— Ну вот мы и вернулись к тому, с чего начали, — тихо сказала Аллора.
— Понятно. — В его глазах мелькнул холодок. Брет пристально посмотрел на жену. — Значит, мне придется не расслабляться и не спускать глаз со своих врагов, в том числе и с собственной жены, которая тоже является моим врагом.
Она бросила на него страдальческий взгляд и опустила глаза.
— Я тебе не враг. Но сам посуди: ты пришел сюда и взял крепость. Все мои люди поклялись служить тебе верой и правдой. Ты по своей прихоти запер меня в башне, потом освободил меня — тоже по своей прихоти. Ты заставляешь меня делать все, что тебе захочется. И мне пришлось искать способ заставить тебя освободить Дэвида.
— Опять Дэвид! Ну что ж, Дэвид теперь на свободе. И что будет дальше, Аллора?
Она мгновенно скатилась с кровати и, подобрав упавшую на пол простыню, завернулась в нее. Подойдя к камину, стала возиться с затухающим огнем — ей снова стало холодно. Брет тоже встал и, присев на корточки рядом с ней, подложил в огонь полено. Пламя снова ярко разгорелось. Он посмотрел ей в глаза.
— Так и не скажете ни слова о любви, миледи? И не станете уверять, что отныне будете подчиняться мне, потому что поняли, как любите меня?
— Вы большой эгоист, милорд! Только о себе и думаете. Ведь мне тоже хотелось бы услышать нежные слова.
Он улыбнулся и, играя прядью ее волос, сказал:
— Ты уже знаешь, что я считаю тебя обворожительной. Что я желаю тебя безумно.
— И предпочитаете ежихе?
— Несомненно.
— Но не более того! Тебе желательно, чтобы я бросила к твоим ногам свое сердце, а ты бы вытирал об него ноги. Сам же ты ограничиваешься тем, что говоришь, будто предпочитаешь меня ежихе!
Брет рассмеялся:
— О, миледи, если бы я утратил бдительность, доверился бы вам и наговорил нежных слов, то вы, наверное, немедленно распахнули бы ворота крепости для всех моих врагов! Это ведь все равно что положить голову на плаху.
Она стремительно поднялась и хотела уйти. Но он опередил ее и, схватив за плечи, развернул лицом к себе. Простыня соскользнула с нее на пол. Он поднял жену на руки, и она обняла его за шею.
— Посиди со мной перед камином, — вдруг попросила Аллора хриплым голосом. — Прошу тебя, постели на пол меховое одеяло, и мы будем сидеть рядом и смотреть на огонь.
— Ладно. Это можно сделать.
Он поставил ее на пол и расстелил перед очагом одеяло. Другим одеялом закутал ее. Потом снова взял ее на руки и сел, опираясь спиной о край деревянной ванны, а она, прислонившись к его груди и чувствуя, как его пальцы нежно перебирают пряди ее волос, любовалась язычками пламени.
— Что ты намерен со мной сделать? — шепотом спросила она.
Ах, надо бы ей помалкивать! Ведь она уже не надеялась снова испытать это чувство защищенности, когда тебе не страшны никакие опасности, когда тебя любят и лелеют.
Пусть даже это всего лишь иллюзии, ей хотелось верить, что все так и есть на самом деле.
Но она не удержалась и задала этот вопрос.
Он довольно долго молчал, потом ответил:
— Ничего. Да, миледи, ничего. Мы будем учиться жить вместе.
— Значит, ты простишь меня, забудешь?
— Нет, — сказал он, и она почувствовала, как напряглись его пальцы, перебиравшие ее волосы. — Нет, я ничего не забуду. Только попробуй еще раз ослушаться меня, и я, возможно, сначала высеку тебя собственными руками, а потом посажу в северную башню, пока не найду подходящее место заточения где-нибудь в Нормандии.
— Но я никогда не хотела причинять тебе зла. Кроме разве нашей первой встречи. Но ты тогда вел себя как самонадеянный наглец.
— А ты вела себя как избалованная девчонка.
— А ты был влюблен в леди Люсинду!
— Это была не любовь, — чуть помедлив, сказал он. — Просто я готовился к переменам в жизни.
— Ага! Вот и меня ты не любишь.
Он развернул ее лицом к себе и поцеловал. Мгновение спустя они снова наслаждались любовью, растянувшись на меховом одеяле возле огня, и пламя бросало золотистый отблеск на их тела. Потом она задремала, и он отнес ее на кровать. Лежа в его объятиях, она подумала сквозь сон: «А ведь я тебя по-настоящему люблю, норманн».
— Вы сводите меня с ума, миледи, я не могу насытиться вами, я хочу вас страстно, отчаянно… — услышала она его шепот.
На ее губах промелькнула едва заметная улыбка. Пусть даже он пока ей не доверяет, Но она верит его словам. Вот если бы он тоже поверил ей, тогда бы…
Тогда бы она могла безоглядно открыть ему душу и сердце.
Если бы только…
В течение последующих недель жизнь протекала настолько нормально, что начало казаться, будто все наконец встало на свои места: Брет был здесь, Роберт и его люди ушли, и новая власть прочно утвердилась на Дальнем острове.
Аллора решила не торопить события и не мешать своему мужу.
Но через месяц Брет назначил поместный суд, чтобы рассмотреть накопившиеся претензии людей друг к другу. Судебное заседание проводилось в главном зале. Аллора в это время занималась там рукоделием. Рядом в колыбельке спала Брайана. Аллора хотела уйти, решив, что ей лучше не присутствовать, потому что она привыкла выносить решения единолично и у нее могло появиться искушение начать указывать Брету, что и как следует делать.
Заметив, что она собирается уйти, он попросил ее остаться, сказав, что ему важно услышать ее мнение.
Она подчинилась, поклявшись себе не вмешиваться. Жалобы были самые обычные, будто ничего не изменилось с приходом нормандского лорда. Единственным новшеством было присутствие отца Джонатана в качестве переводчика, который пришел, чтобы помочь изложить суть спора между людьми, говорившими на гэльском языке. Он старательно переводил, Брет внимательно слушал.
Аллора могла бы и сама перевести для Брета, но не стала этого делать, опасаясь нарушить хрупкий баланс, установившийся в их отношениях. Сейчас их отношения строились на более прочной основе, чем страсть, бросавшая их в объятия друг друга, несмотря на недоверие и гнев. Он честно предупредил, что испытывает к ней не любовь, а страсть, а она старалась проявлять осторожность во всех своих словах и поступках, однако вечерами, когда Брет приходил и садился погреть руки у огня, он начинал расспрашивать его о крепости, то о каком-нибудь ремесленнике, который у них работал, то о землях за пределами крепости. Она старательно объясняла ему особенности законов и внесенные в них изменения, и он понимал, что перемены эти произошли именно после нормандского нашествия и что саксонские женщины, в частности, утратили в результате почти все свои права.
Аллоре нравились эти вечера. Она любила отвечать на его вопросы, хотя он нередко нарочно поддразнивал ее, а когда она выходила из себя и начинала злиться, смеялся, подхватывал ее на руки и уносил в постель, где, забыв о возникших разногласиях, они предавались любви.
Он, конечно, предупреждал, что это не любовь, но она-то знала, что не в словах дело. Она была уверена, что в его жизни не было других женщин, и это ее радовало.
Брет полностью возложил на нее решение всех вопросов, касающихся домашнего хозяйства, однако хозяином в доме, несомненно, являлся он.
Она превосходно рукодельничала. Иногда, залюбовавшись той или иной вышивкой в доме, он с удивлением узнавал, что леди Аллора сделала ее собственноручно.
Однако Брет был уверен, что рукоделие не было ее призванием. Она привыкла властвовать. До его прихода она сама правила здесь, хотя иногда и оказывалась игрушкой в руках Роберта, и ей, наверное, было немного досадно, что он отобрал у нее власть, пусть даже и постарался сделать это как можно тактичнее.
Хотя под влиянием волевой натуры матери взгляды Брета на права женщин были весьма прогрессивными, он, тоже имея сильную волю, не вполне одобрял саксонские законы, предоставляющие слишком большие права представительницам слабого пола.
Он хорошо знал, что они могут быть опасны.
Сегодня Брет умышленно задержал Аллору в зале, где происходил поместный суд. Предстояло рассмотреть еще одно дело, о котором его заранее предупредил отец Джонатан. Оно касалось случая изнасилования.
Как и ожидал Брет, Аллора встрепенулась, напряглась и, отложив рукоделие, внимательно поглядела на представших перед Бретом людей.
Речь шла об одной из дочерей пастуха, которая стояла здесь же, низко опустив голову. Отец ее, высокий, худой человек с седеющей головой, не знал нормандского наречия французского языка, зато хорошо говорил по-саксонски.
— Милорд, Сара была невинной девочкой. Я требую справедливости, потому что у нее будет ребенок и теперь никто не захочет на ней жениться. У нас с женой и без того восемь ртов, мы не сможем прокормить еще и этого ребенка. Я прошу вас по крайней мере должным образом наказать насильника.
Брет наблюдал за реакцией Аллоры. Преступление было тяжелым. В прежние дни человека, совершившего акт изнасилования, полагалось кастрировать.
— А где обвиняемый? — спросил Брет. хотя уже знал, что это один из его людей — лишь недавно посвященный в рыцари, бритт по происхождению. Он выступил вперед красивый молодой человек, такой же юный, как и девушка. Брет услышал, как его жена тихо охнула.
Старый пастух продолжал:
— Мне говорили, что я делаю глупость, обвиняя одного из ваших людей, милорд. Но я слышал также, что вы справедливы, и поэтому я все-таки пришел к вам искать правды.
— Рауль, что ты скажешь? — спросил Брет у юноши.
— Милорд, я служу у вас давно: сначала был грумом и ухаживал за вашими лошадьми, потом вы стали брать меня с собой в походы, а после Нормандии я был посвящен в рыцари. Вы знали меня многие годы.
— И тебе, конечно, известно, что, я никогда не прощал насилия и мародерства. И хотя иногда мы отбирали у побежденных врагов драгоценности, я никогда не разрешал грабить или насиловать мирных жителей. Твое преступление я считаю тем более тяжким, что оно совершено на земле, где я хозяин. Ребенок твой?
— Да, милорд. Но клянусь Богом, это не было актом насилия.
— Милорд, девушка ничего не знала о плотских удовольствиях, — настаивал пастух.
Брет откинулся на высокую спинку стула и постукивал пальцами по подлокотникам. Он взглянул на Аллору.
— Это дело касается чувств человеческих, любовь моя, почему бы тебе самой не вынести приговор?
Он говорил это небрежным тоном, но боялся, что поступает неправильно. Ведь если она признает Рауля виновным, ему придется, подорвав ее авторитет, отменить решение!
Он старался убедить себя, что его чувство к Аллоре нельзя назвать любовью. Но когда она остановила на нем взгляд ярко-зеленых, широко распахнутых прекрасных глаз, у него замерло сердце. Он изо всех сил старался придать лицу бесстрастное выражение, наблюдая, как она поднялась с места и золотистые волосы рассыпались по спине под бледно-сиреневой вуалью, которую придерживал на голове золотой обруч филигранной работы. Она, грациозно двигаясь, подошла к девушке и, остановившись перед ней, спросила:
— Сара, это был акт насилия? — Девушка потупила глаза. — Он тебя принудил? Изнасиловал?
Девушка покачала головой, и слезы хлынули из ее глаз.
Но Аллора не стала утешать ее. Она подошла к Раулю и остановилась перед ним, прекрасная, как ангел, но, несомненно, ангел возмездия.
— Девушка молода и была невинной. Если даже ты не изнасиловал ее, то соблазнил.
— Миледи, прошу вас, — проговорил Рауль дрожащим от волнения голосом. По всей видимости, ему было хорошо известно, какое наказание полагается насильнику.
— Не меня проси, — сказала ему Аллора. — Правда, девушка всего лишь дочь пастуха, а ты недавно стал рыцарем, но проси ее выйти за тебя замуж, и если отец ее даст согласие, то все мы здесь скоро погуляем на свадьбе.
И Рауль, и Сара охнули от неожиданности. Брет, очень довольный таким поворотам дела, улыбался.
Пастух проворчал:
— Но юноша пришел сюда с норманнами, миледи…
— Юноша является воином, посвященным в рыцари, — напомнила ему Аллора.
— Тогда ладно. Каждому ребенку нужен отец, пусть даже чужестранец.
— Сэр, — сказал Рауль, — я пришел сюда навсегда, теперь моя родина здесь.
Все замолчали. В это время Элайзия, сидевшая в глубине зала с отцом Дамьеном, всхлипнула и бросилась вон из комнаты.
Озадаченный Брет хотел последовать за сестрой, но Аллора остановила его.
— Я схожу к ней, — сказала она. — А ты закончи заседание поместного суда и одобри брак двух своих вассалов.
Аллора поднялась в комнату Элайзии. Та лежала на кровати и плакала.
— Элайзия, что случилось?
— Я очень боюсь! Только не говори ему! — воскликнула Элайзия. Аллора не сразу поняла, что она говорит о Брете. — Ну и дела!
— Поклянись, что ни слова не скажешь Брету.
— Но, Элайзия, он может чем-нибудь помочь тебе…
— Только не это! Поклянись, что не скажешь ему!
Аллора вздохнула. Интуиция подсказывала, что она впутывается во что-то опасное.
— Клянусь, Элайзия, что ничего не скажу Брету. Но в чем дело? Чего ты боишься?
— Мне кажется, что у меня будет ребенок.
— От кого? Ах да, от Дэвида, конечно! — прошептала Аллора.
Очевидно, она не ошиблась, потому что Элайзия снова разразилась слезами.
— Перестань реветь, не то Брет явится сюда и потребует объяснений, — предупредила ее Аллора. — Дэвид порядочный человек. Я уверена, что он захочет жениться на тебе…
— Брет убьет его. Или мой отец убьет его, ведь он был одним из моих похитителей, Аллора. Брету нельзя говорить.
— Но ты должна сообщить об этом Дэвиду. А потом, может быть, вы вместе признаетесь во всем Брету.
— Дэвид, как только его освободили, уехал. И теперь скрывается в лесах вместе с твоим проклятым дядюшкой и остальной компанией пограничных варваров…
— Элайзия, перестань!
— Ах, извини, Аллора. Но он даже не попытался связаться со мной. Он даже обо мне не спрашивал — испарился, и все!
— Я могу попытаться найти его, — услышала Аллора свои слова.
— Правда? — встрепенулась Элайзия, с надеждой глядя на нее полными слез глазами.
— Уверена, что смогу это сделать. Лорды пограничных земель не проводят всю жизнь в битвах. Сейчас зима, и большинство их наверняка занимаются хозяйством в своих усадьбах.
— Но как ты сможешь это сделать? Если Брет узнает о том, что я натворила, он сообщит отцу, и тот убьет меня. Или, может быть, они оба убьют меня.
— Они не убьют тебя, Элайзия.
— Но они придут в ярость, и если я не предупрежу Дэвида, они убьют его! — сказала Элайзия и снова зарыдала.
Судебное заседание заканчивалось, и Брет, поднявшись сюда, узнает, что его сестра обесчещена человеком, которого он освободил. Аллора вздрогнула.
— Элайзия, замолчи сейчас же! Я найду Дэвида. Скоро Рождество, а потом День Святого Стефана, и тут будет большое гулянье. Это праздник для слуг, и все они гуляют шумно и весело, все ходят друг к другу в гости, и я сумею незаметно ускользнуть.
— О, Аллора, ты правда сделаешь это? — воскликнула, все еще всхлипывая, Элайзия.
— Перестань реветь. Брет может прийти сюда с минуты на минуту. Клянусь, я найду тебе Дэвида, — заверила Аллора.
Ее била нервная дрожь. Боже милосердный, зачем она дает такие обещания? А что, если ее поймают?
Глава 22
Пришло Рождество, и Аллора еще раз поразилась тому, как быстро население Дальнего острова привыкло к новому лорду. Несмотря на лютые морозы и снегопады, все пребывали в радостном предпраздничном настроении. И все шло так, как и прежде.
Если не считать личных переживаний.
Рано утром в сочельник Аллора пришла в часовню в поисках отца Джонатана. Она приготовила ему в качестве рождественского подарка плащ из очень теплой шерсти и хотела сама вручить его. Войдя в часовню, она увидела священника, преклонившего колена перед алтарем, и решила подождать, пока он закончит молитву.
Священник, видимо, услышал ее шаги и, поднявшись с колен, пошел ей навстречу. Но это был не отец Джонатан, а саксонский священник, прибывший сюда вместе с войском ее мужа.
Отец Дамьен. Она была ему благодарна, но привыкнуть к его присутствию здесь оказалось непросто. Правда, она видела его довольно редко. Он держался в стороне и не вмешивался в критические моменты их отношений с Бретом.
А может, она сама старалась держаться от него подальше по той причине; что, поймав на себе его проницательный взгляд, начинала нервничать. Высокий, широкий в плечах, он походил скорее на одного из рыцарей ее мужа, чем на священнослужителя. Она знала, что его здесь любили. Ее люди часто приходили к нему на исповедь или за советом, и многие верили в его сверхъестественные способности предугадывать события. Говорили даже, что сам Всевышний позволяет ему заглядывать в будущее.
Люди здесь с легкостью верили в подобные вещи, и этот странный отец Дамьен явно произвел на них большое впечатление.
— Могу ли я чем-нибудь помочь вам, миледи? — тихо спросил он.
— Я ищу отца Джонатана, чтобы отдать свой подарок, ответила она и жестом указала на плащ. — Он у нас часто простужается…
— Он будет тронут вашей заботой, — сказал отец Дамьен и, вопросительно, изогнув седеющую бровь, добавил:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41