лицо его было необыкновенно бледным. На этом наблюдения Марисы завершились: он удалился, затворив за собой дверь. Она осталась наедине с тревожными мыслями.
Мариса напряженно смотрела на дверь, хмурясь от нерешительности, когда слабый шорох за спиной заставил ее испуганно оглянуться. Перед ней стояла сама маркиза, то есть мадам де л’Эгль. На ней не оказалось ее обычного тщательно припудренного парика; волосы были убраны под премиленький кружевной чепец с лентами. Даже без густого грима, который она накладывала по вечерам, ее лицо выглядело поразительно гладким. На ней было шелковое платье в пасторальном стиле, введенном в моду Марией Антуанеттой; глаза поражали своей проницательностью, которую Мариса хорошо запомнила по прошлой встрече.
– Вот вы и пришли сами! Я уже гадала, произойдет ли это когда-нибудь. – Заметив испуг Марисы, мадам засмеялась хриплым смехом, так не соответствовавшим ее вкрадчивому голоску. – Не надо так бояться, дитя мое! Я вошла в раздвижную дверь, скрытую шторой. Имея заведение такого сорта, нельзя довольствоваться одним-единственным выходом. – Не давая Марисе ответить, мадам опять засмеялась, на сей раз мелодичнее. – Так который из них вам понадобился? Оба здесь, но я не позволяю им встречаться. Вы уже сделали свой выбор?
Мариса побледнела:
– Я слышала, что Филип ночевал здесь…
– Так и есть. Заметьте, один. Ваш муж явился сегодня утром в дурном настроении. Тс-с! – Мадам де л’Эгль замерла, поднеся палец к губам, хотя Мариса ровно ничего не услышала. Француженка продолжила хрипловатым шепотом: – Хотите удостовериться, что вам ничего не угрожает? Они собираются уезжать – кажется, на побережье. Погодите, сейчас сами увидите.
Видимо, в этой комнате не было недостатка в потайных дверях и раздвижных стенах! Мадам с неожиданной силой схватила Марису за руку и подтащила к двери. Откинув бархатную штору, она открыла ее взору длинную узкую прорезь в стене рядом с дверью, позволяющую тайком наблюдать из гостиной за коридором.
Мариса притаилась, как ей и было велено, – отчасти от неожиданности, отчасти потому, что узнала двоих из группы джентльменов, спускавшихся по лестнице и беседовавших между собой. Все в этот час обходились без масок. Бретонец Жорж Кайятт с трудом сдерживал нетерпение и тревогу. Он оживленно говорил, от волнения проглатывая слова; Мариса уловила фамилии Моро и Перье – доверенных генералов из окружения Наполеона.
– У вас нет сомнений насчет корабля? – Бретонец задержался, оглядываясь на своего спутника. Доминик, мрачный, но более уравновешенный, чем остальные, кивнул. – В противном случае, господа, я бы здесь не оказался. Если мы хотим воспользоваться вечерним приливом, нам нельзя медлить.
– Нас проводит наш друг Дюран. Вы уверены, что не хотите плыть с нами, Морис?
Прежде Мариса не замечала в компании шевалье, теперь же убедилась в его присутствии.
– Пока что нет. Впрочем, кто знает? Во всяком случае, душой я с вами, и это вам хорошо известно. Я доеду с вами до берега…
Они скрылись из виду. Где-то открылась и снова захлопнулась дверь. Занавес на стене был задвинут. Мариса оглянулась на мадам де л’Эгль, которая наблюдала за ней с загадочным выражением на гладком бесстрастном лице.
– Итак, теперь у вас не осталось сомнений. Полагаю, ваш выбор мудр. С виду вы копия вашей матушки, но на самом деле не так романтичны и не столь оторваны от жизни, как она.
Марисе казалось, что она вязнет в трясине. Она широко распахнула глаза.
– Моя матушка?..
– Ах да, я все время забываю, что вы были в то время ребенком! Я знавала ее. Мы дружили, но она стала любовницей моего мужа. В конце концов они оба отважно легли под нож гильотины – так мне, во всяком случае, рассказывали. Мне повезло больше: к тому времени я сумела скрыться.
Лицо без возраста ненадолго изменило выражение, и Мариса отшатнулась, прочтя на нем жгучую ненависть и беспощадность. Невольно она прошептала:
– Так это вы натравили их на меня? Из-за матери?
Мадам де л’Эгль пристально смотрела на нее. Потом она засмеялась, и вокруг ее глаз впервые собрались морщинки.
– Вы превосходите свою мать умом, однако, полагаю, столь же легкомысленны, как она. Родись она в другом окружении, ей не миновать бы участи шлюхи. То же самое произошло бы и с вами. Но тогда этот выскочка-корсиканец, помыкающий Францией, как собственной вотчиной, не заметил бы вас. Вы считали, что никто ничего не знает? Да! Не правда ли, как оригинально – натравить на вас вашего собственного мужа! Вам следует испытывать ко мне благодарность: вы легко отделались. Окажись на его месте… другой, вы бы здесь сейчас передо мной не стояли. Полагаю, в вас достаточно здравого смысла вашего отца, чтобы вести себя благоразумно. Недаром вы здесь! Это в ваших же интересах! Если у вас есть голова на плечах, вы сейчас же уберетесь – вам понятно? Вы закинули крючок на слишком большую для вас глубину, девочка моя. И вы еще легко отделались. Бегите как можно дальше, и только там вы окажетесь в безопасности.
Мариса пятилась от нее помимо собственной воли, напуганная ее бесстрастным тоном и ядовитыми словами, отравлявшими сам воздух гостиной. Внезапно дверь распахнулась. Она с облегчением увидела Филипа и бросилась к нему. Позади нее раздался хриплый смех и слова:
– Заберите ее с собой, сударь. По-моему, она ни на что не годится.
Ей казалось, что свершилось чудо: она снова оказалась на солнце, Филип обнимал ее и шептал на ухо, что ей больше нечего бояться, что отныне он станет о ней заботиться. Совсем скоро придет конец этой страшной неразберихе.
– Но она… Ты не представляешь, чего она только не наговорила. Она такого…
– Тсс, любимая! Все это не имеет значения. Она полубезумная фанатичка, ненавидящая всех и вся. Забудь о ней! Теперь, когда ты пришла ко мне по собственной воле, мы сможем быть вместе, и пусть остальные идут ко всем чертям! Мы уедем на время в Вест-Индию и переждем в тиши, сколько понадобится. После этого мы возвратимся в Англию, и ты станешь моей женой.
Ее прежний задор, смешанный с негодованием, был теперь побежден страхом. Мариса не стала спорить и не возражала, когда Филип высадил ее на Гросвенор-сквер, пообещав вернуться за ней не позднее чем через час.
Ей было достаточно уверенности, что дома она не столкнется с Домиником. Она постаралась прогнать из головы все тревоги. Как выяснилось, данные ею ранее приказания были выполнены, вещи собраны.
Оставалось только исполнить долг. Она без всяких опасений села и написала письмо графу ди Чиаро, в котором изложила все, что запомнила. Кучер был крайне удивлен, но, получив хорошую мзду, пообещал передать запечатанное письмо лично в руки графу.
Теперь ей предстояло всего лишь дождаться Филипа и обещанной им свободы.
Глава 30
– Мы едем в Корнуолл, – заявил Филип с уверенностью, противоречившей его мягкой натуре. Видя вопросительный взгляд Марисы, он сжал ей руку. – Мне надо повидаться с дядей, дорогая. Он хочет увидеть тебя, то есть нас с тобой, вместе. Ему принадлежит большое имение на Ямайке, которое он собирается нам передать, – ты представляешь, что это значит? Несколько лет за океаном, зато роскошная жизнь среди принадлежащих тебе рабов! Потом наступит долгожданная свобода, мы поженимся и возвратимся в Англию как муж и жена. Для местных плантаторов мы уже будем женаты. Как видишь, тебе совершенно не о чем тревожиться. Я позабочусь о тебе и все сделаю для твоего счастья. Клянусь, так и будет!
Приняв решение бежать с Филипом, она жила как в тумане. Наконец-то свобода от страха и интриг, от тени загадочного Убийцы, даже от графа ди Чиаро! Но обретет ли она долгожданную свободу? Как поступит Доминик, вернувшись из своей таинственной поездки на побережье и узнав о ее бегстве?
Филип ликовал и нисколько не заботился о последствиях. До Корнуолла они добрались с почти головокружительной скоростью, лишь несколько раз остановившись для смены лошадей и проведя всего одну ночь в придорожной гостинице. Там он снял для нее отдельную комнату, заявив, что с ее горничной произошел по пути несчастный случай. Ее он назвал виконтессой Стэнбери, себя – ее кузеном. Они совершали поездку в украшенной гербом карете, с вооруженным верховым эскортом; ни владелец гостиницы, ни его жена не посмели возразить и отправили свою дочь наверх, поручив ей исполнять при виконтессе роль горничной.
Мариса спала беспокойно, несмотря на смертельную усталость и полное изнеможение после неимоверного душевного и телесного напряжения последних суток. Рано поутру они снова пустились в дорогу. Филип сидел рядом, с трудом сдерживая волнение. Ей о многом хотелось его расспросить, однако она не сделала этого. Он тоже предпочитал молчать, занятый собственными мыслями, и лишь изредка интересовался, удобно ли ей.
Почему она внезапно перестала испытывать какие-либо чувства? Ведь она спасается бегством, да еще вместе с Филипом! Ей следовало бы торжествовать, а она… «Я уже не знаю, чего хочу», – устало подумала она, притворяясь спящей. Перед ее мысленным взором тут же предстала мадам де л’Эгль с искаженным от злобы лицом, когда она вспоминала мать Марисы. Может быть, Убийца – это сама мадам? Она знала буквально каждого и имела много причин для ненависти… Потом Мариса увидела лицо Доминика, услышала его гортанный смех и напряглась всем телом. Неужели это он поставил на ней позорное клеймо и так жестоко над ней надругался? Зачем? Она еще раз испытала отвращение к самой себе за то, что отдалась ему в ту ночь, когда он в шутку назвал ее Золушкой, принес ей забытые в кабинете туфельки и забрался в ее постель. Кто же в таком случае тот, другой, о котором мимоходом обмолвилась мадам? Разобраться во всем этом было выше ее сил. Ей не хотелось ни о чем думать. Гораздо безопаснее было мечтать о будущем с Филипом.
Видимо, она все же уснула, потому что очнулась от толчка – он положил руку ей на плечо и легонько потряс:
– Мы уже почти на месте. Чувствуешь запах моря?
Только тогда она испуганно сообразила, что и Корнуолл лежит на морском побережье.
Старый каменный дом со слепыми окнами, окутанный туманом, застыл в вечном ожидании, как и подобает преданному другу. Мариса не любила ни этот дом, ни всю эту местность с древней, полной жестокостей историей и мрачными рассказами о ведьмах и домовых. Туман поднимался от моря, преодолевая скалы, стелился по болотам, клубился среди старых, замшелых деревьев и подползал к дому; окружавший дом парк не только не останавливал, а, напротив, привлекал его. При появлении кареты он хлынул за ней и затопил ее, как молочно-белая река, поглощающая без остатка стук конских копыт.
Мариса радовалась, что на сей раз их сопровождают четверо дюжих молчаливых молодцов. Они взяли под уздцы лошадей, позволив Филипу и Марисе выбраться из кареты.
Их встретили тишина и неподвижность. Даже старик дворецкий, открывший им парадную дверь, говорил вполголоса. В их честь не зажгли ярких огней, мрак холла с грехом пополам рассеивал один-единственный светильник. Уже сгущались сумерки; похоже, здесь не торопились ярко освещать комнаты.
Марису обуревали противоречивые, полные тревоги мысли. Оказавшись в доме, она повисла на руке Филипа.
– Дядя?.. – поспешно проговорил Филип.
Симмс грустно покачал головой:
– Доктор уехал всего около часа назад, мистер Филип. Вернее, его отослали, как и большинство новых слуг. Так распорядился его сиятельство герцог. Половина дома на замке, но для вас, сэр, и для миледи комнаты всегда наготове.
За спиной дворецкого появилась старуха в скрипящих от крахмала серых бесформенных юбках. Мариса не могла оторвать глаз от этого зловещего создания. Из-под белого чепца горели несвойственным столь преклонному возрасту любопытством пуговки-глазки. Лицо старухи расплылось в улыбке, тонкогубый рот утонул среди многочисленных морщин.
– Вот и мистер Филип вернулся! Вы меня помните, мистер Филип? «Найдите Парсонс, – всегда твердили вы, когда вам случалось пораниться. – Она знает, что к чему». И я всегда приходила вам на помощь. Помнится, когда он, молодой дикарь из колоний, едва вас не убил, Парсонс перевязала все ваши порезы и залечила синяки…
– Парсонс! Ну конечно! – воскликнул Филип с деланным весельем, вопросительно глядя на Симмса. Тот позволил себе едва заметно пожать плечами.
– Приказ герцога, сэр. Он не пожелал, чтобы виконтессе Стэнбери прислуживали эти юные ветреницы из деревни. «Парсонс предана Синклерам, – сказал он. – Верните ее». Я так и сделал, сэр.
– Да, да, герцог знает о моей преданности, – довольно закивала старуха. – А я-то как рада была вернуться! Ведь милорд пообещал назначить мне хорошую пенсию…
– Это верно, – поспешно проговорил Симмс, виновато поглядывая на недоумевающую Марису. – Парсонс была горничной ммм… покойной герцогини, а потом уж экономкой. Она знает дом как свои пять пальцев, без конца проветривает вашу комнату и перестилает постель. Если не возражаете…
– Конечно, не возражает! Ты ведь не возражаешь, дорогая? – Филип как будто обрел уверенность в себе и даже ободряюще пожал Марисе руку. – Послушай! Я пойду проведать дядюшку и узнаю о последних новостях. Я распоряжусь, чтобы твои вещи отнесли наверх. Когда ты отдохнешь, мы встретимся в малой гостиной. Парсонс позаботится, чтобы у тебя было все необходимое, и проводит тебя, верно, Парсонс?
Старуха опять улыбнулась и присела в неуклюжем реверансе. У Марисы не было выбора: ей пришлось последовать за ней. Филип тотчас завел с Симмсом негромкий разговор.
Почему Филип оставил ее на попечение этой старой ведьмы? Мариса пыталась улыбаться и быть вежливой со старухой, поглядывавшей на нее со странным, как будто лукавым выражением. Парсонс, расхаживая по огромной комнате, разжигая камин и раздвигая занавеси, скрывавшие огромную кровать под балдахином на четырех опорах, пустилась в воспоминания о прошлом. Согласно ее злорадному изложению, в этой комнате провела свои последние годы покойная герцогиня, в этой постели она умирала, пока герцог сидел внизу в нетерпеливом ожидании ее смерти.
Мариса содрогнулась и попыталась уклониться от столь безрадостной темы. Когда принесли вещи, старуха настояла, что сама их распакует и разложит все по местам. Занимаясь этим, она продолжала вещать надтреснутым голосом.
Сколько же она знала обо всей семье! Ей были известны все до одной тайны, в том числе из прошлого, до которых Мариса никогда бы не докопалась: и Филип, и Доминик предпочитали обо всем этом помалкивать.
Рассказ захватил Марису, несмотря на первоначальное чувство отвращения; расчесывая волосы у массивного туалетного столика, она внимала истории об ирландке, супруге герцога, которая, возвратившись из Америки с поврежденным рассудком, была обречена проводить свои последние годы здесь взаперти и никого не видеть, кроме мужа.
– Приходя сюда, он всегда меня отсылал, – говорила Парсонс; в ее тоне иногда появлялось прежнее негодование, сменявшееся неприкрытым злорадством. – После этих посещений ей всегда становилось хуже, хотя я уверена, что мистер Лео, то есть герцог, желал ее исцеления. А может, просто хотел выведать правду? После того как ее сына отправили подальше, с ней стало не в пример легче управляться: она сделалась смирной и подолгу плакала. Но воспитала она его хуже некуда, это уж точно! Помню, как герцог и сэр Энтони приехали сюда из Лондона. Это было сразу после ее смерти. Он угодил тогда в тюрьму за участие в ирландском бунте то ли девяносто седьмого, то ли девяносто восьмого года. По нему тогда плакала виселица, но он все же был Синклером, поэтому в отличие от остальных бунтовщиков, невзирая на его угрозы, они отдали его во флот. Это была ошибка: ведь он так и не погиб! Потом он снова объявился, чтобы сеять смуту. По его вине милорд теперь при смерти. Ничего, французский джентльмен им займется. Вы выйдете замуж за мистера Филипа и будете здесь жить, как его покойная тетка? Я буду за вами приглядывать. Когда у них в семье беда, они всегда вспоминают о Парсонс!
Марисе стало нестерпимо душно. Комната превратилась в глубокую темную пещеру, огонь отбрасывал на стены пугающие тени, единственная лампа на туалетном столике казалась слишком тусклой. Щетка для волос с серебряной ручкой с громким стуком упала на столик и заставила ее подскочить. Из последних сил изображая спокойствие, Мариса встала.
– Кажется, я готова спуститься вниз. Меня ждет Филип, то есть мистер Синклер.
На одно страшное мгновение ей почудилось, что старуха собирается ей воспрепятствовать и сейчас запрет дверь. Поджав губы и склонив голову набок, та подозрительно разглядывала Марису.
– Ужин еще не накрывали. Если вы устали, я могу принести вам еды сюда. Миледи никогда не спускалась вниз: он не желал видеть ее там.
– Но я не покойная герцогиня, а дама мистера Филипа!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Мариса напряженно смотрела на дверь, хмурясь от нерешительности, когда слабый шорох за спиной заставил ее испуганно оглянуться. Перед ней стояла сама маркиза, то есть мадам де л’Эгль. На ней не оказалось ее обычного тщательно припудренного парика; волосы были убраны под премиленький кружевной чепец с лентами. Даже без густого грима, который она накладывала по вечерам, ее лицо выглядело поразительно гладким. На ней было шелковое платье в пасторальном стиле, введенном в моду Марией Антуанеттой; глаза поражали своей проницательностью, которую Мариса хорошо запомнила по прошлой встрече.
– Вот вы и пришли сами! Я уже гадала, произойдет ли это когда-нибудь. – Заметив испуг Марисы, мадам засмеялась хриплым смехом, так не соответствовавшим ее вкрадчивому голоску. – Не надо так бояться, дитя мое! Я вошла в раздвижную дверь, скрытую шторой. Имея заведение такого сорта, нельзя довольствоваться одним-единственным выходом. – Не давая Марисе ответить, мадам опять засмеялась, на сей раз мелодичнее. – Так который из них вам понадобился? Оба здесь, но я не позволяю им встречаться. Вы уже сделали свой выбор?
Мариса побледнела:
– Я слышала, что Филип ночевал здесь…
– Так и есть. Заметьте, один. Ваш муж явился сегодня утром в дурном настроении. Тс-с! – Мадам де л’Эгль замерла, поднеся палец к губам, хотя Мариса ровно ничего не услышала. Француженка продолжила хрипловатым шепотом: – Хотите удостовериться, что вам ничего не угрожает? Они собираются уезжать – кажется, на побережье. Погодите, сейчас сами увидите.
Видимо, в этой комнате не было недостатка в потайных дверях и раздвижных стенах! Мадам с неожиданной силой схватила Марису за руку и подтащила к двери. Откинув бархатную штору, она открыла ее взору длинную узкую прорезь в стене рядом с дверью, позволяющую тайком наблюдать из гостиной за коридором.
Мариса притаилась, как ей и было велено, – отчасти от неожиданности, отчасти потому, что узнала двоих из группы джентльменов, спускавшихся по лестнице и беседовавших между собой. Все в этот час обходились без масок. Бретонец Жорж Кайятт с трудом сдерживал нетерпение и тревогу. Он оживленно говорил, от волнения проглатывая слова; Мариса уловила фамилии Моро и Перье – доверенных генералов из окружения Наполеона.
– У вас нет сомнений насчет корабля? – Бретонец задержался, оглядываясь на своего спутника. Доминик, мрачный, но более уравновешенный, чем остальные, кивнул. – В противном случае, господа, я бы здесь не оказался. Если мы хотим воспользоваться вечерним приливом, нам нельзя медлить.
– Нас проводит наш друг Дюран. Вы уверены, что не хотите плыть с нами, Морис?
Прежде Мариса не замечала в компании шевалье, теперь же убедилась в его присутствии.
– Пока что нет. Впрочем, кто знает? Во всяком случае, душой я с вами, и это вам хорошо известно. Я доеду с вами до берега…
Они скрылись из виду. Где-то открылась и снова захлопнулась дверь. Занавес на стене был задвинут. Мариса оглянулась на мадам де л’Эгль, которая наблюдала за ней с загадочным выражением на гладком бесстрастном лице.
– Итак, теперь у вас не осталось сомнений. Полагаю, ваш выбор мудр. С виду вы копия вашей матушки, но на самом деле не так романтичны и не столь оторваны от жизни, как она.
Марисе казалось, что она вязнет в трясине. Она широко распахнула глаза.
– Моя матушка?..
– Ах да, я все время забываю, что вы были в то время ребенком! Я знавала ее. Мы дружили, но она стала любовницей моего мужа. В конце концов они оба отважно легли под нож гильотины – так мне, во всяком случае, рассказывали. Мне повезло больше: к тому времени я сумела скрыться.
Лицо без возраста ненадолго изменило выражение, и Мариса отшатнулась, прочтя на нем жгучую ненависть и беспощадность. Невольно она прошептала:
– Так это вы натравили их на меня? Из-за матери?
Мадам де л’Эгль пристально смотрела на нее. Потом она засмеялась, и вокруг ее глаз впервые собрались морщинки.
– Вы превосходите свою мать умом, однако, полагаю, столь же легкомысленны, как она. Родись она в другом окружении, ей не миновать бы участи шлюхи. То же самое произошло бы и с вами. Но тогда этот выскочка-корсиканец, помыкающий Францией, как собственной вотчиной, не заметил бы вас. Вы считали, что никто ничего не знает? Да! Не правда ли, как оригинально – натравить на вас вашего собственного мужа! Вам следует испытывать ко мне благодарность: вы легко отделались. Окажись на его месте… другой, вы бы здесь сейчас передо мной не стояли. Полагаю, в вас достаточно здравого смысла вашего отца, чтобы вести себя благоразумно. Недаром вы здесь! Это в ваших же интересах! Если у вас есть голова на плечах, вы сейчас же уберетесь – вам понятно? Вы закинули крючок на слишком большую для вас глубину, девочка моя. И вы еще легко отделались. Бегите как можно дальше, и только там вы окажетесь в безопасности.
Мариса пятилась от нее помимо собственной воли, напуганная ее бесстрастным тоном и ядовитыми словами, отравлявшими сам воздух гостиной. Внезапно дверь распахнулась. Она с облегчением увидела Филипа и бросилась к нему. Позади нее раздался хриплый смех и слова:
– Заберите ее с собой, сударь. По-моему, она ни на что не годится.
Ей казалось, что свершилось чудо: она снова оказалась на солнце, Филип обнимал ее и шептал на ухо, что ей больше нечего бояться, что отныне он станет о ней заботиться. Совсем скоро придет конец этой страшной неразберихе.
– Но она… Ты не представляешь, чего она только не наговорила. Она такого…
– Тсс, любимая! Все это не имеет значения. Она полубезумная фанатичка, ненавидящая всех и вся. Забудь о ней! Теперь, когда ты пришла ко мне по собственной воле, мы сможем быть вместе, и пусть остальные идут ко всем чертям! Мы уедем на время в Вест-Индию и переждем в тиши, сколько понадобится. После этого мы возвратимся в Англию, и ты станешь моей женой.
Ее прежний задор, смешанный с негодованием, был теперь побежден страхом. Мариса не стала спорить и не возражала, когда Филип высадил ее на Гросвенор-сквер, пообещав вернуться за ней не позднее чем через час.
Ей было достаточно уверенности, что дома она не столкнется с Домиником. Она постаралась прогнать из головы все тревоги. Как выяснилось, данные ею ранее приказания были выполнены, вещи собраны.
Оставалось только исполнить долг. Она без всяких опасений села и написала письмо графу ди Чиаро, в котором изложила все, что запомнила. Кучер был крайне удивлен, но, получив хорошую мзду, пообещал передать запечатанное письмо лично в руки графу.
Теперь ей предстояло всего лишь дождаться Филипа и обещанной им свободы.
Глава 30
– Мы едем в Корнуолл, – заявил Филип с уверенностью, противоречившей его мягкой натуре. Видя вопросительный взгляд Марисы, он сжал ей руку. – Мне надо повидаться с дядей, дорогая. Он хочет увидеть тебя, то есть нас с тобой, вместе. Ему принадлежит большое имение на Ямайке, которое он собирается нам передать, – ты представляешь, что это значит? Несколько лет за океаном, зато роскошная жизнь среди принадлежащих тебе рабов! Потом наступит долгожданная свобода, мы поженимся и возвратимся в Англию как муж и жена. Для местных плантаторов мы уже будем женаты. Как видишь, тебе совершенно не о чем тревожиться. Я позабочусь о тебе и все сделаю для твоего счастья. Клянусь, так и будет!
Приняв решение бежать с Филипом, она жила как в тумане. Наконец-то свобода от страха и интриг, от тени загадочного Убийцы, даже от графа ди Чиаро! Но обретет ли она долгожданную свободу? Как поступит Доминик, вернувшись из своей таинственной поездки на побережье и узнав о ее бегстве?
Филип ликовал и нисколько не заботился о последствиях. До Корнуолла они добрались с почти головокружительной скоростью, лишь несколько раз остановившись для смены лошадей и проведя всего одну ночь в придорожной гостинице. Там он снял для нее отдельную комнату, заявив, что с ее горничной произошел по пути несчастный случай. Ее он назвал виконтессой Стэнбери, себя – ее кузеном. Они совершали поездку в украшенной гербом карете, с вооруженным верховым эскортом; ни владелец гостиницы, ни его жена не посмели возразить и отправили свою дочь наверх, поручив ей исполнять при виконтессе роль горничной.
Мариса спала беспокойно, несмотря на смертельную усталость и полное изнеможение после неимоверного душевного и телесного напряжения последних суток. Рано поутру они снова пустились в дорогу. Филип сидел рядом, с трудом сдерживая волнение. Ей о многом хотелось его расспросить, однако она не сделала этого. Он тоже предпочитал молчать, занятый собственными мыслями, и лишь изредка интересовался, удобно ли ей.
Почему она внезапно перестала испытывать какие-либо чувства? Ведь она спасается бегством, да еще вместе с Филипом! Ей следовало бы торжествовать, а она… «Я уже не знаю, чего хочу», – устало подумала она, притворяясь спящей. Перед ее мысленным взором тут же предстала мадам де л’Эгль с искаженным от злобы лицом, когда она вспоминала мать Марисы. Может быть, Убийца – это сама мадам? Она знала буквально каждого и имела много причин для ненависти… Потом Мариса увидела лицо Доминика, услышала его гортанный смех и напряглась всем телом. Неужели это он поставил на ней позорное клеймо и так жестоко над ней надругался? Зачем? Она еще раз испытала отвращение к самой себе за то, что отдалась ему в ту ночь, когда он в шутку назвал ее Золушкой, принес ей забытые в кабинете туфельки и забрался в ее постель. Кто же в таком случае тот, другой, о котором мимоходом обмолвилась мадам? Разобраться во всем этом было выше ее сил. Ей не хотелось ни о чем думать. Гораздо безопаснее было мечтать о будущем с Филипом.
Видимо, она все же уснула, потому что очнулась от толчка – он положил руку ей на плечо и легонько потряс:
– Мы уже почти на месте. Чувствуешь запах моря?
Только тогда она испуганно сообразила, что и Корнуолл лежит на морском побережье.
Старый каменный дом со слепыми окнами, окутанный туманом, застыл в вечном ожидании, как и подобает преданному другу. Мариса не любила ни этот дом, ни всю эту местность с древней, полной жестокостей историей и мрачными рассказами о ведьмах и домовых. Туман поднимался от моря, преодолевая скалы, стелился по болотам, клубился среди старых, замшелых деревьев и подползал к дому; окружавший дом парк не только не останавливал, а, напротив, привлекал его. При появлении кареты он хлынул за ней и затопил ее, как молочно-белая река, поглощающая без остатка стук конских копыт.
Мариса радовалась, что на сей раз их сопровождают четверо дюжих молчаливых молодцов. Они взяли под уздцы лошадей, позволив Филипу и Марисе выбраться из кареты.
Их встретили тишина и неподвижность. Даже старик дворецкий, открывший им парадную дверь, говорил вполголоса. В их честь не зажгли ярких огней, мрак холла с грехом пополам рассеивал один-единственный светильник. Уже сгущались сумерки; похоже, здесь не торопились ярко освещать комнаты.
Марису обуревали противоречивые, полные тревоги мысли. Оказавшись в доме, она повисла на руке Филипа.
– Дядя?.. – поспешно проговорил Филип.
Симмс грустно покачал головой:
– Доктор уехал всего около часа назад, мистер Филип. Вернее, его отослали, как и большинство новых слуг. Так распорядился его сиятельство герцог. Половина дома на замке, но для вас, сэр, и для миледи комнаты всегда наготове.
За спиной дворецкого появилась старуха в скрипящих от крахмала серых бесформенных юбках. Мариса не могла оторвать глаз от этого зловещего создания. Из-под белого чепца горели несвойственным столь преклонному возрасту любопытством пуговки-глазки. Лицо старухи расплылось в улыбке, тонкогубый рот утонул среди многочисленных морщин.
– Вот и мистер Филип вернулся! Вы меня помните, мистер Филип? «Найдите Парсонс, – всегда твердили вы, когда вам случалось пораниться. – Она знает, что к чему». И я всегда приходила вам на помощь. Помнится, когда он, молодой дикарь из колоний, едва вас не убил, Парсонс перевязала все ваши порезы и залечила синяки…
– Парсонс! Ну конечно! – воскликнул Филип с деланным весельем, вопросительно глядя на Симмса. Тот позволил себе едва заметно пожать плечами.
– Приказ герцога, сэр. Он не пожелал, чтобы виконтессе Стэнбери прислуживали эти юные ветреницы из деревни. «Парсонс предана Синклерам, – сказал он. – Верните ее». Я так и сделал, сэр.
– Да, да, герцог знает о моей преданности, – довольно закивала старуха. – А я-то как рада была вернуться! Ведь милорд пообещал назначить мне хорошую пенсию…
– Это верно, – поспешно проговорил Симмс, виновато поглядывая на недоумевающую Марису. – Парсонс была горничной ммм… покойной герцогини, а потом уж экономкой. Она знает дом как свои пять пальцев, без конца проветривает вашу комнату и перестилает постель. Если не возражаете…
– Конечно, не возражает! Ты ведь не возражаешь, дорогая? – Филип как будто обрел уверенность в себе и даже ободряюще пожал Марисе руку. – Послушай! Я пойду проведать дядюшку и узнаю о последних новостях. Я распоряжусь, чтобы твои вещи отнесли наверх. Когда ты отдохнешь, мы встретимся в малой гостиной. Парсонс позаботится, чтобы у тебя было все необходимое, и проводит тебя, верно, Парсонс?
Старуха опять улыбнулась и присела в неуклюжем реверансе. У Марисы не было выбора: ей пришлось последовать за ней. Филип тотчас завел с Симмсом негромкий разговор.
Почему Филип оставил ее на попечение этой старой ведьмы? Мариса пыталась улыбаться и быть вежливой со старухой, поглядывавшей на нее со странным, как будто лукавым выражением. Парсонс, расхаживая по огромной комнате, разжигая камин и раздвигая занавеси, скрывавшие огромную кровать под балдахином на четырех опорах, пустилась в воспоминания о прошлом. Согласно ее злорадному изложению, в этой комнате провела свои последние годы покойная герцогиня, в этой постели она умирала, пока герцог сидел внизу в нетерпеливом ожидании ее смерти.
Мариса содрогнулась и попыталась уклониться от столь безрадостной темы. Когда принесли вещи, старуха настояла, что сама их распакует и разложит все по местам. Занимаясь этим, она продолжала вещать надтреснутым голосом.
Сколько же она знала обо всей семье! Ей были известны все до одной тайны, в том числе из прошлого, до которых Мариса никогда бы не докопалась: и Филип, и Доминик предпочитали обо всем этом помалкивать.
Рассказ захватил Марису, несмотря на первоначальное чувство отвращения; расчесывая волосы у массивного туалетного столика, она внимала истории об ирландке, супруге герцога, которая, возвратившись из Америки с поврежденным рассудком, была обречена проводить свои последние годы здесь взаперти и никого не видеть, кроме мужа.
– Приходя сюда, он всегда меня отсылал, – говорила Парсонс; в ее тоне иногда появлялось прежнее негодование, сменявшееся неприкрытым злорадством. – После этих посещений ей всегда становилось хуже, хотя я уверена, что мистер Лео, то есть герцог, желал ее исцеления. А может, просто хотел выведать правду? После того как ее сына отправили подальше, с ней стало не в пример легче управляться: она сделалась смирной и подолгу плакала. Но воспитала она его хуже некуда, это уж точно! Помню, как герцог и сэр Энтони приехали сюда из Лондона. Это было сразу после ее смерти. Он угодил тогда в тюрьму за участие в ирландском бунте то ли девяносто седьмого, то ли девяносто восьмого года. По нему тогда плакала виселица, но он все же был Синклером, поэтому в отличие от остальных бунтовщиков, невзирая на его угрозы, они отдали его во флот. Это была ошибка: ведь он так и не погиб! Потом он снова объявился, чтобы сеять смуту. По его вине милорд теперь при смерти. Ничего, французский джентльмен им займется. Вы выйдете замуж за мистера Филипа и будете здесь жить, как его покойная тетка? Я буду за вами приглядывать. Когда у них в семье беда, они всегда вспоминают о Парсонс!
Марисе стало нестерпимо душно. Комната превратилась в глубокую темную пещеру, огонь отбрасывал на стены пугающие тени, единственная лампа на туалетном столике казалась слишком тусклой. Щетка для волос с серебряной ручкой с громким стуком упала на столик и заставила ее подскочить. Из последних сил изображая спокойствие, Мариса встала.
– Кажется, я готова спуститься вниз. Меня ждет Филип, то есть мистер Синклер.
На одно страшное мгновение ей почудилось, что старуха собирается ей воспрепятствовать и сейчас запрет дверь. Поджав губы и склонив голову набок, та подозрительно разглядывала Марису.
– Ужин еще не накрывали. Если вы устали, я могу принести вам еды сюда. Миледи никогда не спускалась вниз: он не желал видеть ее там.
– Но я не покойная герцогиня, а дама мистера Филипа!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66