«Смотрите, но не трогайте руками».
Когда наступал вечер, г-н Пелюш с удивлением замечал, что дневные часы пролетали с невероятной быстротой; он даже не имел возможности ни разу зевнуть, хотя у него с некоторого времени то и дело от судорожной зевоты сводило челюсти.
Он еще не решался приписать именно ружью честь подобного облегчения своих нравственных страданий, которые так мучительно досаждали ему. Однако, когда на третий день вечером г-н Пелюш поднялся с чудесным оружием в свою спальню, он так осторожно опустил футляр черного дерева на мраморную полку комода, что в его действиях почувствовалось некое почтение к этому предмету.
День коммерсанта не кончается в ту минуту, когда он закрывает свою лавку, как это могут вообразить себе люди несведущие. После долгих часов физической работы наступает время волнений, надежд, больших или маленьких тревог. Честолюбивые помыслы не нуждаются в сне, и в этом они под стать честолюбцам. В семьях буржуа спальня — это настоящий рабочий кабинет. Именно там, объединенные общими устремлениями — устремлениями к наживе, — супруги размышляют, подсчитывают, прикидывают, черпают новые силы в поддержке друг друга и набираются опыта, обмениваясь впечатлениями.
Следуя обычаям и традициям, г-н Пелюш и его супруга никогда не желали друг другу спокойной ночи, не обсудив одно за другим все события дня, не подсчитав полученную прибыль и не определив, что они могут ожидать от той или иной операции. Именно во время этих интимных бесед хозяйка и хозяин «Королевы цветов» останавливали свой обеспокоенный взгляд на сомнительных клиентах или, по крайней мере, ставших в их глазах таковыми вследствие тонкого чутья недоверчивой Атенаис (только по одному ее смутному подозрению их вычеркивали из кредитного раздела гроссбуха). Равным образом эти минуты г-н Пелюш избирал для того, чтобы излить в лоне супружества избыток упоения, в которое его приводил смотр национальной гвардии или обед во дворце.
Разумеется, из ряда вон выходящее событие, случившееся утром, служило весь вечер и два последовавших за ним дня темой для семейных бесед хозяина и хозяйки «Цветка королев».
Впервые в жизни г-н Пелюш проявил сдержанность и скрытность в отношении Атенаис, состоявшей в браке с г-ном Пелюшем на условии общности имущества супругов; он понимал, что не ему одному принадлежит результат этой блестящей коммерческой операции, которую он осуществил, получив взамен монеты в пять франков предмет ценою, возможно, в тысячу экю или в четыре тысячи франков. Он предугадывал существование между собой и этим предметом некой близости, значения которой он до конца не осознавал, но испытывал ее притягательность, как железо испытывает притяжение магнита. Господин Пелюш был рад, что его так резко вырвали из грустного оцепенения и ему на какое-то время удалось найти, как он выражался несколько иносказательно, вкус к чему-либо, но в то же время его гордость восставала при мысли, что он признает правоту Мадлена, если согласится придать некоторую ценность пустяковым безделушкам, презираемым им до тех пор. Находясь в таком расположении духа, он опасался, как бы одно неосторожное слово не выдало г-же Пелюш его душевное состояние, и в общении с ней сохранял дипломатичное молчание.
Но та, будучи не в силах, несмотря на всю свою проницательность, даже заподозрить, что творилось в голове мужа, пошла прямо к цели.
Мы уже говорили, что, каковы бы ни были художественные высоты, на которые притязал шедевр г-на Пенсона, для г-жи Пелюш эти достоинства могли быть выражены лишь в цифрах. Она в самом начале, как вы видели, некоторое время сомневалась в истинности столь высокой цены ружья, ставшего собственностью г-на Пелюша, а вернее, их общей собственностью; однако единодушное восхищение всех посетителей успокоило ее на этот счет, она уже мечтала лишь о том, чтобы извлечь наилучшую возможную выгоду из этого нежданно доставшегося им предмета, и с непосредственностью людей, которыми владеет навязчивая идея, за минуту адресовала мужу, желая узнать, что он собирается делать с этим ружьем, десяток вопросов, не дав ему даже времени ответить хотя бы на один из них.
Несколько ошеломленный такой говорливостью своей половины, г-н Пелюш заколебался; но затем он попытался ответить общими фразами, такими, как: «Надо посмотреть», «Об этом стоит подумать», «У нас еще есть время решить этот вопрос». Так что г-же Пелюш не составило труда распознать за этими колебаниями вздорное желание, недоступное ее пониманию, оставить у себя данную вещь, которую она считала совершенно бесполезной для их коммерции.
— Все равно, — сказала она, — надо будет что-то решать, Пелюш. Подумай, три тысячи франков, пущенные в оборот, дают минимум десять процентов прибыли, то есть триста франков в год, а если добавить к тремстам франкам еще триста, то получишь шестьсот франков, а шестьсот франков…
— Ты забываешь о сложных процентах, жена! — вскричал г-н Пелюш, впервые позволяя себе безобидную насмешку в отношении той, которая имела честь носить его имя. — Разве мы недостаточно богаты, козочка, чтобы позволить себе маленькую прихоть?
— Утверждают, Пелюш, что если каждое утро в течение года есть сырые яйца, то это убивает человека, — серьезно ответила Атенаис. — Прихоти, видишь ли, то же самое, что сырые яйца: привыкаешь каждый день начинать с какой-либо прихоти, а на триста шестьдесят пятый день просыпаешься в долговой тюрьме.
— Атенаис, Атенаис! Вы сошли с ума! — вскричал г-н Пелюш, почувствовав, как при этих словах ледяная дрожь пробежала у него по позвоночнику. — Припомните-ка, что последняя опись товара показала полмиллиона. И потом, видишь ли, — добавил он, возвращаясь к супружескому «ты» и льстя г-же Пелюш, — мое политическое положение требует, чтобы я тем или иным способом поощрял искусства. Посмотри-ка на короля Луи Филиппа, его без малейшего риска можно принять за образец, когда речь идет о бережливости, но разве недавно ты не читала в правительственных ведомостях, что Версальская галерея стоила ему двенадцать миллионов? Мы конституционные наследники больших вельмож, козочка, а положение обязывает.
Последний довод, и это вполне понятно, вовсе не убедил г-жу Пелюш, возобновившую свои настояния с горячностью, столь характерной для женского упрямства: нечто вроде предчувствия заставляло ее расценивать появление в доме этого простого орудия охоты как зачаток грядущего несчастья.
Этой упорной, энергичной атаке г-н Пелюш со своей стороны противопоставил пассивное сопротивление, которое, постоянно колеблясь между да и нет, становится непобедимым, потому что оно неуловимо. И в конце концов оно просто утомляет атакующего.
Устав от спора, г-жа Пелюш заснула, утешая себя мыслью об отмщении. Ей снилось, что ее желания исполнились; что г-н Пелюш выставил ружье на торги и знатоки, проявив упрямство, подняли цену шедевра г-на Пенсона до двенадцати тысяч франков, а эти двенадцать тысяч франков ушли на то, чтобы изготовить огромнейшую гирлянду из искусственных роз и спиралью обвить ею от подножия до самой вершины башню святого Иакова; правительство же, которое пришло к удачной мысли об этом украшении, оплатило его «Цветку королев» на корню из расчета три франка за розу. И, поскольку этот шедевр цветочного искусства насчитывал шестьдесят тысяч роз, г-н и г-жа Пелюш заработали, внеся всего пять франков, чистую прибыль в размере ста семидесяти девяти тысяч девятисот девяноста пяти франков, что было весьма приятным результатом.
А все сны г-на Пелюша занимал только его друг Мадлен. Но он снился ему не таким бодрым, улыбающимся и насмешливым, каким был во время своего последнего посещения «Королевы цветов», а побледневшим от досады, пожелтевшим от зависти, бросающим на чудесное ружье своего старого друга косые взгляды, и в них чувство восхищения, которое ему не удавалось скрыть, боролось с алчной завистью.
Это видение оказало решающее влияние на намерения г-на Пелюша; ему показалось, что этот сон, вышедший из роговых ворот, давал ему объяснение происходящего.
Его унижало счастье, которым светился Мадлен; г-н Пелюш предположил, что если ему в свою очередь удастся унизить Мадлена, то он вновь обретет безмятежное спокойствие ума и душевный покой, утраченные им. Он пообещал себе безоговорочно доказать своему торжествующему товарищу, что превосходство такого человека, как он сам, то есть Пелюш, простирается на все, чем ему угодно заняться, начиная с легкомысленных, пустячных развлечений, которые были презираемы им в течение полувека, и кончая серьезными делами, которые он постоянно вел и целью которых наметил богатство и славу.
Вот почему, проснувшись, он заявил супруге твердым тоном, не допускающим ни малейших возражений, что ни за какую цену не расстанется со своим оружием прежде, чем даст возможность Мадлену прийти в восхищение от его вида.

VIII. СИМПТОМЫ ОБОСТРЯЮТСЯ

Существование некоторых личностей устроено так, что достаточно сломаться в них какому-нибудь колесику, чтобы весь механизм перестал работать. Мы видели, что сила привычки сделала с течением времени подчиненное положение Мадлена необходимым условием для счастья г-на Пелюша. В тот день, когда, вопреки его предсказаниям, нечто вроде душевной склонности избавило бывшего торговца игрушками от тиранической любви его товарища, г-н Пелюш испытал сильный приступ досады; но затем мало-помалу на смену досаде пришла зависть, и уж это чувство, едва проникнув в сердце цветочника, полностью поглотило его.
Влияние мелких страстей на мелочные умы не знает предела.
С того самого дня, когда г-н Пелюш увидел возможность с блеском отплатить Мадлену за свою неудачу, когда с дерзкой уверенностью, которую дает привычка к успеху, он счел, что ему будет легко взять верх над Мадленом в той области, где цветочник сам чувствовал себя побежденным, он жил лишь одним устремлением, одной мыслью — вступить в единоборство, в котором, по его мнению, ему предстояло одержать блестящую победу.
В пору душевного смятения, последовавшего за его разочарованием, он, хотя коммерческие дела и потеряли для него свою чарующую притягательность, по крайней мере делал вид, что занимается ими. Однако, с тех пор как, на его взгляд, он нашел лекарство от своих тревог, г-н Пелюш даже не старался скрыть отвращение, возникавшее в нем при виде всего, что напоминало накладную.
Можно было подумать, что его ружье внушает ему необыкновенную страсть, нечто похожее на ту, какую Пигмалион испытывал к творению, вышедшему из-под его резца.
Двадцать раз в день он поднимался в свою спальню.
Войдя, Пелюш останавливался перед комодом, где лежал футляр, вставлял ключ, поворачивал его в замке и открывал крышку черного дерева с тем благоговейным почтением, какое индеец проявляет по отношению к ларцу, где хранится его идол.
В течение часа он, застыв, с восхищением любовался драматической охотничьей сценой, которая в ажурной резьбе и рельефной чеканке на прикладе и корпусе ударного механизма ружья представала его взору.
Эта страсть возмещала г-ну Пелюшу отсутствие у него художественного вкуса, и под влиянием этого нового для него чувства он стал испытывать восторг, которого эта восхитительная работа была безусловно достойна.
Насытившись радостями созерцания, г-н Пелюш переходил к радостям действий.
Он по очереди доставал из бархатных отделений части ружья, присоединял приклад к стволам, ставил ударный механизм — о! и тогда он наслаждался зрелищем целого, так же как ранее наслаждался видом каждой части.
Затем цветочник упивался звуками, какие издавали пружины курка, когда он на него нажимал.
И наконец с удалью, выдержанной в лучших традициях гражданского ополчения, г-н Пелюш вскидывал ружье на плечо, делал несколько шагов по комнате, глядя на себя в зеркало и восхищаясь своей выправкой, и внезапно, принимая то же самое зеркало за цель, перебрасывал ружье в левую руку, прицеливался, сопровождал свои движения возгласом «Паф!» и оборачивался — настолько его воображение было перевозбуждено и настолько он при этом забывался, — и оборачивался, повторяем, чтобы насладиться разочарованием Мадлена.
Разумеется, если бы г-н Пелюш не закрывал тщательнейшим образом все задвижки и засовы на дверях, прежде чем изобразить свое будущее в этом представлении без слов, и если бы г-жа Пелюш застала его врасплох за этим занятием, то достойная женщина, безусловно, предположила бы, что ее муж совершенно сошел с ума.
Впрочем, она уже испытывала некоторые опасения по поводу разума бедного Пелюша.
Эти маленькие охотничьи шалости, которые он позволял себе совершать, не покидая своего домашнего очага, были не единственным заметным отступлением от его повседневных привычек.
Из семи чудес света г-н Пелюш до сих пор полагал лишь одно действительно достойным этого наименования, при том что оно не принадлежало к античному перечню чудес. Париж — вот что хозяин «Королевы цветов» признавал величайшим творением природы и человеческого могущества, Париж, который он с крайней бесцеремонностью называл «мой славный Париж». Что касается величественных видов, живописных пейзажей, то он не считал их достойными внимания серьезного человека. Сен-Жермен, Бельвю, Сен-Клудля него всегда были лишь хаотичным смешением деревьев и валунов, которые, по его мнению, заслуживали бы гораздо большего восхищения, если бы рука человека придала им гармоничные пропорции, обратя их в деловой лес и строительный камень, — другими словами, в новое состояние, одновременно обнаруживающее, как говорил цветочник, величие Творца и предприимчивый ум его творения, то есть человека.
Испытывая страстную привязанность к городу, г-н Пелюш редко отваживался покидать его границы, даже когда воскресная праздность позволяла ему выводить свою супругу и свою дочь на прогулку. Ни разу он не поддался коварным искушениям Мадлена, красочно живописавшего прелести тенистых холмов, у подножия которых Сена и Марна закручивались серебристой спиралью. Большого труда стоило уговорить его выбраться на экскурсию в Ботанический или Люксембургский сад, в Тюильри, и всегда он при этом старался сосредоточить внимание своих спутников на тех строениях, что виднелись сквозь чахлую и пыльную листву деревьев, неприятно — как не без горечи замечал г-н Пелюш — сокращающих обзор.
Поэтому г-жа Пелюш была крайне удивлена, когда в первое же воскресенье после появления в их доме ружья она услышала из уст супруга предложение провести вторую половину дня в Венсенском лесу; но ее изумление возросло еще больше, когда она увидела, что г-н Пелюш выбирает для прогулки самые безлюдные аллеи, ведет своих спутниц в самые густые заросли, беспокойно вслушивается в пение птиц в кронах деревьев, пытается разглядеть их в сплетении ветвей и среди листвы, и, вскидывая трость, берет их на мушку, приговаривая при этом «Паф!» в подражание звуку выстрела, как он это уже делал на наших глазах в конце всех своих упражнений в спальне.
Эти предвестия заболевания супруга настолько взволновали г-жу Пелюш, что она завязала с ним долгую беседу, желая убедиться, что он пребывает в здравом рассудке. Мадемуазель Камилла в определенной степени помогла мачехе успокоиться на этот счет.
Вопреки народной пословице, гласящей: «Яблоко от яблони недалеко падает», мадемуазель Камилла не унаследовала ни одной черты характера своего отца. Грусть, которую природа являет в лесных чащах, и дыхание любви, которое на каждом шагу дает о себе знать в полях — в устилающих их цветах, в бороздящих их ручьях, в усыпающих их купах деревьев и в населяющих их птицах, — заставляли слегка биться сердце, предрасположенное к нежности, и пробуждали смутное, но восхитительное волнение в уме, чуть склонном к романтике. И пока г-н Пелюш с тростью в руках предвкушал свою будущую ловкость, Камилла со своей стороны бросалась в погоню за какой-нибудь бабочкой или стрекозой. Она бежала, чтобы сорвать веточку жимолости с еще не опавшими, несмотря на поздний сезон, цветами, до крови обдирала пальцы, составляя букет из усыпанных красными ягодами веток шиповника, хотя мачеха твердила ей, что в коробках магазина она найдет их в гораздо большем количестве и в десять раз красивее.
Видя, что ее супруг и Камилла ведут себя словно вырвавшиеся на волю лошади, г-жа Пелюш, не переставая грустно повторять, что ее муж заметно переменился, была вольна предположить, что это результат обычного действия деревенского воздуха на некоторые организмы, и, придя к этому утешительному заключению, она отказалась от мысли прибегнуть к помощи врача, как намеревалась вначале.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56