Проглотив, она добавила: – Вполне... приемлемо.
– Вы строгая женщина, Беатрис фон Фюрстенберг, – проговорил Коннор, указывая на нее вилкой, – строгая, но справедливая. Вы нам подходите.
А потом он улыбнулся! Это была широкая, сияющая, доброжелательная улыбка, приглашавшая ее разделить его веселье. Беатрис разглядывала Коннора, пытаясь понять, что же в нем изменилось. Его улыбка околдовывала, ему удалось превратить гранит в живую плоть, а «незнакомца» сделать «личностью». Несколько минут спустя она очнулась, чувствуя странное тепло и тяжесть во всем теле. Она не отрываясь смотрела в ярко-синие глаза мужчины напротив, вилка повисла в ее руке, а тело наклонилось вперед, так что она чуть не смяла грудью салат. Резко выпрямившись, Беатрис потянулась за бокалом и осушила его, безуспешно пытаясь вспомнить, что же мгновение назад произнес ее собеседник.
– Простите? – переспросила она.
– Я пытался определить, какой цвет у вашей простыни.
– Белый?
– На самом деле я бы назвал его «бледным». Безжизненным, – Коннор уставился на ее плечи, – особенно в сравнении с вашей кожей. Вот шкура леопарда – это другое дело. Подходяще, я бы сказал.
– Леопарда? – Беатрис нахмурилась. Ничего не понимая, она проследила за взглядом адвоката, скользившим по ее груди. Простыня упала, и она сидела в шелковом халате Тэссы, скорее открывающем, нежели скрывающем грудь. Испуганная тем, что невольно выставила себя на обозрение, Беатрис со звоном уронила вилку и принялась кутаться в простыню.
– Очень красивая кожа, – с дразнящим акцентом произнес Коннор. – Панджаб забыл о ней упомянуть. Говоря по правде, – тут он понизил голос, – он зациклился на нижней части вашего тела. Как это он сказал? Ах да, «оччэнь красыви попка»!
– В самом деле, мистер Барроу...
– Тс-с. – Коннор жестом отмел все ее протесты, одновременно подливая ей вина. – Здесь нечего стыдиться, миссис фон Фюрстенберг. Хорошая попка – очень удобная вещь, когда ты устал и хочешь дать отдых ногам. Но красивая попка... это и кое-что другое. Многие ирландские девчонки говорят себе: «Будь у меня красивая попка, я бы смогла чего-нибудь добиться в жизни».
Беатрис уставилась на него, открыв рот... словно босоногая деревенщина, в первый раз в жизни увидевшая огни большого города. Она резко выпрямилась.
– Плохо уже то, что я вынуждена терпеть, как этот человек-гора позволяет себе вольности с моей... И не допущу, чтобы вы с такой фамильярностью рассуждали о нижних частях моего тела.
Его гипнотизирующая улыбка стала еще шире.
– Я так понимаю, что вы не против, если я поговорю о верхних частях. Поскольку, смею вас уверить, они достойны упоминания никак не меньше нижних. – Беатрис уже открыла рот, чтобы возразить, но Коннор продолжил: – Вот, например, ваша голова. Вы умная, энергичная женщина, не лишены наблюдательности, и вас нелегко провести. – Так удачно предотвратив ее протест еще до того, как он был сказан, Коннор пошел дальше: – И глаза красивые... зеленые, как поляна в летний денек. Волосы – словно огненный соболий мех.
Каждое слово производило в ее душе тот же эффект, какой производит трение сухого дерева о трут.
– Меня всегда предупреждали, чтобы я опасался женщин с рыжиной в волосах. Дескать, это выдает сильную волю. Но лично я предпочитаю волевых женщин. С такой намного приятнее иметь дело, чем со слабой невольницей.
Он поиграл бровями и налил им обоим еще по бокалу вина. Беатрис сидела, почти физически ощущая, как дым от огня, который он зажег в ее душе, кружит ей голову. Дрожащей рукой она взяла бокал и выпила почти все, что в нем было. Что с ней происходит? Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Эти синие глаза. Эти красивые губы. Эти сладкие речи. Еще никогда в жизни Беатрис не встречала никого, кто мог бы так легко превращать слова в крепкий, опьяняющий напиток. Она начинала понимать, как завораживающе может убеждать женщину чувственный мужчина. Беатрис со стуком поставила бокал на стол и попыталась удержать ускользающую трезвость мысли.
– Вы весьма красноречивы, мистер Барроу. – Она взяла нож и вилку и принялась нарезать тушеное мясо, которое Коннор положил ей на тарелку. – Вот так вы и уговорили Диппера Молдена и Шоти О'Ши выкрасть меня?
Коннор замер, не донеся мясо до своей тарелки.
– Прошу прошения. Я не имею никакого отношения к вашему похищению. – Адвокат взял себе добавки и минуту посидел, обдумывая, что ответить на очередной вызов пленницы. – Как вы узнали о Диппере и Шоти?
– Я слушала. – Беатрис с триумфом посмотрела на него. – Удивительно, сколько всего можно узнать, если умеешь слушать. Та девица, о которой я вам говорила – она помогала похитителям в самую первую ночь, – так вот, она двоюродная сестра Диппера. Она здесь работает. Вы не ошиблись по крайней мере в одном. Они притащили меня сюда, потому что не знали, что со мной делать.
Коннор, неприятно удивленный, откинулся на спинку стула.
– Хорошо, признаюсь. Я знал о Диппере и Шоти. Когда Шарлотта Браун послала за мной, я расспросил кое-кого, и было нетрудно узнать правду. Вот так я и выяснил, что это не имеет никакого отношения к вашему бизнесу.
– Вы могли бы рассказать мне, что знали... и кого за все винить.
Глядя к себе в тарелку, он поднял брови.
– А вы бы мне поверили? Хуже того – восприняли бы вы тогда мольбу о прощении? – Он наклонился и впился в нее глазами. – Потому что именно этого я и прошу... снисхождения к ним обоим. Они лентяи, неумехи и глупы как пробки, но не отъявленные мерзавцы. И они понятия не имели, что делают. Это просто поденные рабочие со страстью к ирландскому виски и азартным играм. – Теперь его улыбка была задумчивой. – Не стоит обвинять их за то, что они натворили... они не часто встречают таких женщин, как вы, Беатрис фон Фюрстенберг. – И почти шепотом добавил: – Мы все нечасто их встречаем.
Может быть, все дело было в сиянии свечей, или в вине, или в блеске его темных зрачков, или в вызывающих дрожь переливах голоса... но у нее в душе словно что-то открылось, какой-то омут. Это было похоже на чувство голода. И Беатрис понимала, всем своим существом осознавала, что едой его не утолить. Подхватив бокал, она торопливо вышла из-за стола, пытаясь укрыться в дальнем углу комнаты. Но должно быть, поднялась слишком быстро, и на мгновение у нее закружилась голова. Когда Беатрис очнулась, адвокат стоял рядом и смотрел на нее. Дрожа, она в панике огляделась. Негде присесть, не за чем спрятаться, не на что даже поставить бокал. Когда она оглядела себя, то обнаружила, что оставила простыню у стола. На ней был только халат леопардовой расцветки, открывающий верх корсета и большую часть груди. Она подняла глаза. Оценивающая ухмылка играла на его лице. Не в силах отвести взгляд от этой завораживающей ухмылки, Беатрис внезапно забыла все, что собиралась сказать.
– Я сожалею о том, что вас доставили сюда, – проговорил Коннор. Искренность, звучавшая в его голосе, проникала ей в душу, как и та смесь жара, винных паров и дыма из камина, что заставляла все тело Беатрис пылать. – Здесь вам не место. Позвольте, я отвезу вас домой, – тихо продолжал он. – Забудьте, что вы здесь когда-то были.
– А вы забудете? – спросила она.
Улыбка исчезла с его лица, а отражение пламени свечи в глазах словно разгорелось сильнее.
– Забуду ли я, что видел ваши обнаженные плечи? Смогу ли я забыть эту порочную картину, как ваше тело стремится на свободу из корсета или как выглядит гладкая кожа на ваших ногах, там, где их не закрывают чулки? Забыть, как при свете полыхают огнем ваши волосы и как блестят ваши губы цвета вина? – Коннор забрал бокал из ее рук, и Беатрис уступила, предвкушая что-то необычное. – Я попытаюсь. А вы, – он поставил бокал, – вы сможете забыть, как вас связали и тащили чуть не до самого Джерси, а потом держали взаперти в неподходящих условиях? Вы забудете, что вас против вашей воли заключили в бордель, унизили и оскорбили? Забудете ли вы все и всех, кого здесь увидели?
– Я... не уверена. – Беатрис попыталась проглотить комок в горле.
– Что ж, попытайтесь. – Он придвинулся ближе, стал почти вплотную. – И заодно постарайтесь забыть еще и об этом...
Коннор склонился к ее губам и коснулся их своими губами... раз, второй... Она перестала дышать, ожидая, понимая, что недавняя дрожь и слабость были прелюдией к тому, что происходило сейчас. Потом его руки обхватили ее, приподнимая, крепко сжимая и притягивая ближе. Губы мужчины приникли к ее губам, необычайно нежно дразня и лаская. Его рот словно исследовал, пробовал ее, надеялся на отклик. И Беатрис откликнулась. Она раскрыла губы, тоже исследуя и предчувствуя моменты все большего наслаждения, каждый из которых был изощреннее предыдущего и приглашал не прерывать блаженства. Теперь он проводил языком по ее губам, и новый, влажный жар прошел по ее телу вниз и остановился между ног. Она не могла вздохнуть, голова кружилась, а он был таким большим, крепким, теплым...
Какой-то шум поблизости разогнал пелену, окутывавшую ее сознание, и Беатрис оттолкнула мужчину в то самое время, как он отпускал ее. У стола позади них стоял старик лакей с новой бутылкой вина.
– Похоже, вам это не понадобится, – пробурчал он, повернулся и, шаркая, вышел.
В дверях, скрестив на груди руки, стояла рыжеволосая женщина в эффектном черно-красном платье. Она разглядывала их, не упуская ни малейшей детали и суммируя свои наблюдения за их поведением с изменениями во внешнем виде. Язвительная улыбка заиграла на ее накрашенных губах.
– Как я понимаю, соглашение достигнуто, – заметила она. – Что ж, пошлю за каретой.
Беатрис вспыхнула от стыда, тщетно пытаясь успокоить дыхание и вернуть себе уверенность. Понимающий взгляд, который хозяйка заведения послала Коннору Барроу, говорил о том, что он удачно выполнил ее поручение. Беатрис как будто получила пощечину.
– Я еще не подписала ваш мерзкий документ, – тяжело дыша, заявила она. – И не подпишу.
– О, – улыбка Шарлотты стала еще шире, – не думаю, что он теперь нам понадобится. – И она исчезла за дверью.
Беатрис потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем говорила Шарлотта Браун. Хозяйке борделя больше не требовалось письменного соглашения, потому что отныне она не боялась преследования по закону. Поддавшись дьявольскому обаянию Барроу, пленница угодила прямиком в ловушку, расставленную ей руками мадам. Теперь, что бы она ни утверждала о своем пребывании здесь, хозяйка «Восточного дворца» в ответ будет заявлять, что присутствие Беатрис было добровольным. Она посмотрела на Коннора, который с мрачным выражением лица обхватил себя за плечи. С трудом удерживаясь, чтобы не заехать кулаком по этому породистому носу, Беатрис гордо подняла голову и с горящими глазами процедила:
– Ах вы... паршивый... адвокатишка!
– Миссис фон Фюрстенберг, Беатрис, уверяю вас...
– Хватит с меня ваших «уверений». – Она указала ему на дверь и дрожащим от ярости голосом добавила: – Сейчас, даже если бы вы сказали, что небо голубое, я и то бы вам не поверила.
Его глаза сузились, и она почувствовала, каких усилий ему стоило подавить гнев и смолчать. Но через секунду он уже издевательски-вежливо ей поклонился и вышел. Прошло несколько минут, появилась Мэри Кейт, которая принесла ей накидку с капюшоном и проводила к ожидавшему у черного хода экипажу.
В темноте кареты Беатрис охватила дрожь. Потуже запахивая накидку, она пыталась справиться с нахлынувшими эмоциями. Свободна! Она наконец свободна! Но вместо облегчения Беатрис чувствовала только злость и унижение. Они послали Коннора Барроу, чтобы уговорить ее сменить гнев на милость, а когда это не удалось, его пригласили, чтобы он очаровал ее. Беатрис не знала, что ее больше бесит: тот факт, что он пытался обольстить ее, чтобы услужить противнику, или то, что она поддалась! Беатрис потрогала губы. Он целовал ее так, как никто до него, – нежно, призывно, стремясь дарить наслаждение, а не только получать его. И она отвечала на его поцелуй с волнением и страстью, которых не испытывала раньше. За семь лет супружества Беатрис ни разу не почувствовала ничего подобного тому прекрасному смятению чувств, что пробудил в ней Коннор. Смущение, возбуждение, блаженство, желание, покорность... здесь было все... и все это – подстроено, все игра, вплоть до самой сокровенной чувственности.
Беатрис встряхнулась, а воспоминания о пережитом волнении решила спрятать в самый дальний уголок сознания. Возмутительно! Оскорбительно! В ее жизни нет места для подобной слабости – сам факт ее похищения неоспоримо это доказывает. В окружающей жизни действуют такие силы, которые используют любое проявление уязвимости с ее стороны, чтобы ее же и уничтожить. Несмотря на утверждения миссис Браун и Коннора Барроу, она отнюдь не была убеждена, что ее пребывание в «Восточном дворце» не являлось частью военных действий против нее. Чем больше она размышляла над этим, тем больше крепла ее решимость выяснить, было ли похищение только идиотским поступком двух неумех или оно явилось результатом чего-то более опасного. Беатрис зната, что существуют способы это выяснить, и начиная с завтрашнего утра она собиралась задействовать все находившиеся в ее распоряжении силы, чтобы узнать правду.
Ее появление в неосвещенном холле собственного особняка на Пятой авеню вызвало суматоху среди слуг.
– Мадам! – радостно воскликнул Ричардс, кидаясь зажигать электричество.
– Тетя Беатрис! – выскочив из гостиной, Присцилла обняла ее с энтузиазмом, о котором три дня назад можно было даже и не мечтать. – Где вы были? С вами все в порядке?
– Отделалась легким испугом... в остальном жива и здорова, – ответила она, положив руки на плечи племяннице и с удивлением заметив беспокойство в ее глазах.
– Слава Богу! – Элис Генри одной рукой приобняла хозяйку. – Мы тут с ума сходили, с тех пор как полиция заявила, что вы пропали. Что случилось? Где вы были?
– На меня напали грабители, которые потом захватили меня с собой.
– Грабители? – раздался мужской голос, напугавший ее. – Кто вас похитил?
Беатрис повернулась и увидела приятного молодого человека в сером костюме, стоящего у дверей гостиной. Он подошел поближе, его лицо было серьезным и выражало озабоченность. Элис пояснила:
– Это детектив Блэквел, из полицейского управления. У Беатрис подкосились ноги. Ее тотчас усадили в кресло в гостиной и подали стакан хереса. Она запретила им вызывать врача и отказалась отдать накидку, только поплотнее завернулась в нее.
– Вы уверены, что с вами все в порядке? – Присцилла опустилась на колени возле кресла. – Мы так беспокоились, когда детектив Блэквел доставил домой Рукарта и сказал, что вы пропали. – Она взглянула на полицейского, потом быстро опустила глаза.
– Я думаю, надо все же пригласить доктора, – заявила Элис.
– Нет, правда... я себя прекрасно чувствую.
– Тогда, может быть, вы в состоянии рассказать нам, что произошло, миссис фон Фюрстенберг? – соответственно понизив голос, произнес Блэквел и достал записную книжку и карандаш. – Чем скорее вы сообщите нам детали, тем больше вероятность того, что мы задержим людей, напавших на вас. Вы можете описать грабителей? Было в их внешности что-нибудь особенное? Вы никогда раньше их не встречали?
Что же можно рассказать? Беатрис задумалась, отбрасывая самое неприятное и унизительное, что произошло с ней за последние два дня. Она не замечала, как Присцилла гладила и сжимала ее руки.
– Бедная моя тетушка. Неужели с этим нельзя подождать, детектив?
– Нет, нет, Присцилла. Я должна помочь. Я хочу, чтобы этих людей отыскали. – Она благодарно улыбнулась племяннице, потом расправила плечи и посмотрела на полицейского. – Боюсь, что от меня будет мало толку. Я возвращалась домой после собрания суфражисток, когда мою карету завернули в боковую аллею, а кучера оглушили. Двое мужчин схватили меня и потребовали отдать им все ценное, что при мне было. Они говорили с сильным ирландским акцентом. – Она поморщилась, словно воспоминания причиняли ей боль. – Кроме того... было так темно и все произошло так неожиданно...
– Я понимаю. – Детектив записал что-то в своем блокноте. – А что случилось дальше?
– Я услышала полицейский свисток, а потом поняла, что они тащат меня в следующую аллею, затем еще в одну. Они связали мне руки и засунули в рот кляп... – Беатрис закрыла глаза и взмолилась, чтобы то, что она сейчас произнесет, прозвучало правдоподобно: – Меня куда-то втолкнули... кажется, это был склад. Потом положили на какую-то кровать. – Она открыла глаза и отвернулась, стараясь придумать хоть несколько убедительных деталей. – Они не вернулись. На следующую ночь мне удалось ослабить веревки и вылезти через окно. – Ее саму удивляло, как легко удалось продолжить историю. – Я скрывалась, пока не рассвело. Тогда я и поняла, что нахожусь где-то в районе доков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34
– Вы строгая женщина, Беатрис фон Фюрстенберг, – проговорил Коннор, указывая на нее вилкой, – строгая, но справедливая. Вы нам подходите.
А потом он улыбнулся! Это была широкая, сияющая, доброжелательная улыбка, приглашавшая ее разделить его веселье. Беатрис разглядывала Коннора, пытаясь понять, что же в нем изменилось. Его улыбка околдовывала, ему удалось превратить гранит в живую плоть, а «незнакомца» сделать «личностью». Несколько минут спустя она очнулась, чувствуя странное тепло и тяжесть во всем теле. Она не отрываясь смотрела в ярко-синие глаза мужчины напротив, вилка повисла в ее руке, а тело наклонилось вперед, так что она чуть не смяла грудью салат. Резко выпрямившись, Беатрис потянулась за бокалом и осушила его, безуспешно пытаясь вспомнить, что же мгновение назад произнес ее собеседник.
– Простите? – переспросила она.
– Я пытался определить, какой цвет у вашей простыни.
– Белый?
– На самом деле я бы назвал его «бледным». Безжизненным, – Коннор уставился на ее плечи, – особенно в сравнении с вашей кожей. Вот шкура леопарда – это другое дело. Подходяще, я бы сказал.
– Леопарда? – Беатрис нахмурилась. Ничего не понимая, она проследила за взглядом адвоката, скользившим по ее груди. Простыня упала, и она сидела в шелковом халате Тэссы, скорее открывающем, нежели скрывающем грудь. Испуганная тем, что невольно выставила себя на обозрение, Беатрис со звоном уронила вилку и принялась кутаться в простыню.
– Очень красивая кожа, – с дразнящим акцентом произнес Коннор. – Панджаб забыл о ней упомянуть. Говоря по правде, – тут он понизил голос, – он зациклился на нижней части вашего тела. Как это он сказал? Ах да, «оччэнь красыви попка»!
– В самом деле, мистер Барроу...
– Тс-с. – Коннор жестом отмел все ее протесты, одновременно подливая ей вина. – Здесь нечего стыдиться, миссис фон Фюрстенберг. Хорошая попка – очень удобная вещь, когда ты устал и хочешь дать отдых ногам. Но красивая попка... это и кое-что другое. Многие ирландские девчонки говорят себе: «Будь у меня красивая попка, я бы смогла чего-нибудь добиться в жизни».
Беатрис уставилась на него, открыв рот... словно босоногая деревенщина, в первый раз в жизни увидевшая огни большого города. Она резко выпрямилась.
– Плохо уже то, что я вынуждена терпеть, как этот человек-гора позволяет себе вольности с моей... И не допущу, чтобы вы с такой фамильярностью рассуждали о нижних частях моего тела.
Его гипнотизирующая улыбка стала еще шире.
– Я так понимаю, что вы не против, если я поговорю о верхних частях. Поскольку, смею вас уверить, они достойны упоминания никак не меньше нижних. – Беатрис уже открыла рот, чтобы возразить, но Коннор продолжил: – Вот, например, ваша голова. Вы умная, энергичная женщина, не лишены наблюдательности, и вас нелегко провести. – Так удачно предотвратив ее протест еще до того, как он был сказан, Коннор пошел дальше: – И глаза красивые... зеленые, как поляна в летний денек. Волосы – словно огненный соболий мех.
Каждое слово производило в ее душе тот же эффект, какой производит трение сухого дерева о трут.
– Меня всегда предупреждали, чтобы я опасался женщин с рыжиной в волосах. Дескать, это выдает сильную волю. Но лично я предпочитаю волевых женщин. С такой намного приятнее иметь дело, чем со слабой невольницей.
Он поиграл бровями и налил им обоим еще по бокалу вина. Беатрис сидела, почти физически ощущая, как дым от огня, который он зажег в ее душе, кружит ей голову. Дрожащей рукой она взяла бокал и выпила почти все, что в нем было. Что с ней происходит? Она подняла голову и встретилась с ним взглядом. Эти синие глаза. Эти красивые губы. Эти сладкие речи. Еще никогда в жизни Беатрис не встречала никого, кто мог бы так легко превращать слова в крепкий, опьяняющий напиток. Она начинала понимать, как завораживающе может убеждать женщину чувственный мужчина. Беатрис со стуком поставила бокал на стол и попыталась удержать ускользающую трезвость мысли.
– Вы весьма красноречивы, мистер Барроу. – Она взяла нож и вилку и принялась нарезать тушеное мясо, которое Коннор положил ей на тарелку. – Вот так вы и уговорили Диппера Молдена и Шоти О'Ши выкрасть меня?
Коннор замер, не донеся мясо до своей тарелки.
– Прошу прошения. Я не имею никакого отношения к вашему похищению. – Адвокат взял себе добавки и минуту посидел, обдумывая, что ответить на очередной вызов пленницы. – Как вы узнали о Диппере и Шоти?
– Я слушала. – Беатрис с триумфом посмотрела на него. – Удивительно, сколько всего можно узнать, если умеешь слушать. Та девица, о которой я вам говорила – она помогала похитителям в самую первую ночь, – так вот, она двоюродная сестра Диппера. Она здесь работает. Вы не ошиблись по крайней мере в одном. Они притащили меня сюда, потому что не знали, что со мной делать.
Коннор, неприятно удивленный, откинулся на спинку стула.
– Хорошо, признаюсь. Я знал о Диппере и Шоти. Когда Шарлотта Браун послала за мной, я расспросил кое-кого, и было нетрудно узнать правду. Вот так я и выяснил, что это не имеет никакого отношения к вашему бизнесу.
– Вы могли бы рассказать мне, что знали... и кого за все винить.
Глядя к себе в тарелку, он поднял брови.
– А вы бы мне поверили? Хуже того – восприняли бы вы тогда мольбу о прощении? – Он наклонился и впился в нее глазами. – Потому что именно этого я и прошу... снисхождения к ним обоим. Они лентяи, неумехи и глупы как пробки, но не отъявленные мерзавцы. И они понятия не имели, что делают. Это просто поденные рабочие со страстью к ирландскому виски и азартным играм. – Теперь его улыбка была задумчивой. – Не стоит обвинять их за то, что они натворили... они не часто встречают таких женщин, как вы, Беатрис фон Фюрстенберг. – И почти шепотом добавил: – Мы все нечасто их встречаем.
Может быть, все дело было в сиянии свечей, или в вине, или в блеске его темных зрачков, или в вызывающих дрожь переливах голоса... но у нее в душе словно что-то открылось, какой-то омут. Это было похоже на чувство голода. И Беатрис понимала, всем своим существом осознавала, что едой его не утолить. Подхватив бокал, она торопливо вышла из-за стола, пытаясь укрыться в дальнем углу комнаты. Но должно быть, поднялась слишком быстро, и на мгновение у нее закружилась голова. Когда Беатрис очнулась, адвокат стоял рядом и смотрел на нее. Дрожа, она в панике огляделась. Негде присесть, не за чем спрятаться, не на что даже поставить бокал. Когда она оглядела себя, то обнаружила, что оставила простыню у стола. На ней был только халат леопардовой расцветки, открывающий верх корсета и большую часть груди. Она подняла глаза. Оценивающая ухмылка играла на его лице. Не в силах отвести взгляд от этой завораживающей ухмылки, Беатрис внезапно забыла все, что собиралась сказать.
– Я сожалею о том, что вас доставили сюда, – проговорил Коннор. Искренность, звучавшая в его голосе, проникала ей в душу, как и та смесь жара, винных паров и дыма из камина, что заставляла все тело Беатрис пылать. – Здесь вам не место. Позвольте, я отвезу вас домой, – тихо продолжал он. – Забудьте, что вы здесь когда-то были.
– А вы забудете? – спросила она.
Улыбка исчезла с его лица, а отражение пламени свечи в глазах словно разгорелось сильнее.
– Забуду ли я, что видел ваши обнаженные плечи? Смогу ли я забыть эту порочную картину, как ваше тело стремится на свободу из корсета или как выглядит гладкая кожа на ваших ногах, там, где их не закрывают чулки? Забыть, как при свете полыхают огнем ваши волосы и как блестят ваши губы цвета вина? – Коннор забрал бокал из ее рук, и Беатрис уступила, предвкушая что-то необычное. – Я попытаюсь. А вы, – он поставил бокал, – вы сможете забыть, как вас связали и тащили чуть не до самого Джерси, а потом держали взаперти в неподходящих условиях? Вы забудете, что вас против вашей воли заключили в бордель, унизили и оскорбили? Забудете ли вы все и всех, кого здесь увидели?
– Я... не уверена. – Беатрис попыталась проглотить комок в горле.
– Что ж, попытайтесь. – Он придвинулся ближе, стал почти вплотную. – И заодно постарайтесь забыть еще и об этом...
Коннор склонился к ее губам и коснулся их своими губами... раз, второй... Она перестала дышать, ожидая, понимая, что недавняя дрожь и слабость были прелюдией к тому, что происходило сейчас. Потом его руки обхватили ее, приподнимая, крепко сжимая и притягивая ближе. Губы мужчины приникли к ее губам, необычайно нежно дразня и лаская. Его рот словно исследовал, пробовал ее, надеялся на отклик. И Беатрис откликнулась. Она раскрыла губы, тоже исследуя и предчувствуя моменты все большего наслаждения, каждый из которых был изощреннее предыдущего и приглашал не прерывать блаженства. Теперь он проводил языком по ее губам, и новый, влажный жар прошел по ее телу вниз и остановился между ног. Она не могла вздохнуть, голова кружилась, а он был таким большим, крепким, теплым...
Какой-то шум поблизости разогнал пелену, окутывавшую ее сознание, и Беатрис оттолкнула мужчину в то самое время, как он отпускал ее. У стола позади них стоял старик лакей с новой бутылкой вина.
– Похоже, вам это не понадобится, – пробурчал он, повернулся и, шаркая, вышел.
В дверях, скрестив на груди руки, стояла рыжеволосая женщина в эффектном черно-красном платье. Она разглядывала их, не упуская ни малейшей детали и суммируя свои наблюдения за их поведением с изменениями во внешнем виде. Язвительная улыбка заиграла на ее накрашенных губах.
– Как я понимаю, соглашение достигнуто, – заметила она. – Что ж, пошлю за каретой.
Беатрис вспыхнула от стыда, тщетно пытаясь успокоить дыхание и вернуть себе уверенность. Понимающий взгляд, который хозяйка заведения послала Коннору Барроу, говорил о том, что он удачно выполнил ее поручение. Беатрис как будто получила пощечину.
– Я еще не подписала ваш мерзкий документ, – тяжело дыша, заявила она. – И не подпишу.
– О, – улыбка Шарлотты стала еще шире, – не думаю, что он теперь нам понадобится. – И она исчезла за дверью.
Беатрис потребовалось несколько секунд, чтобы понять, о чем говорила Шарлотта Браун. Хозяйке борделя больше не требовалось письменного соглашения, потому что отныне она не боялась преследования по закону. Поддавшись дьявольскому обаянию Барроу, пленница угодила прямиком в ловушку, расставленную ей руками мадам. Теперь, что бы она ни утверждала о своем пребывании здесь, хозяйка «Восточного дворца» в ответ будет заявлять, что присутствие Беатрис было добровольным. Она посмотрела на Коннора, который с мрачным выражением лица обхватил себя за плечи. С трудом удерживаясь, чтобы не заехать кулаком по этому породистому носу, Беатрис гордо подняла голову и с горящими глазами процедила:
– Ах вы... паршивый... адвокатишка!
– Миссис фон Фюрстенберг, Беатрис, уверяю вас...
– Хватит с меня ваших «уверений». – Она указала ему на дверь и дрожащим от ярости голосом добавила: – Сейчас, даже если бы вы сказали, что небо голубое, я и то бы вам не поверила.
Его глаза сузились, и она почувствовала, каких усилий ему стоило подавить гнев и смолчать. Но через секунду он уже издевательски-вежливо ей поклонился и вышел. Прошло несколько минут, появилась Мэри Кейт, которая принесла ей накидку с капюшоном и проводила к ожидавшему у черного хода экипажу.
В темноте кареты Беатрис охватила дрожь. Потуже запахивая накидку, она пыталась справиться с нахлынувшими эмоциями. Свободна! Она наконец свободна! Но вместо облегчения Беатрис чувствовала только злость и унижение. Они послали Коннора Барроу, чтобы уговорить ее сменить гнев на милость, а когда это не удалось, его пригласили, чтобы он очаровал ее. Беатрис не знала, что ее больше бесит: тот факт, что он пытался обольстить ее, чтобы услужить противнику, или то, что она поддалась! Беатрис потрогала губы. Он целовал ее так, как никто до него, – нежно, призывно, стремясь дарить наслаждение, а не только получать его. И она отвечала на его поцелуй с волнением и страстью, которых не испытывала раньше. За семь лет супружества Беатрис ни разу не почувствовала ничего подобного тому прекрасному смятению чувств, что пробудил в ней Коннор. Смущение, возбуждение, блаженство, желание, покорность... здесь было все... и все это – подстроено, все игра, вплоть до самой сокровенной чувственности.
Беатрис встряхнулась, а воспоминания о пережитом волнении решила спрятать в самый дальний уголок сознания. Возмутительно! Оскорбительно! В ее жизни нет места для подобной слабости – сам факт ее похищения неоспоримо это доказывает. В окружающей жизни действуют такие силы, которые используют любое проявление уязвимости с ее стороны, чтобы ее же и уничтожить. Несмотря на утверждения миссис Браун и Коннора Барроу, она отнюдь не была убеждена, что ее пребывание в «Восточном дворце» не являлось частью военных действий против нее. Чем больше она размышляла над этим, тем больше крепла ее решимость выяснить, было ли похищение только идиотским поступком двух неумех или оно явилось результатом чего-то более опасного. Беатрис зната, что существуют способы это выяснить, и начиная с завтрашнего утра она собиралась задействовать все находившиеся в ее распоряжении силы, чтобы узнать правду.
Ее появление в неосвещенном холле собственного особняка на Пятой авеню вызвало суматоху среди слуг.
– Мадам! – радостно воскликнул Ричардс, кидаясь зажигать электричество.
– Тетя Беатрис! – выскочив из гостиной, Присцилла обняла ее с энтузиазмом, о котором три дня назад можно было даже и не мечтать. – Где вы были? С вами все в порядке?
– Отделалась легким испугом... в остальном жива и здорова, – ответила она, положив руки на плечи племяннице и с удивлением заметив беспокойство в ее глазах.
– Слава Богу! – Элис Генри одной рукой приобняла хозяйку. – Мы тут с ума сходили, с тех пор как полиция заявила, что вы пропали. Что случилось? Где вы были?
– На меня напали грабители, которые потом захватили меня с собой.
– Грабители? – раздался мужской голос, напугавший ее. – Кто вас похитил?
Беатрис повернулась и увидела приятного молодого человека в сером костюме, стоящего у дверей гостиной. Он подошел поближе, его лицо было серьезным и выражало озабоченность. Элис пояснила:
– Это детектив Блэквел, из полицейского управления. У Беатрис подкосились ноги. Ее тотчас усадили в кресло в гостиной и подали стакан хереса. Она запретила им вызывать врача и отказалась отдать накидку, только поплотнее завернулась в нее.
– Вы уверены, что с вами все в порядке? – Присцилла опустилась на колени возле кресла. – Мы так беспокоились, когда детектив Блэквел доставил домой Рукарта и сказал, что вы пропали. – Она взглянула на полицейского, потом быстро опустила глаза.
– Я думаю, надо все же пригласить доктора, – заявила Элис.
– Нет, правда... я себя прекрасно чувствую.
– Тогда, может быть, вы в состоянии рассказать нам, что произошло, миссис фон Фюрстенберг? – соответственно понизив голос, произнес Блэквел и достал записную книжку и карандаш. – Чем скорее вы сообщите нам детали, тем больше вероятность того, что мы задержим людей, напавших на вас. Вы можете описать грабителей? Было в их внешности что-нибудь особенное? Вы никогда раньше их не встречали?
Что же можно рассказать? Беатрис задумалась, отбрасывая самое неприятное и унизительное, что произошло с ней за последние два дня. Она не замечала, как Присцилла гладила и сжимала ее руки.
– Бедная моя тетушка. Неужели с этим нельзя подождать, детектив?
– Нет, нет, Присцилла. Я должна помочь. Я хочу, чтобы этих людей отыскали. – Она благодарно улыбнулась племяннице, потом расправила плечи и посмотрела на полицейского. – Боюсь, что от меня будет мало толку. Я возвращалась домой после собрания суфражисток, когда мою карету завернули в боковую аллею, а кучера оглушили. Двое мужчин схватили меня и потребовали отдать им все ценное, что при мне было. Они говорили с сильным ирландским акцентом. – Она поморщилась, словно воспоминания причиняли ей боль. – Кроме того... было так темно и все произошло так неожиданно...
– Я понимаю. – Детектив записал что-то в своем блокноте. – А что случилось дальше?
– Я услышала полицейский свисток, а потом поняла, что они тащат меня в следующую аллею, затем еще в одну. Они связали мне руки и засунули в рот кляп... – Беатрис закрыла глаза и взмолилась, чтобы то, что она сейчас произнесет, прозвучало правдоподобно: – Меня куда-то втолкнули... кажется, это был склад. Потом положили на какую-то кровать. – Она открыла глаза и отвернулась, стараясь придумать хоть несколько убедительных деталей. – Они не вернулись. На следующую ночь мне удалось ослабить веревки и вылезти через окно. – Ее саму удивляло, как легко удалось продолжить историю. – Я скрывалась, пока не рассвело. Тогда я и поняла, что нахожусь где-то в районе доков.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34