Хотя Аджими всем и каждому объявлял, что силен, как два быка, и способен продолжать путь, Эсме постановила иначе.«Никуда не денешься», — смиренно подумал Вариан. Жаль, что мадам не было несколько лет назад, она бы диктовала законы Бонапарту. У Англии и ее союзников была бы масса проблем.Как аккуратно она поставила его светлость на место, а? «Ты не можешь так меня оставить. После того как так на меня смотрел, так трогал». Это было жесточайшее испытание, которому может подвергнуться мужчина. Она предлагала ему себя… если он пожелает взять полную ответственность за то, что ее погубит.Она не могла знать, как яростно он хотел ее в тот момент. То, что Вариан испытывал раньше, не шло ни в какое сравнение с тем, что он чувствовал, когда знал, что она его хочет.Его тошнило от нее.Он хотел ее убить.Он готов был уничтожить всех, а особенно Персиваля. Если бы не этот негодный мальчишка, она никогда бы не попалась на глаза Вариану.Однако лорд Иденмонт никого не убил, даже не сказал грубого слова — кроме как Петро — за те четыре дня, что они провели в Пошнии. Вместо этого он каждое утро принимал свое наказание в реке и пытался унять возбуждение активной деятельностью. Вместе с хозяином и Петро Вариан посетил каждый дом в деревне, часами рассказывал истории о своей стране и ее жителях, в особенности о лорде Байроне, о котором все слышали.Когда Байрон надоел ему до смерти, лорд Иденмонт стал разыгрывать из себя хозяина большого имения и предлагал прискорбно ограниченный набор советов по вопросам обороны, архитектуры и сельского хозяйства. В свое время отец вдалбливал ему в голову — и, как видно, вдолбил — сельскохозяйственные знания, которые Вариан теперь выскребал из пыльных углов памяти и раздавал, отвечая на вопросы гостей.Он даже обрек свое многострадальное тело на физический труд. Ко всеобщему удивлению — и смущению, — английский барон взялся помогать сыновьям Хасана чинить мельницу, потрепанную недавней бурей. Пока они работали, разразилась новая буря, и Вариан промок до нитки, прежде чем добрался до укрытия. На следующее утро, когда они должны были уезжать из Пошнии, он проснулся с сильнейшей головной болью и распухшим горлом.Эсме бросила беглый взгляд на его посеревшее лицо и заявила, что они никуда не поедут, пока ему не станет лучше.Варйан отвернулся, перебросил через плечо дорожную сумку, сорвал с крюка плащ и вышел из дома.— Вы не перенесете дорогу! — крикнула она, торопясь за ним. — Опять начинается дождь, вы совсем простудитесь и…— Я ни на минуту не останусь в этом месте, — буркнул он. Эсме закрыла рот и кинулась к лошади, поручив Петро сообщить Хасану, что барон благодарит его и желает всего доброго.Когда они остановились перекусить, у Вариана так распухло горло, что он не мог глотать. Вместо этого он выпил ракии, и его стошнило. Когда он снова взобрался на лошадь, его трясло.До Берата оставалось всего пять миль, пять предательских крутых склонов, пять миль под проливным дождем. Варйан ехал мрачный, его бросало то в жар, то в холод.Несколько часов показались чередой суток. Берат он почти не видел. Все было в тумане. Он услышал голоса, понял, что группа остановилась, и осадил лошадь. Посмотрев вниз, увидел, что земля лежит страшно далеко, но вдруг она покачнулась.Землетрясение, подумал он. Конечно. Почему бы и нет?Кто-то прокричал его имя. Эсме. Варйан повернул голову, отыскивая ее, мир опрокинулся набок, и он почувствовал, что падает в небеса.Варйан открыл глаза. Вокруг был густой, серый туман. Он поморгал, но не смог сфокусировать взгляд. Наверное, это сон: белая гора, бегущий ручей, зелень. Нет. Зеленое — это ее мрачные глаза. Они не должны быть такими угрюмыми и испуганными. Эсме ничего не боится.— Мне очень жаль, — квакнул он. Чей этот ужасный голос? Его?— Ах, теперь вы сожалеете. — Она положила прохладную руку ему на лоб. — Только потому, что у вас горячка. Если бы вы не были так больны, я бы вас побила.Он улыбнулся. Это было больно. Губы запеклись.Он почувствовал, что опять тонет. Эсме подсунула руки ему под спину, приподняла его и подложила под голову подушку. Комната рывком качнулась и медленно вернулась на место.Через миг в ноздри полез отвратительный запах. Вариан скосил глаза вниз. Ложка. Он застонал и отвернулся; зажмурился, потому что голову схватило клещами.— Это не яд, — уверила она. — Это куриный бульон с чесноком. Глотайте, а то я позову Петро и Мати, чтобы они вас держали, и силком заставлю проглотить.— Да, Эсме. — Он смиренно повернул голову и получил ложку вонючей жидкости. Хотя ему было ненавистно, что она его кормит, что он беспомощен, как дитя. Слишком часто она заставляет его чувствовать себя ребенком. Кроме того случая, когда он держал ее в объятиях. Сейчас он не мог даже поднять руку.— Я не маленький, — сказал он.— Когда я болею, я вообще становлюсь как младенец, — говорила она, вливая в него следующую дозу. — Злая и нетерпеливая. Однажды я швырнула в отца тарелку с супом, а потом лопалась от досады, потому что он засмеялся.— Не могу себе представить, что ты болеешь.— Когда у меня из ноги вынули пулю, пришлось пролежать в кровати несколько недель. Это было два года назад.Вариан быстро закрыл глаза. Он трогал шрам у нее на бедре в ту ночь, когда его руки исследовали почти все ее тело. Он был бы счастлив поцеловать этот шрам. Хотел бы ухаживать за ней тогда, два года назад. И пусть бы она швырнула в него тарелку. Он не мог ей это сказать. Не мог объяснить даже себе самому.— Но сейчас вы приободритесь, потому что у меня для вас хорошая новость, — продолжала она. — Мой кузен Персиваль здесь, он жив-здоров и жаждет с вами поговорить. Но это позже. Я ему сказала, что вам надо отдыхать.— Персиваль? Здесь?— Да. Байо нашел его — я же говорила, что найдет, — и привел сюда, в этот самый дом, и Мустафа о нем очень хорошо заботился. Но вы должны побыстрее окрепнуть, потому что мальчику не с кем разговаривать, кроме как со мной, а у меня уже голова от него болит.— Я должен поскорее окрепнуть, — сказал Вариан, — чтобы высечь его.— Лежите спокойно. Ешьте. Я расскажу вам историю.Он проглотил еще ложку, потом другую, а она рассказывала ему о своей жизни. Низким, певучим голосом она говорила о том, как несколько лет прожила на севере возле Шкодера. Той областью правил другой паша, и там было безопаснее, чем во владениях Али, где заварилась кровавая каша. В горах, сказала Эсме, правили суровые законы Ликурга, которые переходили из поколения в поколение со времен героя Скандербега, жившего в пятнадцатом веке. По всей Албании свирепствовала кровавая вражда, месть была обычным ответом на обиду, но на севере правила были четко определены и строго выполнялись. Она сказала, что для женщины жить там было трудно, но зато места очень красивые.Пять лет она жила под Шкодером, дольше отцу нигде не случалось ее оставлять. Не то чтобы он ее совсем бросал — она жила с его друзьями, пока он разъезжал по всей Албании, делая все, что в его силах, чтобы помочь установить порядок и уговорить независимые племена объединиться. Перед Шкодером она два года прожила в Берате и его окрестностях. До этого — три года в Гирокастре, где умерла ее мать, но они продолжали часто туда наезжать, потому что там живут дед и бабка Эсме. Были еще Корча, Тепелена и Янина, но их она помнит плохо. Янину вообще не помнит, потому что жила там в младенчестве. Там Джейсон познакомился с ее матерью, молодой вдовой. Она была военным трофеем Али. Ее отдали Джейсону в награду за службу. Она была единственная женщина, которую Джейсон принял от Али. Ее звали Лайри.Слушая Эсме, Вариан сам не заметил, как проглотил, почитай, целый котел отвратительного едкого пойла. Не потому, Что история ее жизни отвлекала его от мыслей о своей физической немощи и от огромных клещей, сдавивших голову: Он слушал потому, что это была жизнь Эсме, история о том, что сделало ее такой, какая она есть, а он хотел узнать о ней все.Наконец она положила ложку. Вариан облегченно вздохнул.— Жаль, что вам не понравилось, но все-таки я рада, что вы имели мужество все съесть. Теперь ваше тело набралось сил, чтобы бороться с болезнью.— Мое тело набралось чеснока. Я весь провонял чесноком.— Да, и с потом он будет выходить и унесет с собой болезнь. Теперь все, что вам нужно, — это спать.— Я не хочу спать.— Я вам рассказала длинную и скучную историю своей жизни, а вы не хотите спать? — Она пристально на него посмотрела. — Вы совсем сонный. У вас глаза слипаются. Закройте их. — Она легонько постучала по лбу между бровями.— Я хочу смотреть на тебя.— Незачем на меня смотреть. Не беспокойтесь, я не уйду.Но Вариан тревожился. Он понимал, что лихорадка и головная боль затуманили ему мозги, но боялся закрыть глаза. Вдруг, когда он проснется, ее не будет? Как он тогда станет ее искать?Но все-таки он не противился мягкому постукиванию между бровями, волнам прохладного покоя, разливавшегося по напряженным мышцам лица. Клещи вокруг головы расслабились, окружающий мир стал мягким и толстым, как бархат, прохладным и темным. Он чувствовал, что засыпает, но какая-то часть мозга перерабатывала воспоминания. Время, годы. Посчитаем их. Пять лет в Шкодере, два… где? Где-то в другом месте. В разных местах. Сколько лет? Он не мог вспомнить. В голове стало темно, и он погрузился в эту темноту.Через три дня состояние лорда Иденмонта заметно улучшилось, но Эсме продолжала усердно ухаживать за ним. Он был не слишком требовательный пациент — принимал лекарства почти без жалоб, ел все, что она давала. В основном он спал, поэтому от нее не много требовалось, хотя она не уходила от него и помогала Елене, матери Мустафы, — чинила одежду, лущила горох, чесала шерсть. Эсме больше не хотела вести личные разговоры со своим двоюродным братом, а работа была единственным вежливым средством этого избежать.Персиваль часто составлял ей компанию, но когда лорд Иденмонт спал, подростку приходилось сидеть молча. Он делал это с удивительным для мальчика терпением. Иногда он вынимал из своей кожаной сумки камешки и разглядывал их, порой делал какие-то заметки на листках бумаги, которую ему дал Мустафа. Но чаще сидел и читал книги Мустафы.Персиваль старался ей не надоедать, но даже за те короткие промежутки времени, когда они оставались наедине, он наговорил достаточно, чтобы Эсме разволновать. Он всей душой желал увезти ее с собой в Англию. Он сказал, что так хотела мама. Когда он говорил о матери, Эсме проникалась к нему острой жалостью.Об отце Персиваль говорил мало, но ей хватило нескольких слов и одного взгляда в глаза, чтобы понять, что отец его не любит. Как бы иначе он оставил своего единственного ребенка на попечение безответственного распутника?Таким образом, у мальчика оставалась только бабушка — злопамятная старая ведьма, которая не захотела написать доброго слова Джейсону, сыну, которого не видела двадцать лет. У Персиваля не было никого. В отчаянии он тянулся к Эсме, но на деле ему был нужен Джейсон, а Джейсон умер.Эсме смотрела на Персиваля и видела отцовские черты лица. Она смотрела на мальчика и чувствовала его одиночество. Когда мальчик встречался с ней глазами, она понимала: он думает, что обрел сестру.Он был живой, даже забавный и мягкий по натуре. Она хотела стать ему сестрой. Они бы поладили. Связь между ними была, она ее ощутила в первые же минуты, когда они встретились в Берате: родство и что-то еще. Сочувствие.Но судьба постановила иначе; придется ранить его, и нет никакой возможности подготовить, мягко ему сказать, что она никогда не поедет с ним в Англию. Он должен будет один пройти свой путь, как и она одна будет нести свою ношу. Горюя о Персивале, Эсме сказала себе, что это горе благотворно: оно напомнило ей о деле ее жизни.На какое-то — слишком долгое — время она позволила постыдной влюбленности одержать верх над долгом. Но отныне все ее мысли будут сосредоточены на мести. Просто убить Исмала мало. Перед смертью он должен будет страдать телом и душой. Кровь за кровь, но он должен еще заплатить за страдания ее брата, которому Джейсон был нужен даже больше, чем ей.Все дни, а они растянулись в неделю, Эсме не позволяла себе думать ни о чем другом. Она уклонялась от попыток брата сблизиться с ней, успокаивая свою совесть тем, что так для него лучше. Она следила за тем, как поправляется лорд Иденмонт, слушала, как в его голосе снова появляется ирония, и ожесточала свое сердце также против него. Она не] могла себе позволить испытывать какие-то чувства к ним обоим или дать им что-то от себя. Она должна следовать своей судьбе. Скоро они уедут. Так даже лучше. Глава 11 Обнесенный стеной гор, город Янина взбирался вверх по восточному склону горы Сент-Джордж, завершая захватывающий вид озера Янина. От горы к озеру протянулся высокий мыс, уходящий далеко в воду. Этот узкий каменный четырехугольник послужил фундаментом громадной крепости, в которой располагался один из дворцов Али-паши, а также городская тюрьма, официальные здания, кладбище, мечети и жалкие жилища еврейского квартала. Подъемный мост соединял высокие ворота цитадели с небольшой эспланадой, где совершались казни, а она вела к пазару — торговому району.Пазар Янины был низшей точкой города как в географическом, так и в экономическом смысле, с кривыми, грязными, плохо мощенными улочками, сплошь забитыми лавками торговцев. Улицы тянулись до самого берега, где обитали беднейшие горожане. В этом-то квартале и жил в последнее время Джейсон Брентмор.После своей мнимой смерти он, замаскировавшись под коробейника, перебрался на юг, где недовольство выросло до угрожающего уровня. Жалобы были знакомые: ограбят ли чиновника, или забросают его мусором, или как-то оскорбят — в этом обвинят невиновных. Наказания — от вымогания денег до увечий и казни. Если жители вслух не соглашаются с решением суда, чиновники — без сомнения, побуждаемые теми, кто на деле вызвал эту беду, — отвечают еще большей жестокостью. В результате десятки южных городов и деревень уже кипели от возмущения.Пробираясь на юг, Джейсон с сочувствием выслушивал жалобы крестьян, но советовал им потерпеть. Под конец он послал верного друга к визирю в Тепелену, чтобы тот убедил Али заменить чиновников и этим успокоить народ. У него не было уверенности, что Али это сделает. А даже если сделает, может оказаться поздно.Несколько агитаторов и прибытие оружия могут подстегнуть народ к открытому бунту, как уже бывало прежде. Судя по уровню всеобщего возбуждения, оружие ожидалось в ближайшем будущем. Время решало все. Джейсон предполагал, что это дело нескольких недель. Оружие, конечно, привезут в один из южных портов. Вот только в какой?Это был вопрос, который мучил его не одну неделю. Оттолкнув ужин, Джейсон подошел к окну. Дождь лил пятый день. Уже середина октября. Время истекает, а Байо все нет.Юг мог взорваться кровавым бунтом со дня на день… и Эсме с Персивалем окажутся в его центре. Джейсон слышал, что мальчик приехал с лордом Иденмонтом, и о последующих событиях, но ничего не мог сделать. Бросок на север будет в лучшем случае пустой потерей времени. В худшем — увеличит опасность для друзей и ребенка. Джейсон понятия не имел, какие шаги предпринял Байо с товарищами. Его вмешательство — если бы удалось вмешаться неузнанным — могло свести на нет то хорошее, что они сделали. Он не имел права пойти на риск, хотя беспомощное ожидание было нестерпимо.Утешало то, что Али не стал обвинять Исмала в смерти Рыжего Льва и не начал кровную месть. Это вызвало бы бунт как на севере, так и на юге. Джейсон рассчитывал на жадность Али и ум Исмала, которые не дадут разразиться катастрофе. Местные слухи убедили его в правильности такого расчета.— Исмал заявляет, что это дело рук людей, которых ввели в заблуждение, пообещав покровительство, — сказал ему один старик. — Я не знаю, кто убил Джейсона, но Али был бы рад обвинить в этом любого, на кого укажет Исмал, чтобы забрать себе его имущество и женщин. Говорят, Исмала надо было казнить за то, что его сторонники действовали без его санкции. Таким людям я отвечаю: Али не станет убивать курицу, несущую золотые яйца. Исмал может делать все, что хочет, потому что знает, что легко вывернется, утолив жадность Али.Однако сколько еще Исмал будет подкармливать своего кузена? Джейсон выругался. Какое это имеет значение? Важно то, что Эсме и Персиваль в опасности.Он жестоко ругал себя за то, что без толку околачивается в Янине, но тут раздался стук в дверь, и знакомый голос окликнул его новым именем.Через минуту утомленный Байо сидел за низким столом и уплетал мясо и кукурузный хлеб, от которых отказался Джейсон.Байо глотнул вина прямо из бутылки и отер рот рукавом.— Надо было сделать, как ты советовал: ударить девушку по голове, чтобы она потеряла сознание. Только боюсь, все впустую. Видно, судьба настроена против нас, раз уж я, который готов отдать за тебя жизнь, не могу шагу ступить, чтобы не сделать хуже.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39