— Это правда, — согласился Доминик. — Я наблюдал, как она расставляла тебе ловушки во время нашего возвращения из Иерусалима. Ты был любезен с ней, но не более того. Казалось, ты скорее коснешься ядовитой змеи, чем ее тела. Почему? Ответь мне.Саймон изменился в лице.— Милорд, вы послали за мной, чтобы побеседовать о блудницах?Доминик понял, что ему больше ничего не удастся вытянуть из брата о его связи с Мари.— Нет, я позвал тебя не за этим, — спокойно ответил он. — Просто хотел поговорить о твоей свадьбе с глазу на глаз.— Что, леди Ариана мне отказала? — вырвалось у Саймона.Черные брови Доминика взлетели вверх, но голос прозвучал ровно:— Нет.Саймон с облегчением перевел дух.— Приятно слышать.— В самом деле? Но мне думается, леди Ариана не в восторге от предстоящей свадьбы.— Блэкторну не выстоять в войне, которая может вспыхнуть из-за того, что безродный саксонский вояка не пожелал взять за себя знатную норманнскую наследницу, — веско произнес Саймон. — И прежде чем зайдет луна, леди Ариана станет моей женой — это решено.— Я бы на твоем месте не спешил заключать столь прохладный союз, — хмуро промолвил Доминик.На лице Саймона отразилось легкое изумление. С проворством и ловкостью, которые не раз приводили в замешательство его противников, он выхватил кинжал из-за пояса, небрежным движением подцепил с блюда кусок холодной оленины и вонзил в мясо крепкие белые зубы.Затем острие кинжала вновь блеснуло с быстротой змеиного жала, и Саймон перебросил Доминику другой кусок оленины, который тот ловко поймал.— Мне помнится, твой брак поначалу был столь же прохладным, если не сказать больше, — ядовито заметил Саймон, пока Доминик пережевывал оленину.Легкая улыбка скользнула по губам Волка Глендруидов.— Да, — согласился он, — мой соколенок был достойным противником.Саймон рассмеялся.— Я же помню — она тебя прямо бесила своими выходками. И до сих пор иногда выводит из себя. Нет уж, в моем браке будет меньше страсти, но зато больше простоты в отношениях между супругами.Серебристо-серые глаза Волка Глендруидов некоторое время не мигая изучали лицо Саймона. Снаружи за каменными стенами замка завывал не по-осеннему холодный ветер, и его яростные порывы заставляли трепетать тяжелый занавес у входа.Комната была роскошно убрана и служила личными покоями хозяйке Стоунринга. Сейчас она была временно предоставлена в распоряжение лорда и леди Блэкторн — Доминика и Мэг. Но даже крепкие стены, плотный занавес и узкие окна не могли надежно защитить ее обитателей от ледяных когтей разгулявшегося ненастья.— Я знаю, в твоем сердце есть место страсти, — произнес наконец Доминик.Мрачные тени сгустились в глазах Саймона — черная ночь, безлунная и беззвездная, холодно и отчужденно проглянула из их глубины.— Страсть верховодит в сердцах зеленых юнцов, — произнес он, чеканя каждое слово. — Мужчины умеют укрощать ее порывы.— Я согласен с тобой, но суть от этого не меняется, и страсть остается страстью.— Хочется верить, что в твоем изречении есть доля истины.Доминик криво усмехнулся: Саймон не очень-то любил выслушивать советы даже от своего старшего брата и господина. Но Волк Глендруидов также знал, что Саймон предан ему, как никто другой. Он верил в его преданность, как верил в любовь Мэг.— Я понял теперь, что брак, освященный любовью, — это величайший дар судьбы, — настойчиво продолжал он убеждать младшего брата.Саймон промычал что-то неразборчивое.— Ты что, не согласен со мной? — сурово спросил Доминик.Саймон нетерпеливо передернул плечами.— Согласен я или нет — не имеет ни малейшего значения, — произнес он безразличным тоном.— Когда ты вызволил меня из сарацинского ада.— Да, но после того, как ты сам предложил себя султану в качестве выкупа за мою жизнь и жизни еще одиннадцати рыцарей, — ввернул Саймон.— …ты знаешь, я чувствовал, что-то во мне сломалось, — продолжал Доминик, не обращая внимания на слова брата.— Да неужели? — язвительно осведомился Саймон. — Надо бы спросить об этом у тех сарацин, которым удалось избежать твоего карающего меча.Доминик улыбнулся в ответ недоброй улыбкой.— Я говорю сейчас не о моих воинских доблестях, — раздраженно сказал он.— Вот и отлично. А то я уже стал бояться, что твоя колдунья-женушка совсем затуманила тебе мозги.— Я говорю о том, что тогда был не способен любить.Саймон вновь пожал плечами.— Что-то я не припомню, чтобы Мари жаловалась на твою холодность до того, как обвенчалась с Робертом. А после, я думаю, ей кое-чего недоставало.— Хватит разыгрывать передо мной слабоумного, Саймон! — взорвался Доминик, потеряв терпение. — Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду.Саймон молча ждал, глядя на брата непроницаемыми черными глазами.— Похоть — это одно, — спокойно продолжал Доминик. — Любовь — совсем другое.— Для тебя — может быть. А для меня это одно и то же. Влюбленный мужчина становится уязвимым, как последний дурак.Лицо Доминика исказила волчья ухмылка. Ему было хорошо известно, что думал Саймон о мужчинах, которые давали завлечь себя в сети женской любви. «Как последний дурак» было в устах Саймона высшим выражением презрения.«Но ведь он не всегда был таким, — размышлял Доминик. — Он сильно изменился со времен Крестового похода. И особенно после подземелий сарацинской тюрьмы».— Если рыцарь по своей воле становится уязвимым, его трудно назвать мудрым, — заключил Саймон. — Этому меня научил сарацинский плен.— Но любовь — не схватка между смертельными врагами.— Для тебя — да, — нехотя согласился Саймон. — Для других — нет.— А Дункан?— Вот его-то пример уж никак не сможет вдохновить меня на подвиги во имя любви, — холодно процедил Саймон.Доминик недоуменно уставился на него.— Тысяча чертей! — вспылил вдруг Саймон. — Дункан чуть было сам не погиб в том трижды проклятом друидском аду, где он нашел Эмбер!— Но ведь не погиб же! Любовь оказалась сильнее смерти.— Любовь? — Саймон пренебрежительно усмехнулся. — Да просто Дункан — тупоголовый осел, позволивший этой чертовой ведьме прибрать себя к рукам.Волк Глендруидов задумчиво смотрел на своего красивого золотоволосого брата, которого после своей жены он любил больше всех на свете.— Ты не прав, — наконец произнес он. — Как и я был не прав, когда возвратился из сарацинского ада.Саймон хотел что-то возразить, но, поразмыслив, молча пожал плечами.— Да, я был не прав, — повторил Доминик. — И ты это знаешь лучше меня — ты первый заметил, как я изменился. В моей душе больше не было тепла.Саймон слушал с бесстрастным видом.— Мэг согрела мою душу, — продолжал Доминик. — И с тех пор только одно продолжает меня тревожить.— Ты боишься, что она сделала тебя слабым? — язвительно прервал его брат.— Нет. Я боюсь за тебя, Саймон.— За меня?— Да, за тебя. Ты тоже оставил свое сердце в сарацинских землях.Саймон равнодушно пожал плечами.— Значит, мы с норманнской ледышкой — удачная пара.— Это-то меня и беспокоит, — задумчиво сказал Доминик. — Слишком уж вы с ней похожи. Кто согреет твою душу, если ты женишься на леди Ариане?Саймон подцепил на кончик кинжала еще один кусок оленины.— Не тревожься за меня, о могущественный Волк Глендруидов. Я сумею согреть свое сердце.— Правда? По-моему, ты слишком самоуверен.— Не более, чем всегда.— И каким же это чудом ты собираешься изгнать холод из своей души?— А я велю подбить мехом мой плащ. Глава 5 Сквозь шум ветра и порывы ледяного дождя было слышно, как часовой на дозорной башне возвестил время и его клич подхватили караульные во дворе замка — поселянам пора было загонять скотину под навес, хотя сумерки еще не наступили и было еще светло, хотя и пасмурно.Ариана неподвижно сидела у окна, отрешенно глядя на двор замка. При мысли о предстоящей свадебной ночи холод леденил ее сердце, и она тщетно пыталась отогнать страх, заставляя себя наблюдать за кипевшей во дворе жизнью. Слабые вкусные запахи долетали из-под кухонного навеса, где с самого утра слуги суетились у вертелов и печей, стараясь успеть приготовить угощение к свадебному торжеству.— В этом году хороший урожай, — послышался вдруг голос Кассандры. — А то, пожалуй, было бы нелегко достойно подготовиться к празднованию столь важного брачного союза. Уж слишком это поспешная свадьба.Ариана медленно отвела взгляд от окна и без удивления посмотрела на Кассандру. Колдунья стояла в дверях в своих алых одеждах и держала в руках платье, которое сразу привлекло внимание девушки.Ариана даже подошла поближе, чтобы получше рассмотреть удивительную ткань. У нее в голове мелькнуло, что никогда еще ей не приходилось видеть столь богатой отделки: прихотливый узор из серебряных нитей поблескивал по краю выреза платья и вспыхивал, подобно молнии, на отворотах длинных, широких рукавов.По цвету роскошное одеяние как нельзя лучше подходило к ее аметистовому кольцу. Ариана вздохнула: такой прелестный свадебный наряд был словно создан для счастливой невесты, чей брачный союз освящен любовью. А наденет его та, чье единственное желание — любой ценой избежать супружеского ложа.Даже ценой смерти.Светлые глаза Кассандры внимательно следили за Арианой, стараясь не пропустить ни малейшего движения в ее лице: вот в дымчатых глазах норманнки вспыхнули искорки любопытства, потом тонкие пальчики потянулись к ткани… и вдруг остановились на полпути.— Вы можете надеть платье, леди Ариана. Это наш свадебный подарок.— Чей это «наш»?— Посвященных. Саймон нас не очень-то привечает, но мы… мы принимаем его.— Почему?Резкий вопрос не обидел Кассандру — напротив, она, казалось, ждала его.— Саймон способен научиться тому, что умеем мы, — улыбаясь произнесла она. — Не каждому это дано.Драгоценная ткань мерцала и переливалась в руках Кассандры, и Ариана завороженно смотрела, как блики света и тени играют в ее мягких складках.Внезапно девушка вздрогнула и застыла в изумлении — что-то необычное привлекло ее внимание. Она не смогла бы выразить это словами, но ей показалось, что из глубин ткани к ней взывает какое-то видение, подобно тому, как голос старинной арфы взывал к ее душе. Там, у подола, окаймленного серебряной вышивкой, она разглядела рисунок, вытканный на полотне и переливающийся фиолетовым светом.Ариана потянулась к платью, невольно пытаясь дотронуться до него рукой и поймать ускользающее видение, которое мерцало, как драгоценный аметист в лунном свете. Тончайшие переливы были легкими, как дуновение ветерка, неуловимыми, как тихий вздох или шепот листвы перед грозой. И все же ошибиться было нельзя: перед изумленными глазами девушки все яснее проступали два силуэта.Ариана коснулась платья трепетной рукой, и рисунок стал виден отчетливее. Теперь она точно знала, что это не были ни сражающиеся воины, ни всадники на соколиной охоте, ни монахи, смиренно возносившие молитву Господу. Сомнений быть не могло — рисунок изображал мужчину и женщину. Их тела сплелись в объятии так же крепко, как волокна чудесной ткани.Затаив дыхание, Ариана осторожно провела кончиками пальцев по контурам рисунка, коснувшись сперва темных разметавшихся волос женщины. Ткань излучала приятное тепло, в ее упругих и мягких складках, казалось, чувствовалось дыхание жизни.Ощущение было странным и волнующим. Но еще более удивительным казалось то, что рисунок становился все отчетливее по мере того, как Ариана разглаживала его мягкими, ласкающими движениями. Слабое сияние и вспышки света на ткани не давали разглядеть лиц влюбленных, но полотно было так искусно соткано, что силуэты мужчины и женщины можно было различить без особого труда.«Женщина откинула голову в страстном порыве, ее черные волосы разметались, губы приоткрыты в крике наслаждения.Очарованная!И воин, сдержанный и пылкий, весь отдавшийся страсти.Волшебник, очаровавший ее!Он склонился к ней, он пьет ее крики, как сладостный нектар. Его могучее тело застыло над ней в ожидании, содрогаясь от чувственной жажды, столь же сильной, сколь и его сдержанность.Кто это? Неужели… Саймон?»Ариана испуганно вскрикнула и отдернула руку.— Этого не может быть! — прошептала она.Взгляд Кассандры стал пронзительным, но ее голос прозвучал мягко, почти нежно.— Что с тобой, дитя? Что ты увидела? — спросила Посвященная.Ариана не отвечала и продолжала пристально рассматривать ткань, и рисунок под ее взглядом опять изменился.Теперь черные полночные глаза Саймона обратились на нее, обещая ей мир, которого она раньше не знала и в который больше не верила; мир, согревающий, подобно крепкому вину, и мерцающий, подобно драгоценным аметистам.Мир волшебный и очаровывающий.— Нет, — снова зашептала Ариана, — это невозможно! Я не верю — мне это просто кажется!— Что тебе кажется? — Голос Кассандры звучал требовательно.В ответ Ариана быстро затрясла головой, и черные локоны в беспорядке рассыпались у нее по плечам. В смятении она сделала шаг назад, но что-то заставило ее еще раз коснуться волшебной ткани.Или, может быть, сама ткань потянулась к ней?— Нет, — повторила Ариана, — это невозможно!Кассандра накинула платье на руки Ариане.— Не нужно ничего пугаться, — спокойно произнесла колдунья. — Это же просто платье.— Но мне показалось… показалось, что ткань слишком тонкая и непрочная, — быстро проговорила Ариана.Она старалась смотреть прямо в светло-серые проницательные глаза Кассандры, но, помимо ее воли, волшебное платье притягивало ее взгляд, ласкаясь и струясь между пальцами.— Непрочная? — рассмеялась Кассандра. — Вот уж чего не скажешь, леди. Ткань эта прочна, как сама надежда. Разве ты не видишь, что самые твои заветные мечты вплетены в ее нити?— Надеются только глупцы.— Ты так считаешь?— Да, — твердо ответила Ариана, и горькая усмешка искривила ее губы.— Тогда для тебя это платье останется просто платьем, — промолвила колдунья. — Ткань Серены отвечает только потаенным мечтам. А там, где нет надежды, нет и мечты.— Ты говоришь загадками, Кассандра.— За это всегда упрекали и упрекают Посвященных… Твоей служанке сегодня лучше?— О да, — неуверенно произнесла Ариана, застигнутая врасплох внезапным поворотом беседы.— Вот и хорошо. Напомни ей, чтобы она принимала ровно столько снадобья, сколько я ей предписала. Не то слишком большая доза затуманит ее разум.— Как я узнаю разницу? — пробормотала Ариапа. — У девчонки ума не больше, чем у гусыни.Кассандра загадочно усмехнулась.— Бланш больше похожа на ворону, чем на гусыню, — промолвила Посвященная. — Она по-своему проницательна, да только ее всегда будет привлекать то, что ярко блестит.Ариана не могла не улыбнуться — так точно Кассандра разгадала характер ее служанки.Кассандра, кивнув ей на прощание, удалилась, оставив юную норманнскую леди наедине с колдовским подарком. Платье было точь-в-точь под цвет глаз Арианы, сверкавших аметистовым огнем. Девушка вновь посмотрела на него с затаенной тревогой.Но на сей раз она не увидела ничего, кроме искрящихся и переливающихся бликов света в складках драгоценной ткани.Ариана почувствовала облегчение и… разочарование. Со вздохом сожаления она осторожно разложила платье на постели.На той самой постели, которую сегодня ночью ей придется разделить с Саймоном.«Нет! Я не смогу вынести все это еще раз.Никогда, ни за что!»Ариана судорожно сжала в руках складки платья. И вдруг почувствовала, что странная ткань мягко ластится к ней, обещая сладостный аметистовый мир, в котором нет места предательству и отчаянию, где мужчины умеют любить, а женщины кричат не от боли, а от наслаждения.Девушка смотрела на чудесное платье, как зачарованная. Потом невольно вгляделась «в глубь» ткани…«Воин, сдержанный и пылкий, весь отдавшийся страсти.Его могучее тело застыло над ней в ожидании…»Волна отчаяния захлестнула Ариану.«Надеются только глупцы! Из этой западни выход только один, и мне остается молить Бога, чтобы он дал мне силы совершить то, что я должна совершить».— Леди Ариана!Ариана вздрогнула, будто от удара. Поспешно бросив платье на постель, она резко обернулась.В дверях стояла в терпеливом ожидании леди Маргарет, супруга Волка Глендруидов. В зеленых глазах Мэг светилось сочувствие и любопытство.— Прости, что помешала тебе, — произнесла она.— Нисколько. — Голос Арианы прозвучал хрипло, словно она молчала целую вечность.Отрешенно глядя на глендруидскую колдунью, Ариана лихорадочно размышляла, как долго она рассматривала платье, тщетно сопротивляясь его очарованию, в то время как ее душа упрямо стремилась к сверкающей недоступной мечте.«Господи, как я глупа!»— Я принесла тебе душистое мыло, — сказала Мэг. — Уверена, тебе понравится его аромат.«Может быть, мне следует попросить у Мэг душистого мыла, чтобы польстить вашему изысканному обонянию?— В этом нет нужды — мне и так приятен ваш запах».В памяти Арианы опять всплыла прежняя картина: Саймон склоняется к ней, как там, в аметистовой мечте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39