Она опустила голову, волосы сияющим занавесом закрыли лицо. Она не могла позволить ему увидеть ее боль и уязвимость, пока он оставался таким хладнокровным и циничным.
Пэйджен вздохнул. Внезапно какое-то волшебное и теплое чувство возникло в его душе, чувство, опасно напоминающее доверие и надежду. Он вообразил себе то, о чем никогда не осмеливался даже мечтать.
– Meri jaan.
– Почему... почему ты так называешь меня?
– Это только слова, Циннамон.
Он задумался: а не рассказать ли ей о Лондоне? В конце концов, она вправе узнать о своем прошлом.
– Помнишь ли ты что-нибудь о Лондоне, Angrezi? Освещенные газом улицы, бег лошадей. Снег, может быть?
Баррет задумчиво прикусила губу. Она пробовала вспомнить, пробовала заполнить пустое пространство в ее мыслях. Но, как и раньше, это усилие было бесполезным. Негромкое рыдание сорвалось с ее губ.
– Ничего. Опять ничего. Господи, неужели я никогда не вспомню?
Безнадежность в ее голосе убедила Пэйджена в тщетности его попытки. Она нуждалась теперь только в спокойствии и защите, ей ни к чему новые проблемы.
– Не отчаивайся, маленький сокол. Я только думал, что ты могла начать вспоминать что-то. Я... я был не прав.
– Возможно, я никогда не вспомню. Возможно, я навсегда останусь где-то между прошлым и будущим, между явью и сном.
– Тебе остается настоящее, а это не самое худшее, Angrezi. У каждого есть воспоминания, от которых хорошо бы избавиться. Я снова расстроил тебя. Я только хотел...
Пэйджен порывисто вскочил с кровати. Задыхающийся шепот Баррет заставил его замереть на месте.
– Подожди, пожалуйста! Пэйджен напрягся:
– Еще вопросы, сокол? Боюсь, я плохо подхожу для роли доверенного лица.
Она собрала всю свою храбрость.
– Ты всегда... Часто ли женщины... – Она не смогла закончить фразу.
– Чувствуют такую страсть? – Лицо Пэйджена стало серьезным. – В большинстве случаев – нет, Angrezi. Но многие женщины симулируют страсть.
– Но почему...
– Почему? – Он невесело рассмеялся. – Потому что мужчинам доставляет огромное удовольствие сознавать, что они могут возбуждать такие чувства. Дураки... – пробормотал он.
Щеки Баррет снова вспыхнули, руки судорожно сжали рубашку на груди.
– Но тогда...
Пэйджен грубо прервал ее:
– Больше никаких вопросов, сокол. Не теперь. Мне не до них.
В течение долгого времени он стоял, глядя на нее, его лицо стало твердым и непроницаемым, его могучая сила подчинилась трезвому рассудку.
– Видишь ли, возможно, ты более молода, чем я предполагал, Циннамон. Возможно, это я старше, чем я думал. – Он, казалось, с трудом подавил вздох, его руки сжались в кулаки. – В одном я уверен, однако. Любая из твоих слезинок дороже тысячи рубинов. Береги их, маленький сокол. Не трать впустую ради мужчин, мы не стоим этого. – Его голос окреп. – Особенно не трать их из-за иллюзий вроде любви.
С этими словами он повернулся и исчез в беспокойной ветреной ночи.
Баррет долго неподвижно сидела на кровати, забыв о том, что она почти раздета, забыв о слезах, застилающих ей глаза и скатывающихся по бледным щекам.
Она любила его. Она любила его, а он не имел никакого чувства к ней, иначе не смог бы уйти так быстро. Боже, показав ей такие красоты чувств, как мог он спокойно говорить о других мужчинах, которых она выберет когда-нибудь? Неудержимо рыдая, она поднялась, стерла слезы и посмотрела в темноту, где растворился Пэйджен. Ночь, как и сами джунгли, казалось, была вечной.
Пэйджен мрачно шагал через поляну, глаза сверкали холодным блеском, как темное небо у него над головой. Сегодня в душной палатке он сделал два открытия, причем второе было намного важнее первого. У нее был кто-то еще. Он почувствовал это в беспокойной напряженности Баррет, в слепой боли в ее глазах. Вероятно, это был человек, который привез ее сюда. Возможно, она сама даже не догадывалась об этом, но он был достаточно опытен, чтобы понять. Ее сердце уже принадлежало кому-то. Эта мысль заставила его сжать кулаки. Были ли они любовниками? Или это было давнее несбывшееся желание, которое всплыло на поверхность в его палатке?
Но Пэйджен не знал ответа. Он знал только, что отдаст все на свете, чтобы научить ее наслаждаться бесценным даром страсти. И восхищенно наблюдать, как она совершенствует свою власть. Возможно, ее любовником мог быть Ракели, но Пэйджен просто не мог допустить этого, потому что при одной мысли о холодных грязных пальцах на ее коже он становился безумным. И еще он не позволял себе думать о ее пышной красоте, о ее возбуждении, о диких криках, которые срывались с ее губ в порыве страсти. Он мог сойти с ума.
Вместо этого он позвал Нигала и направился с ним в скалы, сосредоточившись на неотложных делах. Ему еще многое предстояло сделать до того, как луна поднимется над джунглями.
Прошел час, за ним второй.
Баррет молча умылась и оделась. Она только начала заплетать волосы, когда услышала топот его ботинок. Створка палатки распахнулась. Мрачное лицо Пэйджена было покрыто потом и пылью.
– Ты что-нибудь ела? – отрывисто спросил он. Она кивнула, плотно сжав губы.
– Хорошо.
Он уже вытащил чемодан и доставал оттуда вещи, бросая их на кровать. Он запихал подушку в рубашку и засунул брючины в оба рукава. Затем вытащил угол подушки в ворот рубашки и насадил на него шляпу. Баррет молча наблюдала. Что еще задумал этот человек?
Удовлетворенно взглянув на свое произведение, Пэйджен положил его в чемодан и повернулся к Баррет:
– Я уверен, ты догадываешься, что за нами следят. Кто они, сколько их, я не могу сказать. Я ожидаю нападения сегодня вечером. Нигал и носильщики готовы. Кажется, ты знаешь, как обращаться с оружием, так что возьми вот это. – Он бросил ей двуствольный револьвер. – Держи его при себе, даже когда спишь.
Баррет почувствовала холодок страха в позвоночнике. Она показала на одежду в чемодане:
– А это?
– Небольшой маскарад. Никто не знает, что может пригодиться.
За палаткой Нигал что-то спросил, и Пэйджен ответил быстрой сингалезской фразой.
– Отправляйся в кровать. Я собираюсь погасить лампу.
Баррет не могла спорить, когда его лицо было таким напряженным и встревоженным. Когда она чувствовала нависшую над ними невидимую и безмолвную угрозу.
– Через пару секунд после того, как я уйду, ты должна снова зажечь лампу, – торопливо продолжал Пэйджен. – Это чучело будет изображать мою тень на стене палатки. Попозже Нигал принесет тебе что-нибудь поесть, а потом ты окончательно погасишь лампу. После этого ты должна остаться здесь, в палатке. И не забудь держать тот чертов револьвер под рукой.
Раздражение Баррет, медленно накапливающееся в течение последних часов, взорвалось при этих равнодушных приказах. Да, прежде чем он уйдет, она постарается выяснить одну вещь. Сверкнув глазами, она медленно подняла руки и собрала распущенные волосы, наблюдая за лицом Пэйджена. Она увидела, как его глаза потемнели, и ощутила мгновенную вспышку его страсти, похожую на порыв горячего тропического ветра. Это понравилось ей. Да, это бесконечно понравилось ей. Оказывается, этот мужчина не был так равнодушен, каким хотел казаться. Со спокойным соблазнительным изяществом она подняла волосы и начала заплетать их, зная, что каждое ее движение прижимало рубашку к груди, показывая темные вздернутые выпуклости ее сосков. Глаза Пэйджена метнули молнию.
– Что ты делаешь, ведьма?
– Я? – тихо повторила Баррет, молясь, чтобы голос не подвел ее. – Только причесываюсь. И, Пэйджен, относительно того, что случилось, – это был только вопрос физиологии. Простое вожделение. Я так долго обходилась без мужчины, ты понимаешь. Тебе должно быть знакомо это чувство. – Голова Баррет запрокинулась назад, и она испытующе изучала его лицо своими темно-голубыми сверкающими глазами. – Но я думаю, не стоит объяснять такие вещи опытному мужчине вроде тебя. Человеку, который знает все способы... – Баррет позволила легкому намеку прозвучать в ее голосе.
Через полуопущенные ресницы она увидела, как потемнело его лицо. И тогда, все еще во власти слепой ярости, она довела свою месть до конца, наслаждаясь каждым ее мгновением. Спокойно и обдуманно она изогнулась назад, чтобы доплести длинную блестящую косу, так что ее высокие, полные груди ясно обрисовались перед ним. Она чувствовала, что ее соски напряглись под его опаляющим взглядом, отлично зная, что он тоже видит их. Она плавно выпрямилась и начала расстегивать рубашку, не отводя горящих глаз от его лица. В нескольких дюймах от талии ее тонкие пальцы остановились. Губы изогнулись в слабой утомленной улыбке.
– Надеюсь, вы закончили, мистер Пэйджен. Я очень устала после э-э... весьма напряженного дня, как можно его назвать. Вы хотите еще что-нибудь сказать?
Она слышала себя как будто издалека, голос звучал глухо и хрипловато на фоне дикого грохота сердца. Представление удалось хорошо, подумала она смутно, видя, как сжались кулаки Пэйджена.
– Погаси лампу, – прозвучала железная команда.
Если бы она полностью владела своими мыслями, Баррет почувствовала бы страх в тот момент. Но она была уже невосприимчива к страху, поскольку была во власти разочарования, гнева и стыда.
А может быть, это было из-за угрозы наступающей ночи, которая заставляла забыть о всех других опасностях. Так что, когда Пэйджен прорычал приказ гасить свет, она только улыбнулась ему медленной страстной улыбкой, сложив вместе ладони у груди в насмешливо-покорном жесте, который она не однажды видела у Миты.
– Я трепещу перед вашим гневом, великий господин. И ваша несчастная рабыня будет счастлива повиноваться.
Перед тем как она прикрутила фитиль и погасила лампу, Пэйджен обжег ее пылающим взглядом. Чернота окутала палатку. Тишина медленно надвинулась на Баррет. И тогда ночь распалась на отдельные тени. В горячем воздухе палатки напряжение между ними возникло, подобно электрической дуге. В какой-то момент Баррет показалось, что она увидела искру, слетевшую с пальцев Пэйджена, когда он сжал руку в кулак.
И тогда, двигаясь беззвучно, как хищник, каким он и был, Пэйджен оказался рядом с ней. Его твердые руки крепко сжали ее запястья. Зубы с едва сдерживаемой свирепостью вонзились в мочку уха, как только он притянул ее к своей груди.
– Я не знаю, какую игру ты затеяла, Angrezi, но я собираюсь это выяснить. Вспомни об этом, когда ночь подойдет к концу и наступит рассвет. Потому что, когда ты услышишь, как открывается палатка, это буду я, и я приду за тобой.
Хотя ее кровь стыла в жилах, Баррет сумела негромко рассмеяться.
– О, я слышу вас, Тигр-сагиб. Смотрите, я вся дрожу.
Пэйджен на мгновение застыл на месте. А потом, грубо выругавшись, он схватил ее ягодицы и прижал ее к своему упругому телу, к напряженным бедрам и твердому как камень возбужденному копью. Он жестоко овладел ее ртом, не проявляя ни тени нежности и осторожности, которые проявлял несколько часов назад. Он прижал свой рот к ее, захватил ее губы и грубо прикусил их. Он упивался ее сладостью, введя сердитый язык между ее зубами.
Ночь превратилась в пламя. Баррет чувствовала, как жар проникает в каждую пору ее кожи, зажигая тело неистовым огнем. Это гнев, а не страсть, сказала она себе безрассудно. Ярость и свирепая месть. Да, лучше это, чем открытая кровоточащая рана, чем бесконечная уязвимость, которую она ощущала под его странно нежными пальцами. Да, конечно, лучше, потому что она знала теперь, что он тоже истекает кровью.
Она безрассудно изогнулась, прижавшись бедрами к его телу, прижавшись женской мягкостью к твердому выступу его мужественности. Его стальные пальцы крепче сжали ее ягодицы. В каждом движении она чувствовала необузданный гнев и первобытное желание. И неожиданно Баррет почувствовала потрясающую страстную реакцию своего тела. Да, лучше так. Это по крайней мере было безопасно. Ей не угрожала ни слабость, ни сожаление.
Ее отвердевшие соски прижались к его груди. Руки обхватили его спину, спустились на бедра, а потом сошлись на его упругих ягодицах, в бесстыдной насмешке над его хваткой собственника. Пэйджен напряженно застыл, дыхание с шипением вырвалось сквозь сжатые зубы.
В одно мгновение Баррет отлетела на кровать.
– На рассвете, ведьма, – пообещал он и ушел.
Глава 32
Баррет снился сон, невероятный сон о городской ночи. Двухколесные кебы катились по улице, снег кружился в лучах газовых фонарей, вокруг было очень темно и дул холодный ветер. Драгоценные камни блеснули в темноте. А потом приятное дуновение мягкого дыхания, прикосновение твердых рук. И два слова, которые остались в памяти: «Meri jaan». Внезапно сон развеялся и пропал, холодный ветер уступил место горячей влажной темноте. Вокруг нее шептали и шелестели джунгли.
И тогда раздался дикий, пронзительный крик. Баррет села в кровати, широко открыв глаза, навострив уши. Сначала она убедила себя, что это был всего лишь крик обезьяны. Но вот снова раздался крик, в котором ясно слышался страх. У Баррет перехватило дыхание. Такой звук мог издать только человек при виде смертельной опасности.
Когда звук затих, дрожащая тишина охватила джунгли. И эта тишина страшила ее бесконечно больше, чем непрерывный грозный шум. В течение долгих минут Баррет не двигалась, пока страх не свел судорогой ее тело.
Черт побери, этот мужчина не имел права умереть! Не сейчас. Она только что попыталась сделать его жизнь невыносимой. Баррет решительно смахнула навернувшиеся на глаза слезы. Ей вспомнился недавний сон. Или это были воспоминания? Снег и золотой свет, темные улицы, грозящие опасностью. Лондон? Опасность исходила от людей. И еще слово. Имя? Странное, экзотическое имя... Баррет нахмурилась, когда смутные воспоминания снова ускользнули от нее. Охваченная темнотой и страхом, она молча сидела в палатке, слушая пронзительное жужжание насекомых. Ждала. Кто-то поскребся в дверь палатки.
– Мэм-сагиб?
Это был голос Миты, тихий и неуверенный.
– Я здесь, – шепотом ответила Баррет. Она услышала шелест откинутой створки.
– Мэм-сагиб слышала?
– Господи, конечно, слышала. Это был... – Голос Баррет прервался, она не могла произнести эти мрачные слова.
Наступившее молчание казалось осязаемым. Женским инстинктом Мита поняла невысказанное опасение Баррет, которое она и сама разделяла.
– Нет, – сказала она наконец. – Это был не Тигр. Это был один из носильщиков. Передовой страж, я думаю.
Баррет ничего не сказала. Они обе знали, что означал этот отчаянный крик: кто бы ни подкрадывался к ним, он подбирался ближе с каждой секундой и скоро будет у палатки.
Ночь шептала вокруг них, предупреждая о смертельных опасностях. Обе женщины обратились в слух, ожидая любого неестественного звука – приглушенного крика или треска ветки, который возвестит о нападении. Он вернется, уговаривала себя Баррет. Он обещал.
– О, ваша милость, я боюсь, я позорно боюсь, – дрожащим голосом произнесла Мита.
В темноте встретились и сомкнулись руки двух женщин в безмолвной мольбе об одном и том же мужчине.
Внезапно тишина ночи взорвалась топотом босых ног и шорохом листьев. Лагерь заполнился пронзительными криками, перемежающимися с глухими хриплыми стонами. В стену палатки вонзился кинжал и со свистом распорол ее надвое. Снаружи донеслось приглушенное гортанное проклятие. Подавляя ужас, Баррет схватила лежащий на коленях револьвер Пэйджена. Палатка задрожала. Баррет выстрелила в темноту в направлении шума. Раздался стон, а потом глухой удар тяжелого тела.
Внезапно звуки, казалось, раздались со всех сторон. Палатка сотрясалась до самого основания, и невидимые пальцы пытались расширить отверстие, прорезанное кинжалом. Баррет выстрелила снова. Шарканье немедленно прекратилось. Руки Баррет задрожали. Боже, она только что стреляла в человека, возможно, даже убила его. И это было еще не все. Сдерживая неистовый стук сердца, она ждала следующей атаки. На этот раз нападавшие рвались со стороны входа. Сильные пальцы сорвали парусиновые застежки. Баррет напряженно вглядывалась в темноту, пытаясь увидеть очертания фигуры. У нее было время только для одного выстрела. Баррет закрыла глаза, отказываясь думать о неудаче, зная, что она должна выиграть время. Для них. Для Пэйджена, сражающегося где-то в джунглях.
Внезапно створка палатки откинулась. Прохладный воздух проник в душную темноту. Баррет сжала пальцы. Еще рано, сказала она себе, чувствуя капельки пота, выступившие над бровями. Надо дать ему подойти достаточно близко, чтобы не промахнуться. Она напрягала слух, сознавая, что глаза бесполезны в темноте. Вот она услышала глухой удар и вспомнила, что какое-то шестое чувство заставило ее поставить стул перед откидной створкой палатки. Значит, он был уже внутри. Баррет прикинула расстояние между нападавшим и тем местом, где она и Мита застыли в непроглядной темноте. Пять футов. Четыре секунды, или даже меньше, если человек знал, куда идти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Пэйджен вздохнул. Внезапно какое-то волшебное и теплое чувство возникло в его душе, чувство, опасно напоминающее доверие и надежду. Он вообразил себе то, о чем никогда не осмеливался даже мечтать.
– Meri jaan.
– Почему... почему ты так называешь меня?
– Это только слова, Циннамон.
Он задумался: а не рассказать ли ей о Лондоне? В конце концов, она вправе узнать о своем прошлом.
– Помнишь ли ты что-нибудь о Лондоне, Angrezi? Освещенные газом улицы, бег лошадей. Снег, может быть?
Баррет задумчиво прикусила губу. Она пробовала вспомнить, пробовала заполнить пустое пространство в ее мыслях. Но, как и раньше, это усилие было бесполезным. Негромкое рыдание сорвалось с ее губ.
– Ничего. Опять ничего. Господи, неужели я никогда не вспомню?
Безнадежность в ее голосе убедила Пэйджена в тщетности его попытки. Она нуждалась теперь только в спокойствии и защите, ей ни к чему новые проблемы.
– Не отчаивайся, маленький сокол. Я только думал, что ты могла начать вспоминать что-то. Я... я был не прав.
– Возможно, я никогда не вспомню. Возможно, я навсегда останусь где-то между прошлым и будущим, между явью и сном.
– Тебе остается настоящее, а это не самое худшее, Angrezi. У каждого есть воспоминания, от которых хорошо бы избавиться. Я снова расстроил тебя. Я только хотел...
Пэйджен порывисто вскочил с кровати. Задыхающийся шепот Баррет заставил его замереть на месте.
– Подожди, пожалуйста! Пэйджен напрягся:
– Еще вопросы, сокол? Боюсь, я плохо подхожу для роли доверенного лица.
Она собрала всю свою храбрость.
– Ты всегда... Часто ли женщины... – Она не смогла закончить фразу.
– Чувствуют такую страсть? – Лицо Пэйджена стало серьезным. – В большинстве случаев – нет, Angrezi. Но многие женщины симулируют страсть.
– Но почему...
– Почему? – Он невесело рассмеялся. – Потому что мужчинам доставляет огромное удовольствие сознавать, что они могут возбуждать такие чувства. Дураки... – пробормотал он.
Щеки Баррет снова вспыхнули, руки судорожно сжали рубашку на груди.
– Но тогда...
Пэйджен грубо прервал ее:
– Больше никаких вопросов, сокол. Не теперь. Мне не до них.
В течение долгого времени он стоял, глядя на нее, его лицо стало твердым и непроницаемым, его могучая сила подчинилась трезвому рассудку.
– Видишь ли, возможно, ты более молода, чем я предполагал, Циннамон. Возможно, это я старше, чем я думал. – Он, казалось, с трудом подавил вздох, его руки сжались в кулаки. – В одном я уверен, однако. Любая из твоих слезинок дороже тысячи рубинов. Береги их, маленький сокол. Не трать впустую ради мужчин, мы не стоим этого. – Его голос окреп. – Особенно не трать их из-за иллюзий вроде любви.
С этими словами он повернулся и исчез в беспокойной ветреной ночи.
Баррет долго неподвижно сидела на кровати, забыв о том, что она почти раздета, забыв о слезах, застилающих ей глаза и скатывающихся по бледным щекам.
Она любила его. Она любила его, а он не имел никакого чувства к ней, иначе не смог бы уйти так быстро. Боже, показав ей такие красоты чувств, как мог он спокойно говорить о других мужчинах, которых она выберет когда-нибудь? Неудержимо рыдая, она поднялась, стерла слезы и посмотрела в темноту, где растворился Пэйджен. Ночь, как и сами джунгли, казалось, была вечной.
Пэйджен мрачно шагал через поляну, глаза сверкали холодным блеском, как темное небо у него над головой. Сегодня в душной палатке он сделал два открытия, причем второе было намного важнее первого. У нее был кто-то еще. Он почувствовал это в беспокойной напряженности Баррет, в слепой боли в ее глазах. Вероятно, это был человек, который привез ее сюда. Возможно, она сама даже не догадывалась об этом, но он был достаточно опытен, чтобы понять. Ее сердце уже принадлежало кому-то. Эта мысль заставила его сжать кулаки. Были ли они любовниками? Или это было давнее несбывшееся желание, которое всплыло на поверхность в его палатке?
Но Пэйджен не знал ответа. Он знал только, что отдаст все на свете, чтобы научить ее наслаждаться бесценным даром страсти. И восхищенно наблюдать, как она совершенствует свою власть. Возможно, ее любовником мог быть Ракели, но Пэйджен просто не мог допустить этого, потому что при одной мысли о холодных грязных пальцах на ее коже он становился безумным. И еще он не позволял себе думать о ее пышной красоте, о ее возбуждении, о диких криках, которые срывались с ее губ в порыве страсти. Он мог сойти с ума.
Вместо этого он позвал Нигала и направился с ним в скалы, сосредоточившись на неотложных делах. Ему еще многое предстояло сделать до того, как луна поднимется над джунглями.
Прошел час, за ним второй.
Баррет молча умылась и оделась. Она только начала заплетать волосы, когда услышала топот его ботинок. Створка палатки распахнулась. Мрачное лицо Пэйджена было покрыто потом и пылью.
– Ты что-нибудь ела? – отрывисто спросил он. Она кивнула, плотно сжав губы.
– Хорошо.
Он уже вытащил чемодан и доставал оттуда вещи, бросая их на кровать. Он запихал подушку в рубашку и засунул брючины в оба рукава. Затем вытащил угол подушки в ворот рубашки и насадил на него шляпу. Баррет молча наблюдала. Что еще задумал этот человек?
Удовлетворенно взглянув на свое произведение, Пэйджен положил его в чемодан и повернулся к Баррет:
– Я уверен, ты догадываешься, что за нами следят. Кто они, сколько их, я не могу сказать. Я ожидаю нападения сегодня вечером. Нигал и носильщики готовы. Кажется, ты знаешь, как обращаться с оружием, так что возьми вот это. – Он бросил ей двуствольный револьвер. – Держи его при себе, даже когда спишь.
Баррет почувствовала холодок страха в позвоночнике. Она показала на одежду в чемодане:
– А это?
– Небольшой маскарад. Никто не знает, что может пригодиться.
За палаткой Нигал что-то спросил, и Пэйджен ответил быстрой сингалезской фразой.
– Отправляйся в кровать. Я собираюсь погасить лампу.
Баррет не могла спорить, когда его лицо было таким напряженным и встревоженным. Когда она чувствовала нависшую над ними невидимую и безмолвную угрозу.
– Через пару секунд после того, как я уйду, ты должна снова зажечь лампу, – торопливо продолжал Пэйджен. – Это чучело будет изображать мою тень на стене палатки. Попозже Нигал принесет тебе что-нибудь поесть, а потом ты окончательно погасишь лампу. После этого ты должна остаться здесь, в палатке. И не забудь держать тот чертов револьвер под рукой.
Раздражение Баррет, медленно накапливающееся в течение последних часов, взорвалось при этих равнодушных приказах. Да, прежде чем он уйдет, она постарается выяснить одну вещь. Сверкнув глазами, она медленно подняла руки и собрала распущенные волосы, наблюдая за лицом Пэйджена. Она увидела, как его глаза потемнели, и ощутила мгновенную вспышку его страсти, похожую на порыв горячего тропического ветра. Это понравилось ей. Да, это бесконечно понравилось ей. Оказывается, этот мужчина не был так равнодушен, каким хотел казаться. Со спокойным соблазнительным изяществом она подняла волосы и начала заплетать их, зная, что каждое ее движение прижимало рубашку к груди, показывая темные вздернутые выпуклости ее сосков. Глаза Пэйджена метнули молнию.
– Что ты делаешь, ведьма?
– Я? – тихо повторила Баррет, молясь, чтобы голос не подвел ее. – Только причесываюсь. И, Пэйджен, относительно того, что случилось, – это был только вопрос физиологии. Простое вожделение. Я так долго обходилась без мужчины, ты понимаешь. Тебе должно быть знакомо это чувство. – Голова Баррет запрокинулась назад, и она испытующе изучала его лицо своими темно-голубыми сверкающими глазами. – Но я думаю, не стоит объяснять такие вещи опытному мужчине вроде тебя. Человеку, который знает все способы... – Баррет позволила легкому намеку прозвучать в ее голосе.
Через полуопущенные ресницы она увидела, как потемнело его лицо. И тогда, все еще во власти слепой ярости, она довела свою месть до конца, наслаждаясь каждым ее мгновением. Спокойно и обдуманно она изогнулась назад, чтобы доплести длинную блестящую косу, так что ее высокие, полные груди ясно обрисовались перед ним. Она чувствовала, что ее соски напряглись под его опаляющим взглядом, отлично зная, что он тоже видит их. Она плавно выпрямилась и начала расстегивать рубашку, не отводя горящих глаз от его лица. В нескольких дюймах от талии ее тонкие пальцы остановились. Губы изогнулись в слабой утомленной улыбке.
– Надеюсь, вы закончили, мистер Пэйджен. Я очень устала после э-э... весьма напряженного дня, как можно его назвать. Вы хотите еще что-нибудь сказать?
Она слышала себя как будто издалека, голос звучал глухо и хрипловато на фоне дикого грохота сердца. Представление удалось хорошо, подумала она смутно, видя, как сжались кулаки Пэйджена.
– Погаси лампу, – прозвучала железная команда.
Если бы она полностью владела своими мыслями, Баррет почувствовала бы страх в тот момент. Но она была уже невосприимчива к страху, поскольку была во власти разочарования, гнева и стыда.
А может быть, это было из-за угрозы наступающей ночи, которая заставляла забыть о всех других опасностях. Так что, когда Пэйджен прорычал приказ гасить свет, она только улыбнулась ему медленной страстной улыбкой, сложив вместе ладони у груди в насмешливо-покорном жесте, который она не однажды видела у Миты.
– Я трепещу перед вашим гневом, великий господин. И ваша несчастная рабыня будет счастлива повиноваться.
Перед тем как она прикрутила фитиль и погасила лампу, Пэйджен обжег ее пылающим взглядом. Чернота окутала палатку. Тишина медленно надвинулась на Баррет. И тогда ночь распалась на отдельные тени. В горячем воздухе палатки напряжение между ними возникло, подобно электрической дуге. В какой-то момент Баррет показалось, что она увидела искру, слетевшую с пальцев Пэйджена, когда он сжал руку в кулак.
И тогда, двигаясь беззвучно, как хищник, каким он и был, Пэйджен оказался рядом с ней. Его твердые руки крепко сжали ее запястья. Зубы с едва сдерживаемой свирепостью вонзились в мочку уха, как только он притянул ее к своей груди.
– Я не знаю, какую игру ты затеяла, Angrezi, но я собираюсь это выяснить. Вспомни об этом, когда ночь подойдет к концу и наступит рассвет. Потому что, когда ты услышишь, как открывается палатка, это буду я, и я приду за тобой.
Хотя ее кровь стыла в жилах, Баррет сумела негромко рассмеяться.
– О, я слышу вас, Тигр-сагиб. Смотрите, я вся дрожу.
Пэйджен на мгновение застыл на месте. А потом, грубо выругавшись, он схватил ее ягодицы и прижал ее к своему упругому телу, к напряженным бедрам и твердому как камень возбужденному копью. Он жестоко овладел ее ртом, не проявляя ни тени нежности и осторожности, которые проявлял несколько часов назад. Он прижал свой рот к ее, захватил ее губы и грубо прикусил их. Он упивался ее сладостью, введя сердитый язык между ее зубами.
Ночь превратилась в пламя. Баррет чувствовала, как жар проникает в каждую пору ее кожи, зажигая тело неистовым огнем. Это гнев, а не страсть, сказала она себе безрассудно. Ярость и свирепая месть. Да, лучше это, чем открытая кровоточащая рана, чем бесконечная уязвимость, которую она ощущала под его странно нежными пальцами. Да, конечно, лучше, потому что она знала теперь, что он тоже истекает кровью.
Она безрассудно изогнулась, прижавшись бедрами к его телу, прижавшись женской мягкостью к твердому выступу его мужественности. Его стальные пальцы крепче сжали ее ягодицы. В каждом движении она чувствовала необузданный гнев и первобытное желание. И неожиданно Баррет почувствовала потрясающую страстную реакцию своего тела. Да, лучше так. Это по крайней мере было безопасно. Ей не угрожала ни слабость, ни сожаление.
Ее отвердевшие соски прижались к его груди. Руки обхватили его спину, спустились на бедра, а потом сошлись на его упругих ягодицах, в бесстыдной насмешке над его хваткой собственника. Пэйджен напряженно застыл, дыхание с шипением вырвалось сквозь сжатые зубы.
В одно мгновение Баррет отлетела на кровать.
– На рассвете, ведьма, – пообещал он и ушел.
Глава 32
Баррет снился сон, невероятный сон о городской ночи. Двухколесные кебы катились по улице, снег кружился в лучах газовых фонарей, вокруг было очень темно и дул холодный ветер. Драгоценные камни блеснули в темноте. А потом приятное дуновение мягкого дыхания, прикосновение твердых рук. И два слова, которые остались в памяти: «Meri jaan». Внезапно сон развеялся и пропал, холодный ветер уступил место горячей влажной темноте. Вокруг нее шептали и шелестели джунгли.
И тогда раздался дикий, пронзительный крик. Баррет села в кровати, широко открыв глаза, навострив уши. Сначала она убедила себя, что это был всего лишь крик обезьяны. Но вот снова раздался крик, в котором ясно слышался страх. У Баррет перехватило дыхание. Такой звук мог издать только человек при виде смертельной опасности.
Когда звук затих, дрожащая тишина охватила джунгли. И эта тишина страшила ее бесконечно больше, чем непрерывный грозный шум. В течение долгих минут Баррет не двигалась, пока страх не свел судорогой ее тело.
Черт побери, этот мужчина не имел права умереть! Не сейчас. Она только что попыталась сделать его жизнь невыносимой. Баррет решительно смахнула навернувшиеся на глаза слезы. Ей вспомнился недавний сон. Или это были воспоминания? Снег и золотой свет, темные улицы, грозящие опасностью. Лондон? Опасность исходила от людей. И еще слово. Имя? Странное, экзотическое имя... Баррет нахмурилась, когда смутные воспоминания снова ускользнули от нее. Охваченная темнотой и страхом, она молча сидела в палатке, слушая пронзительное жужжание насекомых. Ждала. Кто-то поскребся в дверь палатки.
– Мэм-сагиб?
Это был голос Миты, тихий и неуверенный.
– Я здесь, – шепотом ответила Баррет. Она услышала шелест откинутой створки.
– Мэм-сагиб слышала?
– Господи, конечно, слышала. Это был... – Голос Баррет прервался, она не могла произнести эти мрачные слова.
Наступившее молчание казалось осязаемым. Женским инстинктом Мита поняла невысказанное опасение Баррет, которое она и сама разделяла.
– Нет, – сказала она наконец. – Это был не Тигр. Это был один из носильщиков. Передовой страж, я думаю.
Баррет ничего не сказала. Они обе знали, что означал этот отчаянный крик: кто бы ни подкрадывался к ним, он подбирался ближе с каждой секундой и скоро будет у палатки.
Ночь шептала вокруг них, предупреждая о смертельных опасностях. Обе женщины обратились в слух, ожидая любого неестественного звука – приглушенного крика или треска ветки, который возвестит о нападении. Он вернется, уговаривала себя Баррет. Он обещал.
– О, ваша милость, я боюсь, я позорно боюсь, – дрожащим голосом произнесла Мита.
В темноте встретились и сомкнулись руки двух женщин в безмолвной мольбе об одном и том же мужчине.
Внезапно тишина ночи взорвалась топотом босых ног и шорохом листьев. Лагерь заполнился пронзительными криками, перемежающимися с глухими хриплыми стонами. В стену палатки вонзился кинжал и со свистом распорол ее надвое. Снаружи донеслось приглушенное гортанное проклятие. Подавляя ужас, Баррет схватила лежащий на коленях револьвер Пэйджена. Палатка задрожала. Баррет выстрелила в темноту в направлении шума. Раздался стон, а потом глухой удар тяжелого тела.
Внезапно звуки, казалось, раздались со всех сторон. Палатка сотрясалась до самого основания, и невидимые пальцы пытались расширить отверстие, прорезанное кинжалом. Баррет выстрелила снова. Шарканье немедленно прекратилось. Руки Баррет задрожали. Боже, она только что стреляла в человека, возможно, даже убила его. И это было еще не все. Сдерживая неистовый стук сердца, она ждала следующей атаки. На этот раз нападавшие рвались со стороны входа. Сильные пальцы сорвали парусиновые застежки. Баррет напряженно вглядывалась в темноту, пытаясь увидеть очертания фигуры. У нее было время только для одного выстрела. Баррет закрыла глаза, отказываясь думать о неудаче, зная, что она должна выиграть время. Для них. Для Пэйджена, сражающегося где-то в джунглях.
Внезапно створка палатки откинулась. Прохладный воздух проник в душную темноту. Баррет сжала пальцы. Еще рано, сказала она себе, чувствуя капельки пота, выступившие над бровями. Надо дать ему подойти достаточно близко, чтобы не промахнуться. Она напрягала слух, сознавая, что глаза бесполезны в темноте. Вот она услышала глухой удар и вспомнила, что какое-то шестое чувство заставило ее поставить стул перед откидной створкой палатки. Значит, он был уже внутри. Баррет прикинула расстояние между нападавшим и тем местом, где она и Мита застыли в непроглядной темноте. Пять футов. Четыре секунды, или даже меньше, если человек знал, куда идти.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52