Брент надругался над ее чувствами, но потом бросил ей нить спасения, за которую она ухватилась, чтобы окончательно не потерять надежду. Он удовлетворил ее плотские желания, ей понравилась животная страсть, с которой он любил ее. Она радовалась, видя, что он тоже хочет сохранить ее в своей памяти, но… все пережитое за прошедшую ночь лишило ее последних сил.
Какое мучение сознавать, что он уезжает!
— Ночной Ястреб, — пробормотала она, пытаясь сдержать, готовые хлынуть из глаз, слезы отчаяния. — Рыжая Лисица, да еще Аполка. Но почему Рыжая Лисица и Ночной Ястреб? Это же английские имена.
Кендалл была уверена, что в ответ Брент пожал плечами, но не стала смотреть на него, слыша, как он заправляет рубашку в бриджи.
— Цивилизация, — сказал Брент. — Всему причиной белые люди, дорогуша. Во время индейских войн белые начали давать индейцам клички и прозвища; а для того чтобы вести переговоры с белыми, многие семинолы и микасуки стали переводить на английский свои имена, произведенные от названий животных, которые водятся в этих местах: орлов, опоссумов, сусликов и лисиц. Сейчас-то, подражая белым, многие индейцы придумывают себе фамилии по прозвищам отцов, но для них это необычно, потому что эти люди живут в условиях матриархата. Например, Рыжая Лисица сын индианки, скво, по имени Маленькая Лисичка. Имя у него семинольское. У всех микасуки и семинолов есть настоящие имена, которые даются во время Пляски земной кукурузы. Настоящее имя Рыжей Лисицы — Асияхоло, а его отца — Оцеола. Но мы, белые, ни умеем правильно произносить такие сложные имена. — Кендалл услышала, как застучали по полу сапоги Брента, — он подошел и склонился над своей возлюбленной.
— Очень интересно и само слово «семинолы». Белые поселенцы переводят это слово как «беглецы», потому как считают, что семинолы бегут на юг от межплеменных распрей и нашествия белых, но на самом деле это не так. В действительности слово «семинол» означает «поступающий свободно». И должен тебе сказать. Рыжая Лисица действительно поступает свободно. Даже если его народ терпит лишения и бедствия, он все равно поступает свободно… — Его голос стих. Затем Брент присел рядом с Кендалл и, приподняв ее голову, повернул к себе лицом, не обращая внимания на протестующее восклицание, сорвавшееся с ее губ. — Поступающий свободно, Кендалл. Это единственное, что мы все должны стараться делать. Рыжая Лисица, ты… я. Верь ему, Кендалл. Но если вдруг с ним что-нибудь случится, то у залива ты найдешь человека, который поможет тебе, если ты назовешь ему мое имя. Этого человека зовут Гарольд Армстронг. Ты сможешь найти его в устье Майами в первую ночь каждого полнолуния. Сигналом того, что все в порядке и за тобой никто не следит, должен быть крик пересмешника. Ты поняла?
Едва сдерживая слезы, Кендалл взглянула в глаза Брента и согласно кивнула. Как много стал значить для нее этот человек — и всего за одну ночь, которая началась с непримиримой вражды.
— Я поняла, — прошептала она, наконец.
Она думала, что он поцелует ее на прощание, слившись с ней еще раз перед долгим расставанием, но этого не произошло. Брент встал и, не оборачиваясь, направился к двери. На пороге остановился, не решаясь оглянуться. Душа его была не на месте и нестерпимо болела. Он был храбрым воином, но насколько тяжелее, оказывается, оставить здесь женщину, которую только вчера с наслаждением так крепко обнимал, что у нее перехватывало дыхание. Увидеть бы еще хоть один раз — сидящей на полу с обнаженной молодой грудью, прикрытой только водопадом золотистых волос, ниспадающих по плечам, упиться видом ее бездонных, индиговых глаз…
— Я постараюсь сделать так, чтобы тебя не заставляли растирать конти, — хрипло пообещал Брент.
— Сделай это, пожалуйста, — прошептала она, с трудом сдерживая рвущиеся из горла рыдания. Судорожно сглотнув, она справилась с собой и постаралась с насмешкой произнести: — И еще я прошу вас, капитан Макклейн, не дать себя убить. Конечно, это болото чудо как гостеприимно, но я не хотела бы долго здесь засиживаться…
Голос ее пресекся. Брент постоял на пороге еще минуту, помедлил, потом рывком распахнул дверь и вышел, прикрыв ее за собой. И пока он уходил, Кендалл не отрывала глаз от его широкой спины, затянутой в серую униформу, и от его рыжего затылка.
Дверь закрылась, но Брент не запер ее на засов. Раздался быстрый топот — Макклейн стремительно спустился с лестницы, потом мягкий звук — он спрыгнул со ступеньки, и тотчас же на улице раздались голоса, выкрикивавшие команды на английском языке и мускоги. Затем мощные глотки нестройно затянули «Дикси». Мужчины отправились на войну. Звуки песни постепенно стихли.
Глаза Кендалл остались сухими. Она тупо смотрела на сплетенный из соломы потолок хижины. В звуки природы тем временем вмешались человеческие голоса, нарушавшие ее гармонию. Из оцепенения Кендалл вывел яркий солнечный луч, сверкнувший в крохотном оконце. До слуха донеслась целая симфония звуков: стрекот сверчков, курлыканье журавлей, глухое хрюканье аллигатора…
Но в душе Кендалл продолжала звучать мелодия «Дикси». Она преследовала ее, как и вид широкой мужской спины, затянутой в серый мундир. На глаза вновь навернулись слезы, и она дала волю своим чувствам, разрыдавшись в голос. Утомленная плачем, она, наконец, погрузилась в глубокий, спасительный сон.
* * *
Кендалл проснулась внезапно, как от толчка. Открыв глаза, лихорадочно оглянулась, пытаясь понять, что разбудило ее столь неожиданно. В хижине царила тишина и не было ни души. Кендалл нахмурилась, соображая, что же изменилось за то — время, пока она спала. Потом до нее дошло, что в хижине стало гораздо темнее — была еще не ночь, но на индейское становище уже опустились вечерние сумерки: солнце клонилось к западу. Она проспала целый день, и индейцы не тревожили ее.
Она встала, обхватила себя руками. Ее колотила дрожь. Уже много часов, как Брент ушел из лагеря, сейчас ее отделяют от возлюбленного десятки миль, но она не хотела думать о предстоящем одиночестве. Ее не оставит яркое солнце, мелькнувшее в прогале туч на горизонте ее жизни. Сейчас у Кендалл есть то, чего не было во всей прошлой жизни, — надежда. Она поступает свободно…
На лице медленно проступила улыбка. Кендалл быстро оделась, пригладила волосы и открыла дверь хижины. Та легко подалась. Кендалл спустилась с лестницы и пошла к становищу.
Жизнь в индейском лагере шла своим чередом. Бегали босоногие дети, горели костры, женщины готовили пищу. Над становищем стоял неумолчный гул звонких голосов — женщины судачили о том, о сем, сшивая куски пестрой материи, прядя пряжу и готовя еду для своих неустрашимых воинов.
— Вижу, ты решила присоединиться к нам, Кендалл Мур. — Кендалл оглянулась. По тропинке, ведущей к зловонной реке и мангровым зарослям, к ней приближался Рыжая Лисица с молодым белохвостым оленем на плечах. Вождь возвращался с охоты — шея животного была пронзена стрелой. На Рыжей Лисице было полное облачение индейского воина-вождя. Голову украшала повязка с перьями, рубашка расшита серебряными узорами. На нем теперь красовалась отделанная бахромой кожаная юбка; голени Рыжей Лисицы туго обтягивали краги из оленьей кожи. На шее висели ружье, патронташ, рог с порохом, лук и стрелы,
— Я спала, — пробормотала Кендалл, с раздражением сознавая, что заливается краской. Едва заметные искорки в глазах индейца ясно дали ей понять, что Рыжая Лисица прекрасно знает причину ее долгого сна. Однако он не стал насмешничать, а, взяв Кендалл за локоть, предложил следовать за ним к его дому.
— Мы не всегда жили в таких хибарах, Кендалл Мур, — начал вождь светскую беседу. — На севере наши хижины были сложены из деревянных бревен, как тот дом, в котором живешь ты. Но наши дома столько раз сжигали! А сколько раз нам приходилось отступать все дальше и дальше к югу! Здесь очень часто дуют сильные ветры и бывают такие ливни, которые разрушают любые самые крепкие жилища. Но мы научились быть стойкими, как корни мангрового дерева, нас нельзя уничтожить, потому что мы очень быстро заново отстраиваем наши жилища.
Внезапно Рыжая Лисица остановился и обернулся к идущей за ним Кендалл:
— Я слышал, что ты больше не хочешь перетирать корни конти.
Кендалл снова вспыхнула до корней волос, на этот раз от стыда. Из-за слов, которые она в запальчивости наговорила Бренту, индейцы, чего доброго, сочтут ее избалованной и ленивой плантаторской дочкой. Но откуда могли знать краснокожие, что жизнь белых женщин, жен и дочерей плантаторов, отнюдь не была легкой, даже если плантацию обрабатывали многочисленные рабы.
— Я не боюсь тяжелой работы, Рыжая Лисица, и буду делать все, что нужно, уж коли я решила остаться с вами.
Индеец загадочно улыбнулся и зашагал дальше. — Так ты по доброй воле решила остаться с нами? — спросил он.
— Да, — тихо ответила Кендалл. Она слегка запыхалась, стараясь не отстать от быстро идущего вождя.
Рыжая Лисица остановился так внезапно, что Кендалл с ходу уткнулась в его спину. Все еще улыбаясь, индеец обернулся:
— Я тоже не хочу, чтобы ты растирала конти. Я хочу, чтобы ты научила моих детей говорить по-английски. Кендалл с изумлением уставилась на него:
— Но ведь ты и сам бегло говоришь по-английски, Рыжая Лисица!
Индеец в ответ только нетерпеливо махнул рукой.
— Я мужчина, и у меня совсем нет времени. К тому же Аполку тоже надо научите языку белых людей, а у мужчины не всегда хватает выдержки, когда он говорит с женщиной.
Кендалл улыбнулась. Как же похожи друг на друга все мужчины, и не важно, белые они или краснокожие.
— Но я совсем не знаю языка твоего народа, Рыжая Лисица!
— Ничего, постепенно ты научишься говорить на нем, так же как учатся языку дети. Да ты ведь и так уже немного говоришь на языке мускоги, Кендалл Мур. Ты знаешь слово «Таллахасси».
Кендалл удивленно вскинула брови и рассмеялась:
— Я только знаю, что это столица штата.
— Это означает «старый город», — сказал индеец, сбросил на землю свою тяжелую ношу.
Обняв Кендалл за талию, он подвел ее к дому. Усмехнувшись, показал на свой дом — в глазах его мелькнули озорные искорки.
— Чулуота — логово лисицы, — сказал он и, легко приподняв Кендалл, поставил её на деревянный настил террасы. — А я, Кендалл Мур, буду учить тебя жизни в наших болотах. Ты научишься понимать, где течет река, когда кажется, что вокруг нет ничего, кроме осоки и кустарника, ты научишься распознавать змей, укус которых смертелен, будешь по кончику хвоста узнавать гремучую змею. Ты привыкнешь слышать во сне самые тихие шаги приближающегося врага и предсказывать погоду по цвету неба.
Кендалл с любопытством вгляделась в волевое лицо Рыжей Лисицы. Он только что предложил ей дружбу, которой удостаиваются очень немногие белые, такую же, какая связывала вождя и Брента и которой Макклейн дорожил, невзирая на предрассудки белого общества. У двери дома уже стояла Аполка, терпеливо ожидающая, когда муж обратит на нее внимание. На лице индианки светилась приветливая улыбка, к ногам жались малыши с широко открытыми глазами — они ждали своей очереди приветствовать отца и белую женщину, к которой уже давно успели привязаться.
Кендалл от души рассмеялась — ее мелодичный голос прорезал тишину вечера. Улыбнувшись Аполке, она обернулась к вождю:
— Я постараюсь угодить тебе, Рыжая Лисица. Я очень постараюсь — учить и учиться.
Индеец с довольным видом кивнул. Сняв с пояса нож в широких ножнах, он бросил его Аполке, кивнув головой в сторону принесенного с охоты оленя.
— Можешь начинать учиться прямо сейчас, Кендалл Мур. Присмотрись, как Аполка готовит еду, а утром ты пойдешь учиться со мной. — Он помолчал, в глазах его снова появились озорные смешинки. — Тебе больше не потребуется отдых: Ночной Ястреб вернется не скоро. Жена воина не должна предаваться праздности, если ей не приходится ублажать по ночам своего мужчину.
Кендалл покраснела от смущения, не зная, что делать — то ли влепить затрещину Рыжей Лисице, то ли рассмеяться. Второе более подходило к ситуации, особенно потому, что вождь резко повернулся и зашагал прочь. Она улыбнулась Аполке, которая подталкивала к ней детей. Кендалл наклонилась к мальчикам и обняла их, наслаждаясь теплом доверчиво прижавшихся к ней детишек.
Дикари — со стыдом подумала она. Еще совсем недавно она была столь невежественна, что искренне считала всех индейцев дикарями, а теперь ей было несказанно приятно прикосновение двух краснокожих малышей.
Кендалл вздохнула, глядя, как Аполка, спустившись с террасы, подошла к туше оленя. На землю опускалась ночь. Природа дышала первозданным покоем. Яркий закат окутывал оранжевым светом становище и растущие по краю поляны кипарисы.
Конечно, это не Чарлстон. Это даже не Ричмонд, Атланта, Мобил или Новый Орлеан… Но все же это несравненно лучше, чем юнионистская казарма. Во всяком случае, для южанки, которой надо пережить превратности войны. Может быть, Брент ошибается и дела у конфедератов скоро пойдут в гору?
Дети сильнее прижались к Кендалл, требуя внимания. Как приятно это детское доверие! В самом деле, не в такое уж плохое место она попала;
Сердце женщины затрепетало.
Для нее это лучшее на свете место — ведь именно сюда рано или поздно вернется за ней Ночной Ястреб…
Глава 7
13 марта 1862 года
Капитан Брент Макклейн стоял на носу «Дженни-Лин» и пристально вглядывался в поросшие соснами берега устья Флориды. У рта его залегли горькие складки; тело было напряжено, словно сопротивлялось липкому страху, который против воли закрадывался в душу.
Джексонвилл был объят пламенем.
Военное счастье отвернулось от конфедератов Флориды.
Судно юнионистов «Гаттерас», базировавшееся в Ки-Уэсте, подошло к Сидар-Ки шестого января. Высаженный с корабля десант взял железнодорожную станцию, депо, пакгауз с военным снаряжением и телеграф. Были захвачены шхуны, сторожевые суда и паром. Во время штурма станцию защищали только двадцать три конфедерата, — незадолго до нападения северян две роты были отправлены на отражение возможного наступления юнионистов на Фернандину.
Жертвы оказались напрасными: федералы взяли и Сент-Огастин, и Фернандину, теперь наступил черед Джексонвилла.
Клубы черного дыма, поднимаясь над деревьями, застилали синее небо. Солнце померкло. Брент закрыл глаза и стиснул зубы. От чувства собственной беспомощности можно было сойти с ума. Еще немного, и он сорвет с себя одежду, кинется в воду и поплывет к берегу, а потом… Потом он, чего бы это ни стоило, доберется до «Южных морей»…
Нельзя так распускаться, одернул себя Брент. Он капитан и должен держать себя в руках. Командир не имеет права принимать поспешных решений — нельзя подвергать бессмысленному риску корабль, команду и собственную жизнь. Надо набраться терпения и ждать, когда вернутся разведчики.
— Мы здесь, капитан! — Брент посмотрел вниз и увидел Чарли Макферсона, карабкавшегося на борт по веревочной лестнице.
— Быстрее, Чарли. Что происходит на берегу? Взглянув в напряженное лицо капитана, Чарли опустил глаза и грустно покачал головой. Как тяжело сказать этому железному человеку, что его родной город превратился в руины.
— Чарли! — рявкнул Брент.
— Федералы оккупировали Сент-Огастин и Джексонвилл, капитан. Там сейчас стоит Четвертый нью-хэмпширский полк. Конфедератам пришлось отойти, разрушая при отступлении город. Горят в основном лесопилки — их сожгли, чтобы они не достались неприятелю. Уничтожены сталелитейный и металлический заводы, в устье реки затоплено несколько кораблей, так что придется следить за фарватером, капитан.
Брент молчал, не в силах вымолвить ни слова. Сент-Огастин, Джексонвилл… Как близко от «Южных морей», как близко!.. От выражения ярости и горя в глазах командира у Чарли сжалось сердце.
Он деликатно кашлянул и продолжал:
— На самом деле не все так страшно, как кажется, сэр. Мы видели своими глазами, что дома почти все целы. Янки, конечно, бесчинствовали, но не сильно, мы с Крисом видели это своими глазами. Во всяком случае, они вели себя тихо, не так, как будут вести себя, если войдут в Ричмонд или Чарлстон. Они думают, что в Джексонвилле немало тайных юнионистов, и соблюдают осторожность.
Брент наконец пришел в себя. С решительным видом он повернулся и направился в свою каюту. Матросы на палубе занервничали, ожидая возвращения капитана.
Макклейн не заставил себя долго ждать. Он появился на палубе, сменив украшенную золотым позументом военно-морскую форму на коричневые бриджи, белую рубашку и синий сюртук без каких-либо знаков отличия офицера армии Конфедерации, Засовывая на ходу за пояс пистолет, Брент снова прошел на бак; охотничий нож был заткнут за голенище сапога. В глазах капитана Макклейна горел огонь. Он внимательно оглядел свой экипаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47
Какое мучение сознавать, что он уезжает!
— Ночной Ястреб, — пробормотала она, пытаясь сдержать, готовые хлынуть из глаз, слезы отчаяния. — Рыжая Лисица, да еще Аполка. Но почему Рыжая Лисица и Ночной Ястреб? Это же английские имена.
Кендалл была уверена, что в ответ Брент пожал плечами, но не стала смотреть на него, слыша, как он заправляет рубашку в бриджи.
— Цивилизация, — сказал Брент. — Всему причиной белые люди, дорогуша. Во время индейских войн белые начали давать индейцам клички и прозвища; а для того чтобы вести переговоры с белыми, многие семинолы и микасуки стали переводить на английский свои имена, произведенные от названий животных, которые водятся в этих местах: орлов, опоссумов, сусликов и лисиц. Сейчас-то, подражая белым, многие индейцы придумывают себе фамилии по прозвищам отцов, но для них это необычно, потому что эти люди живут в условиях матриархата. Например, Рыжая Лисица сын индианки, скво, по имени Маленькая Лисичка. Имя у него семинольское. У всех микасуки и семинолов есть настоящие имена, которые даются во время Пляски земной кукурузы. Настоящее имя Рыжей Лисицы — Асияхоло, а его отца — Оцеола. Но мы, белые, ни умеем правильно произносить такие сложные имена. — Кендалл услышала, как застучали по полу сапоги Брента, — он подошел и склонился над своей возлюбленной.
— Очень интересно и само слово «семинолы». Белые поселенцы переводят это слово как «беглецы», потому как считают, что семинолы бегут на юг от межплеменных распрей и нашествия белых, но на самом деле это не так. В действительности слово «семинол» означает «поступающий свободно». И должен тебе сказать. Рыжая Лисица действительно поступает свободно. Даже если его народ терпит лишения и бедствия, он все равно поступает свободно… — Его голос стих. Затем Брент присел рядом с Кендалл и, приподняв ее голову, повернул к себе лицом, не обращая внимания на протестующее восклицание, сорвавшееся с ее губ. — Поступающий свободно, Кендалл. Это единственное, что мы все должны стараться делать. Рыжая Лисица, ты… я. Верь ему, Кендалл. Но если вдруг с ним что-нибудь случится, то у залива ты найдешь человека, который поможет тебе, если ты назовешь ему мое имя. Этого человека зовут Гарольд Армстронг. Ты сможешь найти его в устье Майами в первую ночь каждого полнолуния. Сигналом того, что все в порядке и за тобой никто не следит, должен быть крик пересмешника. Ты поняла?
Едва сдерживая слезы, Кендалл взглянула в глаза Брента и согласно кивнула. Как много стал значить для нее этот человек — и всего за одну ночь, которая началась с непримиримой вражды.
— Я поняла, — прошептала она, наконец.
Она думала, что он поцелует ее на прощание, слившись с ней еще раз перед долгим расставанием, но этого не произошло. Брент встал и, не оборачиваясь, направился к двери. На пороге остановился, не решаясь оглянуться. Душа его была не на месте и нестерпимо болела. Он был храбрым воином, но насколько тяжелее, оказывается, оставить здесь женщину, которую только вчера с наслаждением так крепко обнимал, что у нее перехватывало дыхание. Увидеть бы еще хоть один раз — сидящей на полу с обнаженной молодой грудью, прикрытой только водопадом золотистых волос, ниспадающих по плечам, упиться видом ее бездонных, индиговых глаз…
— Я постараюсь сделать так, чтобы тебя не заставляли растирать конти, — хрипло пообещал Брент.
— Сделай это, пожалуйста, — прошептала она, с трудом сдерживая рвущиеся из горла рыдания. Судорожно сглотнув, она справилась с собой и постаралась с насмешкой произнести: — И еще я прошу вас, капитан Макклейн, не дать себя убить. Конечно, это болото чудо как гостеприимно, но я не хотела бы долго здесь засиживаться…
Голос ее пресекся. Брент постоял на пороге еще минуту, помедлил, потом рывком распахнул дверь и вышел, прикрыв ее за собой. И пока он уходил, Кендалл не отрывала глаз от его широкой спины, затянутой в серую униформу, и от его рыжего затылка.
Дверь закрылась, но Брент не запер ее на засов. Раздался быстрый топот — Макклейн стремительно спустился с лестницы, потом мягкий звук — он спрыгнул со ступеньки, и тотчас же на улице раздались голоса, выкрикивавшие команды на английском языке и мускоги. Затем мощные глотки нестройно затянули «Дикси». Мужчины отправились на войну. Звуки песни постепенно стихли.
Глаза Кендалл остались сухими. Она тупо смотрела на сплетенный из соломы потолок хижины. В звуки природы тем временем вмешались человеческие голоса, нарушавшие ее гармонию. Из оцепенения Кендалл вывел яркий солнечный луч, сверкнувший в крохотном оконце. До слуха донеслась целая симфония звуков: стрекот сверчков, курлыканье журавлей, глухое хрюканье аллигатора…
Но в душе Кендалл продолжала звучать мелодия «Дикси». Она преследовала ее, как и вид широкой мужской спины, затянутой в серый мундир. На глаза вновь навернулись слезы, и она дала волю своим чувствам, разрыдавшись в голос. Утомленная плачем, она, наконец, погрузилась в глубокий, спасительный сон.
* * *
Кендалл проснулась внезапно, как от толчка. Открыв глаза, лихорадочно оглянулась, пытаясь понять, что разбудило ее столь неожиданно. В хижине царила тишина и не было ни души. Кендалл нахмурилась, соображая, что же изменилось за то — время, пока она спала. Потом до нее дошло, что в хижине стало гораздо темнее — была еще не ночь, но на индейское становище уже опустились вечерние сумерки: солнце клонилось к западу. Она проспала целый день, и индейцы не тревожили ее.
Она встала, обхватила себя руками. Ее колотила дрожь. Уже много часов, как Брент ушел из лагеря, сейчас ее отделяют от возлюбленного десятки миль, но она не хотела думать о предстоящем одиночестве. Ее не оставит яркое солнце, мелькнувшее в прогале туч на горизонте ее жизни. Сейчас у Кендалл есть то, чего не было во всей прошлой жизни, — надежда. Она поступает свободно…
На лице медленно проступила улыбка. Кендалл быстро оделась, пригладила волосы и открыла дверь хижины. Та легко подалась. Кендалл спустилась с лестницы и пошла к становищу.
Жизнь в индейском лагере шла своим чередом. Бегали босоногие дети, горели костры, женщины готовили пищу. Над становищем стоял неумолчный гул звонких голосов — женщины судачили о том, о сем, сшивая куски пестрой материи, прядя пряжу и готовя еду для своих неустрашимых воинов.
— Вижу, ты решила присоединиться к нам, Кендалл Мур. — Кендалл оглянулась. По тропинке, ведущей к зловонной реке и мангровым зарослям, к ней приближался Рыжая Лисица с молодым белохвостым оленем на плечах. Вождь возвращался с охоты — шея животного была пронзена стрелой. На Рыжей Лисице было полное облачение индейского воина-вождя. Голову украшала повязка с перьями, рубашка расшита серебряными узорами. На нем теперь красовалась отделанная бахромой кожаная юбка; голени Рыжей Лисицы туго обтягивали краги из оленьей кожи. На шее висели ружье, патронташ, рог с порохом, лук и стрелы,
— Я спала, — пробормотала Кендалл, с раздражением сознавая, что заливается краской. Едва заметные искорки в глазах индейца ясно дали ей понять, что Рыжая Лисица прекрасно знает причину ее долгого сна. Однако он не стал насмешничать, а, взяв Кендалл за локоть, предложил следовать за ним к его дому.
— Мы не всегда жили в таких хибарах, Кендалл Мур, — начал вождь светскую беседу. — На севере наши хижины были сложены из деревянных бревен, как тот дом, в котором живешь ты. Но наши дома столько раз сжигали! А сколько раз нам приходилось отступать все дальше и дальше к югу! Здесь очень часто дуют сильные ветры и бывают такие ливни, которые разрушают любые самые крепкие жилища. Но мы научились быть стойкими, как корни мангрового дерева, нас нельзя уничтожить, потому что мы очень быстро заново отстраиваем наши жилища.
Внезапно Рыжая Лисица остановился и обернулся к идущей за ним Кендалл:
— Я слышал, что ты больше не хочешь перетирать корни конти.
Кендалл снова вспыхнула до корней волос, на этот раз от стыда. Из-за слов, которые она в запальчивости наговорила Бренту, индейцы, чего доброго, сочтут ее избалованной и ленивой плантаторской дочкой. Но откуда могли знать краснокожие, что жизнь белых женщин, жен и дочерей плантаторов, отнюдь не была легкой, даже если плантацию обрабатывали многочисленные рабы.
— Я не боюсь тяжелой работы, Рыжая Лисица, и буду делать все, что нужно, уж коли я решила остаться с вами.
Индеец загадочно улыбнулся и зашагал дальше. — Так ты по доброй воле решила остаться с нами? — спросил он.
— Да, — тихо ответила Кендалл. Она слегка запыхалась, стараясь не отстать от быстро идущего вождя.
Рыжая Лисица остановился так внезапно, что Кендалл с ходу уткнулась в его спину. Все еще улыбаясь, индеец обернулся:
— Я тоже не хочу, чтобы ты растирала конти. Я хочу, чтобы ты научила моих детей говорить по-английски. Кендалл с изумлением уставилась на него:
— Но ведь ты и сам бегло говоришь по-английски, Рыжая Лисица!
Индеец в ответ только нетерпеливо махнул рукой.
— Я мужчина, и у меня совсем нет времени. К тому же Аполку тоже надо научите языку белых людей, а у мужчины не всегда хватает выдержки, когда он говорит с женщиной.
Кендалл улыбнулась. Как же похожи друг на друга все мужчины, и не важно, белые они или краснокожие.
— Но я совсем не знаю языка твоего народа, Рыжая Лисица!
— Ничего, постепенно ты научишься говорить на нем, так же как учатся языку дети. Да ты ведь и так уже немного говоришь на языке мускоги, Кендалл Мур. Ты знаешь слово «Таллахасси».
Кендалл удивленно вскинула брови и рассмеялась:
— Я только знаю, что это столица штата.
— Это означает «старый город», — сказал индеец, сбросил на землю свою тяжелую ношу.
Обняв Кендалл за талию, он подвел ее к дому. Усмехнувшись, показал на свой дом — в глазах его мелькнули озорные искорки.
— Чулуота — логово лисицы, — сказал он и, легко приподняв Кендалл, поставил её на деревянный настил террасы. — А я, Кендалл Мур, буду учить тебя жизни в наших болотах. Ты научишься понимать, где течет река, когда кажется, что вокруг нет ничего, кроме осоки и кустарника, ты научишься распознавать змей, укус которых смертелен, будешь по кончику хвоста узнавать гремучую змею. Ты привыкнешь слышать во сне самые тихие шаги приближающегося врага и предсказывать погоду по цвету неба.
Кендалл с любопытством вгляделась в волевое лицо Рыжей Лисицы. Он только что предложил ей дружбу, которой удостаиваются очень немногие белые, такую же, какая связывала вождя и Брента и которой Макклейн дорожил, невзирая на предрассудки белого общества. У двери дома уже стояла Аполка, терпеливо ожидающая, когда муж обратит на нее внимание. На лице индианки светилась приветливая улыбка, к ногам жались малыши с широко открытыми глазами — они ждали своей очереди приветствовать отца и белую женщину, к которой уже давно успели привязаться.
Кендалл от души рассмеялась — ее мелодичный голос прорезал тишину вечера. Улыбнувшись Аполке, она обернулась к вождю:
— Я постараюсь угодить тебе, Рыжая Лисица. Я очень постараюсь — учить и учиться.
Индеец с довольным видом кивнул. Сняв с пояса нож в широких ножнах, он бросил его Аполке, кивнув головой в сторону принесенного с охоты оленя.
— Можешь начинать учиться прямо сейчас, Кендалл Мур. Присмотрись, как Аполка готовит еду, а утром ты пойдешь учиться со мной. — Он помолчал, в глазах его снова появились озорные смешинки. — Тебе больше не потребуется отдых: Ночной Ястреб вернется не скоро. Жена воина не должна предаваться праздности, если ей не приходится ублажать по ночам своего мужчину.
Кендалл покраснела от смущения, не зная, что делать — то ли влепить затрещину Рыжей Лисице, то ли рассмеяться. Второе более подходило к ситуации, особенно потому, что вождь резко повернулся и зашагал прочь. Она улыбнулась Аполке, которая подталкивала к ней детей. Кендалл наклонилась к мальчикам и обняла их, наслаждаясь теплом доверчиво прижавшихся к ней детишек.
Дикари — со стыдом подумала она. Еще совсем недавно она была столь невежественна, что искренне считала всех индейцев дикарями, а теперь ей было несказанно приятно прикосновение двух краснокожих малышей.
Кендалл вздохнула, глядя, как Аполка, спустившись с террасы, подошла к туше оленя. На землю опускалась ночь. Природа дышала первозданным покоем. Яркий закат окутывал оранжевым светом становище и растущие по краю поляны кипарисы.
Конечно, это не Чарлстон. Это даже не Ричмонд, Атланта, Мобил или Новый Орлеан… Но все же это несравненно лучше, чем юнионистская казарма. Во всяком случае, для южанки, которой надо пережить превратности войны. Может быть, Брент ошибается и дела у конфедератов скоро пойдут в гору?
Дети сильнее прижались к Кендалл, требуя внимания. Как приятно это детское доверие! В самом деле, не в такое уж плохое место она попала;
Сердце женщины затрепетало.
Для нее это лучшее на свете место — ведь именно сюда рано или поздно вернется за ней Ночной Ястреб…
Глава 7
13 марта 1862 года
Капитан Брент Макклейн стоял на носу «Дженни-Лин» и пристально вглядывался в поросшие соснами берега устья Флориды. У рта его залегли горькие складки; тело было напряжено, словно сопротивлялось липкому страху, который против воли закрадывался в душу.
Джексонвилл был объят пламенем.
Военное счастье отвернулось от конфедератов Флориды.
Судно юнионистов «Гаттерас», базировавшееся в Ки-Уэсте, подошло к Сидар-Ки шестого января. Высаженный с корабля десант взял железнодорожную станцию, депо, пакгауз с военным снаряжением и телеграф. Были захвачены шхуны, сторожевые суда и паром. Во время штурма станцию защищали только двадцать три конфедерата, — незадолго до нападения северян две роты были отправлены на отражение возможного наступления юнионистов на Фернандину.
Жертвы оказались напрасными: федералы взяли и Сент-Огастин, и Фернандину, теперь наступил черед Джексонвилла.
Клубы черного дыма, поднимаясь над деревьями, застилали синее небо. Солнце померкло. Брент закрыл глаза и стиснул зубы. От чувства собственной беспомощности можно было сойти с ума. Еще немного, и он сорвет с себя одежду, кинется в воду и поплывет к берегу, а потом… Потом он, чего бы это ни стоило, доберется до «Южных морей»…
Нельзя так распускаться, одернул себя Брент. Он капитан и должен держать себя в руках. Командир не имеет права принимать поспешных решений — нельзя подвергать бессмысленному риску корабль, команду и собственную жизнь. Надо набраться терпения и ждать, когда вернутся разведчики.
— Мы здесь, капитан! — Брент посмотрел вниз и увидел Чарли Макферсона, карабкавшегося на борт по веревочной лестнице.
— Быстрее, Чарли. Что происходит на берегу? Взглянув в напряженное лицо капитана, Чарли опустил глаза и грустно покачал головой. Как тяжело сказать этому железному человеку, что его родной город превратился в руины.
— Чарли! — рявкнул Брент.
— Федералы оккупировали Сент-Огастин и Джексонвилл, капитан. Там сейчас стоит Четвертый нью-хэмпширский полк. Конфедератам пришлось отойти, разрушая при отступлении город. Горят в основном лесопилки — их сожгли, чтобы они не достались неприятелю. Уничтожены сталелитейный и металлический заводы, в устье реки затоплено несколько кораблей, так что придется следить за фарватером, капитан.
Брент молчал, не в силах вымолвить ни слова. Сент-Огастин, Джексонвилл… Как близко от «Южных морей», как близко!.. От выражения ярости и горя в глазах командира у Чарли сжалось сердце.
Он деликатно кашлянул и продолжал:
— На самом деле не все так страшно, как кажется, сэр. Мы видели своими глазами, что дома почти все целы. Янки, конечно, бесчинствовали, но не сильно, мы с Крисом видели это своими глазами. Во всяком случае, они вели себя тихо, не так, как будут вести себя, если войдут в Ричмонд или Чарлстон. Они думают, что в Джексонвилле немало тайных юнионистов, и соблюдают осторожность.
Брент наконец пришел в себя. С решительным видом он повернулся и направился в свою каюту. Матросы на палубе занервничали, ожидая возвращения капитана.
Макклейн не заставил себя долго ждать. Он появился на палубе, сменив украшенную золотым позументом военно-морскую форму на коричневые бриджи, белую рубашку и синий сюртук без каких-либо знаков отличия офицера армии Конфедерации, Засовывая на ходу за пояс пистолет, Брент снова прошел на бак; охотничий нож был заткнут за голенище сапога. В глазах капитана Макклейна горел огонь. Он внимательно оглядел свой экипаж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47