Разве ты не чувствуешь, как хорошо нам будет вместе?Доминик наклонился к ней, и Кэтрин инстинктивно отшатнулась.— Не надо! Не говори так! Даже и думать не смей!— Почему? Разве это так противно?— Конечно!Но рот ее пересох при одной мысли о том, что они могут быть близки, а кружка в руке задрожала, Доминик засмеялся и взял у нее кружку.— Обожжешься.Его глаза сияли как звезды во мраке.— Доминик, прошу тебя…— Просишь о чем, Кэтрин? Чтобы я поцеловал тебя и заставил почувствовать то, что испытала ты прошлой ночью?Кэтрин вскинула голову.— Нет. Давай поговорим о чем-нибудь другом.Уголки его губ поползли вверх. Доминик смерил ее взглядом, поставил кружку на землю и пошел прочь, бросив ей через плечо:— Завтра мы едем на ярмарку. Пора сниматься с якоря: паковать вещи, готовить повозки. Когда закончим, я покажу тебе город.— С удовольствием, — неожиданно для себя ответила Кэтрин и поймала себя на мысли, что ей действительно было бы приятно оказаться в городе рука об руку с этим черноглазым красавцем цыганом.Доминик дотронулся до ее щеки, и по коже Кэтрин побежали мурашки.— Пойдем в табор, — сказал он нежно.— Мне надо побыть здесь еще немного, — солгала Кэтрин. Только бы он ушел один.— Хорошо, жду тебя у костра.Кинув на нее последний согревающий взгляд, Доминик пошел в табор.Кэтрин смотрела ему вслед. Как он красив! Какая у него гордая походка! Господи, как так случилось, что она не может отвести от него взгляда?Кэтрин вспомнила дом, Англию. Подумала об Арундейле, о том, что ради отца, столько сделавшего для того, чтобы титул достался ей, родить сыновей — наследников титула и поместья. Она представила себе Эдмунда в роли новоявленного герцога и почувствовала неприятный укол в сердце. С другой стороны, она могла ошибаться. И все же, был ли Эдмунд повинен в ее похищении или нет, он занимал сейчас чужое место, место, которое по праву принадлежало ей.Потом мысли ее вернулись к смуглому черноглазому цыгану, который одним лишь взглядом заставлял учащенно биться ее сердце. С каждым днем он становился ей все ближе. Кэтрин боялась, что, когда он заявит на нее свои права, она не сможет отказать.Кэтрин оставалось только молиться, чтобы время это никогда не наступило. Господи, быстрее бы оказаться дома!Кэтрин и Перса сначала упаковали вещи, потом собирали ягоды и чистили картошку к ужину. Доминик занимался лошадьми. День пролетел незаметно. Они поели еще до захода солнца, потом помыли оловянные миски и тяжелые чугунные котелки. Доминик ушел в вардо. Вернулся он через несколько минут и, слава Богу, он надел рубашку.— Пошли, — сказал он, беря Кэтрин за руку, — нам надо добраться до вершины холма, пока не зашло солнце, — и повел ее по утоптанной тропинке, серпантином ведущей наверх, к гранитной цитадели.— Там, наверху, церковь? — спросила Кэтрин.— Собор. Двенадцатый век. На том же месте был храм, построенный еще римлянами, потом его разрушили, на месте прежнего святилища возник христианский собор. Он и сейчас действует.Кэтрин смотрела на него со смесью удивления и интереса. Цыган, знакомый с историей и культурой Франции? Разве такое возможно? Она вспомнила о книгах в вагончике.— Ты умеешь читать!Фраза прозвучала почти как обвинение. Доминик сухо улыбнулся в ответ.— Не думаешь же ты, что если я цыган, то не способен выучить буквы?— Нет… Просто я никогда не встречала цыган с образованием. Я думала, вы считаете учебу вредным занятием. Твоя мать тоже умеет читать?Доминик покачал головой.— Так как же ты научился?Доминик вдруг круто развернулся к ней и остановился. На его лице не осталось и тени улыбки. Цыган хмуро смотрел на девушку.— Думаю, ты все равно об этом узнаешь, рано или поздно. Так уж лучше я сам расскажу. Я цыган только наполовину. Мой отец — гаджио — настоял на том, чтобы я получил образование. Здесь, у цыган, этим не принято гордиться, так что я предпочел бы, чтобы ты ни с кем не говорила на эту тему.Цыгане ненавидели все, что исходило от внешнего мира. Это Кэтрин успела усвоить. Чтение могло бы открыть глаза на другую жизнь, на мысли, мечты, стремления других людей, а в этом они видели угрозу своему национальному сознанию.— Я знала, что ты не такой, как все. Поняла это, как только увидела тебя.Доминик будто потемнел от ее слов.— Мне всю жизнь это говорили, Катрина. Не хватает только слышать это еще и от тебя.И он зашагал вперед так быстро, будто мог убежать от болезненного напоминания о его происхождении. Растерявшаяся Кэтрин еле поспевала за ним.— Доминик, прошу тебя, — не выдержала девушка. — Я думала, мы вышли прогуляться.Доминик обернулся, заметил, как тяжело она дышит, как устала, и виновато улыбнулся:— Прости. Ты ведь не виновата в том, что произошло. Просто я терпеть не могу говорить об этом.— Я запомню.Но откровенность Доминика только усилила любопытство Кэтрин. Ей хотелось разузнать о нем побольше. Может быть, если не он, то его мать что-то расскажет.Кэтрин мысленно одернула себя. Как можно? Да и к чему? Она ведь не собирается задерживаться здесь надолго. И чем меньше она будет знать о нем, тем лучше для нее.Доминик помог ей перебраться через каменную ограду, обняв ее за талию. Кэтрин мечтала лишь о том, чтобы он смел ее сердцебиение следствием не объятий, а всего лишь трудного подъема.Они пошли по дорожке к крепости. Река Дюранс катила свои воды прямо под стенами. Они обогнули маленький городок, прошли по каменному коридору под каменными арками, а где-то вверху, над ними, на скалистом холме, словно ласточкины гнезда, лепились домишки.— Испанские цыгане называют такие проходы андронами, — сказал Доминик.Они остановились. Казалось, будто сам он и не поднимался по крутому склону. Совсем не заметно было, что он устал. А Кэтрин уже запыхалась и теперь присела на камень, чтобы передохнуть.— Какой выразительный язык, — заметила Кэтрин.— Ты говоришь на испанском?— Нет.Доминик обжег ее быстрым взглядом.— Но ведь ты говоришь по-французски, n'est-ce pas не так ли? (фр.)
?Кэтрин удивленно вскинула голову.— Да, но как ты?..— Помнишь ремесленника, торговца металлической утварью? Ты не узнала бы, когда он отправляется, если бы не понимала его.Кэтрин улыбнулась. Она была права. Такого парня не так-то просто одурачить.— Какие тайны ты еще скрываешь, Катрина?Много и разных, больше, чем ты мог бы догадаться.— С чего ты взял, что я от тебя что-то скрываю?— У тебя все на лице написано, мой огненный котенок. Я думаю, ты могла бы рассказать много, чего мне, по-твоему, знать не положено.Кэтрин предпочла промолчать. Ей не нравилось, как Доминик на нее смотрит. Казалось, он видит ее насквозь.Уже стемнело, когда они свернули с тропинки, ведущей в город, и направились прямо к старинной цитадели. Поросшие травой терраски, перемежавшиеся с каменными ступенями, казалось, ведут прямо к небесному своду. Вскоре река внизу стала похожа на узкую голубую ленточку.Наконец они добрались до вершины — гранитной площадки прямоугольной формы, со всех сторон огражденной каменными стенами. Сама церковь оказалась на удивление маленькой, почти вровень со стенами. Солнце садилось, каменные стены отбрасывали длинные тени, отчего пейзаж принимал таинственно-устрашающий вид. Зажигались первые звезды.Двое стояли в тишине.— Смотри, звезда падает! — воскликнула Кэтрин. Доминик схватил руку Кэтрин и прижал к груди.— Цыгане верят, что падающая звезда — это вор, взлетевший со своей добычей. Если ты укажешь на нее, человека поймают.Кэтрин взглянула в его лицо. Свет падал так, что полутонов не было, резко очерченная линия скулы, губы, а дальше — темнота. Она не могла отвести взгляда от его губ, так красив был абрис, так четок. Этот цыган совсем не походил на тех, с кем до сих пор ей приходилось встречаться. Он воистину был человеком из другого мира, ничего общего не имеющего с тем миром, в котором жила она.— Наши обычаи так непохожи. У нас считается хорошим делом поймать вора. Цыгане воспринимают виновного как жертву?— Они всегда принимают сторону слабого, — спокойно пояснил Доминик. — Цыгане знают, что жизнь нередко заставляет человека идти вразрез со своей совестью.— Даже причиняя горе другим?Доминик пожал плечами.— Жизнь для них не более чем игра. А в игре бывают и пострадавшие. Хотя этого стараются избегать.— Вот тут ты не прав, Доминик. Цыгане, с которыми мне приходилось общаться, жестокие и черствые люди. Им нравилось мучить меня всего лишь потому, что я не такая, как они.— Я знаю таких людей, хотя мое племя — другое. Цыгане много терпят от оседлых людей. Терпели и раньше, будут терпеть и впредь. Их жизни не позавидуешь. Их обращали в рабов, сжигали на кострах за колдовство, говорили даже, что они едят людей.— Едят людей?! — испуганно вскрикнула Кэтрин.Доминик кивнул.— Да. Лет двадцать назад в Австрии, сорок цыган были повешены за это. А через несколько дней выяснилось, что никто из монахов, якобы съеденных цыганами, на самом деле никуда из монастыря не пропал.— Господи!— Одни племена перенесли больше страданий, иные меньше. Может быть, поэтому те цыгане так плохо с тобой обращались. Хотя здесь, как и везде, есть добрые, есть злые. Но пока ты с нами, тебе не о чем беспокоиться.Доминик поцеловал ее руку.Кэтрин почувствовала тепло его губ, тепло его поддержки, обещание покровительства и даже нечто большее.— Уже поздно, — сказала она, высвобождая руку. — Мы не заблудимся в темноте?Доминик стоял рядом. Хотя он и не касался Кэтрин, но девушка всем своим телом ощущала его волнующее присутствие.— Спускаться легче, чем подниматься. Не заблудимся.Кэтрин взглянула на маленькие желтые огоньки внизу: в городе светились окошки домов.— Здесь красиво.— Мои люди каждый год в это время года приходят сюда. И каждый год я поднимаюсь на эту гору. Я люблю это место.— Мне кажется, будто сюда нисходит сам Святой Дух. Нет ни времени, ни пространства. Будто стоишь на пороге чего-то таинственного и возвышенного, что прячется за этими стенами.Доминик улыбнулся.— Я знал, что тебе понравится.Он пристально вглядывался в ее лицо. В бездонных черных глубинах его глаз скрывался голод и что-то еще, чему Кэтрин не знала названия. Уходить он не собирался.— Я хочу тебя, — сказал он, подвигаясь ближе. — Я не хочу никакой другой с того самого момента, как увидел тебя.Хрипловатый звук его голоса дрожал, уносил за собой, словно ветер.У Кэтрин пересохло в горле.— Нет. Ни сейчас, ни потом. Никогда.Доминик приподнял черную бровь.— Неужели у тебя такая короткая память, малышка? Как только я решу, что время пришло, ты ничего сделать не сможешь.Кэтрин облизнула пересохшие губы. Да, он может сделать это. Наверное, ей следовало бы бояться его, но она боялась только себя.— Ты говорил, что не станешь меня принуждать.Он обнял ее. Одной рукой прижимая ее к себе, другой он коснулся ее волос, пропустил пальцы сквозь густой шелк, рука его скользнула вдоль шеи вверх, к щеке; едва касаясь бархатистой кожи кончиком пальца, он повторил абрис ее лица, линию скулы, подбородка, лаская, дразня, вызывая трепет.Ноги у Кэтрин налились свинцом.— Ты в самом деле думаешь, что мне придется применить силу?Черные, как оникс, глаза, раздевали ее, совращали, манили. Ничто не укрылось от его внимания: ни дыхание, ставшее отчего-то хрипловатым и частым, ни гулкие удары сердца.— Если ты думаешь, что я поддамся, ты ошибаешься. Меня не собьют ни твои речи, ни ласки.— В самом деле нет?Доминик чуть отстранился, опустил руки, пристально глядя на нее. Она могла бы повернуться и уйти, но что-то мешало ей. Доминик наклонился, коснулся губами ее рта, и губы его были нежны, словно пух, и ласковы, ласковы… Язык его легко коснулся ее сжатого рта, просто так, не требуя, не раздвигая губ. Кэтрин качнулась к нему навстречу в тот самый момент, когда он отпустил се.— Как ты справедливо заметила, кошечка, час уже поздний. Спуск будет долгим, а завтра у нас трудный день.С этими словами он повернулся к ней спиной и пошел по тропинке вниз. Кэтрин вспыхнула от возмущения и досады. Отвернулся он быстро, но Кэтрин не сомневалась, что правильно разгадала выражение его лица: он играл с ней, забавлялся! С самого начала он был уверен, что добьется от нее «да». Новая волна жара хлынула к ее щекам.Черт побери! Неужели он и вправду думает, что ее так легко соблазнить? Что она ради него может отказаться от будущего, испортить все, предать память отца? Ради чего? Ради краткого мига блаженства в объятиях мужчины, которого едва знает. Чушь какая-то!Что с того, что этот Доминик нравится ей как мужчина? Пусть даже больше, чем нравится, что с того? Заставляет испытывать чувства, о существовании которых она не догадывалась раньше? Она знает, что такое ответственность, что такое обязательства. Кроме того, для него она всего лишь игрушка, очередная забава. Ну уж нет! Она не допустит, чтобы ею наигрались и выбросили, как предыдущих.Рука его легла на плечо Кэтрин, чтобы поддержать на крутой ступеньке, но на этот раз она не испытала ничего, кроме возмущения и обиды. Сегодня он очередной раз продемонстрировал ей свою силу, а ей еще предстоит доказать ему, как она умеет сопротивляться.Доминик был очень доволен собой. Все шло точно по плану. Он добился ее доверия, и влечение к нему Кэтрин оказалось даже сильнее, чем он предполагал. Пусть она не сказала об этом прямо и наивно надеялась на то, что он ничего не видит, но голос, взгляд, неподвластный разуму язык тела рассказали ему больше, чем могли бы сказать слова.Доминик находил ее простодушие и наивность интригующе свежими, он давно уже не сталкивался ни с чем подобным. Большинство женщин, которых он знал, хотели получить от него что-то: деньги, титул, наслаждение, которые он мог им дать. Кэтрин не имела представления о его богатстве и положении и изо всех сил старалась не выдать своих чувств.И все же, может быть, его мать права? Может быть, она стремится одурачить его и, строя из себя недотрогу, заполучить его титул и имя?Взглянув на спутницу, Доминик отметил про себя произошедшую с ней перемену. Несколько минут назад, там, наверху, она была другой. Если она затеяла новую игру, он рассчитает ее ходы наперед и сделает свой, упреждающий маневр.Не сразу Доминик поймал себя на том, что улыбается, предвкушая предстоящую схватку. Она бросала ему вызов. Ладно, поиграем. Он побольше узнает о ней, подберет ключик, возбудит в ней желание и уложит в свою постель.Он быстро окинул ее взглядом: простой наряд, блузка с глубоким вырезом, ярко-красная юбка из простого хлопка. Как бы выглядела она в дорогих шелках и атласе? Вне сомнений, как настоящая леди. Ему захотелось увидеть ее в светском обществе. Он тут же одернул себя. Как сильно он изменился за последнее время, как далек стал от своего народа.Доминику было интересно, почему она вдруг стала к нему нежнее, мягче. Потому что узнала о его происхождении? А как бы она повела себя, узнай, что он еще и наполовину англичанин и очень богат? Конечно же, он не скажет ей об этом. Неприятно было думать, что это может существенно изменить отношение Кэтрин к нему.— Что значит «дидикай»? — вдруг спросила Кэтрин, и Доминик невольно нахмурился.Похоже, эта англичанка научилась уже у его матери читать чужие мысли.— Где ты слышала это слово?— Вацлав так назвал тебя, когда ты подошел к его повозке.Доминик почувствовал знакомую тянущую боль под сердцем. Всякий раз он испытывал боль, услышав это обидное прозвище.— Так цыгане называют людей смешанной крови. Он напомнил мне, кто я такой. Конечно, ведь настоящий цыган не стал бы за тебя заступаться.От Кэтрин не ускользнула горечь, какой были проникнуты его слова.— Я благодарна тебе за то, что ты для меня сделал. Сейчас я понимаю, чего стоил тебе этот поступок.Чтобы помочь ей, он пошел против цыганских законов. Но почему? Кэтрин не решилась спросить его об этом.— Неужели твое происхождение так много для тебя значит?Доминик поддел ногой камешек, и он покатился по тропинке.— Наверное, для других людей это не так важно, но для меня…Но для него это значит все. Кэтрин поняла это по его молчанию, по тому, что он как-то сник.— А как насчет народа твоего отца? Разве ты не мог остаться с ними?Доминик усмехнулся:— Я жил с ними, вернее существовал. Они ненавидели цыган почти так же сильно, как я ненавидел их.Кэтрин стало жалко его. Она представила его себе ребенком: задорным, черноглазым, черноволосым. Под его внешней самоуверенностью, за напускной холодностью, спокойствием скрывалась ранимая душа ребенка. Цыган он или нет, как можно было ненавидеть мальчика?— Значит, ты оставил отца и вернулся в табор.В глазах его мелькнула нерешительность, словно он колебался, говорить или нет, но вскоре выражение их стало прежним.— Пока этот народ меня принимает как своего. По крайней мере, пока я живу по их законам.Кэтрин подумала, что недавно он нарушил закон, защитив ее от Вацлава. И как бы ни хотелось ей побольше узнать о его жизни, она удержалась от вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
?Кэтрин удивленно вскинула голову.— Да, но как ты?..— Помнишь ремесленника, торговца металлической утварью? Ты не узнала бы, когда он отправляется, если бы не понимала его.Кэтрин улыбнулась. Она была права. Такого парня не так-то просто одурачить.— Какие тайны ты еще скрываешь, Катрина?Много и разных, больше, чем ты мог бы догадаться.— С чего ты взял, что я от тебя что-то скрываю?— У тебя все на лице написано, мой огненный котенок. Я думаю, ты могла бы рассказать много, чего мне, по-твоему, знать не положено.Кэтрин предпочла промолчать. Ей не нравилось, как Доминик на нее смотрит. Казалось, он видит ее насквозь.Уже стемнело, когда они свернули с тропинки, ведущей в город, и направились прямо к старинной цитадели. Поросшие травой терраски, перемежавшиеся с каменными ступенями, казалось, ведут прямо к небесному своду. Вскоре река внизу стала похожа на узкую голубую ленточку.Наконец они добрались до вершины — гранитной площадки прямоугольной формы, со всех сторон огражденной каменными стенами. Сама церковь оказалась на удивление маленькой, почти вровень со стенами. Солнце садилось, каменные стены отбрасывали длинные тени, отчего пейзаж принимал таинственно-устрашающий вид. Зажигались первые звезды.Двое стояли в тишине.— Смотри, звезда падает! — воскликнула Кэтрин. Доминик схватил руку Кэтрин и прижал к груди.— Цыгане верят, что падающая звезда — это вор, взлетевший со своей добычей. Если ты укажешь на нее, человека поймают.Кэтрин взглянула в его лицо. Свет падал так, что полутонов не было, резко очерченная линия скулы, губы, а дальше — темнота. Она не могла отвести взгляда от его губ, так красив был абрис, так четок. Этот цыган совсем не походил на тех, с кем до сих пор ей приходилось встречаться. Он воистину был человеком из другого мира, ничего общего не имеющего с тем миром, в котором жила она.— Наши обычаи так непохожи. У нас считается хорошим делом поймать вора. Цыгане воспринимают виновного как жертву?— Они всегда принимают сторону слабого, — спокойно пояснил Доминик. — Цыгане знают, что жизнь нередко заставляет человека идти вразрез со своей совестью.— Даже причиняя горе другим?Доминик пожал плечами.— Жизнь для них не более чем игра. А в игре бывают и пострадавшие. Хотя этого стараются избегать.— Вот тут ты не прав, Доминик. Цыгане, с которыми мне приходилось общаться, жестокие и черствые люди. Им нравилось мучить меня всего лишь потому, что я не такая, как они.— Я знаю таких людей, хотя мое племя — другое. Цыгане много терпят от оседлых людей. Терпели и раньше, будут терпеть и впредь. Их жизни не позавидуешь. Их обращали в рабов, сжигали на кострах за колдовство, говорили даже, что они едят людей.— Едят людей?! — испуганно вскрикнула Кэтрин.Доминик кивнул.— Да. Лет двадцать назад в Австрии, сорок цыган были повешены за это. А через несколько дней выяснилось, что никто из монахов, якобы съеденных цыганами, на самом деле никуда из монастыря не пропал.— Господи!— Одни племена перенесли больше страданий, иные меньше. Может быть, поэтому те цыгане так плохо с тобой обращались. Хотя здесь, как и везде, есть добрые, есть злые. Но пока ты с нами, тебе не о чем беспокоиться.Доминик поцеловал ее руку.Кэтрин почувствовала тепло его губ, тепло его поддержки, обещание покровительства и даже нечто большее.— Уже поздно, — сказала она, высвобождая руку. — Мы не заблудимся в темноте?Доминик стоял рядом. Хотя он и не касался Кэтрин, но девушка всем своим телом ощущала его волнующее присутствие.— Спускаться легче, чем подниматься. Не заблудимся.Кэтрин взглянула на маленькие желтые огоньки внизу: в городе светились окошки домов.— Здесь красиво.— Мои люди каждый год в это время года приходят сюда. И каждый год я поднимаюсь на эту гору. Я люблю это место.— Мне кажется, будто сюда нисходит сам Святой Дух. Нет ни времени, ни пространства. Будто стоишь на пороге чего-то таинственного и возвышенного, что прячется за этими стенами.Доминик улыбнулся.— Я знал, что тебе понравится.Он пристально вглядывался в ее лицо. В бездонных черных глубинах его глаз скрывался голод и что-то еще, чему Кэтрин не знала названия. Уходить он не собирался.— Я хочу тебя, — сказал он, подвигаясь ближе. — Я не хочу никакой другой с того самого момента, как увидел тебя.Хрипловатый звук его голоса дрожал, уносил за собой, словно ветер.У Кэтрин пересохло в горле.— Нет. Ни сейчас, ни потом. Никогда.Доминик приподнял черную бровь.— Неужели у тебя такая короткая память, малышка? Как только я решу, что время пришло, ты ничего сделать не сможешь.Кэтрин облизнула пересохшие губы. Да, он может сделать это. Наверное, ей следовало бы бояться его, но она боялась только себя.— Ты говорил, что не станешь меня принуждать.Он обнял ее. Одной рукой прижимая ее к себе, другой он коснулся ее волос, пропустил пальцы сквозь густой шелк, рука его скользнула вдоль шеи вверх, к щеке; едва касаясь бархатистой кожи кончиком пальца, он повторил абрис ее лица, линию скулы, подбородка, лаская, дразня, вызывая трепет.Ноги у Кэтрин налились свинцом.— Ты в самом деле думаешь, что мне придется применить силу?Черные, как оникс, глаза, раздевали ее, совращали, манили. Ничто не укрылось от его внимания: ни дыхание, ставшее отчего-то хрипловатым и частым, ни гулкие удары сердца.— Если ты думаешь, что я поддамся, ты ошибаешься. Меня не собьют ни твои речи, ни ласки.— В самом деле нет?Доминик чуть отстранился, опустил руки, пристально глядя на нее. Она могла бы повернуться и уйти, но что-то мешало ей. Доминик наклонился, коснулся губами ее рта, и губы его были нежны, словно пух, и ласковы, ласковы… Язык его легко коснулся ее сжатого рта, просто так, не требуя, не раздвигая губ. Кэтрин качнулась к нему навстречу в тот самый момент, когда он отпустил се.— Как ты справедливо заметила, кошечка, час уже поздний. Спуск будет долгим, а завтра у нас трудный день.С этими словами он повернулся к ней спиной и пошел по тропинке вниз. Кэтрин вспыхнула от возмущения и досады. Отвернулся он быстро, но Кэтрин не сомневалась, что правильно разгадала выражение его лица: он играл с ней, забавлялся! С самого начала он был уверен, что добьется от нее «да». Новая волна жара хлынула к ее щекам.Черт побери! Неужели он и вправду думает, что ее так легко соблазнить? Что она ради него может отказаться от будущего, испортить все, предать память отца? Ради чего? Ради краткого мига блаженства в объятиях мужчины, которого едва знает. Чушь какая-то!Что с того, что этот Доминик нравится ей как мужчина? Пусть даже больше, чем нравится, что с того? Заставляет испытывать чувства, о существовании которых она не догадывалась раньше? Она знает, что такое ответственность, что такое обязательства. Кроме того, для него она всего лишь игрушка, очередная забава. Ну уж нет! Она не допустит, чтобы ею наигрались и выбросили, как предыдущих.Рука его легла на плечо Кэтрин, чтобы поддержать на крутой ступеньке, но на этот раз она не испытала ничего, кроме возмущения и обиды. Сегодня он очередной раз продемонстрировал ей свою силу, а ей еще предстоит доказать ему, как она умеет сопротивляться.Доминик был очень доволен собой. Все шло точно по плану. Он добился ее доверия, и влечение к нему Кэтрин оказалось даже сильнее, чем он предполагал. Пусть она не сказала об этом прямо и наивно надеялась на то, что он ничего не видит, но голос, взгляд, неподвластный разуму язык тела рассказали ему больше, чем могли бы сказать слова.Доминик находил ее простодушие и наивность интригующе свежими, он давно уже не сталкивался ни с чем подобным. Большинство женщин, которых он знал, хотели получить от него что-то: деньги, титул, наслаждение, которые он мог им дать. Кэтрин не имела представления о его богатстве и положении и изо всех сил старалась не выдать своих чувств.И все же, может быть, его мать права? Может быть, она стремится одурачить его и, строя из себя недотрогу, заполучить его титул и имя?Взглянув на спутницу, Доминик отметил про себя произошедшую с ней перемену. Несколько минут назад, там, наверху, она была другой. Если она затеяла новую игру, он рассчитает ее ходы наперед и сделает свой, упреждающий маневр.Не сразу Доминик поймал себя на том, что улыбается, предвкушая предстоящую схватку. Она бросала ему вызов. Ладно, поиграем. Он побольше узнает о ней, подберет ключик, возбудит в ней желание и уложит в свою постель.Он быстро окинул ее взглядом: простой наряд, блузка с глубоким вырезом, ярко-красная юбка из простого хлопка. Как бы выглядела она в дорогих шелках и атласе? Вне сомнений, как настоящая леди. Ему захотелось увидеть ее в светском обществе. Он тут же одернул себя. Как сильно он изменился за последнее время, как далек стал от своего народа.Доминику было интересно, почему она вдруг стала к нему нежнее, мягче. Потому что узнала о его происхождении? А как бы она повела себя, узнай, что он еще и наполовину англичанин и очень богат? Конечно же, он не скажет ей об этом. Неприятно было думать, что это может существенно изменить отношение Кэтрин к нему.— Что значит «дидикай»? — вдруг спросила Кэтрин, и Доминик невольно нахмурился.Похоже, эта англичанка научилась уже у его матери читать чужие мысли.— Где ты слышала это слово?— Вацлав так назвал тебя, когда ты подошел к его повозке.Доминик почувствовал знакомую тянущую боль под сердцем. Всякий раз он испытывал боль, услышав это обидное прозвище.— Так цыгане называют людей смешанной крови. Он напомнил мне, кто я такой. Конечно, ведь настоящий цыган не стал бы за тебя заступаться.От Кэтрин не ускользнула горечь, какой были проникнуты его слова.— Я благодарна тебе за то, что ты для меня сделал. Сейчас я понимаю, чего стоил тебе этот поступок.Чтобы помочь ей, он пошел против цыганских законов. Но почему? Кэтрин не решилась спросить его об этом.— Неужели твое происхождение так много для тебя значит?Доминик поддел ногой камешек, и он покатился по тропинке.— Наверное, для других людей это не так важно, но для меня…Но для него это значит все. Кэтрин поняла это по его молчанию, по тому, что он как-то сник.— А как насчет народа твоего отца? Разве ты не мог остаться с ними?Доминик усмехнулся:— Я жил с ними, вернее существовал. Они ненавидели цыган почти так же сильно, как я ненавидел их.Кэтрин стало жалко его. Она представила его себе ребенком: задорным, черноглазым, черноволосым. Под его внешней самоуверенностью, за напускной холодностью, спокойствием скрывалась ранимая душа ребенка. Цыган он или нет, как можно было ненавидеть мальчика?— Значит, ты оставил отца и вернулся в табор.В глазах его мелькнула нерешительность, словно он колебался, говорить или нет, но вскоре выражение их стало прежним.— Пока этот народ меня принимает как своего. По крайней мере, пока я живу по их законам.Кэтрин подумала, что недавно он нарушил закон, защитив ее от Вацлава. И как бы ни хотелось ей побольше узнать о его жизни, она удержалась от вопросов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35