела в самолет.
На поле стояло всего три самолета. В крошечный Ил-18 нужно было взбираться по приставной железной лестнице. В нескольких метрах от самолета начинались заросли желтой травы.
Разбег перед взлетом был короткий и сильный, как удар в нос, вдребезги разносящий очки.
Уши закладывало, но стюардесса принесла мне минеральной воды. В проходе между креслами бегало сразу три собачки: пудель и две дворняги. Хозяева дремали в креслах.
Потом я заснул.

Чита – Иркутск (Расстояние – восемьсот километров)

1
Вы когда-нибудь заходили в туалет петербургского клуба «Хали-Гали»? Стена, на которой там висят писсуары, сделана прозрачной. Ровно за ней находится раздевалка стриптизерок. То есть писаете вы практически на девушек. А в динамиках вздыхает и завывает немецкое порно. Туалет железнодорожного вокзала города Чита был похож на сортир в деревенском кинотеатре. Проржавевший сток общего на всех писсуара. Цементированные дыры в полу и по бокам – металлические упоры для ног. Часы на здании вокзала показывали семь утра местного времени. Читинские бомжи спали, а пассажиры еще не успели подтянуться. Большинство надписей в здании вокзала и ближайших магазинах было продублировано по-китайски. В ларьках продавалась китайская лапша быстрого приготовления с портретами Кормчего Мао.
Помимо меня по зданию читинского вокзала слонялся лишь пожилой англоязычный кришнаит. Бритая голова. Сзади хвостик вьющихся светлых волос. На шее – бусы. В руках – дорогая travel-сумка и ноутбук.
Из Узбекистана мне удалось вывезти приблизительно $300. Пребывание на Сахалине обошлось еще в $14. Плюс за $190 были куплены билеты на самолет до Петербурга. Итого оставалось $96.
Исходя из этой суммы, мне предстояло добраться из Читы до Новосибирска. Как выяснилось, Новосибирск отстоял от места, где я сидел, на три дня пути. Покупая билеты с пересадкой, я не думал, что здесь все настолько далеко друг от друга.
Пункты обмена валюты если и существовали некогда в Чите, то к моменту моего появления вымерли, так же как чуть раньше вымерли местные мамонты. Последние доллары мне пришлось поменять у постового милиционера, охранявшего выход на перроны. Пытаясь сбить курс, он отчаянно торговался.
Потом я пил кофе в вокзальном буфете. Это был плохой кофе, зато я знал, что до места, где продают хороший, уже недалеко.
За мой столик подсел очень толстый мужчина в аккуратной стрижке. Он повертел в пальцах ключи от машины и спросил, куда мне нужно ехать.
– Никуда. Я только приехал.
Мужчина помолчал и задал тот же вопрос еще раз. Я честно объяснил ему, что устал от парней вроде него. Хочу побыть один. Не надо ко мне лезть. Тем более с утра, ладно?
– А все-таки, куда?
– Хорошо. Уломал. В Новосибирск.
– На поезде поедешь?
– Наверное.
Мужчина подробно, с перечнем промежуточных остановок, объяснил мне то, что имел в виду.
Из того города, в котором сижу я, поезда в Новосибирск ездят два раза в неделю. А из соседнего Иркутска (несколько часов на машине) – ежедневно. Сам мужчина как раз собирается перегонять в Иркутск свою машину. Ему нужен попутчик. Денег за поездку он возьмет с меня минимум. Меньше стоимости железнодорожного билета. Просто потому, что ему не хочется в одиночку ехать через Бурятию.
– А что там, в Бурятии?
– Был когда-нибудь?
– Не доводилось.
– Правильно, что не был. И не суйся туда.
– Что так?
– Нечего русским там делать. Злые они.
– Знаете, сколько злых людей я видел за последнее время?
– У нас здесь казачий город. Никто тебя не тронет.
– А там?
– Сам смотри. Можешь, конечно, сунуться к ним в одиночку. Только имей в виду: мы их здесь гоняем, а там… там – их земля. Один пропадешь.
– Такие злые? Мне казалось – спокойный буддистский народ.
– Ага. Буддистский. Рожу тебе будут бить спокойно и неторопливо.
Я подумал над тем, что сообщил симпатяга-водитель. Принимать решение с утра… хуже нет.
Я допил кофе и выкурил сигарету. Вокруг орали красноносые сопливые дети. Любящие отцы говорили первенцам: «Саня! Хули ты орешь? Поджопник захотел?» Трудно поверить, но из таких вот детей и вырастают огромные сибирские мужики.
Читинские девушки носили брючки, как у Бритни Спирс: приспущенные на бедрах. Бедра красоток были уродливы. Спроси меня, и я ни за что не вспомню ни единой песни Бритни Спирс. Зато в брючках, как у нее, ходят даже на границе с Монголией.
Я не стал сопротивляться. Я уточнил, сколько именно денег водитель хочет взять с меня за проезд до Иркутска, выкурил еще одну сигарету и сказал, что согласен поехать с ним.
Через сорок минут мы выехали за деревянные окраины казачьего города Чита.
2
Водитель сказал, что я могу называть его Гена. Болтал он без остановок. Возможно, Гене казалось, что за оговоренную сумму он обязан развлечь меня светской беседой.
Мне общаться не хотелось.
Я думал о том, что современное мне общество продвинулось настолько, что каждый его член может вообще никогда в жизни не встречаться с остальными членами.
Почему нет?
Вот, например, я. Я журналист… вернее, был журналист, до того, как уехал из дома… и, скорее всего, буду, когда вернусь… на жизнь я зарабатываю оптовой продажей слов.
Из этих слов я, не выходя из дому, могу налепить абзацев и отослать их редактору по электронной почте. А редактор переведет мне заработанные бабки на credit-card. По ночам, когда улицы пусты и нет прохожих, я могу ходить в 24-часовой универсам через дорогу. Чувствовать себя оторванным от жизни мне не даст телевизор.
Эрго: единственным живым человеческим лицом, которое увижу я в своей жизни, будет лицо продавщицы.
Впрочем, продавщица – это не совсем человек.
Вместо того чтобы заводить жену, можно заплатить $8 проституции. Ерунда, что барышня лицом похожа на лошадь и на ногах не стоит от героина. Зато, кроме $8, она ничего от вас не попросит. Вообще ничего! А если захочется еще и тепла, можно завести себе попугайчика.
Вроде бы именно этого ты и хотел. Но в ту минуту, когда ты наконец остаешься один, ты понимаешь, что не в состоянии вынести одиночества. Просто человек так устроен: ему плохо быть одному.
И через всю Азию ты возвращаешься туда, откуда недавно мечтал уехать. Совершаешь множество странных поступков – лишь бы быть с теми, кого ты меньше всего хотел бы видеть рядом с собой.
3
Облака над Бурятией были похожи на полупустую банку соленых огурцов. Они болтались ровно над головой и отбрасывали на землю столь четко очерченные тени, что под ними можно было прятаться, как под зонтиком на пляже.
За открытой форточкой моего автомобиля лежал самый слабозаселенный участок планеты. Дорога шла по холмам, заросшим редкими березками.
Староверские деревни, где, если вы попросите воды, вам, конечно, принесут попить, но потом разобьют чашку, которой вы касались… Брошенные поселки золотоискателей… Разрисованные бегущими оленями утесы.
Восемьсот лет назад здесь родился Чингисхан. Триста лет назад здесь жили русские драгдилеры, гнавшие на запад экзотический допинг под названием «чай». А двадцать тысяч лет назад здесь ничего не было. И через двадцать тысяч лет – тоже ничего не будет… даже раньше.
Гена продолжал говорить:
– У меня друзья были – буряты. Не разлей вода. Со школы дружили. А как Союз развалился – началось. Как-то пьем, а они мне: «Генка, однако, уезжать тебе скоро отсюда нужно».
– Откуда «отсюда»?
– Ну, из Сибири. Из Прибайкалья.
– Уезжаешь?
– Перебьются. Ты вот знаешь, что раньше только донские и наши, забайкальские, казаки могли носить на штанах красные лампасы?
– А остальные?
– Остальные носили синие.
– Красные – это лучше, чем синие?
– Ха! Красные – это круто! К нам в Читу буряты со своими понятиями не сунутся.
– Штанов с лампасами испугаются?
– То есть вообще-то они не плохие. Если ты им понравишься, то лучше у тебя и друга-то не будет. Просто понравиться им невозможно.
Иногда снаружи мелькали священные камни местных буддистов… а может, не буддистов. Они были обнесены оградками, а к оградкам привязаны пестрые ленточки. Выглядело это так, будто в этом году камням предстояло идти в первый класс, и родители повязали им бантик.
Только один раз за окном возникло и исчезло что-то действительно древнее… азиатское… руины чего-то такого, куда стоит возить туристов.
Я спросил у Геннадия, храм каких именно богов мы только что проехали, а он объяснил, что это не храм, это китайцы пару лет назад начали строить здесь придорожный ресторанчик, но разорились и не достроили.
4
После обеда мы въехали в деревянный городок с пыльной центральной площадью, баром под вывеской «Шофёр» и названием, не способным застрять у меня в памяти.
Геннадий посмотрел мне в лицо и сообщил, что больших городов до Иркутска больше не будет, так что отсюда необходимо взять попутчика, иначе денег, которые я ему плачу, не хватит даже на бензин.
Я сказал, что мне все равно. Мы выбрались из машины. Одновременно потянулись.
Вокруг ходили жители Азии. Это не были рахитичные вьетнамцы. Это были громадные, выше русских, широкоплечие, вспоенные кумысом мужики с крепкими и кривыми ногами. Гортанные и горбоносые кочевники.
Попутчика мы ждали долго. Гена ходил к автобусной станции, выкрикивал: «Иркутск! Едем в Иркутск!», но желающих поехать в его автомобиле не было.
Рядом с местом, где я стоял, пожилая проститутка с серьезным лицом и могучими руками, очаровывала бурята в очках:
– Мне много денег не надо. Мне только чтобы на брюки новые хватило. А то старые порвались, видишь?
– О-о!
– И уж за эти деньги ты полюби меня как следует. Как следует, понимаешь?
– О-о…
У проститутки была крашеная шерстка на черепе. День заканчивался.
Оказаться в незнакомом Иркутске ночью, опять пытаться сообразить: идти в гостиницу, на которую, я и так знал, у меня нет денег, или пытаться найти в спящем городке бабушек, пускающих переночевать лысых приезжих… меня не устраивал такой вариант. Я несколько раз подходил к водителю, говорил, что пора. Потом я даже наорал на него.
– Ладно. Не кричи. Не хочешь ждать – не надо. Сколько сейчас времени?
– Понятия не имею, сколько у вас здесь времени!
– У тебя ж часы!
– На них московское время.
– Хорошо. Давай так: перекусим и, если попутчиков не будет, сразу поедем. Идет?
– Идет.
– В позную пойдешь?
– Это место, где принимают позы?
– Это место, где едят позы. Вроде пельменей. Вкусно.
У входа в позную висела музыка ветра… Такая, знаете, металлическая брякалка. На конце длинного шнура болталась металлическая жаба, которая билась о полые трубочки.
Нам принесли позы: здоровенные пельмени с рубленым мясом и травками внутри. Они были холодные. Я был голоден, но все равно не стал их есть. Еще подали соленый чай с концентрированным молоком.
За столиком рядом с нами сидели молодой бурят (якут? казах? тувинец?.. Господи, где именно я сегодня нахожусь?) и русская девушка. Оба были пьяны. Девушка орала парню в лицо какие-то непонятные посторонним упреки, а парень дремал. Потом девушка пошла в туалет и исчезла.
Все до единого посетители позной пили «Балтику-девять». Ядерное пойло со вкусом хлеба и крепостью портвейна.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18