Я наслаждалась деревенской природой. Через поместье протекал причудливо извивавшийся ручей. Иногда, набравшись смелости, я привязывала лошадь и плескалась в чистой холодной воде, воображая себя русалкой или индейской девушкой, которая много лет назад купалась в этом самом ручье, поджидая своего избранника.
Когда бы я ни посмотрела на себя в зеркало, в чем бы ни была при этом одета, мне совсем не нравилось то, что я видела. Волосы слишком густые, непокорные, их нельзя приручить с помощью заколок, гребней или ленточек. Лицо… Ну, к нему я как-то привыкла. Но вот почему мое тело никак не полнеет и не хочет образовывать роскошные изгибы, которыми так восхищаются все мужчины?
Вода оказалась ко мне значительно добрее. Когда я отбрасывала прочь всю одежду, мокрые волосы растекались по плечам, прикасались к груди, тяжело свешивались на спину – о, тогда, и только тогда, я знала, я верила, что красива! Пусть я худощава, но у меня тонкая талия и длинные ноги. Мои груди, конечно, нельзя назвать большими, но они и не безобразно маленькие! Позволю ли я мужчине увидеть себя такой? И что испытаю, когда он будет прикасаться ко мне? Мне так много предстоит узнать. И не с чужих слов, а самой. Посмею ли я?
Как я ненавидела тот момент, когда мне приходилось натягивать на себя надоевшую одежду и отбрасывать прочь свои тайные фантазии! Не долго осталось мне приходить сюда и превращаться в нагую нимфу. Мысль об этом была мне ненавистна, и я старалась ее избегать. Особенно если приходилось возвращаться домой пораньше, чтобы успеть переодеться к ужину, или когда нас приглашали к ближайшим соседям на музыкальный вечер.
Пожалуй, оглядываясь на те дни, я почти сознательно заостряю внимание на деталях, которые говорят о тихом, небогатом событиями существовании. Видит Бог, я действительно не хотела никаких перемен и не хотела изменяться сама. И тетя Чэрити, и жизненные обстоятельства учили меня, что нужно думать и действовать рационально и рассудительно. И тем не менее… Я внезапно обнаружила, что существует еще одна сторона моей натуры: темная сторона, которой правят страсть и эмоции. И, что хуже всего, во мне начала просыпаться чувственность. Например, я лежала с закрытыми глазами в ручье и ощущала между раздвинутыми бедрами прохладное прикосновение струящейся воды, ни о чем не думая и не желая думать. Только ощущения, и ничего больше. По крайней мере тогда.
Я не осознавала, насколько меня изменили – в том числе и в глазах других – эти несколько дней, когда я с непокрытой головой ездила на лошади и отдавалась струящемуся потоку. Папа, казалось, ничего не замечал. Но в те дни он много отдыхал днем, занимался бумажной работой и писал множество писем, если, конечно, мы не выполняли обычные светские обязанности. Я почти радовалась, что с нами нет тети Чэрити: она никогда не предоставила бы мне такой свободы – тем более когда все остальные были заняты подготовкой к свадьбе и свадебному путешествию.
– Боюсь, что… Видите ли, прежде чем уехать, мне следует позаботиться об очень многих вещах, а времени остается совсем мало. Я должна удостовериться, что мисс Грэхем точно знает, как следует поступить в том или ином случае в мое отсутствие… ну, например, как надо вести счета. Вы же знаете, я не выношу хаоса! Нет, мне нужна по меньшей мере неделя, чтобы привести дела в порядок. А потом я спокойно отправлюсь в карете прямо в дом моей подруги в Виргинии. Конечно, я даже и мысли не допускаю о том, чтобы пропустить свадьбу своего племянника!
Речь тети Чэрити застала всех врасплох, потому что была произнесена чуть ли не в последний момент перед нашим отъездом из Бостона. Вероятно, никто, кроме меня, не подумал, что у нее могут быть и другие причины для того, чтобы задержаться… Но даже если у нее и есть личные мотивы для того, чтобы остаться в Бостоне, они совершенно меня не касаются, кто бы за этим ни стоял! Я, конечно, предпочла бы забыть свою встречу с тем отвратительным человеком, которого она называла Блейзом, и ту необычную интонацию ее голоса, которую не слышала ни до этой встречи, ни после.
Неужели они любовники, и если да, то как давно? «Что ты чувствуешь, когда мужчина занимается с тобой любовью?» Мари-Клэр это очень нравится. Может быть, мне стоило узнать от нее об этом побольше. Я хочу знать… или я еще слишком боюсь этого? Такие вот странные мысли бродили у меня в голове в тот исключительно жаркий день, который я запомнила на всю жизнь.
Я едва не заснула в воде – и едва не утонула. Теперь нужно было поскорее возвратиться домой, пока меня не хватились. Я обещала папе, что вернусь пораньше и прослежу, чтобы к появлению гостей все было готово. Хотя мы оба понимали, что хорошо вышколенный персонал позаботится об этом лучше, чем любой из нас.
Пока я поспешно одевалась и небрежно закручивала намокшие волосы в узел, меня не оставляло чувство вины. Я выглядела неважно, и, чтобы в этом убедиться, на сей раз не требовалось зеркала. Под палящим солнцем моя кожа приобрела оливково-золотистый оттенок – пожалуй, она стала чересчур темной, особенно для этой части страны! Несомненно, Мари-Клэр отведет меня в сторону и выговорит за проявленную беспечность – тем более перед самой ее свадьбой! А что касается графини – Мачехи… Я была почти уверена, что с ее слов вскоре каждый узнает, что я всего-навсего бедная родственница сомнительного происхождения, которую пригрели из жалости и которая ни в коем случае не может быть подружкой невесты, несмотря на все мягкосердечие Мари-Клэр.
Представив себе все эти «ужасы», я заулыбалась, но уже через несколько секунд веселое настроение исчезло – обнаружилось, что моя лошадь сбежала и домой придется идти пешком. Это само по себе мало вдохновляло, но, кроме того, мой вид мог произвести на окружающих довольно странное впечатление. Я была одета как цыганка – в длинную юбку и крестьянскую блузку с оторванным рукавом. Так будет гораздо прохладнее, сказала я себе утром, а критиковать или недоуменно поднимать брови было некому. В любом случае я уже два часа как должна была вернуться – задолго до прибытия первого гостя. Но теперь не было смысла переживать и горевать: нужно было как можно скорее бежать по направлению к дому.
В то время я знала очень мало бранных слов. Теперь-то я знаю гораздо больше – на пяти различных языках. Но тогда, каждый раз когда я в спешке спотыкалась или цеплялась юбкой за ежевику, я говорила только «тьфу!» или, более смело, «черт возьми!».
Так как я всегда проезжала к ручью верхом, этот путь не казался мне слишком длинным. Теперь, когда я вынуждена была идти пешком, дорога показалась бесконечной. Если бы я только себе позволила, то уже давно села бы прямо на землю и заплакала от отчаяния. Помню, что мне в голову пришла мысль присесть где-нибудь под тенистым деревом и ждать, когда меня спасут. Ведь после того как моя лошадь одна вернется в конюшню, меня начнут искать. Но этого мне тоже не хотелось. Это слишком унизительно не только для меня, но и для папы. Поэтому я продолжала бежать – или скорее ковылять – вперед. Каждый мой вдох звучал как рыдание, а ног я уже больше не чувствовала.
Я всегда была упрямой. Даже тогда, когда я останавливалась, задумавшись над тем, куда иду и зачем, инстинкт гнал меня, как раненое животное, в правильном направлении. Я должна была идти и, стало быть, шла вперед, хотя уже смутно припоминала зачем. А потом… Сейчас я не могу вспомнить, то ли я зацепилась за что-то и упала, то ли, задохнувшись, потеряла сознание… Зато точно знаю, что, придя в себя, никак не могла понять, действительно ли со мной случился обморок, или я попросту оказалась во власти странных видений, возникших на границе реальности и сна.
Казалось, я не двигалась. Возможно, мне действительно не хотелось двигаться. К моим губам прижались чьи-то губы, вернув мне способность самостоятельно дышать. В этот момент сознание еще не полностью вернулось ко мне, я еще не возвратилась оттуда, где недавно побывала. Но что это было? И какое это имеет значение, если я способна только чувствовать, но не думать? Как я смогу узнать, кто этот человек, подаривший мне свое дыхание?
Может быть, мне только показалось, что я пришла в сознание и вскоре вновь лишилась чувств. Может быть… Ах, почему же я даже сейчас пытаюсь оправдываться? Мои тогдашние действия или желания оправдать невозможно.
Я знаю только, что чего-то хотела… Чего-то, о чем ничего не знала и чего раньше не испытывала. Ни стыд, ни смущение не стояли больше между мной и той силой, которая влекла меня к этому человеку. Влекла против моей воли с самой первой встречи, несмотря на то что он мне тогда не понравился. К человеку, о котором я ничего не знала, кроме имени – Блейз. Имени, совсем не походившем на настоящее. Да, скорее всего это было прозвище. Наверное, тогда я ни о чем подобном и не думала, полностью поглощенная желанием.
Когда он понял, что я пришла в сознание, то попытался отодвинуться на безопасное расстояние, но я ему не позволила. Даже сейчас не могу понять, какой демон вселился в меня, заставив обхватить его руками за шею и приблизить его губы к своим. Не для поцелуя, не для того, чтобы вдохнуть в меня жизнь, а для чего-то другого, означавшего смерть и разрушение. Правда, в тот момент я хотела лишь утолить голод, завладевший всеми моими чувствами, заставивший меня обо всем забыть.
Он не мог знать, что до этого я ни разу не целовала мужчину. Все, что я делала, каждое движение моего изогнувшегося дугой тела диктовалось откуда-то извне. В этот день я перестала быть шестнадцатилетней девочкой. Я была женщиной – самкой, радующейся ощущению власти, которой, как внезапно выяснилось, я обладаю. Возможно, я действительно ведьма, как мне говорили. Или просто заколдована? Помню, что чувствовала себя так, будто мы уже целовались раньше – этот незнакомец, который не был незнакомцем, и я. Как будто…
Это должно было случиться. Он и я, терпкий запах помятой травы, голубизна небес и бело-золотой шар солнца над нами. Я хотела, чтобы это случилось, и случилось с ним. Цвет его глаз напоминал зелень болотной воды, освещенной лучами солнца. Его тело было сильным и твердым и худым, как канат. По какой-то необъяснимой причине я хотела увидеть его обнаженным и желала, чтобы он тоже видел обнаженной меня. Я была одержимой: возможно, в меня вселился дух какой-нибудь древней жрицы друидов. Как неожиданно и в то же время с какой неизбежностью это произошло!
Мне кажется – о Боже, как ясно! – что мы несколько раз пытались заговаривать, но сказали всего несколько слов. Я помню свои ощущения. Наверное, когда я лежала обнаженная в воде, позволяя ей играть с моим телом и моими чувствами, я готовилась к тому, что произошло в этот день. И я чувствую… Сначала прикосновение его губ к моим губам, а потом… К вискам, к мочкам ушей, к шее и затем все ниже и ниже. Но так медленно…
Его руки задрали мою юбку наверх и начали еще одно мучительно медленное исследование моего тела. В это время его губы и язык сделали мои соски такими напряженными и чувствительными, что я едва не закричала – и сдержала себя, лишь сделав глубокий вдох, больше походивший на рыдание.
Он поднял голову и прищурил свои дьявольские тигриные глаза. Я снова почувствовала себя так, будто тону. Тону в омуте страсти, похоти – того, что свело нас вместе в этот день, как бы оно ни называлось.
– Тебе скучно?
В этот момент я почти ненавидела его.
– Нет, черт бы тебя побрал!
– Ладно! По крайней мере ты проявляешь хоть какие-то признаки жизни. Я уже начал думать, что твой достойный Фернандо успел приучить тебя к полной покорности.
Мне были ненавистны его саркастический тон и то, как он глядел на меня, лежавшую под ним почти обнаженной. Если он несколько мгновений назад обращался со мной так нежно, то почему сейчас разговаривает так, будто я какая-то дешевая шлюха, которую он подобрал на улице? Но разве я не вела себя именно так? И опять-таки почему он ласкает меня и намеренно возбуждает мои чувства, если я не пробуждаю в нем желания?
Чувствуя, что оказалась в ловушке, я решила прибегнуть к, вероятно, самому сильному оружию – сказать правду. При этом я сумела твердо глядеть ему в глаза.
– Ты первый мужчина, с которым я встречаюсь… таким образом. И я хочу, чтобы именно ты был первым… – И тут живость, о которой он говорил, взыграла во мне. Беззаботно, как я надеялась, пожав плечами, я добавила: – Однако если ты не в состоянии справиться с этой задачей, то, как ты мне напомнил, всегда есть Фернандо…
Как я и ожидала, он прервал мои слова поцелуем – на этот раз грубым и требовательным. Такими же стали и его руки. Пожалуй, я предпочла бы прежнюю нежность, но была готова и к этому. Он боролся с собой, а я нет.
– Значит, ты девственница, которая желает всему научиться? Но ты ведь хорошо знаешь, как раздразнить мужчину! Да поможет Бог нам обоим! Ты, пожалуй, слишком похожа на меня самого!
У меня не было времени на то, чтобы пытаться понять значение его слов, потому что Блейз тут же начал снимать с меня мою скудную одежду, а затем с оскорбительной медлительностью обследовать все мое тело. Я думаю, он хотел сначала унизить меня, потому что именно я втянула его в это дело… В дефлорацию – вот как это называется!
Что за слово! И кто только его изобрел? Должно быть, я засмеялась или по крайней мере издала нервный смешок, когда, дернув за волосы, Блейз заставил меня принять сидячее положение.
– Ты находишь в этом что-то смешное? – Голос его был обманчиво спокойным, но прищуренные глаза и напряженные мышцы говорили о скрытой угрозе. Он был похож на тигра, этот человек по имени Блейз, – цветом глаз, движениями, тем, как он смотрел на меня.
– Это потому, что… ну, я внезапно подумала, что должна быть… дефлорирована! – почти не раздумывая, выпалила я. – Просто не смогла сдержаться… Я всегда не могла понять, откуда… такое выражение…
– Ах ты, маленькая…
И я увидела, как он улыбается. Очень скоро я снова лежала на спине, а Блейз стоял на коленях между моими раздвинутыми ногами.
– Ты уверена, что так надо, Триста? – Он больше не улыбался. – Ради Бога! Я все время вынужден напоминать себе, что ты…
Я протянула руку и прикоснулась к нему – сначала робко, затем, почувствовав набухающую плоть, более уверенно. Было слышно его хриплое, учащенное дыхание.
– …что я еще ребенок? – закончила я за него фразу.
Блейз не выразил удивления, только оценивающе взглянул, и его волшебные пальцы принялись наконец вновь поглаживать мое тело. Всего несколько секунд, но за это время он чуть не свел меня с ума.
Затем Блейз встал и освободился от своей одежды. После этого он уже не спрашивал меня, уверена ли я… и вообще больше ни о чем не спрашивал. Он не давал мне фальшивых обещаний. Он просто сделал то, что я хотела, – с удивительной нежностью взял меня в первый раз в моей жизни.
Эта самая дефлорация оказалась не такой болезненной, как я ожидала. Короткая, резкая боль – и все. Но сразу после этого Блейз начал двигаться во мне медленнее – и ласкал меня, гладил до тех пор, пока я не почувствовала… как будто мириады различных ощущений кружатся во мне, а затем мое тело разорвалось на миллионы частей. Я услышала свой крик – дикий женский крик, выражающий наслаждение и удовлетворение, – и еще крепче и сильнее прижала к себе тело Блейза.
Глава 5
Когда все кончилось, я почувствовала себя раздавленной бурей собственных эмоций. Я сама хотела, чтобы это произошло, сознательно позволила проявиться дикой, первобытной стороне своей натуры. Сама выбрала мужчину, который сделал меня полноценной женщиной. Но тогда почему теперь, когда все кончилось, я цепляюсь за него и плачу у него на плече, как брошенный ребенок?
– Я сделал тебе больно? Триста… душа моя…
Услышав это старомодное выражение, которое мне до сих пор приходилось встречать только в книгах, я зарыдала еще громче и вцепилась в него еще сильнее. Почему он так ласков со мной, даже после того, как взял меня? Отчего я чувствую себя так, будто нахожусь в незнакомой местности и с каждым шагом все глубже увязаю в болоте – вступив в не отмеченную на карте область сердца и души?
Я знала, что он должен был быть моим первым. И время, и место для этого были подходящими… Кровавое доказательство моей потерянной девственности виднелось на траве, где я лежала. Все кончилось – дело сделано. И произошло это по моей воле. Почему же тогда я не чувствую радости победы, а только рыдаю и всхлипываю? Нет, он должен был изнасиловать меня, а не заниматься со мной любовью. Ужасно, что он без подсказки понял, где у меня самые чувствительные места. На его месте должен был оказаться Фернандо, и тогда бы я не чувствовала того, что чувствую сейчас.
– Триста, Триста! – Он сжал мои голые плечи и встряхнул меня так, что, казалось, вытряхнул из меня (по крайней мере на мгновение) опасные эмоции, в которых я могла захлебнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
Когда бы я ни посмотрела на себя в зеркало, в чем бы ни была при этом одета, мне совсем не нравилось то, что я видела. Волосы слишком густые, непокорные, их нельзя приручить с помощью заколок, гребней или ленточек. Лицо… Ну, к нему я как-то привыкла. Но вот почему мое тело никак не полнеет и не хочет образовывать роскошные изгибы, которыми так восхищаются все мужчины?
Вода оказалась ко мне значительно добрее. Когда я отбрасывала прочь всю одежду, мокрые волосы растекались по плечам, прикасались к груди, тяжело свешивались на спину – о, тогда, и только тогда, я знала, я верила, что красива! Пусть я худощава, но у меня тонкая талия и длинные ноги. Мои груди, конечно, нельзя назвать большими, но они и не безобразно маленькие! Позволю ли я мужчине увидеть себя такой? И что испытаю, когда он будет прикасаться ко мне? Мне так много предстоит узнать. И не с чужих слов, а самой. Посмею ли я?
Как я ненавидела тот момент, когда мне приходилось натягивать на себя надоевшую одежду и отбрасывать прочь свои тайные фантазии! Не долго осталось мне приходить сюда и превращаться в нагую нимфу. Мысль об этом была мне ненавистна, и я старалась ее избегать. Особенно если приходилось возвращаться домой пораньше, чтобы успеть переодеться к ужину, или когда нас приглашали к ближайшим соседям на музыкальный вечер.
Пожалуй, оглядываясь на те дни, я почти сознательно заостряю внимание на деталях, которые говорят о тихом, небогатом событиями существовании. Видит Бог, я действительно не хотела никаких перемен и не хотела изменяться сама. И тетя Чэрити, и жизненные обстоятельства учили меня, что нужно думать и действовать рационально и рассудительно. И тем не менее… Я внезапно обнаружила, что существует еще одна сторона моей натуры: темная сторона, которой правят страсть и эмоции. И, что хуже всего, во мне начала просыпаться чувственность. Например, я лежала с закрытыми глазами в ручье и ощущала между раздвинутыми бедрами прохладное прикосновение струящейся воды, ни о чем не думая и не желая думать. Только ощущения, и ничего больше. По крайней мере тогда.
Я не осознавала, насколько меня изменили – в том числе и в глазах других – эти несколько дней, когда я с непокрытой головой ездила на лошади и отдавалась струящемуся потоку. Папа, казалось, ничего не замечал. Но в те дни он много отдыхал днем, занимался бумажной работой и писал множество писем, если, конечно, мы не выполняли обычные светские обязанности. Я почти радовалась, что с нами нет тети Чэрити: она никогда не предоставила бы мне такой свободы – тем более когда все остальные были заняты подготовкой к свадьбе и свадебному путешествию.
– Боюсь, что… Видите ли, прежде чем уехать, мне следует позаботиться об очень многих вещах, а времени остается совсем мало. Я должна удостовериться, что мисс Грэхем точно знает, как следует поступить в том или ином случае в мое отсутствие… ну, например, как надо вести счета. Вы же знаете, я не выношу хаоса! Нет, мне нужна по меньшей мере неделя, чтобы привести дела в порядок. А потом я спокойно отправлюсь в карете прямо в дом моей подруги в Виргинии. Конечно, я даже и мысли не допускаю о том, чтобы пропустить свадьбу своего племянника!
Речь тети Чэрити застала всех врасплох, потому что была произнесена чуть ли не в последний момент перед нашим отъездом из Бостона. Вероятно, никто, кроме меня, не подумал, что у нее могут быть и другие причины для того, чтобы задержаться… Но даже если у нее и есть личные мотивы для того, чтобы остаться в Бостоне, они совершенно меня не касаются, кто бы за этим ни стоял! Я, конечно, предпочла бы забыть свою встречу с тем отвратительным человеком, которого она называла Блейзом, и ту необычную интонацию ее голоса, которую не слышала ни до этой встречи, ни после.
Неужели они любовники, и если да, то как давно? «Что ты чувствуешь, когда мужчина занимается с тобой любовью?» Мари-Клэр это очень нравится. Может быть, мне стоило узнать от нее об этом побольше. Я хочу знать… или я еще слишком боюсь этого? Такие вот странные мысли бродили у меня в голове в тот исключительно жаркий день, который я запомнила на всю жизнь.
Я едва не заснула в воде – и едва не утонула. Теперь нужно было поскорее возвратиться домой, пока меня не хватились. Я обещала папе, что вернусь пораньше и прослежу, чтобы к появлению гостей все было готово. Хотя мы оба понимали, что хорошо вышколенный персонал позаботится об этом лучше, чем любой из нас.
Пока я поспешно одевалась и небрежно закручивала намокшие волосы в узел, меня не оставляло чувство вины. Я выглядела неважно, и, чтобы в этом убедиться, на сей раз не требовалось зеркала. Под палящим солнцем моя кожа приобрела оливково-золотистый оттенок – пожалуй, она стала чересчур темной, особенно для этой части страны! Несомненно, Мари-Клэр отведет меня в сторону и выговорит за проявленную беспечность – тем более перед самой ее свадьбой! А что касается графини – Мачехи… Я была почти уверена, что с ее слов вскоре каждый узнает, что я всего-навсего бедная родственница сомнительного происхождения, которую пригрели из жалости и которая ни в коем случае не может быть подружкой невесты, несмотря на все мягкосердечие Мари-Клэр.
Представив себе все эти «ужасы», я заулыбалась, но уже через несколько секунд веселое настроение исчезло – обнаружилось, что моя лошадь сбежала и домой придется идти пешком. Это само по себе мало вдохновляло, но, кроме того, мой вид мог произвести на окружающих довольно странное впечатление. Я была одета как цыганка – в длинную юбку и крестьянскую блузку с оторванным рукавом. Так будет гораздо прохладнее, сказала я себе утром, а критиковать или недоуменно поднимать брови было некому. В любом случае я уже два часа как должна была вернуться – задолго до прибытия первого гостя. Но теперь не было смысла переживать и горевать: нужно было как можно скорее бежать по направлению к дому.
В то время я знала очень мало бранных слов. Теперь-то я знаю гораздо больше – на пяти различных языках. Но тогда, каждый раз когда я в спешке спотыкалась или цеплялась юбкой за ежевику, я говорила только «тьфу!» или, более смело, «черт возьми!».
Так как я всегда проезжала к ручью верхом, этот путь не казался мне слишком длинным. Теперь, когда я вынуждена была идти пешком, дорога показалась бесконечной. Если бы я только себе позволила, то уже давно села бы прямо на землю и заплакала от отчаяния. Помню, что мне в голову пришла мысль присесть где-нибудь под тенистым деревом и ждать, когда меня спасут. Ведь после того как моя лошадь одна вернется в конюшню, меня начнут искать. Но этого мне тоже не хотелось. Это слишком унизительно не только для меня, но и для папы. Поэтому я продолжала бежать – или скорее ковылять – вперед. Каждый мой вдох звучал как рыдание, а ног я уже больше не чувствовала.
Я всегда была упрямой. Даже тогда, когда я останавливалась, задумавшись над тем, куда иду и зачем, инстинкт гнал меня, как раненое животное, в правильном направлении. Я должна была идти и, стало быть, шла вперед, хотя уже смутно припоминала зачем. А потом… Сейчас я не могу вспомнить, то ли я зацепилась за что-то и упала, то ли, задохнувшись, потеряла сознание… Зато точно знаю, что, придя в себя, никак не могла понять, действительно ли со мной случился обморок, или я попросту оказалась во власти странных видений, возникших на границе реальности и сна.
Казалось, я не двигалась. Возможно, мне действительно не хотелось двигаться. К моим губам прижались чьи-то губы, вернув мне способность самостоятельно дышать. В этот момент сознание еще не полностью вернулось ко мне, я еще не возвратилась оттуда, где недавно побывала. Но что это было? И какое это имеет значение, если я способна только чувствовать, но не думать? Как я смогу узнать, кто этот человек, подаривший мне свое дыхание?
Может быть, мне только показалось, что я пришла в сознание и вскоре вновь лишилась чувств. Может быть… Ах, почему же я даже сейчас пытаюсь оправдываться? Мои тогдашние действия или желания оправдать невозможно.
Я знаю только, что чего-то хотела… Чего-то, о чем ничего не знала и чего раньше не испытывала. Ни стыд, ни смущение не стояли больше между мной и той силой, которая влекла меня к этому человеку. Влекла против моей воли с самой первой встречи, несмотря на то что он мне тогда не понравился. К человеку, о котором я ничего не знала, кроме имени – Блейз. Имени, совсем не походившем на настоящее. Да, скорее всего это было прозвище. Наверное, тогда я ни о чем подобном и не думала, полностью поглощенная желанием.
Когда он понял, что я пришла в сознание, то попытался отодвинуться на безопасное расстояние, но я ему не позволила. Даже сейчас не могу понять, какой демон вселился в меня, заставив обхватить его руками за шею и приблизить его губы к своим. Не для поцелуя, не для того, чтобы вдохнуть в меня жизнь, а для чего-то другого, означавшего смерть и разрушение. Правда, в тот момент я хотела лишь утолить голод, завладевший всеми моими чувствами, заставивший меня обо всем забыть.
Он не мог знать, что до этого я ни разу не целовала мужчину. Все, что я делала, каждое движение моего изогнувшегося дугой тела диктовалось откуда-то извне. В этот день я перестала быть шестнадцатилетней девочкой. Я была женщиной – самкой, радующейся ощущению власти, которой, как внезапно выяснилось, я обладаю. Возможно, я действительно ведьма, как мне говорили. Или просто заколдована? Помню, что чувствовала себя так, будто мы уже целовались раньше – этот незнакомец, который не был незнакомцем, и я. Как будто…
Это должно было случиться. Он и я, терпкий запах помятой травы, голубизна небес и бело-золотой шар солнца над нами. Я хотела, чтобы это случилось, и случилось с ним. Цвет его глаз напоминал зелень болотной воды, освещенной лучами солнца. Его тело было сильным и твердым и худым, как канат. По какой-то необъяснимой причине я хотела увидеть его обнаженным и желала, чтобы он тоже видел обнаженной меня. Я была одержимой: возможно, в меня вселился дух какой-нибудь древней жрицы друидов. Как неожиданно и в то же время с какой неизбежностью это произошло!
Мне кажется – о Боже, как ясно! – что мы несколько раз пытались заговаривать, но сказали всего несколько слов. Я помню свои ощущения. Наверное, когда я лежала обнаженная в воде, позволяя ей играть с моим телом и моими чувствами, я готовилась к тому, что произошло в этот день. И я чувствую… Сначала прикосновение его губ к моим губам, а потом… К вискам, к мочкам ушей, к шее и затем все ниже и ниже. Но так медленно…
Его руки задрали мою юбку наверх и начали еще одно мучительно медленное исследование моего тела. В это время его губы и язык сделали мои соски такими напряженными и чувствительными, что я едва не закричала – и сдержала себя, лишь сделав глубокий вдох, больше походивший на рыдание.
Он поднял голову и прищурил свои дьявольские тигриные глаза. Я снова почувствовала себя так, будто тону. Тону в омуте страсти, похоти – того, что свело нас вместе в этот день, как бы оно ни называлось.
– Тебе скучно?
В этот момент я почти ненавидела его.
– Нет, черт бы тебя побрал!
– Ладно! По крайней мере ты проявляешь хоть какие-то признаки жизни. Я уже начал думать, что твой достойный Фернандо успел приучить тебя к полной покорности.
Мне были ненавистны его саркастический тон и то, как он глядел на меня, лежавшую под ним почти обнаженной. Если он несколько мгновений назад обращался со мной так нежно, то почему сейчас разговаривает так, будто я какая-то дешевая шлюха, которую он подобрал на улице? Но разве я не вела себя именно так? И опять-таки почему он ласкает меня и намеренно возбуждает мои чувства, если я не пробуждаю в нем желания?
Чувствуя, что оказалась в ловушке, я решила прибегнуть к, вероятно, самому сильному оружию – сказать правду. При этом я сумела твердо глядеть ему в глаза.
– Ты первый мужчина, с которым я встречаюсь… таким образом. И я хочу, чтобы именно ты был первым… – И тут живость, о которой он говорил, взыграла во мне. Беззаботно, как я надеялась, пожав плечами, я добавила: – Однако если ты не в состоянии справиться с этой задачей, то, как ты мне напомнил, всегда есть Фернандо…
Как я и ожидала, он прервал мои слова поцелуем – на этот раз грубым и требовательным. Такими же стали и его руки. Пожалуй, я предпочла бы прежнюю нежность, но была готова и к этому. Он боролся с собой, а я нет.
– Значит, ты девственница, которая желает всему научиться? Но ты ведь хорошо знаешь, как раздразнить мужчину! Да поможет Бог нам обоим! Ты, пожалуй, слишком похожа на меня самого!
У меня не было времени на то, чтобы пытаться понять значение его слов, потому что Блейз тут же начал снимать с меня мою скудную одежду, а затем с оскорбительной медлительностью обследовать все мое тело. Я думаю, он хотел сначала унизить меня, потому что именно я втянула его в это дело… В дефлорацию – вот как это называется!
Что за слово! И кто только его изобрел? Должно быть, я засмеялась или по крайней мере издала нервный смешок, когда, дернув за волосы, Блейз заставил меня принять сидячее положение.
– Ты находишь в этом что-то смешное? – Голос его был обманчиво спокойным, но прищуренные глаза и напряженные мышцы говорили о скрытой угрозе. Он был похож на тигра, этот человек по имени Блейз, – цветом глаз, движениями, тем, как он смотрел на меня.
– Это потому, что… ну, я внезапно подумала, что должна быть… дефлорирована! – почти не раздумывая, выпалила я. – Просто не смогла сдержаться… Я всегда не могла понять, откуда… такое выражение…
– Ах ты, маленькая…
И я увидела, как он улыбается. Очень скоро я снова лежала на спине, а Блейз стоял на коленях между моими раздвинутыми ногами.
– Ты уверена, что так надо, Триста? – Он больше не улыбался. – Ради Бога! Я все время вынужден напоминать себе, что ты…
Я протянула руку и прикоснулась к нему – сначала робко, затем, почувствовав набухающую плоть, более уверенно. Было слышно его хриплое, учащенное дыхание.
– …что я еще ребенок? – закончила я за него фразу.
Блейз не выразил удивления, только оценивающе взглянул, и его волшебные пальцы принялись наконец вновь поглаживать мое тело. Всего несколько секунд, но за это время он чуть не свел меня с ума.
Затем Блейз встал и освободился от своей одежды. После этого он уже не спрашивал меня, уверена ли я… и вообще больше ни о чем не спрашивал. Он не давал мне фальшивых обещаний. Он просто сделал то, что я хотела, – с удивительной нежностью взял меня в первый раз в моей жизни.
Эта самая дефлорация оказалась не такой болезненной, как я ожидала. Короткая, резкая боль – и все. Но сразу после этого Блейз начал двигаться во мне медленнее – и ласкал меня, гладил до тех пор, пока я не почувствовала… как будто мириады различных ощущений кружатся во мне, а затем мое тело разорвалось на миллионы частей. Я услышала свой крик – дикий женский крик, выражающий наслаждение и удовлетворение, – и еще крепче и сильнее прижала к себе тело Блейза.
Глава 5
Когда все кончилось, я почувствовала себя раздавленной бурей собственных эмоций. Я сама хотела, чтобы это произошло, сознательно позволила проявиться дикой, первобытной стороне своей натуры. Сама выбрала мужчину, который сделал меня полноценной женщиной. Но тогда почему теперь, когда все кончилось, я цепляюсь за него и плачу у него на плече, как брошенный ребенок?
– Я сделал тебе больно? Триста… душа моя…
Услышав это старомодное выражение, которое мне до сих пор приходилось встречать только в книгах, я зарыдала еще громче и вцепилась в него еще сильнее. Почему он так ласков со мной, даже после того, как взял меня? Отчего я чувствую себя так, будто нахожусь в незнакомой местности и с каждым шагом все глубже увязаю в болоте – вступив в не отмеченную на карте область сердца и души?
Я знала, что он должен был быть моим первым. И время, и место для этого были подходящими… Кровавое доказательство моей потерянной девственности виднелось на траве, где я лежала. Все кончилось – дело сделано. И произошло это по моей воле. Почему же тогда я не чувствую радости победы, а только рыдаю и всхлипываю? Нет, он должен был изнасиловать меня, а не заниматься со мной любовью. Ужасно, что он без подсказки понял, где у меня самые чувствительные места. На его месте должен был оказаться Фернандо, и тогда бы я не чувствовала того, что чувствую сейчас.
– Триста, Триста! – Он сжал мои голые плечи и встряхнул меня так, что, казалось, вытряхнул из меня (по крайней мере на мгновение) опасные эмоции, в которых я могла захлебнуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34