Улыбка сбежала с лица Андрэ.
– Могу себе представить, что он вам наговорил. И слишком давно знаю вас, Мишель, чтобы не догадаться, как это вас шокировало. Мы поговорим об этом позже, когда останемся вдвоем. А сейчас я хотел бы представить вас некоторым очень приятным и интересным людям. Надеюсь, это вас развлечет и поможет забыть о всех мерзостях и неприятностях.
После этого Мишель была представлена почти всем гостям салона, многие из которых вполне заслуживали лестной характеристики, данной им Андрэ. Мужчины рассыпались в комплиментах, которые доставляли ей удовольствие, хотя Мишель и не совсем им верила. При этом все рассказывали смешные анекдоты и забавные истории.
Но постепенно напудренные и нарумяненные лица, неестественный смех и манерность большинства гостей стали ей надоедать. Хотя Мишель все же было небезразлично внимание, которое ей оказывали, и очевидный всеобщий интерес к себе.
Она бойко болтала с каким-то молодым красавцем, который уверял, что скоро предстанет перед судом, когда почувствовала на себе чей-то взгляд. Продолжая улыбаться молодому человеку, Мишель осторожно повернула голову и увидела неподалеку Арно Димпьера, стоявшего у стены со скрещенными на груди руками. Их взгляды встретились. И лицо Арно осветилось улыбкой.
Мишель поняла, что он узнал ее, несмотря на бальный наряд. И тоже улыбнулась мэтру. При этом чуть дольше задержала взгляд на его фигуре. Как же он красив! Стройная талия, длинные изящные ноги… Одет в простой костюм из темно-серого бархата. На голове – скромный серый парик с маленькой косичкой на затылке.
Мишель снова обернулась к молодому человеку. Но краем глаза продолжала наблюдать за балетмейстером. Он отделился от стены и медленно направился к ним. Мишель почувствовала, как ее охватывает волнение. В первые дни их знакомства она побаивалась Арно. Но постепенно страх уступил место глубокому уважению. На нее производили огромное впечатление не только глубокие познания Димпьера в области балета, но и его широчайшая эрудиция. И конечно, Мишель восхищалась им как педагогом.
На занятиях в репетиционном зале он очень редко позволял себе заговаривать с ней, ограничиваясь, как правило, двумя-тремя словами. Да и те не выходили за рамки обычных педагогических замечаний и указаний на ошибки, допущенные при исполнении того или иного танца. При этом Мишель еще ни разу не слышала от Димпьера ни одного комплимента!
Мишель знала, что большинство занимавшихся в студии девушек ловили на лету каждое слово Димпьера и прямо-таки напрашивались на его похвалу. Но выслушивали ее очень редко. Мишель тоже жаждала услышать от Арно хоть одно доброе слово, хотя не признавалась в этом даже самой себе. И вот сейчас в гостиной салона мадам Дюбуа Они неожиданно встретились как равные! Знаменитый Арно Димпьер смотрит на нее своими глубокими черными глазами, не обращая никакого внимания на разговаривающего с ней молодого человека! Последний заметил это и умолк на полуслове.
– Мадемуазель Вернер, – сказал Димпьер, слегка наклонив голову, – как приятно видеть вас на этом прекрасном вечере.
Мишель наклонила голову, стараясь выглядеть по возможности такой же холодной и рассудительной, как и ее новый наставник:
– Я тоже очень рада видеть вас здесь, месье Димпьер.
– Вам нравится этот салон?
– Здесь очень… интересно, месье. Все так не похоже на то, к чему я привыкла у себя дома.
– Я это уже заметил.
Молодой человек, убедившись, что на дальнейшее внимание со стороны Мишель ему рассчитывать не приходится, вздохнул и с явной неохотой отошел в сторону. Арно же взял ее под руку и сказал:
– Здесь становится душно. Кроме того, от всех этих парфюмерных запахов у меня закружилась голова. Вы не возражаете против небольшой прогулки по саду? Там мы по крайней мере подышим свежим воздухом.
Не дожидаясь согласия Мишель, Арно решительно повел ее к двери.
В саду было довольно свежо. Но Мишель прохлада была приятна. Сад выглядел довольно жалко: живая изгородь и несколько цветочных клумб. По мере того как они продвигались в глубь аллеи, Мишель все сильнее ощущала присутствие рядом Димпьера. Ей причинял немалое неудобство кринолин, за которым надо было поминутно следить, чтобы не зацепиться за ограждение клумб. Тучи на небе понемногу рассеялись, и лучи заходящего солнца мягко ласкали цветы, листву деревьев и песчаные дорожки. Все это пробудило в душе Мишель воспоминания о родном доме. Ей захотелось снова увидеть живописные лужайки Малверна, совсем не похожие на подстриженные газоны и симметричные клумбы сада мадам Дюбуа.
Арно остановился и с наслаждением вздохнул. Затем вытянутой рукой описал круг в воздухе:
– Как здесь хорошо! Там, в гостиной, совершенно нечем дышать от облаков пудры и запахов духов. Кто-то сказал, что всю парижскую чернь можно накормить мукой, которой знать посыпает себе головы. Я начинаю в это верить!
Арно говорил очень небрежным тоном, и Мишель поняла, как глубоко он презирает гостей из салона мадам Дюбуа. Это еще более разожгло ее любопытство.
– Мне кажется, что вы не очень-то жалуете светскую жизнь, месье, – сказала она, скорчив довольно кислую мину.
Мишель еще не была до конца уверена в том, что может говорить на равных с этим человеком. Но Арно лишь рассмеялся:
– Вы имеете в виду светскую жизнь, которую символизирует этот салон? Да!
– Но в таком случае зачем вы сюда пришли?
– Потому что вечная борьба за выживание сделала меня трусом. Мне нужна поддержка мадам Дюбуа, других подобных ей дам или высокопоставленных особ мужского пола, без которой содержание моей труппы и балетной школы станет невозможным. Может быть, подобное подобострастие и не делает мне чести, но труппа и студия – часть моей жизни. Я сделаю все возможное, чтобы не дать им погибнуть. Видите ли, мадемуазель, мое несчастье заключается в том, что я люблю балет больше, чем ненавижу сборища знатных вельмож и их жен. Я – раб своего искусства!
В этом человеке было что-то завораживающее. И Мишель смотрела на него с восхищением. Но иногда, почувствовав непонятное смущение, отводила глаза. Заметив это, Арно взял ее за руку:
– Пойдемте. Я не должен был говорить с вами обо всем этом. Ведь это ваш первый выход в свет. Простите меня. Наверное, это старость.
– Старость, месье? Это вы-то говорите о старости? С вашей энергией и живостью? Мне кажется…
Но Арно не дал ей договорить и залился громким смехом:
– Благодарю, дорогая Мишель! Но иногда я все же кажусь себе чуть ли не стариком, ископаемым. Сколько вам лет? Семнадцать? Значит, я вам в отцы гожусь! Ну, ладно! Довольно об этом. Есть куда более приятные вещи, о которых можно поговорить. Скажите лучше, как вам нравится наш замечательный город, который все называют столицей мира? Только честно!
Мишель не могла выдержать подобного напора. Ее язык, казалось, стал заплетаться, дыхание сперло. Она почти с отчаянием смотрела на Димпьера.
– Да вы никак боитесь! – воскликнул он. – Вот уж никогда бы не заподозрил Мишель Вернер в робости!
Последняя фраза и вовсе выбила Мишель из колеи. Заикаясь и нервно потирая руки, она ответила дрожащим голосом:
– Париж очень интересен… И…
Тут Мишель постаралась взять себя в руки и ни в коем случае не показывать Арно, что с ней на самом деле происходит.
– И? – переспросил Арно.
– И вместе с тем он кажется мне каким-то странным… чужим… Парижане ведут очень расточительную и даже легкомысленную жизнь. Во всяком случае, большинство тех, с кем мне уже довелось познакомиться, не выглядят серьезными людьми. Они больше всего на свете интересуются удовольствиями… Простите, но у меня на родине отношение к жизни совсем другое.
Арно мрачно покачал головой:
– Это потому, что вы вращаетесь в кругу так называемых «сливок общества». Этих людей нельзя назвать настоящими парижанами.
– Наверное, это так. Но в Виргинии меня также окружали сливки тамошнего общества. И в то же время все они работали. Управляли поместьями, занимались делами. Безделье было им чуждо. Разумеется, в Америке нет королевского двора. А ведь именно среди приближенных монарха больше всего бездельников. Разве не так?
– Ах, вот оно что! Право, вы очень точно все подметили. И я убежден, что ваша страна в целом ведет куда более здоровую жизнь, нежели наше отечество. Это наша болезнь, несчастье нации. Мы уже перезрели и загниваем, как упавшая с дерева груша. Все началось с того самого дня, когда король Людовик взошел на французский престол. Его отец знал, что означает быть настоящим королем. Этот же думает только об удовольствиях.
– А я слышала кое от кого совсем другое мнение. Говорили, что нынешний Людовик неплохо руководит страной.
– Некоторые и впрямь так считают. Поскольку это им выгодно. Но заметьте: в отличие от отца его никто не называет «Король-солнце».
– Вы встречались с ним?
– Я был представлен ко двору и танцевал перед королем в Фонтенбло, а также в Версале. После выступлений у меня была возможность наблюдать как самого короля, так и его придворных. Признаться, нигде я не встречал такого сборища хамелеонов и распутников. Это настоящие паразиты, они не приносят никакой пользы стране, обществу, а занимаются только низкопоклонством перед королем.
– А как он выглядит, ваш король?
– Он недурен собой. Черные глаза. Нос типичного Бурбона. Чуть припухлое лицо. Впрочем, дело совсем не в лице. Гораздо хуже то, что наш король психически неуравновешен, крайне жесток и по большому счету лишен такого необходимого для любого монарха качества, как храбрость.
Любопытство Мишель достигло предела:
– В чем же проявляется его жестокость?
– Ему доставляет удовольствие причинять страдания другим. Например, он нередко жестоко обращается со своими придворными. Король Людовик питает нездоровый интерес к смерти: ему нравится наблюдать, как наступает смерть и отлетает жизнь. Кроме того, если бы он уделял управлению страной столько же внимания, сколько своим многочисленным любовницам! Боже всемилостивый… Впрочем, довольно об этом! Вам, наверное, уже стало холодно. Давайте-ка вернемся в гостиную. – И он бросил на Мишель странный взгляд. – Не знаю, зачем я завел с вами этот разговор. Честное слово, у меня не было намерения омрачить ваш первый званый вечер!
– Я получила огромное удовольствие от нашего разговора, месье, – с улыбкой ответила Мишель.
– Тогда, может быть, вы окажете мне честь, разрешив сесть подле вас во время ужина?
– Это было бы большой честью для меня, месье. Они вернулись в салон. Все оставшееся до ужина время Мишель уже не помнила, с кем разговаривала, и даже не замечала того, что происходило вокруг. Все ее мысли были заняты Арно Димпьером, а в ушах звучал только его голос…
На следующий день, в понедельник, предстояли обычные занятия в студии. Мишель с бьющимся от волнения сердцем поднялась по ступеням и на несколько мгновений задержалась у двери. Сейчас она снова увидит Арно Димпьера. Как он ее встретит?
Накануне за ужином Арно был очарователен и невероятно остроумен. От цинизма и раздражения, прорвавшихся у него во время прогулки по саду, не осталось и следа. Мишель наслаждалась его обществом, а также изысканными яствами, от которых ломился стол.
После застолья Арно учтиво поклонился ей и сказал, что должен уйти. Хотя Мишель жаль было с ним расставаться, она не очень грустила. Ведь как-никак, а именно ей Димпьер уделял внимание большую часть вечера. И это несмотря на то что вокруг было много других женщин, в том числе молодых и красивых. Она даже мечтать не смела о таком счастье!
Мишель осторожно открыла дверь репетиционного зала и вошла. Первым, кого она увидела, был Димпьер, о чем-то оживленно разговаривавший с Дениз Декок и Роланом Марэ. Мишель присела на скамейку и стала обувать балетные туфли, исподтишка поглядывая на Арно. Но тот продолжал разговаривать, не обращая на нее никакого внимания. Казалось, он даже не заметил прихода Мишель.
Наконец, закончив разговор с Декок и Марэ, Димпьер повернулся и оглядел зал. Взор его только скользнул по Мишель, ничем не выделив ее из числа других учениц.
– Хорошо, – сказал он и хлопнул в ладоши. – Прошу всех к станку.
Мишель поднялась со скамейки и заняла свое место у станка. Ей было очень обидно. Все же она ожидала хоть чуточку внимания к себе от балетмейстера после их встречи в салоне мадам Дюбуа. Кивка головы, доброй улыбки, загадочного взгляда… Но ничего этого не было. Почему?..
Задавшись этим вопросом, Мишель тут же постаралась сама на него ответить: «А чего, собственно говоря, ты от него ожидала? Вчера вечером ты ему понравилась. Он получал удовольствие от разговора с тобой. Наверное, так оно и было. Но почему же сегодня он ведет себя так равнодушно и даже надменно? Может быть, просто не хочет при всех выказывать повышенное внимание? Но ведь разговаривал же он с Декок и Марэ!»
Вспомнив о том, что говорила мадам Декок о взаимоотношениях Арно и Сибеллы, Мишель почувствовала, как ее начинают душить злость и… ревность. А если это правда? И Димпьер демонстративно флиртовал с ней вчера только для того, чтобы рассеять подозрения о себе и Сибелле?
Резкий голос балетмейстера вернул Мишель к действительности:
– Мишель, будьте внимательнее! Вы горбитесь, а это недопустимо!
Мишель выпрямилась и гордо подняла голову. Чего ради она так нервничает? Что в конце концов произошло? Совершенно ясно, что она неправильно истолковала вчерашнее поведение Димпьера. На самом же деле он не проявляет к ней никакого повышенного интереса и отнюдь не выделяет из числа своих остальных учениц. Нет, она не даст ему больше повода для замечаний! К тому же разве не балет сейчас для нее главное? Не для того ли, чтобы учиться этому искусству, она и приехала в Париж? Все остальное не имеет ровно никакого значения!
Однако на протяжении всего урока она думала об Арно не только как об учителе… И жадно ловила его взгляд, надеясь прочесть в нем… Что именно? Мишель и сама толком не знала. Просто этот взгляд должен был быть особым. Предназначавшимся ей одной…
Но такого взгляда она так и не дождалась. Более того, после окончания занятий Мишель увидела балетмейстера, самозабвенно обсуждавшего что-то с Сибеллой. Они глядели друг другу в глаза, близко склонившись друг к другу. Мишель показалось, будто чья-то грубая рука больно сжала ее сердце. Когда она выходила из зала, то почувствовала, как дрожат и подгибаются у нее колени…
Глава 8
На полях Малверна уже начинали лопаться коробочки хлопка. Хотя до сбора нового урожая оставалось еще немало времени, благодаря стараниям Натаниэля Биллса работы на плантации значительно ускорились. Анна даже не ожидала подобного рвения от своего надсмотрщика.
Что же до Кортни Уэйна, то после трехнедельного отсутствия он возобновил свои регулярные визиты в Малверн, даже не извинившись за инцидент на берегу ручья. Анна была очень рада и не заговаривала о прошлом, готовая на все. Но Кортни молчал и не предпринимал никаких шагов к сближению. Анну это удивляло и… обижало. Ибо объяснений его поведению она не могла найти.
Вместе с тем Анна отметила не совсем приятную для себя закономерность. Всякий раз, когда карета Уэйна останавливалась у крыльца ее дома, поблизости непременно оказывался Натаниэль Биллс на своей лошади и с хлыстом в руках. Правда, он больше не подсматривал за ними, когда Анна и Кортни совершали верховые прогулки. Это укрепило ее уверенность в том, что тогдашнее появление надсмотрщика на берегу ручья было чистой случайностью.
Жюль Дейд никак не давал о себе знать, что в немалой степени озадачивало Анну. Можно было подумать, что этот человечек с каштановыми волосами нисколько не интересовался возвратом ему долга. Но с другой стороны, его исчезновение, равно как и хорошие виды на урожай хлопка вселяли в молодую хозяйку Малверна уверенность, что она без труда вернет все долги. А потому Анна на время позабыла о Дейде и о своих обязательствах.
Поэтому она была очень удивлена, увидев как-то раз у подъезда незнакомую открытую коляску. Анна как раз возвращалась из конюшни и поначалу не рассмотрела гостя, подумав, что это, возможно, приехал Уэйн. Тем более что неподалеку маячила фигура Натаниэля на сером жеребце. Но, приглядевшись, она убедилась в своей ошибке. В экипаже гордо восседал Жюль Дейд, который сам правил лошадьми.
Он вышел из коляски, снял свою треуголку и, низко поклонившись хозяйке, сказал со слащавой улыбкой:
– Добрый день, миссис Вернер!
– Добрый день, сударь. Чему обязана высокой чести вашего посещения?
Натаниэль подъехал совсем близко и остановил лошадь в нескольких шагах от экипажа Дейда. Он не отрываясь смотрел на Анну, машинально постегивая хлыстом по сапогу.
Отдышавшись, Дейд поднялся на верхнюю ступеньку крыльца и снова улыбнулся одними уголками губ.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31