Ладони, лежавшие на бедрах, дрожали даже сильнее рук графа.
– Ты – самая красивая женщина на свете!
– Ты говоришь глупости. – Флоренс снова улыбнулась.
– Нет, правда! Я не знаю никого красивее тебя.
– Тогда спасибо. Ты тоже ничего!
Она приблизилась и начала целовать его. Ей приходилось подниматься на цыпочки, чтобы достать его губы, затем она опускалась на колени, исследуя языком его бедра и колени. Несмотря на связанные руки, граф чувствовал, что все делается только для него, и ощущал себя хозяином положения. Тело отзывалось на каждое прикосновение, ему хотелось стонать и рычать от переполнявших его ощущений.
– Эдвард, – прошептала Флоренс, – ты такой красивый мужчина.
Она коснулась щекой его плоти, затем взяла ее в руку и стала чуть заметно двигать вниз-вверх. Когда она продолжила ласки губами, Эдвард так сжал руки в кулаки, что онемели пальцы.
Девушка продолжала ласкать его плоть, чуть поглаживая губами, беря ее в рот целиком, а затем выпуская, пока Эдвард перестал сознавать что-либо, кроме этих безумных ласк. Он чувствовал, что от финального аккорда его отделяет всего несколько мгновений, и надеялся, что успеет остановиться и предупредить Флоренс. Но она сама почувствовала, как напряглись его мышцы, как свело неожиданной судорогой бедра, и только ускорила ласку.
– Флоренс, о Господи! – прохрипел Эдвард, чувствуя, что его клинок словно взорвался от невыносимого наслаждения и теперь отдает всю накопленную влагу прямо в рот девушке. Оргазм был до того мощный и долгий, что перед глазами заплясали черные точки, а тело сотрясла конвульсивная волна.
– Вот это да! – улыбнулась Флоренс, поднимаясь с колен. – Теперь я понимаю, почему не всем женщинам нравится это делать. Хорошо, что я вовремя поняла, что сейчас произойдет.
Она поднялась на цыпочки и поцеловала Эдварда. Ответный поцелуй был нежным и благодарным. Граф сознавал, что на губах и языке Флоренс он чувствует собственное семя, но это придавало поцелую какую-то особенную остроту. Вкус был терпким и острым. Эдвард чуть застонал, и девушка, услышав этот звук, тесно прижалась к нему, затем тотчас оторвалась и начала торопливо развязывать бархатные галстуки.
Понимая, что она ждет ответных ласк, Эдвард позволил ей развязать одно запястье, а второе освободил мощным рывком.
Не теряя ни секунды, он бросил Флоренс на постель и склонился над ней. Видеть ее в своей комнате, на своей кровати, обнаженную, без страха быть застигнутыми врасплох – все это заставило Эдварда пережить невероятное счастье.
– Что ж, – хмыкнул он, – я должен отблагодарить тебя за твои старания. Ты ведь ждешь этого?
Флоренс кивнула и закрыла глаза, позволяя трогать и целовать свое разгоряченное тело.
Когда ей стало так хорошо, что это было невозможно скрывать, она простонала имя любимого.
Глава 17
Флоренс трудно было поверить, что все это происходит наяву. Эдвард любит ее! Эдвард доверяет ей! И он улыбается всякий раз, как встречается с ней взглядом.
Они пробрались на кухню – на цыпочках, опасаясь разбудить герцогиню или прислугу, и набрали целый поднос провизии. «Подкрепиться», как сказал Эдвард. На Флоренс была надета только широкая рубашка графа – единственный предмет одежды, который он пожелал на ней видеть. Сам граф вел себя крайне непристойно: постоянно зажимал девушку в укромных уголках или дотрагивался до ее зада и груди, якобы проверяя, не замерзла ли она. Казалось, он абсолютно не может держать руки при себе.
Потом они вернулись в спальню и, забравшись с ногами на кровать, принялись за еду. С подноса, поставленного на одеяло, стремительно исчезали фрукты и бутерброды с сыром и ветчиной.
– Я страшно голоден! – в который раз объявил Эдвард, отрезая серебряным ножом кусочек яблока и угощая им Флоренс. – А еще у меня навязчивое желание все о тебе знать.
– Все-все? – лукаво улыбнулась девушка. Граф окинул ее недвусмысленным взглядом.
– Все-все, – повторил он и коснулся пальцем ее нижней губки. – Например, какое слово ты произнесла первым. Любимый цвет. Как звали твоих школьных подруг.
Флоренс прильнула щекой к ласкающей ее ладони и чуть не замурлыкала.
– Моим первым словом было «киса». Не «мама», а «киса», представляешь? Любимый цвет... хм, пожалуй, синий. А моим лучшим другом – в любом возрасте – был мой отец. Он умел снизойти до моего уровня, даже когда мне было пять лет, поэтому с ним было очень легко дружить. А еще он был очень веселым человеком.
– «Киса»! – Эдвард усмехнулся. – Это еще что! Моим первым словом было «бум». Я был совсем маленьким, и когда ползал, постоянно что-то ронял. Отсюда и «бум». Любимый цвет – вишневый. А моим лучшим другом всегда был Фредди. Хотя на какое-то короткое время он был вытеснен из моего сердца маленьким пони. Планкетт, так я назвал свою первую лошадь.
– Какое странное имя!
– Это фамилия нашего учителя грамматики. У него были узкое лицо и длинные зубы. И при этом такое благодушное выражение лица. Точь-в-точь как у пони. – Эдвард окинул взглядом Флоренс и улыбнулся. – Тебе это все интересно?
– Ужасно!
– Тогда можно еще вопрос? Как умерла твоя мать? – спросил Эдвард неуверенно, словно боялся обидеть Флоренс.
– Мне было тогда всего три года, – вздохнула девушка. – Она умерла при родах. Малыш – это был мальчик – тоже погиб. Не волнуйся, меня не расстроил твой вопрос. Я почти не помню матери, только по рассказам отца. Они родились в одном городке и с детства любили друг друга. Папа рассказывал, что никогда больше не встречал такой умной и красивой женщины. После ее смерти он словно погас. Я думаю, только мое существование помогло ему пережить потерю жены. Знаешь, – Флоренс мягко улыбнулась и снова потерлась о ладонь Эдварда, – когда я встретила Фредди, то сразу, подумала: вот таким, наверное, был бы мой брат.
Эдвард осторожно взял ее руку и поцеловал открытую ладонь.
– Я не знал, что, кроме матери, ты потеряла еще и брата.
– Такое бывает. Хорошо, что тогда я была крохой. Отец и его любовь сполна заменили мне умершую мать. Старушки из прихода прозвали его «наседкой», но он не обижался.
– Старушки из прихода? – усмехнулся граф.
– Да. В каждом приходе есть такие. Им всегда до всего есть дело. Впрочем, это вполне невинные создания, просто у каждого свой способ разогнать тоску. К моему отцу они всегда относились тепло. – Образ викария всплыл в памяти: доброе, ласковое лицо, чуть удивленные брови, теплая улыбка. – Он был чудесным человеком и прекрасным отцом. Вот только с деньгами не умел обращаться, но разве это важно для служителя церкви?
– Он полагал, что Бог пошлет ему помощь в трудный момент? – усмехнулся Эдвард.
– Это точно! – засмеялась Флоренс, толкнув его в плечо. – Впрочем, он не знал нужды до самой смерти. Похороны забрали остатки средств.
– А эта твоя способность привлекать к себе животных? – сменил тему Эдвард.
– Скорее, ужасающее проклятие, – снова рассмеялась девушка. – Маленькие дети, кстати, тоже тянулись ко мне. Это у меня с раннего детства. Сколько себя помню, все кошки в округе липли к моим ногам, стоило мне выйти из дому. Те же старушки из прихода назвали меня Мисс Сардина, представляешь?
– Бедняжка! – фыркнул Эдвард насмешливо. – Тебе приходилось несладко!
– Смейся, смейся, негодяй! – Флоренс принос творно нахмурилась. Ей все еще казалось странным, что она может так просто разговаривать с Эдвардом, словно рядом с ней был ее друг Фредди. – А между тем я боялась долго задерживаться на улице, потому что какой-нибудь кот понаглее мог затеять драку за место у моих ног.
– Я и говорю – бедняжка! – снова засмеялся Эдвард. – Но должен признаться, что мой вкус совпадает со вкусом кезикских кошек и маленьких детей.
Последнюю фразу он проговорил задумчиво, гладя рукой обнаженную щиколотку девушки. Поразмыслив немного, он снова погладил ее ногу, уже настойчивее и значительно выше.
– У тебя было интересное детство, милая.
Флоренс сразу поняла, о чем он думает. Его собственные детство и юность прошли в куда менее теплой обстановке – равнодушный отец, хрупкая, запуганная мать, друзья, которые на самом деле были ниже по положению, а значит, всего лишь слуги графа Грейстоу. Девушка догадывалась, что Эдвард не ждет ее сочувствия, но все равно жалела его. Самым близким существом для маленького Эдварда был его брат, вспомнила она. Что ж, ему повезло, что у него есть брат!
– Расскажи о своем детстве, – попросила Флоренс и поправила Эдварду волосы. – Фредди успел кое-что мне поведать, но не так много.
– Да нечего особо рассказывать. Мой брат был для меня единственным, что скрашивало детство. Иногда мы играли в рыцарей, иногда он доводил до белого каления наших учителей, а я его прикрывал от отца...
– И научил его плавать.
– Ты знаешь? – Эдвард задумчиво смотрел в сторону окна. – Это одно из лучших воспоминаний, честное слово. В то время мы оба плохо плавали, но с годами ученик превзошел своего учителя. У меня до сих пор хранится его награда.
Он быстро перекатился на бок и спрыгнул с кровати. На минуту он вышел из спальни, а затем вернулся и протянул ей золотую медаль на потертой голубой ленте. Вид у него был весьма торжественный, и у Флоренс сжалось сердце. Почему-то ей ужасно захотелось вернуться в то время, когда Эдвард был мальчиком, когда суровое воспитание еще не заставило его спрятаться в раковину самоконтроля. Ей захотелось занять на то время место его матери, чтобы защитить его от отца, жестокой рукой правившего семьей и продолжавшего до самой смерти любить постороннюю женщину.
– Значит, ты действительно сохранил эту медаль?
Эдвард снова сел на кровать рядом с ней.
– Даже в том юном возрасте я понимал, что однажды захочу подержать в руках приз, который выиграл Фредди.
– Из тебя получился отличный брат!
На мгновение лицо Эдварда помрачнело, но тотчас осветилось улыбкой.
– Э, нет! Это Фред был отличным братом. Знаешь, у нас было не такое уж и суровое детство. Мы никогда не знали нужды – я имею в виду, что у нас всегда было вдоволь денег, и мы могли получить все, что угодно. Думаю, таким образом отец пытался проявить свою любовь к нам. По-другому он не умел. Он сделал все, даже перешагнул через свою любовь к женщине, чтобы его семья и дети никогда не узнали нищеты. Он слишком хорошо помнил, как наш дед почти довел семью до разорения.
– Он делал это не столько для вас, сколько для себя. И это не значит, что вы всю жизнь должны были жить по армейскому режиму, чтобы оправдать его доверие.
– Зато отец научил меня чувству ответственности. И дисциплина вовсе не такая плохая штука. – Тут Эдвард неожиданно улыбнулся. – Хотя с твоим появлением все пошло прахом. Какая уж тут дисциплина, когда мы сидим среди ночи на кровати и жуем бутерброды!
– Исключения порой полезны, – лукаво сказала девушка.
– О, Флоренс! – Эдвард схватил ее руки. – Я так люблю тебя! Прости, что дал тебе повод сомневаться в этом!
– Я тоже люблю тебя, – ответила девушка. Слова были такими новыми и непривычными для нее, что она смутилась и покраснела.
Эдвард заметил румянец, заливший ее щеки, топ и мысли его устремились в другом направлении. Он придвинулся ближе и закинул волосы Флоренс ей за спину.
– Я хочу продолжить то, что мы начали. Мне нужно стать с тобой единым целым, слиться в одно существо.
От этих слов она так смутилась, что у нее покраснели даже уши и плечи. Не в силах поднять глаз, Флоренс опустила голову.
– Скажи, что тоже хочешь этого! Прошу тебя, милая!
Девушка положила руки Эдварду на грудь. Его сердце стучало еще чаще и тяжелее, чем ее собственное, будто граф боялся услышать отказ.
В голове уже звучал ответ, но Флоренс медлила. Конечно, он предложил ей стать графиней, разделить с ним жизнь, но пока это были только слова. Настоящий обет может быть дан только перед алтарем. Если сейчас она, Флоренс, отдастся Эдварду, пути назад не будет. И если завтра чары разрушатся, и граф найдет более привлекательной дочь булочника или юную вдовушку из Лондона, Флоренс останется ни с чем.
Ей было страшно. И тем не менее от этого она только сильнее тянулась к Эдварду, и еще сильнее хотелось дать согласие на все, что он может предложить.
– Да, я хочу этого, – тихо произнесла она.
Со вздохом облегчения Эдвард привлек ее к себе, чуть лаская кожу под волосами и нежно целуя мочку уха.
– Я постараюсь сделать все очень бережно. Не хочу, чтобы ты пожалела.
– Ты можешь не слишком сдерживаться. Мне нравится, когда ты становишься диким. – Флоренс протянула руку и погладила широкую грудь, задумчиво изучая колечки волос.
– О, только не в этот раз. Я могу причинить тебе боль, – объяснил Эдвард. – Ты знаешь, как это бывает?
– Весьма приблизительно, – призналась девушка, краснея, но руки не убрала. – Еще меньше я знаю, что должна делать женщина, когда мужчина, когда...
– Когда все произойдет, – пришел на выручку граф. – Это не важно. Все случится само собой. Я сделаю все сам, тебе не нужно об этом беспокоиться.
В его голосе появились новые нотки – не столько забота, сколько нетерпение. Почувствовав это, Флоренс скользнула рукой ниже, по крепким мышцам живота до пояса нижнего белья, чуть оттянув его. Сильный толчок – и его мужское достоинство ткнулось ей в ладонь.
Эдвард был так возбужден, что его клинок казался сделанным из камня.
– Я буду осторожен, – пробормотал граф.
Флоренс чуть улыбнулась ему в плечо. Будучи еще невинным созданием, она успела разгадать главную мужскую дилемму: желание быть сильным и властным по отношению к женщине и одновременно с тем настойчивая потребность оберегать и заботиться. Мужское орудие одновременно должно завоевывать и защищать. Столько силы и мощи заключено в этой части тела, и при этом она столь податлива на женскую ласку!
Флоренс чуть сжала напряженный член рукой, и он тотчас откликнулся, дернувшись в ладони.
– Меня больше беспокоит размер... – тихо сказала девушка. – Не слишком ли он велик?
Эдвард накрыл ее руку своей, повторяя ее движения вверх-вниз.
– Не бойся. Ты сумеешь принять меня. – Свободной рукой он погладил ее бедро. – Ты создана для этого.
– Я знаю, что ты прав. Но согласись, у тебя довольно крупный...
При этих словах Эдвард ощутил сильнейший спазм между ног. То, что Флоренс считает его достоинство большим, волновало его.
– Ты совсем не боишься, правда? – спросил он хриплым голосом. – Ты даже не дрожишь.
– Просто я не совсем представляю, что меня ожидает. И еще...
Поцелуй в губы заставил ее замолчать. Эдвард мягко опрокинул девушку, затем перекатился на нее, подминая под себя. Объятие оказалось таким сильным, что у обоих пресеклось дыхание. Чертыхнувшись, Эдвард постарался взять себя в руки и чуть приподнялся. Вид Флоренс, распростертой под ним, заставил кровь броситься ему в голову. Чуть не зарычав, он сдернул с нее свою рубашку. Нежные белые груди открылись ему, вызывающе уставившись в лицо.
Флоренс потянулась навстречу мужской груди, чувствуя, как твердый стержень тыкается в живот и между ног. Желая более тесного контакта, она обвила бедра Эдварда ногами. Ответом на это стало его хриплое дыхание. С его губ сорвалось имя Флоренс.
Эдвард едва сдерживался, почти яростно целуя податливые губы, не встречая отказа, и, казалось, в каждом уголке его тела бился сумасшедший пульс. Флоренс выгибалась под ним, желая полного слияния двух тел.
– Скажи мне... скажи, что я должна делать...
– Я покажу тебе... – Эдвард целовал ее грудь, чуть покусывая нежные соски.
Желание нарастало в ней, тело словно наливалось свинцом, вся кровь устремилась туда, куда тыкался горячий клинок Эдварда.
– Тогда делай это быстрее. Я не могу больше ждать...
Словно не слыша ее мольбы, Эдвард продолжал ласки, пока Флоренс не стала стонать с каждым выдохом.
– Возьми его в руку, – приказал он. – Укажи ему путь. Сделай это!
Теперь ее трясло, трясло от возбуждения. Она провела обеими ладонями по обнаженной спине любимого, по ягодицам, затем одной рукой нашла ощупью его член и сжала его пальцами. Дыша все чаще, закрыв глаза, чтобы мысленно представить то, что делали руки, Флоренс подвела член туда, где тянуло и ныло больше всего.
– Согни колени сильнее, – велел Эдвард.
Он приподнялся на локте, чтобы видеть ее лицо, закрытые глаза, нежный рот, из которого вырывались тихие стоны. Он ясно видел желание, читаемое на ее лице, и только теперь осознал, как велико должно быть доверие женщины, чтобы отдаться мужчине безо всякого сомнения.
Его член скользнул в шелковые сети, ища входа. Одной рукой Эдвард накрыл пальцы Флоренс, помогая и направляя. Он остановился, только ощутив хрупкую преграду, давая девушке привыкнуть к новому ощущению.
– Что ты чувствуешь? – спросил он.
– Он пульсирует, – тихо шепнула Флоренс, открывая глаза. Зрачки ее были расширены от возбуждения. – Я не могу ждать. Сделай что-нибудь, прошу тебя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Ты – самая красивая женщина на свете!
– Ты говоришь глупости. – Флоренс снова улыбнулась.
– Нет, правда! Я не знаю никого красивее тебя.
– Тогда спасибо. Ты тоже ничего!
Она приблизилась и начала целовать его. Ей приходилось подниматься на цыпочки, чтобы достать его губы, затем она опускалась на колени, исследуя языком его бедра и колени. Несмотря на связанные руки, граф чувствовал, что все делается только для него, и ощущал себя хозяином положения. Тело отзывалось на каждое прикосновение, ему хотелось стонать и рычать от переполнявших его ощущений.
– Эдвард, – прошептала Флоренс, – ты такой красивый мужчина.
Она коснулась щекой его плоти, затем взяла ее в руку и стала чуть заметно двигать вниз-вверх. Когда она продолжила ласки губами, Эдвард так сжал руки в кулаки, что онемели пальцы.
Девушка продолжала ласкать его плоть, чуть поглаживая губами, беря ее в рот целиком, а затем выпуская, пока Эдвард перестал сознавать что-либо, кроме этих безумных ласк. Он чувствовал, что от финального аккорда его отделяет всего несколько мгновений, и надеялся, что успеет остановиться и предупредить Флоренс. Но она сама почувствовала, как напряглись его мышцы, как свело неожиданной судорогой бедра, и только ускорила ласку.
– Флоренс, о Господи! – прохрипел Эдвард, чувствуя, что его клинок словно взорвался от невыносимого наслаждения и теперь отдает всю накопленную влагу прямо в рот девушке. Оргазм был до того мощный и долгий, что перед глазами заплясали черные точки, а тело сотрясла конвульсивная волна.
– Вот это да! – улыбнулась Флоренс, поднимаясь с колен. – Теперь я понимаю, почему не всем женщинам нравится это делать. Хорошо, что я вовремя поняла, что сейчас произойдет.
Она поднялась на цыпочки и поцеловала Эдварда. Ответный поцелуй был нежным и благодарным. Граф сознавал, что на губах и языке Флоренс он чувствует собственное семя, но это придавало поцелую какую-то особенную остроту. Вкус был терпким и острым. Эдвард чуть застонал, и девушка, услышав этот звук, тесно прижалась к нему, затем тотчас оторвалась и начала торопливо развязывать бархатные галстуки.
Понимая, что она ждет ответных ласк, Эдвард позволил ей развязать одно запястье, а второе освободил мощным рывком.
Не теряя ни секунды, он бросил Флоренс на постель и склонился над ней. Видеть ее в своей комнате, на своей кровати, обнаженную, без страха быть застигнутыми врасплох – все это заставило Эдварда пережить невероятное счастье.
– Что ж, – хмыкнул он, – я должен отблагодарить тебя за твои старания. Ты ведь ждешь этого?
Флоренс кивнула и закрыла глаза, позволяя трогать и целовать свое разгоряченное тело.
Когда ей стало так хорошо, что это было невозможно скрывать, она простонала имя любимого.
Глава 17
Флоренс трудно было поверить, что все это происходит наяву. Эдвард любит ее! Эдвард доверяет ей! И он улыбается всякий раз, как встречается с ней взглядом.
Они пробрались на кухню – на цыпочках, опасаясь разбудить герцогиню или прислугу, и набрали целый поднос провизии. «Подкрепиться», как сказал Эдвард. На Флоренс была надета только широкая рубашка графа – единственный предмет одежды, который он пожелал на ней видеть. Сам граф вел себя крайне непристойно: постоянно зажимал девушку в укромных уголках или дотрагивался до ее зада и груди, якобы проверяя, не замерзла ли она. Казалось, он абсолютно не может держать руки при себе.
Потом они вернулись в спальню и, забравшись с ногами на кровать, принялись за еду. С подноса, поставленного на одеяло, стремительно исчезали фрукты и бутерброды с сыром и ветчиной.
– Я страшно голоден! – в который раз объявил Эдвард, отрезая серебряным ножом кусочек яблока и угощая им Флоренс. – А еще у меня навязчивое желание все о тебе знать.
– Все-все? – лукаво улыбнулась девушка. Граф окинул ее недвусмысленным взглядом.
– Все-все, – повторил он и коснулся пальцем ее нижней губки. – Например, какое слово ты произнесла первым. Любимый цвет. Как звали твоих школьных подруг.
Флоренс прильнула щекой к ласкающей ее ладони и чуть не замурлыкала.
– Моим первым словом было «киса». Не «мама», а «киса», представляешь? Любимый цвет... хм, пожалуй, синий. А моим лучшим другом – в любом возрасте – был мой отец. Он умел снизойти до моего уровня, даже когда мне было пять лет, поэтому с ним было очень легко дружить. А еще он был очень веселым человеком.
– «Киса»! – Эдвард усмехнулся. – Это еще что! Моим первым словом было «бум». Я был совсем маленьким, и когда ползал, постоянно что-то ронял. Отсюда и «бум». Любимый цвет – вишневый. А моим лучшим другом всегда был Фредди. Хотя на какое-то короткое время он был вытеснен из моего сердца маленьким пони. Планкетт, так я назвал свою первую лошадь.
– Какое странное имя!
– Это фамилия нашего учителя грамматики. У него были узкое лицо и длинные зубы. И при этом такое благодушное выражение лица. Точь-в-точь как у пони. – Эдвард окинул взглядом Флоренс и улыбнулся. – Тебе это все интересно?
– Ужасно!
– Тогда можно еще вопрос? Как умерла твоя мать? – спросил Эдвард неуверенно, словно боялся обидеть Флоренс.
– Мне было тогда всего три года, – вздохнула девушка. – Она умерла при родах. Малыш – это был мальчик – тоже погиб. Не волнуйся, меня не расстроил твой вопрос. Я почти не помню матери, только по рассказам отца. Они родились в одном городке и с детства любили друг друга. Папа рассказывал, что никогда больше не встречал такой умной и красивой женщины. После ее смерти он словно погас. Я думаю, только мое существование помогло ему пережить потерю жены. Знаешь, – Флоренс мягко улыбнулась и снова потерлась о ладонь Эдварда, – когда я встретила Фредди, то сразу, подумала: вот таким, наверное, был бы мой брат.
Эдвард осторожно взял ее руку и поцеловал открытую ладонь.
– Я не знал, что, кроме матери, ты потеряла еще и брата.
– Такое бывает. Хорошо, что тогда я была крохой. Отец и его любовь сполна заменили мне умершую мать. Старушки из прихода прозвали его «наседкой», но он не обижался.
– Старушки из прихода? – усмехнулся граф.
– Да. В каждом приходе есть такие. Им всегда до всего есть дело. Впрочем, это вполне невинные создания, просто у каждого свой способ разогнать тоску. К моему отцу они всегда относились тепло. – Образ викария всплыл в памяти: доброе, ласковое лицо, чуть удивленные брови, теплая улыбка. – Он был чудесным человеком и прекрасным отцом. Вот только с деньгами не умел обращаться, но разве это важно для служителя церкви?
– Он полагал, что Бог пошлет ему помощь в трудный момент? – усмехнулся Эдвард.
– Это точно! – засмеялась Флоренс, толкнув его в плечо. – Впрочем, он не знал нужды до самой смерти. Похороны забрали остатки средств.
– А эта твоя способность привлекать к себе животных? – сменил тему Эдвард.
– Скорее, ужасающее проклятие, – снова рассмеялась девушка. – Маленькие дети, кстати, тоже тянулись ко мне. Это у меня с раннего детства. Сколько себя помню, все кошки в округе липли к моим ногам, стоило мне выйти из дому. Те же старушки из прихода назвали меня Мисс Сардина, представляешь?
– Бедняжка! – фыркнул Эдвард насмешливо. – Тебе приходилось несладко!
– Смейся, смейся, негодяй! – Флоренс принос творно нахмурилась. Ей все еще казалось странным, что она может так просто разговаривать с Эдвардом, словно рядом с ней был ее друг Фредди. – А между тем я боялась долго задерживаться на улице, потому что какой-нибудь кот понаглее мог затеять драку за место у моих ног.
– Я и говорю – бедняжка! – снова засмеялся Эдвард. – Но должен признаться, что мой вкус совпадает со вкусом кезикских кошек и маленьких детей.
Последнюю фразу он проговорил задумчиво, гладя рукой обнаженную щиколотку девушки. Поразмыслив немного, он снова погладил ее ногу, уже настойчивее и значительно выше.
– У тебя было интересное детство, милая.
Флоренс сразу поняла, о чем он думает. Его собственные детство и юность прошли в куда менее теплой обстановке – равнодушный отец, хрупкая, запуганная мать, друзья, которые на самом деле были ниже по положению, а значит, всего лишь слуги графа Грейстоу. Девушка догадывалась, что Эдвард не ждет ее сочувствия, но все равно жалела его. Самым близким существом для маленького Эдварда был его брат, вспомнила она. Что ж, ему повезло, что у него есть брат!
– Расскажи о своем детстве, – попросила Флоренс и поправила Эдварду волосы. – Фредди успел кое-что мне поведать, но не так много.
– Да нечего особо рассказывать. Мой брат был для меня единственным, что скрашивало детство. Иногда мы играли в рыцарей, иногда он доводил до белого каления наших учителей, а я его прикрывал от отца...
– И научил его плавать.
– Ты знаешь? – Эдвард задумчиво смотрел в сторону окна. – Это одно из лучших воспоминаний, честное слово. В то время мы оба плохо плавали, но с годами ученик превзошел своего учителя. У меня до сих пор хранится его награда.
Он быстро перекатился на бок и спрыгнул с кровати. На минуту он вышел из спальни, а затем вернулся и протянул ей золотую медаль на потертой голубой ленте. Вид у него был весьма торжественный, и у Флоренс сжалось сердце. Почему-то ей ужасно захотелось вернуться в то время, когда Эдвард был мальчиком, когда суровое воспитание еще не заставило его спрятаться в раковину самоконтроля. Ей захотелось занять на то время место его матери, чтобы защитить его от отца, жестокой рукой правившего семьей и продолжавшего до самой смерти любить постороннюю женщину.
– Значит, ты действительно сохранил эту медаль?
Эдвард снова сел на кровать рядом с ней.
– Даже в том юном возрасте я понимал, что однажды захочу подержать в руках приз, который выиграл Фредди.
– Из тебя получился отличный брат!
На мгновение лицо Эдварда помрачнело, но тотчас осветилось улыбкой.
– Э, нет! Это Фред был отличным братом. Знаешь, у нас было не такое уж и суровое детство. Мы никогда не знали нужды – я имею в виду, что у нас всегда было вдоволь денег, и мы могли получить все, что угодно. Думаю, таким образом отец пытался проявить свою любовь к нам. По-другому он не умел. Он сделал все, даже перешагнул через свою любовь к женщине, чтобы его семья и дети никогда не узнали нищеты. Он слишком хорошо помнил, как наш дед почти довел семью до разорения.
– Он делал это не столько для вас, сколько для себя. И это не значит, что вы всю жизнь должны были жить по армейскому режиму, чтобы оправдать его доверие.
– Зато отец научил меня чувству ответственности. И дисциплина вовсе не такая плохая штука. – Тут Эдвард неожиданно улыбнулся. – Хотя с твоим появлением все пошло прахом. Какая уж тут дисциплина, когда мы сидим среди ночи на кровати и жуем бутерброды!
– Исключения порой полезны, – лукаво сказала девушка.
– О, Флоренс! – Эдвард схватил ее руки. – Я так люблю тебя! Прости, что дал тебе повод сомневаться в этом!
– Я тоже люблю тебя, – ответила девушка. Слова были такими новыми и непривычными для нее, что она смутилась и покраснела.
Эдвард заметил румянец, заливший ее щеки, топ и мысли его устремились в другом направлении. Он придвинулся ближе и закинул волосы Флоренс ей за спину.
– Я хочу продолжить то, что мы начали. Мне нужно стать с тобой единым целым, слиться в одно существо.
От этих слов она так смутилась, что у нее покраснели даже уши и плечи. Не в силах поднять глаз, Флоренс опустила голову.
– Скажи, что тоже хочешь этого! Прошу тебя, милая!
Девушка положила руки Эдварду на грудь. Его сердце стучало еще чаще и тяжелее, чем ее собственное, будто граф боялся услышать отказ.
В голове уже звучал ответ, но Флоренс медлила. Конечно, он предложил ей стать графиней, разделить с ним жизнь, но пока это были только слова. Настоящий обет может быть дан только перед алтарем. Если сейчас она, Флоренс, отдастся Эдварду, пути назад не будет. И если завтра чары разрушатся, и граф найдет более привлекательной дочь булочника или юную вдовушку из Лондона, Флоренс останется ни с чем.
Ей было страшно. И тем не менее от этого она только сильнее тянулась к Эдварду, и еще сильнее хотелось дать согласие на все, что он может предложить.
– Да, я хочу этого, – тихо произнесла она.
Со вздохом облегчения Эдвард привлек ее к себе, чуть лаская кожу под волосами и нежно целуя мочку уха.
– Я постараюсь сделать все очень бережно. Не хочу, чтобы ты пожалела.
– Ты можешь не слишком сдерживаться. Мне нравится, когда ты становишься диким. – Флоренс протянула руку и погладила широкую грудь, задумчиво изучая колечки волос.
– О, только не в этот раз. Я могу причинить тебе боль, – объяснил Эдвард. – Ты знаешь, как это бывает?
– Весьма приблизительно, – призналась девушка, краснея, но руки не убрала. – Еще меньше я знаю, что должна делать женщина, когда мужчина, когда...
– Когда все произойдет, – пришел на выручку граф. – Это не важно. Все случится само собой. Я сделаю все сам, тебе не нужно об этом беспокоиться.
В его голосе появились новые нотки – не столько забота, сколько нетерпение. Почувствовав это, Флоренс скользнула рукой ниже, по крепким мышцам живота до пояса нижнего белья, чуть оттянув его. Сильный толчок – и его мужское достоинство ткнулось ей в ладонь.
Эдвард был так возбужден, что его клинок казался сделанным из камня.
– Я буду осторожен, – пробормотал граф.
Флоренс чуть улыбнулась ему в плечо. Будучи еще невинным созданием, она успела разгадать главную мужскую дилемму: желание быть сильным и властным по отношению к женщине и одновременно с тем настойчивая потребность оберегать и заботиться. Мужское орудие одновременно должно завоевывать и защищать. Столько силы и мощи заключено в этой части тела, и при этом она столь податлива на женскую ласку!
Флоренс чуть сжала напряженный член рукой, и он тотчас откликнулся, дернувшись в ладони.
– Меня больше беспокоит размер... – тихо сказала девушка. – Не слишком ли он велик?
Эдвард накрыл ее руку своей, повторяя ее движения вверх-вниз.
– Не бойся. Ты сумеешь принять меня. – Свободной рукой он погладил ее бедро. – Ты создана для этого.
– Я знаю, что ты прав. Но согласись, у тебя довольно крупный...
При этих словах Эдвард ощутил сильнейший спазм между ног. То, что Флоренс считает его достоинство большим, волновало его.
– Ты совсем не боишься, правда? – спросил он хриплым голосом. – Ты даже не дрожишь.
– Просто я не совсем представляю, что меня ожидает. И еще...
Поцелуй в губы заставил ее замолчать. Эдвард мягко опрокинул девушку, затем перекатился на нее, подминая под себя. Объятие оказалось таким сильным, что у обоих пресеклось дыхание. Чертыхнувшись, Эдвард постарался взять себя в руки и чуть приподнялся. Вид Флоренс, распростертой под ним, заставил кровь броситься ему в голову. Чуть не зарычав, он сдернул с нее свою рубашку. Нежные белые груди открылись ему, вызывающе уставившись в лицо.
Флоренс потянулась навстречу мужской груди, чувствуя, как твердый стержень тыкается в живот и между ног. Желая более тесного контакта, она обвила бедра Эдварда ногами. Ответом на это стало его хриплое дыхание. С его губ сорвалось имя Флоренс.
Эдвард едва сдерживался, почти яростно целуя податливые губы, не встречая отказа, и, казалось, в каждом уголке его тела бился сумасшедший пульс. Флоренс выгибалась под ним, желая полного слияния двух тел.
– Скажи мне... скажи, что я должна делать...
– Я покажу тебе... – Эдвард целовал ее грудь, чуть покусывая нежные соски.
Желание нарастало в ней, тело словно наливалось свинцом, вся кровь устремилась туда, куда тыкался горячий клинок Эдварда.
– Тогда делай это быстрее. Я не могу больше ждать...
Словно не слыша ее мольбы, Эдвард продолжал ласки, пока Флоренс не стала стонать с каждым выдохом.
– Возьми его в руку, – приказал он. – Укажи ему путь. Сделай это!
Теперь ее трясло, трясло от возбуждения. Она провела обеими ладонями по обнаженной спине любимого, по ягодицам, затем одной рукой нашла ощупью его член и сжала его пальцами. Дыша все чаще, закрыв глаза, чтобы мысленно представить то, что делали руки, Флоренс подвела член туда, где тянуло и ныло больше всего.
– Согни колени сильнее, – велел Эдвард.
Он приподнялся на локте, чтобы видеть ее лицо, закрытые глаза, нежный рот, из которого вырывались тихие стоны. Он ясно видел желание, читаемое на ее лице, и только теперь осознал, как велико должно быть доверие женщины, чтобы отдаться мужчине безо всякого сомнения.
Его член скользнул в шелковые сети, ища входа. Одной рукой Эдвард накрыл пальцы Флоренс, помогая и направляя. Он остановился, только ощутив хрупкую преграду, давая девушке привыкнуть к новому ощущению.
– Что ты чувствуешь? – спросил он.
– Он пульсирует, – тихо шепнула Флоренс, открывая глаза. Зрачки ее были расширены от возбуждения. – Я не могу ждать. Сделай что-нибудь, прошу тебя!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35