.. отбросив всякую стыдливость и гордость, и это доставляет ей боль. Если бы она могла объединить с кем-то свою жизнь... трудиться, мечтать, отдыхать бок о бок... не быть больше одной... Беатрис так долго не позволяла себе думать об этом, так долго сдерживала свои чувства, что сейчас испытывала почти физическую боль, раскрываясь навстречу эмоциям. Беатрис посмотрела на Коннора. На самом ли деле он хотел знать? Так ли уж ему необходимы ответы, или он просто вел свои сладкие речи, чтобы заставить ее освободить его от обязательств? Она вглядывалась в его глаза, пытаясь понять, что видит – его собственную страсть или отражение своих желаний. С таким, как он – красноречивым, очаровывающим, чувственным-противником, – разве можно когда-нибудь узнать правду?
Резко высвободившись из его объятий, Беатрис отошла подальше и оперлась о спинку стула.
– Вы продолжаете меня удивлять. – Ее голос звучал хрипло. – А ведь вы не из тех, кто путает божий дар с яичницей. – Беатрис собралась с силами и взглянула ему прямо в лицо. – Именно поэтому мне нужна ваша помощь, чтобы открыть банк. Вы отыщете нужные слова и скажете их как раз в тот момент, когда потребуется, и мы обязательно получим разрешение.
– Ответьте мне, – попросил Коннор неожиданно спокойно, но так настойчиво, что ее охватила дрожь.
– Я не уверена, что поняла вопрос. – Беатрис уставилась на документы, в беспорядке лежавшие на столе, и напряженно вслушивалась, не двинется ли он с места.
– Вы прекрасно его поняли, черт побери. Вы не хотите, чтобы в вашей жизни были любовь, страсть, дом, дети? И никогда не хотели?
– Почему вы постоянно суете нос в мою личную жизнь?
– Потому что такой уж я любопытный мерзавец. – Беатрис услышала, как Коннор подошел и остановился у края стола, но не подняла глаз. – И еще потому, что женщины, презирающие мужчин, так не целуются, как вы.
– Не важно, как я целуюсь, – раздраженно заметила Беатрис. – Мне предназначена другая жизнь, не такая, какую ведут большинство женщин.
– Ерунда.
Его заявление заставило ее поднять голову. Коннор стоял, сложив руки на груди и глядя на нее блестящими от страсти глазами.
– Это правда. Если мне не хватает стремления к романтике, так только потому, что я слишком рано поняла, к чему приводит большое романтическое чувство. Моя старшая сестра жила эмоциями, а я исполняла свой долг. У нее была страсть, а у меня стабильность. У нее появился ребенок, а у меня... ответственность за его воспитание. – Беатрис покачала головой, горько усмехнувшись. – Я, помнится, завидовала сестре... пока не узнала, что она жила в лачуге и часто не имела даже самого необходимого... и пока она не умерла во время эпидемии. Все было бы хорошо, если бы у нее нашлось хоть несколько долларов, чтобы покинуть свою зараженную деревню. Я прекрасно проживу и без такой нищей, безнадежной любви. Благодарю вас.
– Вы выбрали богатство вместо чувства. Беатрис скользнула по нему взглядом.
– Истинно мужское умозаключение. Молодым девушкам не приходится выбирать. После того как моя сестра сбежала, родители решили не рисковать. Они тотчас устроили для мня богатый брак. Мне было всего шестнадцать. Возраст Присциллы. И я оказалась в таком окружении, где чувства, эмоции и страсть были неуместны. Вначале мне было трудно, но с годами я научилась ценить ту уравновешенность, которая так помогает принимать решения в бизнесе. – То, как Коннор не отрываясь смотрел на нее, заставило Беатрис ощутить неудобство, и она подошла поближе к дверям. – Вы спрашивали, почему я включилась в борьбу за права женщин... и что я от этого получаю. Не думаю, что вы поймете, но я на самом деле хотела сделать что-то полезное, что-то, что осталось бы после меня и от чего мир переменился бы в лучшую сторону. Другие женщины дают миру детей. Я могу дать другим женщинам право голоса и банк. – Беатрис замолчала, задумавшись, не слишком ли она раскрыла свои планы и в состоянии ли Коннор воспользоваться тем, что узнал. Она должна выяснить, и немедленно, может ли она рассчитывать на его помощь. – Я готова отменить свое требование, чтобы вы поддерживали суфражистское движение... освободить вас от этой обязанности, если вы поможете мне получить разрешение на открытие банка.
– Вам потребуется не только знание политики и бумаг, чтобы открыть банк, – ответил Коннор. Прежнее раздражение охватило его при виде того, как Беатрис вновь превратилась в сдержанную деловую женщину. – Вам потребуется куча денег.
– Предоставьте это мне. Ваша задача – собрать все документы и обхаживать этих чудовищ в банковской комиссии штата, уговаривая их принять нашу идею.
– Вот в этом все и дело... – Коннор подошел поближе и, казалось, с досадой отметил то, как она сдержанно отступила к двери. – Вам придется подыскать другое название для банка.
– Это название уже прозвучало для прессы. Кроме того, Барроу – известное имя в банковских кругах Нью-Йорка. – Беатрис скрестила на груди руки и выдавила из себя улыбку. – Подождите, пройдет время, и вы к нему привыкнете.
Коннора всего передернуло от ярости, его лицо покраснело, и Беатрис на мгновение испугалась, не слишком ли далеко она зашла.
– Черт побери! – с силой проговорил он. – Я семь лет изо всех сил старался разрушить все связи между собой и этим именем и теперь не собираюсь к нему возвращаться... ни ради вас, ни ради кого-либо еще.
Беатрис сжалась, когда адвокат подошел вплотную, но он только убрал ее с дороги, выскочил из кабинета и тотчас же покинул пансион. Прижав руку к сильно бьющемуся сердцу и закрыв глаза, Беатрис дожидалась, пока охватившая ее паника развеется. Так он согласен или нет?
Вечером, когда они возвращались из «Вудхалла» домой, в карете стояла тишина. Беатрис провела остаток дня, помогая Ардис Герхардт спланировать сбор пожертвований, стараясь не думать о той неразберихе, что царила в ее душе после общения с Коннором. Ей бы радоваться тому, что встреча с кандидатами прошла успешно, и еще больше – рождению новой, смелой и захватывающей идеи о том, как помочь женщинам. Вместо этого она все никак не могла отбросить мысли о Конноре. И как ему снова удалось пробудить в ней такие эмоции и желания, которых она предпочла бы не испытывать? Беатрис не хотела страдать. Ей не хотелось ощущать слабость в коленях, когда он прикасался к ней, или таять от его поцелуев. Почему она так податлива в руках человека, даже не скрывающего свои недостатки и свои стремления?
– Вы злитесь, так как не убедили их, что женщины должны голосовать?
Беатрис подняла голову и увидела, что Присцилла разглядывает ее с противоположного сиденья.
– Не совсем. – Она поняла, что хмурится, и попыталась расслабиться. – Что, я выгляжу разозленной?
– Не то чтобы разозленной. – Присцилла с любопытством взглянула на тетю. – А откуда вы знаете того мужчину... как его... мистера Барроу? У него знакомое лицо.
– Ты видела его раньше. Он кандидат в конгресс от демократов по Четвертому округу, – ответила Беатрис. – И родственник Джеффри.
Глаза девушки расширились, она вспомнила.
– А, этот ирландец. – Потом она прищурилась. – Тетя Беатрис, он обманщик.
– Да? – Беатрис удивила горячность, с которой Присцилла вынесла свой приговор. – А почему ты так решила?
– Он связан с этой ирландской бандой. Это он втянул нас с Джеффри в... – Она замолчала с возмущенным видом. – Ему нельзя доверять. Неужели вы не слышали, с каким ужасным ирландским акцентом он говорит, когда глазеет на вас? Он мошенник, это точно.
«Устами младенца...» – думала Беатрис, когда их карета подъехала к парадному входу и Присцилла вышла. Уже в доме, отдавая Ричардсу шляпку, Беатрис запоздало удивилась, как это племяннице удалось проявить столь редкую для нее проницательность.
В «Таммани Холле», куда Коннор прибыл на следующее утро, царила суета. Здесь была штаб-квартира ирландской демократической партии, и отсюда осуществлялось руководство городским хозяйством. Коннору предстояло весь день заниматься политикой и подготовкой к выборам, и чего он меньше всего хотел сегодня, так это пожимать чьи-то руки, давать сотни торопливых обещаний и целовать писклявых младенцев. Подавив недовольство, он с благосклонным видом обошел огромную приемную. Потом заглянул на заседание женского вспомогательного фонда Святого Таммани и обнаружил, что там готовятся к празднованию победы на выборах. К тому времени, как он по главной лестнице поднялся на второй этаж, где располагались кабинеты, о его приходе уже знали все и в одном из залов заседаний собралась группа его соратников. Дел Дела-ни, один из районных подручных Крокера, ухватил Коннора за руку и проводил в зал. Там обшарпанный стол был завален номерами газет. Когда адвокат вошел, заместитель босса Чарлз Мерфи и с полдюжины городских чиновников опустили страницы, которые они читали, и выжидающе уставились на него. Делани плотно прикрыл двери, и Коннор понял, что надвигается гроза.
– Значит, ты вчера посетил этот пансион, – высказался организатор избирательной кампании Мерфи, махнув рукой в сторону газет. – Статейки-то вышли, как и планировалось.
– Да? – Коннор, упорно не расставаясь с жизнерадостной улыбкой, подошел к столу и подхватил газету, заголовок в которой гласил: «Барроу заигрывает с защитницей прав женщин». Его улыбка угасла. Просматривая статью, он прочитал несколько ключевых фраз: «Кандидат Барроу... был явно тронут тяжелым положением несчастных... внимательно и с сочувствием... открытие банка для женщин...» Чуть не застонав, он положил газету на стол. Крепко сбитый Дел Делани, дождавшись кивка от Мерфи, поднял лист с этой самой статьей, выбрал из нее одно место, и голосом, охрипшим от частого потребления виски, зачитал:
– «Посещение пансиона было организовано вдовой промышленника Мерсера фон Фюрстенберга, миссис Беатрис фон Фюрстенберг, на чьи пожертвования в основном и содержится приют для бездомных «Вудхалл». Обворожительная миссис фон Фюрстенберг, которая была значительно моложе своего, ныне покойного, мужа, остроумными замечаниями смогла склонить мистера Барроу к соглашению по нескольким ключевым вопросам... Он обещал помочь добиться от комиссии штата разрешения на открытие нового банка для женщин, который будет носить его имя, поскольку он является представителем семьи, хорошо известной в деловых кругах». – Делани остановился и поверх газеты посмотрел на Коннора обвиняющим взглядом. Коннор огляделся – лица окружающих выражали различную степень недоверия и разочарования, вплоть до полного отвращения. – «Неизвестно, отражают ли его высказывания полную перемену во взглядах «Таммани Холла» и их отход от прежнего противостояния женскому движению, – продолжал читать Делани. – Во всяком случае, то, что мистер Барроу выказывает интерес к вопросу о правах женщин, может оживить предвыборную борьбу, и ее результат уже не кажется нам таким пре-допределенным».
Коннору показалось, что его душит собственный воротник.
– Ну что ж, это еще раз доказывает, – отчаянно пытаясь сохранить небрежный вид, заявил он, – что если репортерам не о чем писать, то они обязательно что-нибудь насочиняют.
Секунда напряженной тишины – и раздался всеобщий вздох облегчения, а некоторые из присутствующих откинулись на спинки кресел. Остальные, однако, по-прежнему сидели, ссутулившись за столом.
– Ты хочешь сказать, что не выступал в поддержку суфражисток? – спросил Мерфи, разглядывая Коннора и потирая подбородок.
– Вы оба с боссом Крокером присутствовали, когда мне предложили посетить этот приют и посмотреть, как они там живут. Что я и сделал. Надо иметь каменное сердце, чтобы не посочувствовать несчастным в «Вудхалле». Но одно дело – проявить отзывчивость, и совсем другое – поддержать суфражисток.
– Да, ну... если мы засомневались, то избиратели уж наверняка потеряют уверенность, – сердито глядя на Коннора, проговорил Делани. – Ни один член общества Святого Таммани не потерпит, чтобы на избирательных участках появились женщины. Заигрывать с суфражистками – это накликать несчастье.
– А что это за банк? – спросил помощник босса Мерфи. – «Барроу стейт бэнк»?
Коннор видел, что на лицах всех сидящих за столом отразилось недоверие, а ведь всего несколько дней назад эти лица сияли дружелюбными улыбками.
– Это все вдовушка фон Фюрстенберг придумала, пока мы осматривали пансион. Рассказы женщин ее очень огорчили, и она начала рассуждать о том, как бы им помочь. Я ничего не говорил о своем участии и, конечно, не давал никакого разрешения на использование своего имени.
Мерфи изучающе посмотрел на него.
– Значит, ты не имеешь никакого отношения к женскому банку?
Коннор еще раз прочитал проклятый заголовок.
– Абсолютно никакого. Правда, я должен признать, что заигрывание было, джентльмены. – Он очень рассчитывал на похотливый блеск в своих глазах. – Но клянусь, что я заигрывал не с суфражистским движением.
Присутствующие посмотрели друг на друга, потом отметили проникновенный взгляд Коннора, проследили за ним, уткнулись в газетные статьи, раскиданные по всему столу, и, наконец, поняв, в чем дело, один за другим вытаращили глаза. Кто-то подхватил «Геральд» и прочитал вслух: «Обворожительная миссис фон Фюрстенберг». Другой нашел во второй газете: «Величавая и элегантная миссис фон Фюрстенберг».
– Ах ты паршивец! – воскликнул Мерфи. – Ты воспользовался священным доверием избирателей, чтобы подобраться поближе к очередной юбке?
Последовала длинная пауза, во время которой сердце Коннора чуть не остановилось.
– Во дает! – завопил Делани, хлопнув его по спине.
Раздался смех, на лица мужчин вернулись улыбки. Несколько человек поднялись и, качая головами, направились к двери. Они хлопали Коннора по плечу и, выходя, обменивались друг с другом замечаниями по поводу того, на какие жертвы готовы пойти некоторые из-за женщин. Но адвокат заметил, как они переглядывались с Чарлзом Мерфи. Его явно передавали в заботливые руки помощника партийного лидера. Когда двери закрылись, он подобрался, чувствуя: все, что произошло только что, было всего лишь разминкой. А вот теперь дошла очередь до главного. Мерфи, обычно неразговорчивый, и теперь сидел молча, разглядывая Коннора и обдумывая его версию произошедшего в пансионе. Потом он взглянул на Делани и поднялся, чтобы выглянуть в окно.
– О чем ты, черт побери, думал, парень? – Делани подошел к Коннору поближе, жуя незажженную сигару. – У тебя есть платформа и партия, которая доставит тебя прямиком в конгресс. Прими мой совет – забудь про женщин до конца выборов. А сладкие речи прибереги для избирателей.
Коннор заметил угрозу в непроницаемо-темных глазах Делани и его по-бульдожьи сжатых челюстях. Затем Мерфи отвернулся от окна и послал помощника переговорить с газетчиками на улицах и скупить все оставшиеся у них номера. Когда тот ушел, Мерфи сложил на груди руки и уселся на подоконник.
– Меня назначили проследить За твоей кампанией, Барроу, – начал он. – И я сделаю все, чтобы тебя избрали. Но ты должен помогать. Больше никаких визитов в богадельни, приюты или больницы. Люди, которые там обитают, не голосуют.
– А ты никогда не задумывался о том, что, может, стоит дать им право голоса?
Мерфи нахмурился еще сильнее.
– Они тебя растрогали, не так ли? Коннор тщательно взвешивал слова.
– Кое в чем они правы.
Помощник босса с раздражением вздохнул.
– Не будь тупоголовым, Барроу. Ты должен понимать, что так быстро поднялся в рядах нашей партии вовсе не благодаря своему обаянию или политическому чутью. Босс Крокер выпестовал тебя и подготовил для работы в правительстве, потому что ты – компромиссная фигура. У тебя голубая кровь и гарвардское образование, что устраивает «фрачное» крыло партии, и примесь простонародности, которая делает тебя приемлемым для завсегдатаев пивных баров. Нам нужны и те и другие, чтобы победить на выборах. Но ни одна из сторон не поддержит слишком мягкосердечного кандидата. Не позволяй сердцу приказывать голове – или ты упустишь свое многообещающее будущее.
И снова Коннору пришлось очень осторожно выбирать слова.
– Мое сердце не обливается кровью при виде страждущих, Мерфи. – Нахальство в его улыбке при желании могло сойти за решимость. – То, что я выслушиваю всех, не обязывает меня что-либо предпринимать. Это первый принцип политика: слушай, но ничего не обещай. У меня нет ни малейшего намерения проиграть выборы или лишиться будущего.
Мягкосердечный! Это слово крутилось у него в голове, когда он вместе с Мерфи покинул «Таммани Холл», направляясь на первое предвыборное собрание... в независимую организацию мелких торговцев. Между напоминаниями о том, кого следует запомнить и какие вопросы могут поступить для обсуждения, Коннор безуспешно пытался освободиться от напряжения, вызванного устроенной ему головомойкой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34