У меня-то мало доверия к такой легкомысленной постройке.— Напрасно: воздушные хижины островитян обычно очень устойчивы; их столбы из бамбука очень крепки, несмотря на всю свою легкость. Во всяком случае, следуйте за мной, и как можно тише.Прячась в кустарниках, травах и ползучих растениях, которыми поросла вся поляна, все пятеро направились к причудливой постройке и остановились в нескольких шагах от поддерживавших ее столбов.Воздушный дом был поднят метров на пятнадцать над землей. Несмотря на всю его кажущуюся непрочность, он был так крепок, что вызывал уважение к своим строителям. Руководствуясь не знанием, а только инстинктом, папуасы сумели воздвигнуть здание, которое могло выдержать натиск ветров и даже ураганов, столь частых в этих краях.Начиная стройку, папуасы сперва вколачивают очень глубоко в землю длинные и толстые бамбуковые столбы, которые в земле, всегда сырой, становятся негниющими. Затем строители связывают столбы между собой волокнами растений и специальными лианами.На высоте восьми метров над землей на столбах укладывается первая площадка из пластин более легкого бамбука; к столбам их прикрепляют крепкими жилами пальмовых листьев. Это первый этаж. Над ним, на три или четыре метра выше, возводится второй этаж, еще шире и лучше укрепленный, чем первый, так как он-то и служит, собственно говоря, жилищем. Настил тут укладывается из пластин особенно крепкого бамбука, а стены делаются из рядов сплетенных в циновки тростников. Крышу, с двумя скатами, папуасы укладывают из нескольких слоев широких листьев, по которым воды частых ливней стекают вниз.Наверх, в самое жилище, обитатели взбираются при помощи бамбуковых лестниц. На ночь лестницы поднимаются, чтобы враг не мог напасть врасплох во время сна.В этом жилище, на высоте пятнадцати метров над землей, папуасы могут спокойно спать, не боясь неожиданного нападения людей и зверей.Капитан не в первый раз встречал такую постройку. Он обошел ее кругом и сейчас же обнаружил, что лестницы находятся на своем месте.— Дом, по-моему, пуст, — шепнул он своим спутникам.— Может быть, папуасы там, наверху, убиты…— И это возможно… Папуасские племена, живущие на побережье и в глубине острова, ненавидят друг друга и воюют между собой. При нападении врагов строителям такого воздушного дома приходится иногда покинуть его, даже не окончив стройки.— Ну что же, воспользуемся их отсутствием и займем это жилье!— воскликнул Ханс, обрадованный близостью отдыха.И он приготовился вскарабкаться по лестнице, но капитан остановил его:— Подожди. Возможно, что только часть обитателей ушла, а наверху кто-нибудь еще остался и не пожалеет для тебя отравленной стрелы. Дай мне сперва удостовериться в том, что дом совершенно пуст.Капитан обхватил обеими руками один из столбов и крепко потряс его. Постройка, несмотря на свою устойчивость, вся, от основания до верхушки, слабо качнулась, и послышался легкий треск.— Если там есть люди наверху, они, надеюсь, проснутся от толчка, — проговорил капитан.Ван-Сталь поднял глаза к верхней площадке, но не обнаружил наверху никакого движения. Только птицы, уснувшие, верно, на крыше, с громким криком взлетели в воздух.— Никого, — сказал Ван-Горн.Ханс полез наверх по одной лестнице, а капитан — по другой. Оба одновременно достигли первого этажа и так же одновременно снова схватились за столбы, заставив задрожать все здание.Не обнаружив и на этот раз никакого движения и никакого шума, они полезли выше и скоро оказались на второй площадке. Она выступала из-за края столбов, образуя галерею вокруг всего дома.Тут они остановились: настил площадки показался им ненадежным. Папуасы, удивительно цепкие и подвижные, не очень заботятся о кладке настила в своих воздушных домах: очень часто они оставляют между бамбуковыми стропилами неперекрытые пространства в двадцать—тридцать сантиметров. Но для людей, не привыкших ходить по таким узким мосткам или подверженных головокружению, не слишком-то приятно пробираться по тонким, прогибающимся пластинкам бамбука на высоте пятнадцати метров над землей. За Хансом и капитаном наверх полезли и остальные.— Черт возьми, — воскликнул Ханс, — ну и галерея! По ней не погуляешь!— Она неудобна для нас, — заметил капитан. — А папуасам лучше и не надо.— Но по ней опасно ходить, особенно детям.— О, их дети проворны, как обезьяны, и такие пустяки не смущают их. Идем дальше.— Честное слово, у меня нет никакой охоты попасть ногой в провал и слететь вниз. Я предпочитаю ползти на четвереньках.— Верно, — согласился с ним капитан, — на четвереньках, так на четвереньках. Не стоит зря ломать себе шею.И оба, уподобившись четвероногим животным, поползли на четвереньках по галерее во внутренние покои. Пол там был покрыт толстыми и крепкими циновками. Капитан и Корнелиус поднялись на ноги и огляделись.Внутреннее помещение воздушной хижины было замкнуто четырьмя стенами и перекрыто крышей, продолжавшейся над галереей. Все жилье было разделено на четыре комнаты, выходившие на галерею.Капитан высек огнивом огонь и зажег им несколько сухих листьев. Теперь он мог окончательно убедиться в том, что дом был не только покинут его обитателями, но и что в нем не оставалось ничего, свидетельствовавшего об их пребывании.— Тем лучше, — сказал он, довольный результатами осмотра, — мы сможем спокойно провести здесь остаток ночи.— Убрать лестницы? — спросил снизу Ван-Горн.— Да. Сделай это, Горн, — ответил ему капитан.Старый моряк стал карабкаться наверх, втаскивая за собой, по мере восхождения, ненужные уже ему лестницы.— Наконец-то и у нас есть дом, — радовался Ханс.— Не только дом — целая крепость, откуда мы сможем бомбардировать пиратов, если они снова покажутся.— Вернее, если они откроют наше убежище, — добавил Ван-Горн, появляясь в это время наверху. — Я боюсь, что они оказались хитрее нас.— Ты заметил что-нибудь подозрительное? — спросил Ван-Сталь.— Я могу ошибиться, но в то время как я карабкался наверх, я слышал легкий свист.— Неужели они напали на наш след?— Не знаю, что сказать, капитан.— Втакую ночь? В лесу? — удивился Корнелиус.— О, у дикарей зрение, как у ночных птиц.— Но на какую же добычу они рассчитывают, что так упорно преследуют нас?— Прежде всего на ружья и снаряжение. Их упорство только этим и объясняется.— Их так соблазняют ружья…— Конечно. Ведь у них есть только стрелы и сарбаканы. Имей они ружья и патроны — все соседние племена окажутся их данниками.— Ну, в эту крепость они не смогут забраться, — сказал Ханс.— Ты забываешь, — возразил ему Корнелиус, — что они могут перерубить бамбуковые столбы.— Как мы полетим тогда сверху!.. Мне страшно подумать об этом.— И Ханс зажмурил даже глаза, представляя себе падение воздушного дома.— Выгляните, ребята, наружу: не слышно ли чего со стороны леса, — предложил капитан.Ханс и Корнелиус обошли всю галерею, откуда открылась вся поляна в кольце лиственной чащи.В это время на небе взошла луна и залила все крутом своим светом. Если бы на поляне были люди, юноши легко обнаружили бы их присутствие.— Никого, — сказал Корнелиус.Вслед за ними вышел на галерею и Ван-Горн. Царившая всюду тишина, по-видимому, не успокоила его.— Поляна поросла кустарниками, — сказал он, — пираты могут пробираться, скрываясь за ними. Будьте все же осторожнее.В этот момент, как будто в подтверждение опасений Ван-Горна, темная полоска пронеслась по воздуху и скрылась за одной из внешних стен жилища, всего в полуметре над головой Лю-Ханга.— Стрела! — встревоженно шепнул капитан.Вытянувшись во весь рост, он осторожно вытащил стрелу из стены— Она пущена из сарбакана, — сказал он.Стрела имела сантиметров пятьдесят в длину, то был стебель бамбука, заостренный на одном конце, с пучком хлопка и пробкой из растительного мозга — на другом.— Она отравлена? — спросил Корнелиус.— Без сомнения, они не могли рассчитывать ранить кого-нибудь из нас таким легким снарядом. Прячьтесь в дом: упас — яд, никого не щадящий.— Кто же выпустил ее? Неужели пираты?— Да, они. Живее, в дом…Все пятеро быстро оставили галерею и спрятались за стенами дома. Как только они были в безопасности, пущенная откуда-то из-за кустарников вторая стрела упала на крышу и, не застряв в ней, полетела на галерею. Глава семнадцатая. Между огнем и стрелами Папуасы слабо вооружены и никогда не могут устоять против атак белых с их дальнобойными, меткими ружьями. Они не могут рассчитывать на свои луки, стрелы, палицы — грубые куски очень твердого дерева, на свои копья с костяными наконечниками. Но они обладают оружием, делающим их очень опасными в борьбе, ведущейся из засады.Это оружие не ими изобретено, они заимствовали его, конечно, у других островитян — малайцев или жителей Борнео. Но пользуются папуасы этим оружием с удивительной ловкостью. Называется оно — сарбакан, а малайцы называют его — сумпитан. Оно представляет собою полую бамбуковую трубку длиной в полтора метра, начисто вычищенную внутри при помощи тонкого стебля, поэтому стенки ее совершенно ровные и гладкие.В эту бамбуковую трубку папуасы вставляют тонкий бамбуковый прутик с наконечником в виде всаженного в бамбук острого и длинного шипа; с другого конца на прутик насаживается пробка из растительного мозга, причем размер ее подогнан к калибру стрелы. Дикари выдувают стрелу из трубки, и она может пролететь до пятидесяти метров и глубоко вонзиться в тело человека, животного или птицы.Человек, животное, птица, пронзенные такой стрелой, умирают не позже чем через несколько минут, так как наконечник стрелы смочен в сокеупаса — одного из самых верных и сильных ядов, какие только известны людям.Раненого тотчас же охватывает сильная дрожь. Пульс сперва учащается, но очень скоро наступает упадок сил; дыхание становится затрудненным, появляется одышка, начинаются спазмы, конвульсии, агония — и наступает смерть. Ученые полагают, что этот яд действует одновременно и на кровеносную, и на нервную системы.Дикари отравляют стрелы и другими ядами: очень часто они употребляют сок ползучего растения, называемого сеттинг , — это еще более сильный яд, вызывающий мгновенную смерть.Капитан хорошо знал, как страшно действие отравленных стрел, поэтому он увел всех с террасы, чтобы не служить папуасам мишенью для обстрела. Обе стрелы, уже пущенные дикарями, капитан забрал с собой и, осмотрев их, удостоверился в том, что пираты действительно вооружены сарбаканами.Но и держась за стенами, осажденные могли отстреливаться: для этого в стенах были оставлены многочисленные бойницы.Все пятеро стали у этих бойниц. Они зорко следили за поляной, обшаривая взглядами каждый куст, за которым могли скрываться пираты. В случае нападения — с какой бы стороны оно ни было направлено на воздушную хижину — моряки могли остановить его ружейным огнем.Ждать им пришлось недолго. Через несколько минут из-за кустарников выскочили черные тени; они двинулись к воздушной хижине. То были пираты, их было не мало, человек сорок, наверно.Корнелиус прицелился и выстрелил. Настигнутый меткой пулей, папуас дважды перевернулся на месте и, не издав даже звука, упал бездыханным на землю.Такой меткий выстрел ошеломил осаждающих. Они отступили к лесу и скрылись там, прячась за деревьями.Наступила томительная тишина.— Внимание! — закричал вдруг капитан.Семь или восемь стрел одновременно прорезали воздух. Но они были пущены с слишком далекого расстояния, и только две из них вонзились в бамбуковые перекладины площадки, а остальные упали на землю к подножию столбов.— Целый град стрел… — вздохнув, сказал Корнелиус.— И град, несущий яд. Наше счастье, что мы находимся за стенами, — отозвался Ван-Горн.— А что мы будем делать потом, — задумчиво сказал капитан, который совсем не был успокоен отступлением пиратов. — Если осада продолжится, что станется с нами?— Ничто не гонит нас отсюда. В этой птичьей клетке совсем не так скверно.— А провиант? У кого из нас есть хоть капля воды?— У меня, правда, есть бисквиты, да только два, а воды… ее нет ни у кого.— Неужели дикари поведут правильную осаду? — спросил Ханс.— Ты можешь быть в этом уверен. Не сумев взять нас силой, они возьмут нас голодом.— Смотрите, они возвращаются! — вскричал Корнелиус. Осажденные, выглянув через бойницы, увидели осторожно пробиравшихся к хижине пиратов. На этот раз они не шли прямо, а прятались, как могли, в кустах; некоторые из них даже ползли по земле, чтобы скрыться от стрелков.— Да они хотят подрубить столбы! — воскликнул Ван-Горн, показывая Корнелиусу двигавшуюся к хижине охапку трав, из-за которой торчали топоры и копья.Корнелиус выстрелил, но ни один крик не последовал за этим.— Промах или наповал, — сказал Ван-Горн.— И с нашей стороны движутся топоры и копья! — закричал Ханс. Ханс и капитан выстрелили в одно время, но и их пули пропалидаром: пираты, скрытые за охапками трав, двигались к хижине.— Под землей они, что ли, прячутся? — ворчал Ван-Горн. — Не могу различить ни одного живого существа.Но тут человек двадцать папуасов выскочили из-за прикрытия и под дулами ружей бесстрашно бросились бегом к хижине. Прежде чем кто-нибудь наверху успел разрядить свое ружье, пираты добежали до столбов и так сильно ударили по ним своими парангами, что две подпорки тотчас рухнули.Три выстрела ответили на эту атаку. Два пирата упали как подкошенные; третий побежал было прочь, вопя что есть мочи, но он сделал только несколько шагов и повалился на землю. Остальные скрылись в кустах.— Они храбры, эти разбойники. Нам остается только надеяться, что они не захотят терять по нескольку человек при каждой атаке, иначе, подсекая так столбы, они скоро свалят хижину, — заявил Ван-Горн.— Ну не так-то скоро, — вмешался капитан, — столбов так много, что им придется всем полечь до того, как хижина рухнет на землю. Мне думается, что после того, как их проучили во второй раз, они не полезут снова в атаку. Но глядите в оба, чтобы встретить их и в третий раз так же.Все пятеро застыли у бойниц в напряженном ожидании.Пираты снова скрылись в лесу, но они не думали совсем уходить, время от времени снова слышался свист стрел, но и эти не долетали до хижины.Было ясно, что дикари не желали больше подвергаться новой опасности: меткие выстрелы осажденных заставили их отказаться от открытого нападения. Теперь они окружили хижину, чтобы не допустить бегства противника.Капитан был прав: пираты, испытав меткость стрельбы окруженных ими людей, готовились взять их не силой, а измором.Как бы то ни было, остаток ночи прошел спокойно, без новых атак пиратов и без стрельбы осажденных.В хижине, конечно, не жалели об этом: хотя в запасе зарядов было еще немало, однако беспрестанно расходовать их было слишком опасно.Взошло солнце и осветило окружавшие поляну леса.Положение обоих лагерей оставалось неизменным. Папуасы рассыпались по опушке леса, скрываясь за громадными стволами деревьев. Их голоса доносились до хижины.А в хижине осажденные обсуждали свое положение, с каждым часом становившееся все более катастрофическим.— Скверные дела, — говорил Ван-Горн. — Если осада затянется, я не знаю, как мы будем бороться с голодом и особенно с жаждой.— Если бы знать, что вблизи есть родник, — сказал Корнелиус, — я отправился бы туда. С меня достаточно этого заточения.— Но оно только начинается. Тебе оно успеет еще наскучить: пираты и не думают уходить из леса, — возразил капитан.— А если попробовать выбить их оттуда…— Как?— Спуститься вниз и напасть на них.— Они забросают нас стрелами, прежде чем мы доберемся до земли; а ты помнишь, что стрелы отравлены.— Однако, как нам быть?.. Не помирать же с голоду.— Будем надеяться, что дикари скоро сами уберутся.— Будем томиться, пока хватит сил.— Ах, хоть бы один разбойник вылез на открытое место, — не выдержал Ван-Горн.— Они держатся за прикрытием. На их месте мы сделали бы то же самое.— Дядя, позволь попробовать вытянуть их из лесу. Там в кустарниках что-то зашевелилось, — сказал Корнелиус.Прежде чем капитан успел ответить, Корнелиус приложился и выстрелил.В ответ на выстрел пираты засыпали хижину стрелами, но и на этот раз они не долетели до своей цели.— Они не хотят вылезать из лесу, — заявил Корнелиус, раздосадованный упорством дикарей.— Конечно, не хотят, они увидели, что имеют дело с хорошими стрелками. Брось попусту расстреливать патроны… Давайте завтракать.— Тощий будет у нас завтрак…— У меня есть три бисквита, — сказал Ван-Горн.— А у меня два, — отозвался Ханс.— У меня ни одного, — заявил Корнелиус.— И у меня тоже, — добавил Лю-Ханг.— А у вас, капитан? — спросил Ван-Горн.— У меня есть трубка и табак, — ответил Ван-Сталь.— В таком случае мы никак не рискуем заболеть от несварения желудка.Они братски поделили между собой пять бисквитов, составлявших весь их запас.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18