Глава 26 Лайм получил ответ на послание, отправленное в Эшлингфорд вместе с порошками, только через две недели.«Наш лекарь сбежал, — писал сэр Хью. — Но нас это не огорчило, так как он не мог сделать ничего для того, чтобы остановить распространение смертельно опасной болезни».В Торнмиде дела обстояли иначе. Вначале Ахмеда встретили недоверчиво и враждебно, но отношение к нему быстро менялось. Все больше и больше людей начинали смотреть на лекаря как на избавителя, посланного Богом. Правда, число умерших достигло уже восемнадцати, но зато среди заболевших чумой появились первые семеро, которые благодаря усилиям араба-иноверца полностью выздоровели, что казалось невероятным. Лорд Фок был и рад, и огорчен одновременно. После четырех дней метаний в горячке пришел в сознание Эмрис, несмотря но то, что его тело еще покрывали нарывы. Но Майкл уже покоился в земле. Лайм похоронил его своими руками.Воспоминания о том дне причиняли мужчине острую боль. Перед глазами до сих пор стояло безжизненное детское тельце, лежащее на руках Ахмеда. Лайм судорожно зажмурился. Ему хотелось кричать от отчаяния и бессилия. Неимоверным усилием воли он отогнал от себя мысли о Майкле. Хватит терзать душу. Жизнь продолжалась, и его, лорда Фока, ждали другие дела и неразрешенные проблемы. Такие, как Эшлингфорд.Итак, что же сейчас самое важное? Сэр Хью сообщал, что порошок бросали в камины замка и деревенских домов. И хотя люди продолжали умирать, заболевших стало значительно меньше. Управляющий просил прислать еще порошка, так как его запасы подходили к концу.Утром лорд Фок решил отправиться в Эшлингфорд, зная, что может сделать для жителей баронства нечто большее, чем просто прислать еще чудодейственного лекарства араба. С другой стороны, его решение могло тяжело отразиться на Торнмиде. Но Лайм успокаивал себя тем, что Ахмед, которого он намеревался взять с собой в Эшлингфорд, через несколько дней должен был снова вернуться в Торнмид.
Джослин вошла в спальню и, невольно залюбовавшись увиденным, остановилась на пороге. Оливер лежал на кровати и вполголоса разговаривал с деревянным солдатиком, время от времени изображая фырканье боевого коня. Эмма, сидевшая в кресле напротив камина, казалось, спала. Насторожившись, молодая мать нахмурилась: обычно няня не оставляла мальчика без присмотра, даже если он находился рядом с ней.— Эмма! — позвала она старую служанку, торопливо приближаясь к креслу.Услышав голос Джослин, Оливер положил голову на вытянутую руку и посмотрел на мать.— Она не очень хорошо себя чувствует.От дурного предчувствия у женщины перехватило дыхание. «Нет, не может быть, — попыталась успокоить себя она. — Наверное, Эмма что-то съела». И все-таки…— Оливер, спустись, пожалуйста, в зал и попроси кого-нибудь подняться сюда, — с трудом скрывая тревогу, попросила мать.— Хорошо, — согласился Оливер и начал вставать с кровати.— Затем зайди на кухню и скажи повару, что я разрешила тебе съесть что-нибудь сладкое.— Ага!Снова переведя взгляд на Эмму, Джослин заметила, что лицо женщины раскраснелось. Остановившись перед креслом, хозяйка Эшлингфорда затаила дыхание. Только бы не чума! Что угодно, только бы не чума!— Эмма!Не получив ответа, Джослин слегка тряхнула служанку за плечо. Та неохотно открыла глаза.— Я не знаю, что… — начала она, потом, замолчав, тряхнула головой. — Я тут пригрелась, моя госпожа. Но все мое тело болит так, словно меня избили.— У вас есть… нарывы или опухоли?Старая няня попыталась встать.— Нет, моя госпожа, это не чума, — уверенно заявила она. — Просто лихорадка. Думаю, она пройдет через день или два.Однако Джослин не разделяла уверенности служанки.— Я бы хотела ощупать ваши подмышки. Вы позволите?Эмма нахмурилась.— Вы не верите мне?— Я не обвиняю вас во лжи, — поспешно заверила госпожа. — Я знаю, что вы не стали бы обманывать меня. И все-таки следует убедиться, что мы имеем дело не с чумой.Кивнув головой, старая женщина послушно подняла одну руку, позволяя Джослин осмотреть ее.Ничего!— Теперь поднимите другую, — попросила хозяйка Эшлингфорда.Служанка повиновалась.Вскоре пальцы Джослин нащупали небольшое уплотнение. Сомнений не оставалось: Эмма стала еще одной жертвой чумы.— Ой, осторожнее, — воскликнула она, отказываясь верить в очевидное.Усилием воли пытаясь сдержать слезы, набежавшие на глаза, молодая вдова ласково положила руку на плечо старой няни.— Нам придется отвезти вас в Белл-Глен.Эмма бессильно уронила голову на спинку кресла.— Это Господь наказал меня, — пробормотала она. — За ложь.Джослин хотела успокоить ее, но за спиной раздался тонкий голосок Оливера, — Мама, а с Эммой ничего не случится?Решив, что сын уже вернулся из зала, она оглянулась. К ее великому удивлению, мальчик так и не вставал с кровати.— Оливер, я же просила тебя спуститься вниз, — дрожащим от страха голосом напомнила мать.— Но мне плохо, — пожаловался ребенок. — У меня тоже лихорадка.Слова сына снова и снова звучали в голове Джослин, каждый раз все громче и громче. Ее сердце судорожно сжалось от страшного предчувствия. О, Боже, только не ее мальчик! Господи, только не ее малыш!— Лихорадка? — в ужасе переспросила Эмма. — Не может быть!В следующее мгновение Джослин почувствовала, что ее ноги стали, словно ватные. Чтобы не упасть, она вцепилась в спинку кресла.— Во всем виноваты сладости. Он съел их слишком много утром, — чуть не плача, сказала Эмма.У Джослин невольно вырвался стон отчаяния.— Мама! — испуганно воскликнул Оливер.Джослин так и подмывало броситься к нему, сжать его в объятиях и убежать куда глаза глядят. Но, боясь еще сильнее напугать сына, она усилием воли сдержала порыв. Склонив голову, женщина начала беспокойно покачиваться то вперед, то назад. Нет, она не заплачет! Не имеет права заплакать!— Пить! — неожиданно попросил Оливер.Вскинув голову, Джослин заставила себя улыбнуться, затем, шагнув к кровати, опустилась на тюфяк и, протянув руку, ласково убрала золотисто-рыжий локон со лба сына. Ее пальцы ощутили жар, исходивший от его тела.— Что тебе принести? — с трудом сохраняя самообладание, спросила она.Оливер еще крепче прижал деревянного волчка, которого не выпускал из рук, к груди.— Молоко с медом, — прошептал он. — Только холодное, мама.Улыбка Джослин померкла.— Хорошо, милый. Я обязательно принесу тебе молоко, но сначала уложу тебя на подушку.Мальчик не стал возражать.Подхватив сына под руки, мать повернула сына и опустила его голову на подушку. Ее пальцы не обнаружили уплотнений под мышками Оливера. Однако радоваться было рано, предстояло еще убедиться, что и в паху у него нет опухолей. Старательно скрывая страх и отчаяние, Джослин решила сделать это позднее.Прижав губы ко лбу ребенка, она поняла, что у него очень сильный жар.— Я вернусь через минуту. С молоком.— Я сильно болен, да, мама?Губы Джослин снова изогнулись в фальшивой улыбке.— Нет, совсем немножко. Скоро, очень скоро ты поправишься. А теперь я схожу на кухню.Направляясь к двери, она оглянулась. Хотя Эмма отвернулась, на ее морщинистом лице молодая мать заметила слезы. Служанка молча рыдала, оплакивая не столько свою участь, сколько жизнь Оливера.Не вымолвив больше ни слова, Джослин вышла из комнаты, но, пройдя половину лестницы, остановилась и, повернувшись лицом к стене, медленно опустилась на колени.— Почему? — еле сдерживая рыдания, прошептала она. — Почему?Слезы, казалось, жгли ей глаза, к горлу подкатил ком. Нет, она не должна плакать, не должна показывать Оливеру свой страх. Мать обязана быть сильной.Уронив голову на грудь, Джослин до боли закусила губу. Чем она провинилась перед Господом? За что он наказывал ее? Какой грех она совершила, что Оливер…В следующую секунду женщина будто окаменела. Лайм! Сквозь боль, затуманившую рассудок, в сознание проник вкрадчивый голос, напоминавший о грехе.Сложив руки в молитве, она горячо зашептала:— О, Всемогущий, накажи меня! Возьми мою жизнь, но не жизнь сына.Однако в глубине души Джослин осознавала, что никакие мольбы не могли спасти ее мальчика от чумы, как не спасли множество людей, уже умерших от неизлечимой болезни. Поднявшись на ноги, она тяжело вздохнула.— Моя госпожа, — послышался откуда-то снизу мягкий неуверенный голос. — Ваш сын?Джослин перевела взгляд на служанку, стоявшую в дюжине шагов от нее.— Да. И Эмма.— Вы хотите, чтобы я позвала на помощь людей?Джослин с болью в душе подумала о том, что Эмму и Оливера заберут в Белл-Глен.— Сначала я должна принести сыну молоко с медом.— Я сама принесу ему пить, моя госпожа.— И не забудь что-нибудь для Эммы.Служанка поклонилась, торопливо спустилась вниз по ступенькам и скрылась из вида.
— Какое уродливое место для смерти, — прошептала Эмма, с трудом шевеля потрескавшимися губами.Хозяйка Эшлингфорда посмотрела на нее.— Вы хотите пить? — спросила она.Со вчерашнего дня молодая мать не отходила от сына, и сейчас ей не хотелось оставлять Оливера одного, но она понимала, что кроме нее ухаживать за Эммой некому. Отец Уоррен и двое монахов — третий уже умер — пытались, как могли, облегчить страдания других больных.— Я ведь должна хотеть пить, не так ли? — задыхаясь, спросила старая служанка. — Наверное, действительно хочу.Джослин кивнула головой.— Я принесу воды.Наклонившись, она разгладила влажную тряпку, лежавшую на горячем лбу Оливера. Хотя жар у мальчика не спадал, он наконец-то заснул. Всю ночь и все утро ребенок беспокойно крутился, а затем, когда на его теле появились нарывы, его начало трясти в лихорадке.— Я скоро вернусь, — ласково прошептала Джослин, зная, что сын не слышит ее.Подойдя к столу, который стоял между двумя кроватями, она наполнила кружку водой. Однако Эмма сделала только глоток.— Вам нужно выпить еще, — посоветовала молодая госпожа.— Достаточно, — отказалась старая служанка и отвернулась.Тяжело вздохнув, Джослин вернулась к столу и поставила на него кружку. В этот момент ей на глаза попался маленький пакетик с порошком. Вспомнив, что пора бросить смесь в камин, она, желая убедиться в том, что Оливер спит, оглянулась, потом взяла пакетик и направилась к огню. Высыпав часть порошка на ладонь, женщина бросила его в камин. В мгновение ока пламя взметнулось вверх, его язычки радостно заплясали на поленьях. В воздухе появился резкий запах серы.— О, Боже, ужасно жарко, — застонала Эмма. — Это настоящая пытка.Джослин торопливо направилась к окну и отдернула шерстяную занавеску. Но воздух, ворвавшийся в дом, вряд ли можно было назвать свежим из-за дыма костров, горевших возле соседних домов. И все-таки, вдохнув его, хозяйка Эшлингфорда испытала некоторое облегчение. Почувствовав холод, она набросила на плечи накидку и начала застегивать ее края брошью. Внезапно ее рука замерла, а взгляд остановился на подарке Лайма.Серебряная безделушка была единственным, что напоминало о нем. И единственным, что он мог подарить ей. Мысль о возможной смерти Оливера казалась невыносимой, но воспоминание о том, что ей уже не суждено ощутить тепло рук Лайма, причиняло еще большую боль. Неужели ее жизнь станет кошмаром? Джослин очень хотелось верить в то, что Бог не заставит ее страдать долгие годы. Возможно, ей осталось мучиться недолго. Может, через день… через неделю или две она, Джослин, тоже станет жертвой болезни, которая сейчас отнимала у нее сына.До боли сжав брошь в руке, женщина прислонилась спиной к стене и, подняв голову, устремила взор вверх. Господи, как она устала! Устала не от бессонной ночи, проведенной у постели Оливера, вытирая пот с его лба и нашептывая ласковые слова, и от мыслей, постоянно терзавших ее измученную душу, а от отчаяния и сознания того, что она не в силах что-нибудь изменить. Как она устала… Глава 27 Лайм уловил зловонный запах еще до того, как увидел обуглившиеся дома деревни. Судя по всему, дела обстояли хуже, чем он предполагал. Однако Ахмед, сопровождавший лорда Фока, воспринимал происходящее как само собой разумеющееся. Он на своем веку повидал и не такое.— Здесь много смертей, — заметил араб, останавливая жеребца рядом с конем хозяина.Думая об Оливере и Эмме, о болезни которых Лайм узнал накануне отъезда в Эшлингфорд, он перехватил взгляд лекаря.— Именно поэтому я и привез тебя сюда, — ответил барон.Ахмед почтительно склонил голову.— Если ваши священники согласятся выслушать меня, я объясню им, что нужно делать, — напомнил он Лайму о том, что сможет помочь больным только в том случае, если отец Уоррен и монахи согласятся продолжать назначенное им лечение и после того, как он вернется в Торнмид.Барон молча спешился. Едва его ноги коснулись земли, как из ближайшего дома в сопровождении одного из монахов вышел отец Уоррен.— Лорд Фок! — воскликнул он, увидев Лайма. — Что вы делаете в Белл-Глене? Нам не сказали, что вы приехали. Вы… вы не должны здесь оставаться.Именно поэтому барон оставил своих людей в замке Эшлингфорда и отправился в деревню в сопровождении одного араба.— Где леди Джослин? — не теряя времени на объяснения, спросил он.— В дальнем доме. Вместе с сыном и Эммой, — ответил священник.Лайм окликнул Ахмеда и решительно зашагал к дому, указанному святым отцом. Переступив порог, он сразу увидел Эмму, которая лежала на первой от двери кровати и, отвернувшись к стене, казалось, спала. На следующей постели мужчина заметил Оливера. Рядом с ним, опустившись на колени, неподвижно застыла Джослин. На ее плечи были небрежно накинута накидка, тяжелые пряди ее черных волос спадали на спину. Склонившись над сыном, она что-то тихим голосом говорила ему.Подойдя ближе, лорд Фок смог разобрать слова.— Мама здесь, мой хороший, — шептала женщина, не осознавая, что они уже не одни в комнате. — Спи, мой дорогой.Отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, заставило сердце Лайма сжаться от боли. Он понимал, что Джослин не верила в выздоровление сына, потому что еще не встречала никого, кто переболел бы чумой и остался в живых. Понимал он и то, что единственным человеком, способным спасти мальчика, был Ахмед.В следующее мгновение барон услышал за спиной осторожные, почти бесшумные шаги, звук которых быстро заглушил детский голосок.— Жарко… жарко, — простонал Оливер, пытаясь ногами сбросить с себя одеяло.Джослин окунула кусок ткани в чан с водой.— Т-ш-ш, — прошептала она, протирая влажной тряпкой лицо мальчика. — Т-ш-ш.Тяжело вздохнув, ребенок затих.Тем временем Лайм приблизился к Джослин. Его тень уже нависла над ней, но она так и не оглянулась. Возможно, женщина решила, что пришел один из монахов, а, может, была настолько поглощена мыслями об Оливере, что не замечала ничего вокруг себя.Остановившись, мужчина осторожно положил руку на ее плечо.— Джослин, — тихо позвал он.Почувствовав прикосновение его пальцев, молодая мать моментально напряглась и замерла неподвижно. Прошло немало времени, прежде чем она, наконец, повернулась.На ее лице Лайм увидел следы бессонных ночей: кожа побледнела, под глазами образовались темные, как пепел, круги. В ее глазах застыла такая скорбь, что они, потемнев, почти потеряли прежний янтарно-зеленый цвет. Джослин уже, видимо, оплакивала утрату сына.Мужчине безумно хотелось заключить ее в объятия и прижать к себе, но чутье подсказывало, что сейчас она могла оттолкнуть его.— Я привез человека, который сможет помочь Оливеру, — сказал он. — И остальным.Не вымолвив ни слова, женщина продолжала смотреть на него невидящим взором.Желая вернуть ее к реальности, Лайм присел рядом с ней и, взяв за плечи, повернул к себе.— Ты слышишь меня, Джослин?Казалось, что она не понимает его слов. Затем ее ресницы задрожали.— Что ты здесь делаешь? — сдавленно спросила обезумевшая от горя мать.— Я привез человека, который может помочь Оливеру, — повторил Лайм, указывая на Ахмеда.Джослин перевела взгляд на лекаря. Но при виде араба в мусульманских одеждах на ее лице не отразилось ни удивления, ни заинтересованности, потом она повернулась к кровати и снова уставилась на Оливера.— Пообещай мне, что он не умрет, — попросила женщина, но в ее голосе не прозвучало ни нотки надежды.До сих пор Лайм неосознанно избегал смотреть на Оливера, словно боясь возродить воспоминания о недавних похоронах Майкла. Но сейчас он заставил себя взглянуть на детскую фигурку, беспомощно распростертую на тюфяке. Его сердце, которое еще год назад не знало никаких чувств, кроме ненависти и гнева, сжалось от боли. Оливер так напоминал Майкла! И хотя нарывов на теле незаконнорожденного сына Мейнарда было гораздо больше, мужчине хотелось закричать от бессилия, когда он увидел, как мучается ребенок.— Ты можешь мне это пообещать? — поворачиваясь к Лайму, спросила Джослин.— Не могу, — неохотно ответил он. — Но мы должны попытаться спасти его.Не сумев подавить желание прикоснуться к ней, мужчина протянул руку и обхватил пальцами ее подбородок.Джослин, словно ужаленная, отпрянула от его руки и резко выпрямилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
Джослин вошла в спальню и, невольно залюбовавшись увиденным, остановилась на пороге. Оливер лежал на кровати и вполголоса разговаривал с деревянным солдатиком, время от времени изображая фырканье боевого коня. Эмма, сидевшая в кресле напротив камина, казалось, спала. Насторожившись, молодая мать нахмурилась: обычно няня не оставляла мальчика без присмотра, даже если он находился рядом с ней.— Эмма! — позвала она старую служанку, торопливо приближаясь к креслу.Услышав голос Джослин, Оливер положил голову на вытянутую руку и посмотрел на мать.— Она не очень хорошо себя чувствует.От дурного предчувствия у женщины перехватило дыхание. «Нет, не может быть, — попыталась успокоить себя она. — Наверное, Эмма что-то съела». И все-таки…— Оливер, спустись, пожалуйста, в зал и попроси кого-нибудь подняться сюда, — с трудом скрывая тревогу, попросила мать.— Хорошо, — согласился Оливер и начал вставать с кровати.— Затем зайди на кухню и скажи повару, что я разрешила тебе съесть что-нибудь сладкое.— Ага!Снова переведя взгляд на Эмму, Джослин заметила, что лицо женщины раскраснелось. Остановившись перед креслом, хозяйка Эшлингфорда затаила дыхание. Только бы не чума! Что угодно, только бы не чума!— Эмма!Не получив ответа, Джослин слегка тряхнула служанку за плечо. Та неохотно открыла глаза.— Я не знаю, что… — начала она, потом, замолчав, тряхнула головой. — Я тут пригрелась, моя госпожа. Но все мое тело болит так, словно меня избили.— У вас есть… нарывы или опухоли?Старая няня попыталась встать.— Нет, моя госпожа, это не чума, — уверенно заявила она. — Просто лихорадка. Думаю, она пройдет через день или два.Однако Джослин не разделяла уверенности служанки.— Я бы хотела ощупать ваши подмышки. Вы позволите?Эмма нахмурилась.— Вы не верите мне?— Я не обвиняю вас во лжи, — поспешно заверила госпожа. — Я знаю, что вы не стали бы обманывать меня. И все-таки следует убедиться, что мы имеем дело не с чумой.Кивнув головой, старая женщина послушно подняла одну руку, позволяя Джослин осмотреть ее.Ничего!— Теперь поднимите другую, — попросила хозяйка Эшлингфорда.Служанка повиновалась.Вскоре пальцы Джослин нащупали небольшое уплотнение. Сомнений не оставалось: Эмма стала еще одной жертвой чумы.— Ой, осторожнее, — воскликнула она, отказываясь верить в очевидное.Усилием воли пытаясь сдержать слезы, набежавшие на глаза, молодая вдова ласково положила руку на плечо старой няни.— Нам придется отвезти вас в Белл-Глен.Эмма бессильно уронила голову на спинку кресла.— Это Господь наказал меня, — пробормотала она. — За ложь.Джослин хотела успокоить ее, но за спиной раздался тонкий голосок Оливера, — Мама, а с Эммой ничего не случится?Решив, что сын уже вернулся из зала, она оглянулась. К ее великому удивлению, мальчик так и не вставал с кровати.— Оливер, я же просила тебя спуститься вниз, — дрожащим от страха голосом напомнила мать.— Но мне плохо, — пожаловался ребенок. — У меня тоже лихорадка.Слова сына снова и снова звучали в голове Джослин, каждый раз все громче и громче. Ее сердце судорожно сжалось от страшного предчувствия. О, Боже, только не ее мальчик! Господи, только не ее малыш!— Лихорадка? — в ужасе переспросила Эмма. — Не может быть!В следующее мгновение Джослин почувствовала, что ее ноги стали, словно ватные. Чтобы не упасть, она вцепилась в спинку кресла.— Во всем виноваты сладости. Он съел их слишком много утром, — чуть не плача, сказала Эмма.У Джослин невольно вырвался стон отчаяния.— Мама! — испуганно воскликнул Оливер.Джослин так и подмывало броситься к нему, сжать его в объятиях и убежать куда глаза глядят. Но, боясь еще сильнее напугать сына, она усилием воли сдержала порыв. Склонив голову, женщина начала беспокойно покачиваться то вперед, то назад. Нет, она не заплачет! Не имеет права заплакать!— Пить! — неожиданно попросил Оливер.Вскинув голову, Джослин заставила себя улыбнуться, затем, шагнув к кровати, опустилась на тюфяк и, протянув руку, ласково убрала золотисто-рыжий локон со лба сына. Ее пальцы ощутили жар, исходивший от его тела.— Что тебе принести? — с трудом сохраняя самообладание, спросила она.Оливер еще крепче прижал деревянного волчка, которого не выпускал из рук, к груди.— Молоко с медом, — прошептал он. — Только холодное, мама.Улыбка Джослин померкла.— Хорошо, милый. Я обязательно принесу тебе молоко, но сначала уложу тебя на подушку.Мальчик не стал возражать.Подхватив сына под руки, мать повернула сына и опустила его голову на подушку. Ее пальцы не обнаружили уплотнений под мышками Оливера. Однако радоваться было рано, предстояло еще убедиться, что и в паху у него нет опухолей. Старательно скрывая страх и отчаяние, Джослин решила сделать это позднее.Прижав губы ко лбу ребенка, она поняла, что у него очень сильный жар.— Я вернусь через минуту. С молоком.— Я сильно болен, да, мама?Губы Джослин снова изогнулись в фальшивой улыбке.— Нет, совсем немножко. Скоро, очень скоро ты поправишься. А теперь я схожу на кухню.Направляясь к двери, она оглянулась. Хотя Эмма отвернулась, на ее морщинистом лице молодая мать заметила слезы. Служанка молча рыдала, оплакивая не столько свою участь, сколько жизнь Оливера.Не вымолвив больше ни слова, Джослин вышла из комнаты, но, пройдя половину лестницы, остановилась и, повернувшись лицом к стене, медленно опустилась на колени.— Почему? — еле сдерживая рыдания, прошептала она. — Почему?Слезы, казалось, жгли ей глаза, к горлу подкатил ком. Нет, она не должна плакать, не должна показывать Оливеру свой страх. Мать обязана быть сильной.Уронив голову на грудь, Джослин до боли закусила губу. Чем она провинилась перед Господом? За что он наказывал ее? Какой грех она совершила, что Оливер…В следующую секунду женщина будто окаменела. Лайм! Сквозь боль, затуманившую рассудок, в сознание проник вкрадчивый голос, напоминавший о грехе.Сложив руки в молитве, она горячо зашептала:— О, Всемогущий, накажи меня! Возьми мою жизнь, но не жизнь сына.Однако в глубине души Джослин осознавала, что никакие мольбы не могли спасти ее мальчика от чумы, как не спасли множество людей, уже умерших от неизлечимой болезни. Поднявшись на ноги, она тяжело вздохнула.— Моя госпожа, — послышался откуда-то снизу мягкий неуверенный голос. — Ваш сын?Джослин перевела взгляд на служанку, стоявшую в дюжине шагов от нее.— Да. И Эмма.— Вы хотите, чтобы я позвала на помощь людей?Джослин с болью в душе подумала о том, что Эмму и Оливера заберут в Белл-Глен.— Сначала я должна принести сыну молоко с медом.— Я сама принесу ему пить, моя госпожа.— И не забудь что-нибудь для Эммы.Служанка поклонилась, торопливо спустилась вниз по ступенькам и скрылась из вида.
— Какое уродливое место для смерти, — прошептала Эмма, с трудом шевеля потрескавшимися губами.Хозяйка Эшлингфорда посмотрела на нее.— Вы хотите пить? — спросила она.Со вчерашнего дня молодая мать не отходила от сына, и сейчас ей не хотелось оставлять Оливера одного, но она понимала, что кроме нее ухаживать за Эммой некому. Отец Уоррен и двое монахов — третий уже умер — пытались, как могли, облегчить страдания других больных.— Я ведь должна хотеть пить, не так ли? — задыхаясь, спросила старая служанка. — Наверное, действительно хочу.Джослин кивнула головой.— Я принесу воды.Наклонившись, она разгладила влажную тряпку, лежавшую на горячем лбу Оливера. Хотя жар у мальчика не спадал, он наконец-то заснул. Всю ночь и все утро ребенок беспокойно крутился, а затем, когда на его теле появились нарывы, его начало трясти в лихорадке.— Я скоро вернусь, — ласково прошептала Джослин, зная, что сын не слышит ее.Подойдя к столу, который стоял между двумя кроватями, она наполнила кружку водой. Однако Эмма сделала только глоток.— Вам нужно выпить еще, — посоветовала молодая госпожа.— Достаточно, — отказалась старая служанка и отвернулась.Тяжело вздохнув, Джослин вернулась к столу и поставила на него кружку. В этот момент ей на глаза попался маленький пакетик с порошком. Вспомнив, что пора бросить смесь в камин, она, желая убедиться в том, что Оливер спит, оглянулась, потом взяла пакетик и направилась к огню. Высыпав часть порошка на ладонь, женщина бросила его в камин. В мгновение ока пламя взметнулось вверх, его язычки радостно заплясали на поленьях. В воздухе появился резкий запах серы.— О, Боже, ужасно жарко, — застонала Эмма. — Это настоящая пытка.Джослин торопливо направилась к окну и отдернула шерстяную занавеску. Но воздух, ворвавшийся в дом, вряд ли можно было назвать свежим из-за дыма костров, горевших возле соседних домов. И все-таки, вдохнув его, хозяйка Эшлингфорда испытала некоторое облегчение. Почувствовав холод, она набросила на плечи накидку и начала застегивать ее края брошью. Внезапно ее рука замерла, а взгляд остановился на подарке Лайма.Серебряная безделушка была единственным, что напоминало о нем. И единственным, что он мог подарить ей. Мысль о возможной смерти Оливера казалась невыносимой, но воспоминание о том, что ей уже не суждено ощутить тепло рук Лайма, причиняло еще большую боль. Неужели ее жизнь станет кошмаром? Джослин очень хотелось верить в то, что Бог не заставит ее страдать долгие годы. Возможно, ей осталось мучиться недолго. Может, через день… через неделю или две она, Джослин, тоже станет жертвой болезни, которая сейчас отнимала у нее сына.До боли сжав брошь в руке, женщина прислонилась спиной к стене и, подняв голову, устремила взор вверх. Господи, как она устала! Устала не от бессонной ночи, проведенной у постели Оливера, вытирая пот с его лба и нашептывая ласковые слова, и от мыслей, постоянно терзавших ее измученную душу, а от отчаяния и сознания того, что она не в силах что-нибудь изменить. Как она устала… Глава 27 Лайм уловил зловонный запах еще до того, как увидел обуглившиеся дома деревни. Судя по всему, дела обстояли хуже, чем он предполагал. Однако Ахмед, сопровождавший лорда Фока, воспринимал происходящее как само собой разумеющееся. Он на своем веку повидал и не такое.— Здесь много смертей, — заметил араб, останавливая жеребца рядом с конем хозяина.Думая об Оливере и Эмме, о болезни которых Лайм узнал накануне отъезда в Эшлингфорд, он перехватил взгляд лекаря.— Именно поэтому я и привез тебя сюда, — ответил барон.Ахмед почтительно склонил голову.— Если ваши священники согласятся выслушать меня, я объясню им, что нужно делать, — напомнил он Лайму о том, что сможет помочь больным только в том случае, если отец Уоррен и монахи согласятся продолжать назначенное им лечение и после того, как он вернется в Торнмид.Барон молча спешился. Едва его ноги коснулись земли, как из ближайшего дома в сопровождении одного из монахов вышел отец Уоррен.— Лорд Фок! — воскликнул он, увидев Лайма. — Что вы делаете в Белл-Глене? Нам не сказали, что вы приехали. Вы… вы не должны здесь оставаться.Именно поэтому барон оставил своих людей в замке Эшлингфорда и отправился в деревню в сопровождении одного араба.— Где леди Джослин? — не теряя времени на объяснения, спросил он.— В дальнем доме. Вместе с сыном и Эммой, — ответил священник.Лайм окликнул Ахмеда и решительно зашагал к дому, указанному святым отцом. Переступив порог, он сразу увидел Эмму, которая лежала на первой от двери кровати и, отвернувшись к стене, казалось, спала. На следующей постели мужчина заметил Оливера. Рядом с ним, опустившись на колени, неподвижно застыла Джослин. На ее плечи были небрежно накинута накидка, тяжелые пряди ее черных волос спадали на спину. Склонившись над сыном, она что-то тихим голосом говорила ему.Подойдя ближе, лорд Фок смог разобрать слова.— Мама здесь, мой хороший, — шептала женщина, не осознавая, что они уже не одни в комнате. — Спи, мой дорогой.Отчаяние, прозвучавшее в ее голосе, заставило сердце Лайма сжаться от боли. Он понимал, что Джослин не верила в выздоровление сына, потому что еще не встречала никого, кто переболел бы чумой и остался в живых. Понимал он и то, что единственным человеком, способным спасти мальчика, был Ахмед.В следующее мгновение барон услышал за спиной осторожные, почти бесшумные шаги, звук которых быстро заглушил детский голосок.— Жарко… жарко, — простонал Оливер, пытаясь ногами сбросить с себя одеяло.Джослин окунула кусок ткани в чан с водой.— Т-ш-ш, — прошептала она, протирая влажной тряпкой лицо мальчика. — Т-ш-ш.Тяжело вздохнув, ребенок затих.Тем временем Лайм приблизился к Джослин. Его тень уже нависла над ней, но она так и не оглянулась. Возможно, женщина решила, что пришел один из монахов, а, может, была настолько поглощена мыслями об Оливере, что не замечала ничего вокруг себя.Остановившись, мужчина осторожно положил руку на ее плечо.— Джослин, — тихо позвал он.Почувствовав прикосновение его пальцев, молодая мать моментально напряглась и замерла неподвижно. Прошло немало времени, прежде чем она, наконец, повернулась.На ее лице Лайм увидел следы бессонных ночей: кожа побледнела, под глазами образовались темные, как пепел, круги. В ее глазах застыла такая скорбь, что они, потемнев, почти потеряли прежний янтарно-зеленый цвет. Джослин уже, видимо, оплакивала утрату сына.Мужчине безумно хотелось заключить ее в объятия и прижать к себе, но чутье подсказывало, что сейчас она могла оттолкнуть его.— Я привез человека, который сможет помочь Оливеру, — сказал он. — И остальным.Не вымолвив ни слова, женщина продолжала смотреть на него невидящим взором.Желая вернуть ее к реальности, Лайм присел рядом с ней и, взяв за плечи, повернул к себе.— Ты слышишь меня, Джослин?Казалось, что она не понимает его слов. Затем ее ресницы задрожали.— Что ты здесь делаешь? — сдавленно спросила обезумевшая от горя мать.— Я привез человека, который может помочь Оливеру, — повторил Лайм, указывая на Ахмеда.Джослин перевела взгляд на лекаря. Но при виде араба в мусульманских одеждах на ее лице не отразилось ни удивления, ни заинтересованности, потом она повернулась к кровати и снова уставилась на Оливера.— Пообещай мне, что он не умрет, — попросила женщина, но в ее голосе не прозвучало ни нотки надежды.До сих пор Лайм неосознанно избегал смотреть на Оливера, словно боясь возродить воспоминания о недавних похоронах Майкла. Но сейчас он заставил себя взглянуть на детскую фигурку, беспомощно распростертую на тюфяке. Его сердце, которое еще год назад не знало никаких чувств, кроме ненависти и гнева, сжалось от боли. Оливер так напоминал Майкла! И хотя нарывов на теле незаконнорожденного сына Мейнарда было гораздо больше, мужчине хотелось закричать от бессилия, когда он увидел, как мучается ребенок.— Ты можешь мне это пообещать? — поворачиваясь к Лайму, спросила Джослин.— Не могу, — неохотно ответил он. — Но мы должны попытаться спасти его.Не сумев подавить желание прикоснуться к ней, мужчина протянул руку и обхватил пальцами ее подбородок.Джослин, словно ужаленная, отпрянула от его руки и резко выпрямилась.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37