Какая маленькая кокетка!
Быстро перегнувшись через стол, он схватил ее за руку, и странные нотки и почти незаметное изменение тона предостерегли Джинни прежде, чем в ее одурманенный ум проник истинный смысл его слов.
Все происходило словно в кошмаре. Халат распахнулся, когда Джинни тяжело навалилась на стол, все еще по инерции смеясь. Послышался смущенный кашель: она повернула голову — незнакомый капрал-француз сконфуженно извинился за то, что недостаточно громко постучал… потом издевательски-непристойный смех Тома Била и… она не могла поверить глазам — Стив! Что он здесь делает? Почему так убийственно-холодно смотрит на нее?!
Джинни почувствовала, как кровь отхлынула от лица, а голова закружилась так, что она вновь упала на стул, не в силах вымолвить ни слова.
Полковник тихо, но торжествующе сказал что-то, но Джинни не слушала — она заметила, что руки Стива связаны за спиной, скулу заливал синяк, а глаза… Боже, даже в самых страшных снах она не представляла, что человек может смотреть на кого-то с таким отвращением и ненавистью…
Не верилось, что в этих глазах, обращенных к ней, могла когда-то светиться лениво-поддразнивающая улыбка.
— Должен поздравить вас, дорогая мадам! Наш план, вернее, ваш план увенчался успехом! Но с другой стороны, как может мужчина не прийти на помощь такой красавице? Уведите его! Вы знаете, что делать.
Джинни зажала себе рот, чтобы не закричать. Борясь с туманом, застилавшим глаза, она видела, как Ошв язвительно, холодно усмехнулся:
— Прощайте, моя прелестная жена! Рад, что вам не пришлось долго страдать в заключении.
— Стив! — пронзительно вскрикнула она. — Господи, — нет! Стив, пожалуйста!
Но дверь уже захлопнулась, и, не успела Джинни вскочить, полковник мягко обнял ее за плечи:
— Простите, дорогая, так было нужно. Если его сильно разозлить, может, тогда заговорит. Для всех будет лучше, если… — Он погладил ее по голове, притянул ближе; рыдания сотрясали Джинни, слезы душили так, что она почти не могла дышать. — Ну-ну, мы поговорим обо всем, когда вы успокоитесь, хорошо?
Джинни начала надрывно, до рвоты кашлять, тупо спрашивая себя, перестанет ли когда-нибудь плакать… сможет ли вынести бремя безнадежного отчаяния, охватившего ее.
Глава 36
«Прекрасный прием», — ехидно думал Стив Морган, пока его вели через залитый солнцем двор. Похоже, они были уверены в его появлении. Недаром Консепсьон обозвала его идиотом — она была права. Герой паршивый! Примчался, словно рыцарь, чтобы спасти даму! Как будто не знал, что Джинни всегда сумеет позаботиться о себе. И почему при мысли о том, что она провела ночь в постели полковника, волна слепящей ярости вновь поднялась в душе Стива?
Дьявол, какой горький юмор в том, что он разыграл такого дурака, а малышка Джинни наконец смогла отомстить!
Без сомнения, она и полковник обо всем договорились во время танца! А женившись так внезапно, он только облегчил им задачу! Да, она заслуживает восхищения. Подумать только, ждать так долго и выбрать подходящую минуту, чтобы ударить. Как, должно быть, она ненавидит его за испорченную жизнь! Он снова недооценил Джинни, и на этот раз, кажется, это будет стоить ему жизни.
Они почти дошли до края двора, и Стив, неожиданно поняв, что с ним собираются сделать, невольно вздрогнул.
— В чем дело, Морган? Полковник велел сказать, что ты сможешь легко отделаться, если развяжешь язык. Лично я, — торжествующе-злобно заявил Бил, — предпочитаю, чтобы ты заупрямился! Доставь мне удовольствие обработать тебя хорошенько!
Двое легионеров с каменными лицами встали по бокам Стива, схватили его за руки, пока Бил готовил кандалы. Стив на миг почувствовал безумное желание вырваться и убежать, но сдержался, зная, что Бил только и ждет этого.
«Лучше бы сразу расстреляли», — мрачно думал Стив, пока его поднятые руки привязывали мокрыми сыромятными ремнями к деревянной перекладине. Широкий кожаный пояс плотно обхватил тело, прижал его к столбу. Солдаты действовали быстро, а Бил стоял рядом, растянув тонкие губы в волчьей ухмылке.
— Не очень удобно, правда? Но не волнуйся, скоро начнешь вопить и умолять о пощаде! У меня любой заговорит!
Ублюдок паршивый, будешь упрашивать, чтобы тебя расстреляли!
Его оставили в покое, дав время «подумать». Солнечные лучи немилосердно жгли обнаженное тело. Пот катился по лицу, не давая открыть глаза. Стив снова проклял собственную глупость — мог бы уже давно очутиться среди гор, ощутить прохладный ветер, добраться до армии хуаристов под командованием Эскобедо, медленно, но неуклонно продвигавшейся к Закатекасу. В Мехико Стив слышал, что маршал Базен стягивает войска вокруг столицы. Почему Деверо не получил приказа отступать? Вопрос времени… Нужно было только подождать! Но все, о чем был способен думать тогда Стив, — Джинни, Джинни в тюрьме, в руках Деверо и Тома Била, голодная, запуганная, может быть, избитая.
Он вспомнил сцену, свидетелем которой только сейчас был: стол, уставленный блюдами, полуодетая Джинни рядом с полковником, ее смех — смех женщины, упоенной долгой ночью любви. Но по крайней мере она хоть дала себе труд притвориться ошеломленной и убитой горем при виде мужа.
Сука! Почему же мысли о ней по-прежнему дурманили голову? Почему даже сейчас он все еще хотел ее? И ненавидел убийственной ненавистью за то, что она так быстро и легко отдалась другому. Неужели она способна спать с каждым, кто захочет ее? Именно это имела в виду Джинни, когда угрожала, что отныне будет сама выбирать себе любовников?!
Господи, должно быть, солнце так действует на него. Он теряет рассудок, способность здраво мыслить. Но самое странное — сознание того, что очень медленно, против его воли, Джинни стала ему необходимой. Он, гордившийся цинизмом собственных воззрений, никогда никому не веривший, особенно женщинам, позволил себе эту слабость, послужившую причиной того, что он теперь оказался здесь.
— Но по крайней мере она не получит удовлетворения от того, что узнала это, — мрачно сказал себе Стив. Даже мысль о боли, смерти не была так мучительна, как воспоминания о Джинни. Она будет наблюдать за тем, как его пытают, смеяться вместе с полковником, ожидая, пока Стив сломается. Но он скорее умрет, чем скажет хоть слово.
Французские солдаты открыли ворота, отделявшие плац от деревенской площади. Поскольку местные жители не питали особой любви к оккупантам, они старались не выходить на улицу без особой нужды, и теперь сержант во главе взвода маршировал от дома к дому, стуча во все двери. Он воевал в Алжире, боролся с арабами — худшими и самыми опасными врагами в мире, но больше всего на свете ненавидел Мексику и мексиканцев. Здесь никому нельзя доверять: чуть отвернешься — воткнут нож в спину. Даже маленькие дети готовы прикончить тебя! Господи, почему ему выпало служить именно здесь, каждую секунду ждать пули из-за угла! Но солдат должен выполнять свой долг!
А долг сержанта Малаваля в данный момент заключался в том, чтобы собрать как можно больше жителей, и те своими глазами убедятся — власть не щадит пособников хуаристов и шпионов, тем более что здесь их великое множество!
Они будут смотреть на пытки и даже на казнь, разницы это все равно не составит; эти люди умеют ненавидеть.
Сержант почти не думал о заключенном, оставленном на палящем солнце. Нет сомнения, этот человек скоро сломается, хотя выглядел он и вел себя не так, как оборванные собаки-хуаристы, которых они до сих пор брали в плен. Этот американец Бил прекрасно умел управляться с кнутом, хотя сам сержант предпочитал «кошку» — девятихвостую плеть, традиционное орудие наказания в армии.
Подталкивая прикладами молчаливых горожан, солдаты направились к плацу. Сержант желал одного — чтобы все поскорее кончилось, тогда можно будет возвратиться в тень и выпить прохладительного.
Полковник, в нарушение обычая, сам спустился вниз, чтобы поговорить с заключенным. Правда, Стив не удивился — Деверо славился коварством и хитростью. Без сомнения, у него свои мотивы, и Джинни — не последний из них. Ну что ж, в конце концов все зависит от судьбы. Будь что будет. Сбежать отсюда невозможно, значит, нужно сохранить достоинство и молчать, чего бы это ни стоило. Сыромятные ремни, которыми был связан Стив, уже начали ссыхаться, немилосердно врезаясь в кожу; кровь медленно капала на землю. Его словно растягивали на дыбе, а скоро станет еще хуже.
— Ну, сеньор? Надеюсь, вы передумали? Не желал бы отдавать подобные приказы, но вы не оставляете мне выбора!
— Предлагаете выбрать мне, полковник? Но что я могу вам дать? Вы уже все взяли сами!
Синие глаза впились в желто-карие.
— Жаль, сеньор Альварадо! Ради вас и вашей жены я надеялся, что…
— Благополучие моей жены теперь вряд ли может меня беспокоить, поскольку вы успели о ней позаботиться. Наш брак, как, впрочем, и ваш, заключен по расчету. Так что примите мое благословение, сэр. Я очень снисходительный муж — разве Джинни вам не успела сказать?
— Довольно! Я здесь не за тем, чтобы обсуждать вашу жену. Меня интересует ваша шпионская деятельность. Кто послал вас в Мехико? Кто вам платит? У Хуареса нет таких денег. Почему ваше правительство так стремится свергнуть императора?
Стив рассмеялся, заметив гневный блеск глаз полковника:
— Но вы сами на все ответили, полковник. Зачем спрашивать меня?!
— Вы уже успели причинить нам немало неприятностей своим вмешательством, месье. Черт возьми, вы станете говорить или я буду вынужден применить крайние меры!
Полковник Деверо гордо выпрямился, подражая Наполеону, и Стив едва сдержался, чтобы не рассмеяться в лицо этому человеку. Но тут француз, очевидно, взяв себя в руки, снова обратился к нему:
— Ну же, Морган, я уверен, вы достаточно рассудительны. Стоит ли выходить из себя?! Сами понимаете, сбежать отсюда невозможно! Если взвесите все обстоятельства, то поймете, насколько я справедлив. Вы любите опасности и риск, и я уверен, мы всегда можем использовать такого человека.
Вам хорошо заплатят, и, кроме того, для вас будет лучше, если станете сражаться за правое дело. Я глубоко уважаю вашего деда, и поверьте, он будет очень рад, узнав, что вы наконец остепенились. Ну, что надумали?
Стив набрал в грудь воздуха, почти решившись высказать в лицо полковнику все, что думает о нем. Но какой смысл вступать в никчемную перепалку, тратить силы. Все же презрение к этому тщеславному коротышке, воображавшему себя героем, пересилило.
— Полковник, — спокойно объяснил Стив, — если я предам друзей, меня все равно ждет смерть. Французы проиграли войну, и, кроме того, вы лично опозорены в глазах испанцев. Будучи гостем в доме Сандовалей, вы предали гостеприимство и арестовали женщину. Должен признать, она очаровательна, моя крошка-жена, и, возможно, вы сумеете кое в чем ее убедить, но что будет, когда семья узнает обо всем? Кроме того, помните, что мой дед отныне ваш смертельный враг. И хотя мы с ним не очень ладим, он не потерпит такого оскорбления. У дона Франсиско достаточно денег и влиятельных друзей во Франции, чтобы уничтожить вас.
Поэтому предлагаю извиниться передо мной за доставленные неприятности и отпустить с миром.
— Мой Бог, ваша наглость не имеет границ! Вы еще смеете угрожать мне? Кажется, я сделал ошибку, предлагая вам джентльменское соглашение, но вы — всего лишь грязная хуаристская собака, шпион и… если забыли… мой пленник.
Посмотрим, кто будет молить о пощаде.
Побагровев от ярости, полковник повернулся и зашагал прочь. Стив мысленно пожал плечами. Ну что ж, по крайней мере стоило попытаться! Жаль, что его уже не будет на свете, когда полковник встретит свой конец!
Плохо, что приходится стоять вот так, под палящим солнцем, напрягая мускулы, и ждать, ждать… Одна надежда, что он сможет вынести пытку и не проговорится. Но сколько боли может выдержать человек?
Солнце раскаленным клеймом жгло кожу. Но кнут будет хуже. Стив облизнул губы, намеренно стараясь ни о чем не думать. Когда-то, давным-давно, Гопал объяснил, как отрешиться от всего, чтобы освободить тело от всяких ощущений. Необходимо, сосредоточившись, впасть в транс.
Стив несколько раз пытался сделать это. Однажды, проехав много миль с пулей в плече, он добрался до крохотного городишка, где не оказалось доктора, и бармен в салуне неуклюже пытался извлечь пулю ножом. Стив почти не чувствовал боли, правда, потом рана ныла так, что он несколько дней был принужден напиваться до бесчувствия.
Послышались шепот, шарканье ног, плач ребенка, тут же оборвавшийся. Они согнали жителей города! Проклятые французы! Хотят показать беднягам, как расправляются с хуаристами. Господи, что за жалкий фарс!
Солдаты выстраивали горожан в ряды, и, чувствуя себя объектом всеобщего внимания, Стив небрежно обвел глазами зрителей. Все, что угодно, лишь бы не думать о неминуемом.
И тут взгляд его остановился на незнакомой фигуре. Стив неосознанно нахмурился. Эта женщина в темном плаще… невозможно! Неужели?.. Стив едва сдержал стон.
Консепсьон! Ну, кто из них идиот? Зачем она здесь? Остается надеяться, что девчонка не вбила себе в голову какой-нибудь безумный план. Нет ни малейшего шанса сбежать отсюда. Не дай Господи, Консепсьон выкинет какую-нибудь глупость — какое удовольствие получат французы, подвергнув пыткам и ее!
Сзади послышался топот ног, обутых в сапоги. Грубые руки разорвали на Стиве рубашку, обнажив спину. Вот оно.
Ожидание кончилось. Осталось несколько секунд, прежде чем невыносимая боль затопит все его существо.
Сердце Стива глухо забилось, к горлу подступил тошнотворный страх.
— Готов, Морган? — глумливо осведомился Бил, и Стив, не в силах сдержаться, вздрогнул. Он знал, как выглядят люди после избиения кнутом, и неожиданно понял, что не выдержит — несмотря на всю решимость, не хватит сил подавить этот безумный, слепой страх, подкравшийся ниоткуда, заставляющий кричать, умолять не о пощаде — о расстреле.
Стив услышал смех Била и понял: тот почувствовал, что творится у него в душе, и наслаждается собственной властью.
— У тебя еще есть время передумать. Видишь, где полковник? Вон там, на балконе, с твоей женой! Видно, она тоже не хочет пропустить спектакль. Смотри, Морган, у тебя еще несколько минут, пока полковник не кончит речь. Ты у меня живо начнешь говорить. Трясешься от страха, ублюдок?! Куда только храбрость девалась, когда револьверы отняли?!
Стив против воли поднял глаза на балкон, где стоял полковник Деверо, в мундире, при всех регалиях. Рядом… рядом была Джинни; вечернее платье казалось странно неуместным именно здесь; распущенные волосы золотом переливались на солнце.
Полковник начал говорить, но Стив не слушал. Значит, она действительно настолько ненавидит его?! Пришла посмотреть, поиздеваться над его муками. Ну что ж, он ей такого удовольствия не доставит!
Стив, отвернувшись, снова встретился глазами с Консепсьон.
«Уходи, малышка, не нужно здесь оставаться! И не выкинь какой-нибудь глупости!»
Деверо замолчал. Ему, по-видимому, не терпелось начать. Настала мертвая тишина. Глаза Консепсьон расширились от ужаса. Стив сцепил челюсти, услышав свист кнута за мгновение до того, как он с тошнотворным звуком опустился на голые плечи.
Боль оказалась еще хуже, чем ожидал Стив. Жидкое пламя побежало по сжавшемуся телу. И не успел Стив опомниться, кнут снова впился в спину, раздирая плоть.
— Боже, — прошептал он, непроизвольно вздрагивая, Бил, услышав его, злобно рассмеялся:
— Что с тобой, Морган? Уже умоляешь?
Но Стив, собрав всю силу и упрямство, закрыл глаза, сжал зубы, чувствуя, как щепки, отколовшиеся от деревянного столба, вонзаются в лицо и грудь.
«Сосредоточиться, нужно сосредоточиться…» Только эта мысль билась в мозгу, туманила глаза, отсекая боль в израненной спине.
Бил, разочарованный, что жертва не издала ни звука, вошел в азарт.
Вновь запел кнут, еще и еще, полосуя изуродованную кожу, «Да, этот Бил — настоящий мастер, — с невольным восхищением думал сержант-француз. — Интересно, сколько еще выдержит пленник?»
Но заключенный уже не был способен мыслить. Тело обвисло; Стив упал бы, не будь ремней, которыми его связали.
Сыромятные ремни впиваются в запястья, на спине не осталось живого места. Стив почти молил, чтобы конец настал как можно скорее, прежде чем он опозорится, прежде чем окажется, что он такой же жалкий трус, как все те, кто не смог вынести тяжкого испытания.
Он отчаянно пытался отвлечься, не думать о боли, невыносимых муках… в ушах стучало, каждый удар посылал новые волны боли.
Сосредоточься! Ради Бога, ради себя, сосредоточься на чем-нибудь, забудь о боли!
Он представил озеро — лесное, глубокое, холодное… влажные тропические леса… водопады, разбрызгивающие мириады радужных капелек… и боль в окровавленном, истерзанном теле отступила, оставляя лишь ледяное онемение.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52