Пошли спать, а то наши проснутся и решат, что мы сбежали.
Кендалл хотела возразить, но передумала. Однако досада на то, что они с Брентом так ничего и не решили, не покидала ее. Но Брент прав: сейчас главная задача — выжить.
Они подошли к костру и легли, но только во сне Кендалл расслабилась и позволила Бренту обнять себя.
* * *
В ту ночь, как обычно, они шли по поросшему лесом склону горы, когда вдруг увидели костры воинской части. Брент и Стерлинг вызвались пойти на разведку. Бесшумно ступая по опавшей листве, они исчезли в ночи. Очень скоро вернулись, радостно объявив, что это бивак конфедератов.
Рождественские праздники… Как чудесно, что именно теперь они добрались, наконец, до родных мест! Как приятно разделить со своими даже тощий солдатский рацион, сидеть у костра и во все горло распевать рождественские песенки.
Но было в этой встрече и нечто пугающее. Солдаты Конфедерации выглядели не намного лучше, чем наши беглецы. Ноги у некоторых из них были за неимением сапог обмотаны какими-то тряпками. Форма ветхая, поношенная. Но некоторые солдаты щеголяли в снятых с убитых янки синих мундирах.
Кендалл сидела рядом с Брентом, прихлебывая из кружки жидкий кофе и вполуха слушала песенки и приглушенные разговоры. Кто-то рассказывал Бью, что половина людей мучается от дизентерии. Болезнь не знает пощады — только за последний месяц умерли двадцать четыре человека. Услышав это, Кендалл чуть не разрыдалась, но в следующий момент на нее вдруг снизошло небывалое спокойствие.
Юг проиграет войну, теперь у нее не было в этом никаких сомнений. Стало ясно и то, что почти все солдаты приютившего их полка понимали: их ждет поражение. Но в их глазах нельзя было прочитать ничего, кроме гордости и решимости драться до конца, каким бы горьким этот конец ни был.
— Кендалл, ты меня слышишь?
— Что? — Она оглянулась, встретив мрачный взгляд Брента.
— Завтра отсюда отправляется обоз в тыл, на восток. Повезут ампутированных и других раненых в Ричмонд. Когда янки придут туда, эти люди станут последним гарнизоном столицы. Они могут взять тебя с собой. Ты же не откажешься помочь ухаживать за ранеными в дороге?
— Конечно, не откажусь, но что будет с тобой и…
— Место есть только для тебя. Нам придется и дальше идти пешком: у них нет для нас даже лошадей. Но ничего, до Виргинии осталось рукой подать.
— Я…
— Ты поедешь, Кендалл. Мне сказали, что опасность нападения на Ричмонд уменьшилась. В столицу вернулась даже жена президента Дэвиса. Она моя старая знакомая и будет счастлива оказать тебе гостеприимство до тех пор, пока я не выясню, куда Чарли отвел «Дженни-Лин».
— А потом?
— А потом я отвезу тебя домой, если смогу.
— А где этот дом, Брент?
Вопрос застал его врасплох. «Южных морей» больше нет, но есть еще один дом, правда, он намного южнее Теннесси.
— Мы поедем к Эйми, — бесцветным голосом ответил Брент. — Кендалл, я так устал, что у меня нет ни малейшей охоты с тобой ссориться.
Она тихо вздохнула:
— Я просто спрашиваю.
Она не стала спорить, когда Брент повел ее в маленькую палатку, которую отвели им для ночлега.
Кендалл была счастлива быть рядом с Брентом, принимать его огненные ласки, говорить с ним, даже если весь разговор состоял из невнятных слов страсти. Утром им предстояло расстаться, но расставание — обычное дело на войне.
Наутро Брент проводил ее до фургона, который должен был отвезти Кендалл в Ричмонд. Он забрался на козлы, едва найдя место, где встать, и молча смотрел, как Кендалл усаживалась между двумя старыми капралами. Он наклонился к ее уху:
— Будь в Ричмонде, Кендалл. Жди меня там, жди. — Она натянуто улыбнулась в ответ:
— А где я еще могу быть, Брент?
— Не знаю, и именно это всегда тревожит меня больше всего. — Кендалл опустила ресницы.
— Я буду там, Брент, обещаю тебе.
Щелкнул кнут, лошади тронулись мелкой рысью, повозка заскрипела и сдвинулась с места. Перед тем как спрыгнуть на землю, Брент прошептал:
— Я люблю тебя, Кендалл. — Он выпрямился и посмотрел в прекрасные глаза любимой, блестевшие от стоявших в них слез.
— Я люблю тебя, моя Кендалл, хотя ты и безнадежная идиотка, — добавил он с озорной улыбкой.
Кендалл попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла.
— Я тоже люблю тебя, хотя ты и неисправимый сукин сын. — Он поцеловал ее, наслаждаясь вкусом любимых губ; Потом быстро спрыгнул с козел, несмотря на скорость, с которой фургон теперь несся по грунтовой дороге. Кендалл, не отрывая своих бездонных глаз от Брента, смотрела грустным и отрешенным взглядом. Но были в этом взгляде непоколебимый дух и обещание любви. Любви, несмотря ни на что.
Брент следил взглядом за фургоном, пока он не исчез в ярких лучах утреннего солнца.
Глава 21
Март 1864 года
Брент вернулся в Ричмонд не сразу. Это не явилось неожиданностью для Кендалл, хотя и портило ей настроение. Теперь она хорошо знала Брента, и если разведка доносила, что янки планируют вторжение с суши для захвата столицы со стороны Джексонвилла, то Кендалл было совершенно ясно, что капитан военно-морского флота Конфедерации Макклейн немедленно оставит свое судно и вместе со Стерлингом отправится сражаться в составе сухопутной армии.
Если бы она не любила его так сильно и не боялась, что его отважное сердце пробьет вражеская пуля, то, наверное, скорее бы поняла, что, помимо чести и воинского долга, движет Брентом в его постоянном стремлении участвовать в сражениях.
Он участвовал в войне с самого начала и бился на фронтах уже три года, но до сих пор у него не было возможности с оружием в руках защитить свой родной, истерзанный безжалостным противником штат. Вместе со Стерлингом он получил особое разрешение на участие в битве под Оласти, и Кендалл от души порадовалась за него, прочитав в газетах о блестящей победе конфедератов. Войска южан были вынуждены оставить под натиском янки Таллахасси, и на этом фоне триумф доблестных флоридцев выглядел еще внушительнее. Как, должно быть, радуется Брент этой победе, думала Кендалл, ощущая себя в эти минуты рядом с ним. Она сама хорошо знала, какое, это счастье — сражаться по зову сердца!
И еще к Кендалл приходили его письма. Так что ее положение было ничуть не хуже, чем положение других женщин Конфедерации. Многие из них не видели своих мужей с самого начала войны… а многие не увидят их никогда.
Ей вообще грех было роптать — она живет в самом Ричмонде. Варина Дэвис, первая леди Конфедерации, неизменно проявляла к ней доброту. Жена президента взяла Кендалл под свое покровительство с той самой ночи, когда молодая женщина прибыла в Ричмонд. В ту ночь она, наконец, насладилась долгожданной горячей ванной, отведала великолепного угощения Варины и с удовольствием отведала у камина превосходного бренди. Миссис Дэвис устроила Кендалл в старинном отеле, поблизости от президентского дворца, и частенько приглашала ее на обед или просто к чаю, чтобы рассказать о Бренте Макклейне и том, как идут дела на войне.
Восхищение Кендалл Вариной Дэвис не знало границ. Первая леди Юга говорила мягким, тихим голосом, преисполненным спокойного достоинства. Во время войны она, любящая мать, потеряла сына. Нет, он не был солдатом. Маленький мальчик разбился, упав с крыльца президентского дома — Белого дома Конфедерации. Кендалл знала эту грустную историю о малыше, который умер на руках своего отца. Слышала она и о том, что Дэвиса оставили наедине со своим безутешным горем только на несколько часов — именно столько времени для скорби и оплакивания могла предоставить нация своему президенту. Думая о сыне Варины, Кендалл невольно вспоминала о другом погибшем малыше — сыне Рыжей Лисицы. Она понимала, что хотя никто и никогда не забудет пережитых во время войны ужасов, но боль за гибель детей будет мучить матерей всю жизнь, а может, и после смерти; Варина, однако, не выставляла напоказ свое горе — у нее были и другие дети, которых надо было растить.
Кендалл приходила в восторг от многочисленного семейства президента. Как ей хотелось самой иметь хотя бы одного малыша! Но… сейчас она никак не могла стать матерью. Это было невозможно в ее положении жены, отвергнутой одним мужчиной, и любовницы другого. Но все же, все же…
Хозяйка гостиницы, в которой жила Кендалл, оказалась вдовой, матерью двоих детей — девочек пяти и четырнадцати лет. И Кендалл все свое свободное время проводила с этими девочками за шитьем, чтением и играми.
Она истосковалась по Бренту и не раз спрашивала себя, отчего мир так плохо устроен. Как мечтала она о настоящем доме и настоящей семейной жизни! Непременно должен настать такой день, когда… Ее ожидания омрачались от мысли о неспособности выносить дитя и от страха, что мечты о совместной жизни с Брентом могут оказаться лишь иллюзией.
Но кто знает, может быть, все не так уж и плохо.
Неожиданно для самой себя Кендалл узнала от Варины, что южане считали ее чуть ли не героиней. О ней рассказывали, что ради своей родины она бросила постылого мужа янки, что, как настоящая дева-воительница, захватила корабль янки и обратила его на службу делу Конфедерации. Ее, необыкновенную женщину, взяли в плен в Виксберге, когда она пыталась забрать из брошенной лодки партию бесценного лекарства для раненых воинов Конфедерации. Это происшествие жители столицы Юга много раз рассказывали друг другу, отчего оно обросло подробностями и превратилось в легенду. Все знали, что Кендалл — подруга героя капитана Макклейна. Одно это делало ее загадочной и романтичной, особенно в глазах молодых леди Ричмонда.
Сама Кендалл относилась к своей популярности с иронией, понимая, что в глазах некоторых людей она остается дамой с сомнительной репутацией. На войне с обеих сторон погибали тысячи добрых и порядочных людей, но Джона Мура не брала ни одна пуля. Он был жив и невредим. Юнионисты считают ее шпионкой. Хотя Кендалл никогда не высказывала вслух своих сокровенных мыслей — Юг был намерен сражаться до конца, — она была уверена, что исход войны предрешен. А когда федералы одержат окончательную победу…
Значит, надо заблаговременно подготовиться к бегству. Она не видела своего мужа почти два года, но хорошо знала, на что он способен. Как и Брент. Она понимала, что Мур будет разыскивать ее, не останавливаясь ни перед чем, и ждать своего часа, даже если война продлится еще пять или десять лет…
Она должна бежать, лучше всего в Европу, но… как сможет она уехать, пока не вернулся Брент? А он будет до конца драться за Конфедерацию.
Все дни Кендалл были заняты работой в госпитале. Она безмерно страдала от вида раненых солдат, от чужой боли, но мужественно выносила запах гниющих ран. Война закалила ее, в Виксберге она приобрела бесценный опыт. Кендалл стала прекрасной помощницей врачам, не бледнела от вида окровавленных бинтов и червивых ран, ни разу не упала в обморок во время ампутации. Одно это делало ее незаменимой.
Работа полностью изматывала ее, но окружающие поддерживали ее дух. Иногда она встречала знакомые лица — тех, с кем вместе выросла в Чарлстоне. Она писала по их просьбе письма домой и сама мысленно переносилась в свою прошлую жизнь, которая, казалось, никогда не вернется. Пожилые раненые вспоминали о ее отце; сверстники — о многочисленных барбекю, охотах и балах… Кендалл вспоминала, что когда-то и она была молодой.
В конце марта Варина Дэвис передала ей письмо от Брента. Он написал его в конце февраля, под впечатлением изгнания янки из Флориды после битвы под Оласти, в которой ему выпала честь участвовать. Брент писал, что они со Стерлингом собираются навестить свою сестру по дороге в Ричмонд, а потом заехать к жене и сыну Стерлинга, который не видел свою семью с начала зимы шестьдесят первого года. В конце апреля Стерлинг должен вернуться в свой полк к Джебу Стюарту, а Брент — на свое судно. Когда Брент писал письмо, «Дженни-Лин» находилась в Англии, и Макферсон должен был привести корабль назад в апреле или мае.
Письмо не отличалось красноречием — Брент сухо и лаконично излагал факты, — да и написано оно было на обратной стороне какого-то старого приказа. Но заканчивалось словами: «Любящий тебя Брент». И это согрело душу Кендалл и вдохнуло в нее новые силы.
Было, однако, в этом письме нечто такое, что не давало ей покоя. Что именно, она сумела понять только несколько недель спустя, когда обнаружила в госпитале еще одно знакомое лицо.
Как-то раз, склонившись над мечущимся в лихорадке солдатом, чтобы смочить холодной водой его губы, Кендалл почувствовала, что кто-то дернул ее за подол юбки. Откинув со лба прядь волос, она обернулась и увидела человека, лицо которого было до странности знакомо ей, но до самых скул заросло давно не стриженной, клочковатой бородой. Приглядевшись к излучавшим восторг ореховым глазам, Кендалл узнала в раненом мужа своей сестры.
— Джин! Джин Макинтош! Господи, как это глупо! Ты лежишь в госпитале и…
— …И иду на поправку, Кендалл. На прошлой неделе я был в разведке и получил пулю в плечо, только и всего. Пулю вытащили, рука осталась цела. Доктор обещал через пару дней выписать меня. Кендалл, мы столько лет беспокоились за тебя. Лолли пишет, что всегда молит Бога о том, чтобы у тебя все было хорошо. — Кендалл опустила глаза и прикусила губу.
— О, Джин, я не писала маме и Лолли только потому, что до сих пор боюсь какой-нибудь подлости от отчима.
— Кендалл, — Джин удивленно посмотрел на нее, — твой отчим умер.
— Он погиб на войне? — с не меньшим удивлением спросила Кендалл.
— Нет, — усмехнулся Джин. — Джордж объелся до смерти, пытаясь сожрать всю свою говядину, пока ее не реквизировали для армейских нужд.
Понимая, что грех радоваться смерти человека. Кендалл не смогла сдержать удовлетворенной улыбки — все же на свете существует еще справедливость.
— Как Лолли и мама? Ты их видел?
— Видел, когда был в отпуске перёд Рождеством. Ты даже не знаешь, что теперь ты тетя, правда, Кендалл? У нас с Лолли прошлым летом родилась дочка. Красивая, как картинка. Глаза — синие, как небо, а волосы — ну просто золотые, как солнышко!..
— Какое чудо, Джин! Я так рада! Ну как они — Лолли, мама и малышка?
— У них все хорошо, Кендалл, правда, я иногда волнуюсь за них — вдруг янки захватят Южную Каролину! Говорят, они держат на нас зуб, считают, что это из-за нас началась война.
— О, Боже мой…
— Да не переживай так, Кендалл. Эх, не надо было мне этого говорить! У нас лучшие в мире солдаты и толковые генералы. Янки никогда не возьмут Чарлстон.
Еще как возьмут, подумала Кендалл, но промолчала, не желая расстраивать раненого.
— Кендалл, почему бы тебе не съездить домой и навестить своих?
От этого простого вопроса ей вдруг стало ясно, что мучила ее на протяжении нескольких недель и обеспокоило в письме Брента — упоминание о семье. Любовь к Кендалл не уменьшила привязанность Брента к брату и сестре, а она не видела свою мать с того дня, когда в Чарлстоне узнали об отделении Южной Каролины.
— Джин, я обязательно поеду к ним, не откладывая. Я сейчас вернусь. — Она поцеловала зятя в лоб и направилась было к главному хирургу; чтобы отпроситься на несколько дней, но обернулась к Джину: — Ты на самом деле хорошо себя чувствуешь?
— Можешь не сомневаться, — широко улыбнулся раненый.
* * *
Весть о смерти Джина Лолли получила в день приезда Кендалл в Чарлстон.
Сестры целых два часа восторженно обсуждали свою встречу, когда в дверь постучали, и какой-то солдат передал Лолли письмо командира части, в которой служил Джин. Рядовой Джин Макинтош умер в госпитале от заражения крови после операции.
Что наша жизнь? Как радовалась Кендалл, приехав в Чарлстон! Лолли за годы войны возмужала, ее брак оказался на редкость счастливым. Но в тот роковой день вместе с Джином умерла часть ее души. Кендалл благодарила Бога, что своим присутствием могла поддержать сестру в эти первые, самые тяжелые дни горя, помочь ей перенести боль утраты.
Направляясь в Чарлстон, Кендалл мечтала провести с сестрой несколько радостных дней, поболтать, вспомнить прошлое, позабавиться проделками маленькой племянницы.
Вместо этого она заботилась о поминках и стояла рядом с рыдающей сестрой, обнимая ее за плечи, когда тело Джина с воинскими почестями опустили в могилу на семейном кладбище.
Да и с матерью было неладно — она лежала, прикованная к постели сильной простудой.
Но, несмотря на все горести, Кендалл испытывала и счастье — после стольких дней разлуки с матерью могла, наконец, обнять и поцеловать ее, хотя та и ругала Кендалл, боясь, что дочь заразится и заболеет сама.
— Пусть я даже слягу на месяц, — сказала Кендалл. — Это такая малость по сравнению с тем, что я снова вижу тебя и могу поцеловать.
Мать плакала, обнимая Кендалл, — она так давно не видела свою старшую дочь.
— Мама просто пугает меня, — призналась Лолли, тщетно пытаясь унять слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Кендалл хотела возразить, но передумала. Однако досада на то, что они с Брентом так ничего и не решили, не покидала ее. Но Брент прав: сейчас главная задача — выжить.
Они подошли к костру и легли, но только во сне Кендалл расслабилась и позволила Бренту обнять себя.
* * *
В ту ночь, как обычно, они шли по поросшему лесом склону горы, когда вдруг увидели костры воинской части. Брент и Стерлинг вызвались пойти на разведку. Бесшумно ступая по опавшей листве, они исчезли в ночи. Очень скоро вернулись, радостно объявив, что это бивак конфедератов.
Рождественские праздники… Как чудесно, что именно теперь они добрались, наконец, до родных мест! Как приятно разделить со своими даже тощий солдатский рацион, сидеть у костра и во все горло распевать рождественские песенки.
Но было в этой встрече и нечто пугающее. Солдаты Конфедерации выглядели не намного лучше, чем наши беглецы. Ноги у некоторых из них были за неимением сапог обмотаны какими-то тряпками. Форма ветхая, поношенная. Но некоторые солдаты щеголяли в снятых с убитых янки синих мундирах.
Кендалл сидела рядом с Брентом, прихлебывая из кружки жидкий кофе и вполуха слушала песенки и приглушенные разговоры. Кто-то рассказывал Бью, что половина людей мучается от дизентерии. Болезнь не знает пощады — только за последний месяц умерли двадцать четыре человека. Услышав это, Кендалл чуть не разрыдалась, но в следующий момент на нее вдруг снизошло небывалое спокойствие.
Юг проиграет войну, теперь у нее не было в этом никаких сомнений. Стало ясно и то, что почти все солдаты приютившего их полка понимали: их ждет поражение. Но в их глазах нельзя было прочитать ничего, кроме гордости и решимости драться до конца, каким бы горьким этот конец ни был.
— Кендалл, ты меня слышишь?
— Что? — Она оглянулась, встретив мрачный взгляд Брента.
— Завтра отсюда отправляется обоз в тыл, на восток. Повезут ампутированных и других раненых в Ричмонд. Когда янки придут туда, эти люди станут последним гарнизоном столицы. Они могут взять тебя с собой. Ты же не откажешься помочь ухаживать за ранеными в дороге?
— Конечно, не откажусь, но что будет с тобой и…
— Место есть только для тебя. Нам придется и дальше идти пешком: у них нет для нас даже лошадей. Но ничего, до Виргинии осталось рукой подать.
— Я…
— Ты поедешь, Кендалл. Мне сказали, что опасность нападения на Ричмонд уменьшилась. В столицу вернулась даже жена президента Дэвиса. Она моя старая знакомая и будет счастлива оказать тебе гостеприимство до тех пор, пока я не выясню, куда Чарли отвел «Дженни-Лин».
— А потом?
— А потом я отвезу тебя домой, если смогу.
— А где этот дом, Брент?
Вопрос застал его врасплох. «Южных морей» больше нет, но есть еще один дом, правда, он намного южнее Теннесси.
— Мы поедем к Эйми, — бесцветным голосом ответил Брент. — Кендалл, я так устал, что у меня нет ни малейшей охоты с тобой ссориться.
Она тихо вздохнула:
— Я просто спрашиваю.
Она не стала спорить, когда Брент повел ее в маленькую палатку, которую отвели им для ночлега.
Кендалл была счастлива быть рядом с Брентом, принимать его огненные ласки, говорить с ним, даже если весь разговор состоял из невнятных слов страсти. Утром им предстояло расстаться, но расставание — обычное дело на войне.
Наутро Брент проводил ее до фургона, который должен был отвезти Кендалл в Ричмонд. Он забрался на козлы, едва найдя место, где встать, и молча смотрел, как Кендалл усаживалась между двумя старыми капралами. Он наклонился к ее уху:
— Будь в Ричмонде, Кендалл. Жди меня там, жди. — Она натянуто улыбнулась в ответ:
— А где я еще могу быть, Брент?
— Не знаю, и именно это всегда тревожит меня больше всего. — Кендалл опустила ресницы.
— Я буду там, Брент, обещаю тебе.
Щелкнул кнут, лошади тронулись мелкой рысью, повозка заскрипела и сдвинулась с места. Перед тем как спрыгнуть на землю, Брент прошептал:
— Я люблю тебя, Кендалл. — Он выпрямился и посмотрел в прекрасные глаза любимой, блестевшие от стоявших в них слез.
— Я люблю тебя, моя Кендалл, хотя ты и безнадежная идиотка, — добавил он с озорной улыбкой.
Кендалл попыталась улыбнуться в ответ, но не смогла.
— Я тоже люблю тебя, хотя ты и неисправимый сукин сын. — Он поцеловал ее, наслаждаясь вкусом любимых губ; Потом быстро спрыгнул с козел, несмотря на скорость, с которой фургон теперь несся по грунтовой дороге. Кендалл, не отрывая своих бездонных глаз от Брента, смотрела грустным и отрешенным взглядом. Но были в этом взгляде непоколебимый дух и обещание любви. Любви, несмотря ни на что.
Брент следил взглядом за фургоном, пока он не исчез в ярких лучах утреннего солнца.
Глава 21
Март 1864 года
Брент вернулся в Ричмонд не сразу. Это не явилось неожиданностью для Кендалл, хотя и портило ей настроение. Теперь она хорошо знала Брента, и если разведка доносила, что янки планируют вторжение с суши для захвата столицы со стороны Джексонвилла, то Кендалл было совершенно ясно, что капитан военно-морского флота Конфедерации Макклейн немедленно оставит свое судно и вместе со Стерлингом отправится сражаться в составе сухопутной армии.
Если бы она не любила его так сильно и не боялась, что его отважное сердце пробьет вражеская пуля, то, наверное, скорее бы поняла, что, помимо чести и воинского долга, движет Брентом в его постоянном стремлении участвовать в сражениях.
Он участвовал в войне с самого начала и бился на фронтах уже три года, но до сих пор у него не было возможности с оружием в руках защитить свой родной, истерзанный безжалостным противником штат. Вместе со Стерлингом он получил особое разрешение на участие в битве под Оласти, и Кендалл от души порадовалась за него, прочитав в газетах о блестящей победе конфедератов. Войска южан были вынуждены оставить под натиском янки Таллахасси, и на этом фоне триумф доблестных флоридцев выглядел еще внушительнее. Как, должно быть, радуется Брент этой победе, думала Кендалл, ощущая себя в эти минуты рядом с ним. Она сама хорошо знала, какое, это счастье — сражаться по зову сердца!
И еще к Кендалл приходили его письма. Так что ее положение было ничуть не хуже, чем положение других женщин Конфедерации. Многие из них не видели своих мужей с самого начала войны… а многие не увидят их никогда.
Ей вообще грех было роптать — она живет в самом Ричмонде. Варина Дэвис, первая леди Конфедерации, неизменно проявляла к ней доброту. Жена президента взяла Кендалл под свое покровительство с той самой ночи, когда молодая женщина прибыла в Ричмонд. В ту ночь она, наконец, насладилась долгожданной горячей ванной, отведала великолепного угощения Варины и с удовольствием отведала у камина превосходного бренди. Миссис Дэвис устроила Кендалл в старинном отеле, поблизости от президентского дворца, и частенько приглашала ее на обед или просто к чаю, чтобы рассказать о Бренте Макклейне и том, как идут дела на войне.
Восхищение Кендалл Вариной Дэвис не знало границ. Первая леди Юга говорила мягким, тихим голосом, преисполненным спокойного достоинства. Во время войны она, любящая мать, потеряла сына. Нет, он не был солдатом. Маленький мальчик разбился, упав с крыльца президентского дома — Белого дома Конфедерации. Кендалл знала эту грустную историю о малыше, который умер на руках своего отца. Слышала она и о том, что Дэвиса оставили наедине со своим безутешным горем только на несколько часов — именно столько времени для скорби и оплакивания могла предоставить нация своему президенту. Думая о сыне Варины, Кендалл невольно вспоминала о другом погибшем малыше — сыне Рыжей Лисицы. Она понимала, что хотя никто и никогда не забудет пережитых во время войны ужасов, но боль за гибель детей будет мучить матерей всю жизнь, а может, и после смерти; Варина, однако, не выставляла напоказ свое горе — у нее были и другие дети, которых надо было растить.
Кендалл приходила в восторг от многочисленного семейства президента. Как ей хотелось самой иметь хотя бы одного малыша! Но… сейчас она никак не могла стать матерью. Это было невозможно в ее положении жены, отвергнутой одним мужчиной, и любовницы другого. Но все же, все же…
Хозяйка гостиницы, в которой жила Кендалл, оказалась вдовой, матерью двоих детей — девочек пяти и четырнадцати лет. И Кендалл все свое свободное время проводила с этими девочками за шитьем, чтением и играми.
Она истосковалась по Бренту и не раз спрашивала себя, отчего мир так плохо устроен. Как мечтала она о настоящем доме и настоящей семейной жизни! Непременно должен настать такой день, когда… Ее ожидания омрачались от мысли о неспособности выносить дитя и от страха, что мечты о совместной жизни с Брентом могут оказаться лишь иллюзией.
Но кто знает, может быть, все не так уж и плохо.
Неожиданно для самой себя Кендалл узнала от Варины, что южане считали ее чуть ли не героиней. О ней рассказывали, что ради своей родины она бросила постылого мужа янки, что, как настоящая дева-воительница, захватила корабль янки и обратила его на службу делу Конфедерации. Ее, необыкновенную женщину, взяли в плен в Виксберге, когда она пыталась забрать из брошенной лодки партию бесценного лекарства для раненых воинов Конфедерации. Это происшествие жители столицы Юга много раз рассказывали друг другу, отчего оно обросло подробностями и превратилось в легенду. Все знали, что Кендалл — подруга героя капитана Макклейна. Одно это делало ее загадочной и романтичной, особенно в глазах молодых леди Ричмонда.
Сама Кендалл относилась к своей популярности с иронией, понимая, что в глазах некоторых людей она остается дамой с сомнительной репутацией. На войне с обеих сторон погибали тысячи добрых и порядочных людей, но Джона Мура не брала ни одна пуля. Он был жив и невредим. Юнионисты считают ее шпионкой. Хотя Кендалл никогда не высказывала вслух своих сокровенных мыслей — Юг был намерен сражаться до конца, — она была уверена, что исход войны предрешен. А когда федералы одержат окончательную победу…
Значит, надо заблаговременно подготовиться к бегству. Она не видела своего мужа почти два года, но хорошо знала, на что он способен. Как и Брент. Она понимала, что Мур будет разыскивать ее, не останавливаясь ни перед чем, и ждать своего часа, даже если война продлится еще пять или десять лет…
Она должна бежать, лучше всего в Европу, но… как сможет она уехать, пока не вернулся Брент? А он будет до конца драться за Конфедерацию.
Все дни Кендалл были заняты работой в госпитале. Она безмерно страдала от вида раненых солдат, от чужой боли, но мужественно выносила запах гниющих ран. Война закалила ее, в Виксберге она приобрела бесценный опыт. Кендалл стала прекрасной помощницей врачам, не бледнела от вида окровавленных бинтов и червивых ран, ни разу не упала в обморок во время ампутации. Одно это делало ее незаменимой.
Работа полностью изматывала ее, но окружающие поддерживали ее дух. Иногда она встречала знакомые лица — тех, с кем вместе выросла в Чарлстоне. Она писала по их просьбе письма домой и сама мысленно переносилась в свою прошлую жизнь, которая, казалось, никогда не вернется. Пожилые раненые вспоминали о ее отце; сверстники — о многочисленных барбекю, охотах и балах… Кендалл вспоминала, что когда-то и она была молодой.
В конце марта Варина Дэвис передала ей письмо от Брента. Он написал его в конце февраля, под впечатлением изгнания янки из Флориды после битвы под Оласти, в которой ему выпала честь участвовать. Брент писал, что они со Стерлингом собираются навестить свою сестру по дороге в Ричмонд, а потом заехать к жене и сыну Стерлинга, который не видел свою семью с начала зимы шестьдесят первого года. В конце апреля Стерлинг должен вернуться в свой полк к Джебу Стюарту, а Брент — на свое судно. Когда Брент писал письмо, «Дженни-Лин» находилась в Англии, и Макферсон должен был привести корабль назад в апреле или мае.
Письмо не отличалось красноречием — Брент сухо и лаконично излагал факты, — да и написано оно было на обратной стороне какого-то старого приказа. Но заканчивалось словами: «Любящий тебя Брент». И это согрело душу Кендалл и вдохнуло в нее новые силы.
Было, однако, в этом письме нечто такое, что не давало ей покоя. Что именно, она сумела понять только несколько недель спустя, когда обнаружила в госпитале еще одно знакомое лицо.
Как-то раз, склонившись над мечущимся в лихорадке солдатом, чтобы смочить холодной водой его губы, Кендалл почувствовала, что кто-то дернул ее за подол юбки. Откинув со лба прядь волос, она обернулась и увидела человека, лицо которого было до странности знакомо ей, но до самых скул заросло давно не стриженной, клочковатой бородой. Приглядевшись к излучавшим восторг ореховым глазам, Кендалл узнала в раненом мужа своей сестры.
— Джин! Джин Макинтош! Господи, как это глупо! Ты лежишь в госпитале и…
— …И иду на поправку, Кендалл. На прошлой неделе я был в разведке и получил пулю в плечо, только и всего. Пулю вытащили, рука осталась цела. Доктор обещал через пару дней выписать меня. Кендалл, мы столько лет беспокоились за тебя. Лолли пишет, что всегда молит Бога о том, чтобы у тебя все было хорошо. — Кендалл опустила глаза и прикусила губу.
— О, Джин, я не писала маме и Лолли только потому, что до сих пор боюсь какой-нибудь подлости от отчима.
— Кендалл, — Джин удивленно посмотрел на нее, — твой отчим умер.
— Он погиб на войне? — с не меньшим удивлением спросила Кендалл.
— Нет, — усмехнулся Джин. — Джордж объелся до смерти, пытаясь сожрать всю свою говядину, пока ее не реквизировали для армейских нужд.
Понимая, что грех радоваться смерти человека. Кендалл не смогла сдержать удовлетворенной улыбки — все же на свете существует еще справедливость.
— Как Лолли и мама? Ты их видел?
— Видел, когда был в отпуске перёд Рождеством. Ты даже не знаешь, что теперь ты тетя, правда, Кендалл? У нас с Лолли прошлым летом родилась дочка. Красивая, как картинка. Глаза — синие, как небо, а волосы — ну просто золотые, как солнышко!..
— Какое чудо, Джин! Я так рада! Ну как они — Лолли, мама и малышка?
— У них все хорошо, Кендалл, правда, я иногда волнуюсь за них — вдруг янки захватят Южную Каролину! Говорят, они держат на нас зуб, считают, что это из-за нас началась война.
— О, Боже мой…
— Да не переживай так, Кендалл. Эх, не надо было мне этого говорить! У нас лучшие в мире солдаты и толковые генералы. Янки никогда не возьмут Чарлстон.
Еще как возьмут, подумала Кендалл, но промолчала, не желая расстраивать раненого.
— Кендалл, почему бы тебе не съездить домой и навестить своих?
От этого простого вопроса ей вдруг стало ясно, что мучила ее на протяжении нескольких недель и обеспокоило в письме Брента — упоминание о семье. Любовь к Кендалл не уменьшила привязанность Брента к брату и сестре, а она не видела свою мать с того дня, когда в Чарлстоне узнали об отделении Южной Каролины.
— Джин, я обязательно поеду к ним, не откладывая. Я сейчас вернусь. — Она поцеловала зятя в лоб и направилась было к главному хирургу; чтобы отпроситься на несколько дней, но обернулась к Джину: — Ты на самом деле хорошо себя чувствуешь?
— Можешь не сомневаться, — широко улыбнулся раненый.
* * *
Весть о смерти Джина Лолли получила в день приезда Кендалл в Чарлстон.
Сестры целых два часа восторженно обсуждали свою встречу, когда в дверь постучали, и какой-то солдат передал Лолли письмо командира части, в которой служил Джин. Рядовой Джин Макинтош умер в госпитале от заражения крови после операции.
Что наша жизнь? Как радовалась Кендалл, приехав в Чарлстон! Лолли за годы войны возмужала, ее брак оказался на редкость счастливым. Но в тот роковой день вместе с Джином умерла часть ее души. Кендалл благодарила Бога, что своим присутствием могла поддержать сестру в эти первые, самые тяжелые дни горя, помочь ей перенести боль утраты.
Направляясь в Чарлстон, Кендалл мечтала провести с сестрой несколько радостных дней, поболтать, вспомнить прошлое, позабавиться проделками маленькой племянницы.
Вместо этого она заботилась о поминках и стояла рядом с рыдающей сестрой, обнимая ее за плечи, когда тело Джина с воинскими почестями опустили в могилу на семейном кладбище.
Да и с матерью было неладно — она лежала, прикованная к постели сильной простудой.
Но, несмотря на все горести, Кендалл испытывала и счастье — после стольких дней разлуки с матерью могла, наконец, обнять и поцеловать ее, хотя та и ругала Кендалл, боясь, что дочь заразится и заболеет сама.
— Пусть я даже слягу на месяц, — сказала Кендалл. — Это такая малость по сравнению с тем, что я снова вижу тебя и могу поцеловать.
Мать плакала, обнимая Кендалл, — она так давно не видела свою старшую дочь.
— Мама просто пугает меня, — призналась Лолли, тщетно пытаясь унять слезы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47