– Нет, конечно же, нет. Ты прав, сравнение неуместное. Извини, я сморозил глупость.
Освальд обменялся взглядом с Леофриком, и Люк заметил это. Это было не то впечатление, которое он хотел произвести на посетивших его сакских баронов, и, снова повернувшись к Освальду, Люк весело проговорил:
– Много лет назад моему отцу были пожалованы земли в Англии вашим королем Эдуардом . Но впоследствии он порвал с Вильгельмом. Если бы он не изменил нашему королю, то по-прежнему владел бы этими землями. Однако он поступил иначе и поплатился за это.
По кивку Освальда Люк понял, что тот прекрасно осведомлен обо всем этом. То было смутное время, когда преданность каждого человека подвергалась серьезным испытаниям, и Жан-Люк де Монтфор, их отец, не выдержал его. Принимая свое решение, он счел его более дальновидным и благоприятным для будущего своего наследника. А наследником он считал сидевшего сейчас с ними за столом Жан-Поля. Тогда же он проклял своего старшего сына за то, что тот не последовал за ним, а предпочел герцога Вильгельма, который в эту пору еще не был королем.
– Конечно, тут ходили всякие слухи, – пробормотал Освальд, глядя на свой кубок, а не на хозяина. – В такие смутные времена никогда не знаешь, чему верить, и не все, о чем говорят, оказывается правдой.
– Я могу вам сказать только одно – и это чистая правда! Вильгельм Нормандский навсегда утвердил свою власть в Англии, и он будет справедливо поступать с теми, кто справедливо поступает по отношению к нему. Если человек поклялся в верности, то должен держать свое слово. Мы все видели, что церковь не одобряет людей, нарушивших клятву, даже когда на карту поставлена судьба королевства.
Этот намек на то, как король Гарольд потерял расположение Папы, не пожелав передать власть Вильгельму, заставил Освальда прищурить глаза. И все же это была правда, хоть и не приятная, и не мешало напомнить саксам, к чему привело клятвопреступление их короля.
Однако Освальд не собирался сдаваться.
– Вильгельм обманом заставил Гарольда поклясться на святых мощах.
– Да, он воспользовался его трудным положением, но Гарольд принес клятву, которую и не собирался сдержать. Послушайте, Освальд. Сам Вильгельм, конечно, ни перед чем не остановится. Если нужно прибегнуть к обману ради того, чтобы добиться своей цели, – он сделает это. И все же он не нарушает своих обещаний и клятв. Если он дает обещание, то держит его. Никогда он не отрекался от своего слова, неважно, дал ли он его принцу или крестьянину. И если вам обещано, что вы будете владеть своими землями, так и будет, при условии, что вы останетесь верны ему. Поразмыслите над этим.
Леофрик, старый товарищ и ровесник Освальда, изучающе смотрел на Люка из-под тяжелых век, словно стараясь постичь скрытый смысл этой беседы. Это был красивый мужчина цветущего вида с круглым лицом и золотистыми волосами, как у многих саксов, и на первый взгляд простовато-добродушный, но его ясные голубые глаза смотрели проницательно. Он говорил мало, ограничиваясь лишь общими замечаниями, и больше молчал во время этого разговора, но теперь многозначительно откашлялся:
– Говорят, мало кто из саксов сохранил свои земли, с тех пор как Вильгельм стал королем. Откуда мы знаем, что он оставит нам владения наших предков?
– После Гастингса те из саксонских баронов, кто вернулся домой и не выступал с оружием против короля, не потеряли своих владений. Те же, кто примкнул к мятежникам, были лишены титулов и земель. А некоторые и жизни. Жестокий выбор, но очень простой. Поклянитесь Вильгельму как законному королю и живите на своих землях в мире и благоденствии. А поднимете меч – он уничтожит вас.
– А вы, лорд Люк, так же поступаете с теми, кто воспротивится вам?
– Да.
Этот короткий ответ, должно быть, убедил их в его решимости, и, кажется, он достиг цели. Среди всех троих баронов только Освальд, казалось, был еще не склонен внять его словам. Леофрик кивнул, а Эдвин, худощавый старик с нервными жестами и редкими волосами, угрюмо заметил, что он бы охотно согласился на вассальную зависимость от Вильгельма, лишь бы его земли оставили в покое.
– Я уже стар, милорд, и не склонен вступать в борьбу, – сказал он и взглянул на Кору. – Если уж нормандцы и саксы начинают вступать в браки, то по всему выходит, что Вильгельм должен утвердиться здесь. Нет худа без добра. Ведь если Англия объединится под сильным правителем, мы сможем не опасаться шотландцев и уэльсцев и не будем тратить понапрасну силы на бесконечные стычки с ними.
– Вот уж не ожидал от тебя таких слов, – сердито сказал Освальд и хлопнул кулаком по столу. – Ты говоришь как сопливый трус.
Эдвин с достоинством поднялся и решительным тоном, которого никто из присутствующих не ожидал услышать, сказал:
– Это не трусость, дружище. Я не могу больше смотреть, как крестьяне умирают с голода в своих лачугах, как невспаханными остаются поля, как приходят в запустение города и деревни. Я устал от войны. Я хочу мира, а Вильгельм предлагает нам то, чего у нас никогда еще не было – единое, сильное королевство.
– Хорошо сказано, лорд Эдвин, – кивнул Люк, понимая, однако, что слова барона еще не убедили Освальда. – Но давайте пока что прекратим этот разговор. Обратимся к более приятным вещам. Мой мажордом пригласил музыкантов и менестрелей. Давайте проведем этот вечер как добрые друзья. А затем, поразмыслив здраво, решим, что же для всех нас лучше.
На следующий день по приглашению Люка приехали еще шестеро вассалов, которые уже принесли ему клятву верности, и Вулфридж снова, как в былые времена, наполнился рыцарями, баронами и их слугами. Комнат на всех не хватало, и тем, кто приехал последними, пришлось спать на разостланных шкурах в зале на полу.
А днем устраивались охоты, и бароны азартно гонялись за добычей в соседнем лесу, возвращаясь, нагруженные разнообразными трофеями. Большую часть времени в замке царила праздничная атмосфера, хотя было несколько напряженных моментов, когда вспыхивали ссоры.
Все это время Кора держалась отчужденно и холодно. Она так и не простила Люку, что он бросил ее волчицу. Прошло уже четыре дня с тех пор, как это произошло, но Поль, отправленный на поиски, так и не смог отыскать Шебу – казалось, что она навсегда сгинула в лесу.
Каждое утро Кора с трудом пробиралась по снегу к задней калитке и звала волчицу. Она повторяла это в полдень, а потом снова в сумерках, но ни разу не слышала ответного завывания и не видела хотя бы следа своей любимицы.
На пятый день, когда все в зале веселились, а жонглеры и акробаты развлекали гостей, Люк перехватил Кору у калитки, удержав ее за руку, когда она попыталась пройти мимо него.
– Волчица вернется, когда в замке снова наступит тишина, Кора.
Оттолкнув его руку, Кора бросила на мужа негодующий взгляд.
– Оставь меня. Отправляйся к своим гостям. Разыгрывай перед ними радушного хозяина и не лезь в мои дела.
– Какие это твои дела?
Он схватил ее за плечи и повернул к себе лицом. Солнце, заходившее за стенами замка, окрасило небо розовым, четче высветив гневный румянец, вспыхнувший у Коры на лице. Люк слегка встряхнул ее, чтобы она не отводила глаз и встретилась с ним взглядом.
– Какие твои дела, скажи на милость? А то, чем я занят, разве не твои дела, Кора? Оглянись вокруг. Вулфридж по-прежнему твой. В нем вместе веселятся нормандцы и саксы. Что в этом плохого? Если ты чувствуешь себя здесь посторонней, то это твое дело; я же хочу объединить нас всех здесь в единую семью, в единый народ.
– Но мы не единый народ, Люк. Во имя всего святого, неужели ты сам этого не видишь? Ты не можешь силой принудить людей стать другими. Слишком много вражды между нашими народами, чтобы это можно было не замечать. Между нами пропасть, и она останется навсегда.
– Ты ошибаешься. – Люк глубоко втянул в себя холодный воздух. – Когда-нибудь Англия будет единой. Если этого не произойдет, она будет слишком раздроблена, чтобы противостоять своим врагам. Если мы не объединимся, придут датчане, придут шотландцы, и даже уэльсцы отхватят себе куски нашей страны. Внутренние распри никогда не кончатся: сосед пойдет против соседа, никто никому не будет доверять. Каждый будет сидеть только в своих владениях, спрятавшись за стенами замка и боясь высунуть из него нос. Этого ты хочешь? Подумай, Кора, ведь именно к этому и шла Англия, пока не явился Вильгельм.
– Это неправда.
В ее ответе не хватало убежденности, и Люк ослабил хватку на ее плечах.
– Нет, правда. Даже Тестиг, родной брат Гарольда, стремясь захватить корону, боролся против него и привел в Англию норвежского короля Хардрада. Выслушай меня, Кора. Вильгельм объединит Англию под единой властью. Бароны, может быть, еще и станут поднимать мятежи и сражаться друг с другом, но все это будет значить не больше, чем мелкие потасовки.
Напряженные плечи Коры расслабились под его руками, и, взглянув ему прямо в глаза, она сказала:
– Я понимаю, что все, что ты говоришь, правда. Но мне трудно привыкнуть к мысли, что…
– Конечно, я понимаю. Но Вильгельм будет заботиться о благополучии Англии, поскольку он любит эту страну.
– Даже больше Нормандии? – Взгляд Коры стал насмешливым. – Нормандия для него превыше всего.
– Но ведь он родился там.
– И что из этого? Ты, например, родился здесь, но я что-то не слышала от тебя похвал родной земле. Ты вечно восхваляешь все нормандское.
Это было едкое замечание, но справедливое, и Люк проворчал:
– Со мной совсем другое дело. Моя неприязнь личного свойства, а Вильгельм не питает недобрых чувств к Англии. Им движет только чувство ответственности.
– А ты сам? Ты винишь всю страну за то, что тебя обидели брат и отец.
Ее насмешливый тон рассердил Люка, и он взглянул на нее с яростным негодованием.
– Я не виню Англию, нет. А демонов, терзающих мою душу, я сумею победить сам. Нам не стоит обсуждать это с тобой, иначе впоследствии ты будешь упрекать меня этим. Лучше нам не касаться всех этих больных проблем.
– Я никогда не стану упрекать тебя за то, в чем ты не был виноват. Ты заблуждаешься относительно меня.
– Неужели? Я так не думаю.
Кора резким движением вырвалась, негодующе сдвинув брови и сжав рот.
– Я вовсе не дура. Я могу быть упрямой, я могу ошибаться, но я не настолько глупа, чтобы считать и тебя глупцом. Во всем, что ты делаешь, есть какой-то смысл. Ты уже доказал это за время своего управления Вулфриджем.
– Никак не ожидал услышать из ваших уст похвалу, мадам.
– Черт тебя побери, Люк Луве! – Она бросила на него сердитый взгляд. – Ты же понимаешь, что я не могу не одобрять того, что ты делаешь здесь. Эти укрепленные стены, заполненные амбары, этот порядок, который ты навел. И хотя главный зал выглядит теперь безвкусно, потеряв былую красоту, которой я восхищалась, в целом ты проявил много заботы и усилий, чтобы улучшить владения.
Люк с удивлением посмотрел на нее, и на лице его гнев сменился радостным удивлением, но Кора оставалась серьезной. Румянец по-прежнему горел на ее щеках, в глазах сверкал сердитый огонь. Она опустила ресницы, чтобы скрыть внезапные слезы.
– Значит, ты не одобряешь нормандское убранство? – спросил он.
– Оно безвкусно, – повторила Кора, не вдаваясь в подробности.
– Безвкусно? – Это показалось ему забавным. – Помилуй, дорогая, а эти ваши тряпки, закрывающие убогие стены, это что, было лучше?
– Лучше, чем показуха и бахвальство! На кого ты надеешься произвести впечатление, на Освальда? – вспылила она. – Да этого толстяка не поразит даже золотой папский скипетр. Да будет вам известно, милорд, что на саксов большее впечатление производит обилие еды и питья, чем золотые тарелки и пышные гобелены. Если хочешь поразить Освальда своим богатством, вели зажарить по целому быку над каждым очагом и выставить огромные бочки с элем.
Люк небрежно махнул рукой.
– Освальд тут не единственный барон. И я выставил серебро и гобелены не для того, чтобы поразить кого-то, а чтобы немного облагородить эти строгие помещения. Послушай меня, Кора, – решительно сказал он, когда она повернулась к нему. – Пусть я и родился в Англии, но по духу я нормандец. И не пытайся изменить меня; не думай, что мое пристрастие ко всему нормандскому случайно. Мой отец родился в Нормандии, и моя мать родилась в Нормандии, а сам я провел в Англии только первые восемь лет своей жизни. Я вассал короля Вильгельма. Всем, что у меня есть, я обязан Нормандии. Англия, кроме горя и несправедливости, ничего мне не принесла.
– И ты принуждаешь подражать тебе и угрожаешь всяческими карами тем, кто не хочет следовать за тобой? Если ты не любишь Англию, то оставь ее тем, кто любит.
Кора вся тряслась от гнева, губы ее дрожали, на глаза набежали слезы обиды. Светлые волосы ее блестели в лучах заходящего солнца.
Люк печально покачал головой:
– Ты все еще не понимаешь меня, Кора. Англия и Нормандия теперь одно целое. То, что я люблю в Нормандии, я люблю и в Англии. Это не только деревья и горы, которые окружают нас. Такая красота, как здесь, есть и в Нормандии, и во Франции, и в Испании. Не эта красота вынуждает человека рисковать своей жизнью и честью, когда он охраняет свой дом. – Он протянул руку и взял ее ладонью за подбородок, несколько удивившись, что она не отпрянула от него. – Ты красива, но все же не твое милое лицо и обаятельная улыбка заставляют меня рисковать жизнью, чтобы удержать твой замок и тебя. Есть некие присущие только тебе качества, которые меня привлекают. Ни в какой другой женщине я их не найду.
Широко раскрытыми от изумления глазами Кора посмотрела на него. Он многое мог бы ей еще сказать, как она привлекательна для него, как любима им, как нужна ему, но усилием воли Люк сдержал себя. Нет, он не мог сказать всего этого ей, не мог выказать ту нежность, которую часто испытывал, поскольку это стало бы гибелью для него.
Разве он не совершил уже однажды такую ошибку, признавшись леди Амелии, что хочет ее? И она сразу сделала неправильные выводы, как это свойственно всем женщинам, и сразу решила, что теперь может, как хочет, помыкать им. Нет, он не станет рисковать той хрупкой близостью, которая возникла между ним и Корой, сказав, как он любит ее.
И все-таки она уловила что-то, с напряженным вниманием взглянув ему в глаза. Она как будто ждала продолжения, но, криво улыбнувшись, Люк проговорил:
– Я думаю, наши бароны уже напились как сапожники и мои погреба опустеют, пока мы стоим тут на холоде. Пожалуй, на сегодняшний вечер хватит этих разговоров. Не вернуться ли нам домой?
– Хорошо. Но я попробую еще раз позвать Шебу. Может, она все-таки откликнется.
– Если она появится и я тебе понадоблюсь, я здесь… – бросил он по-французски.
Кора странно посмотрела на него, и уголки ее губ слегка дрогнули. Потом она отвела взгляд и слегка пожала плечами.
– Я не понимаю…
– Неважно. Я буду ждать тебя здесь. – Люк отпустил ее и проследил, как, ступая по снегу, она прошла к задней калитке и, отодвинув засов, вышла наружу.
Возможно, он ошибался, но временами ему казалось, что Кора понимает французский. Но зачем ей лгать? Неужели она по-прежнему не доверяет ему? А может, все еще замышляет предать его?.. Это были не слишком приятные мысли, и Люк отогнал их от себя.
Понемногу сумерки сгустились, и наступила ночь, погрузив в темноту все вокруг. Тихая ночь. Только волны прибоя с ритмичным рокотом набегали на берег.
На небе засверкали звезды, ярко выделяясь на темной синеве, крошечные точки, которые напоминали ему, как же огромен этот мир. По сравнению с ним сам он был ничтожно малой пылинкой на земле, населенной множеством таких же, как и он сам, людей.
Люк вспомнил комету, которая была видна над Англией в последнюю неделю апреля 1066 года. Звездочеты считали ее появление предвестием каких-то важных перемен, когда она раскинула на небе свой огненный хвост. И вправду, в тот год Вильгельм со своими рыцарями вторгся в Англию, что стало причиной немалых перемен.
Но, в отличие от кометы, которая сверкнула на небе, Вильгельм явился сюда навсегда или, во всяком случае, очень надолго. И он, Люк, сделал правильный выбор, когда-то примкнув к нему. Да иного выбора у него и не было.
Как и все, он ощупью искал в этой жизни правильный путь, надеясь, что счастливая звезда укажет ему дорогу. Вильгельм и был для него звездой, не без изъяна, конечно, но все же путеводной. Он верил в Вильгельма, верил в будущее Англии и верил в себя. Мог ли он так же верить в свою жену?
Заскрипели железные петли калитки, и, посмотрев в ту сторону, он увидел приближающуюся Кору. Плечи ее понуро поникли, белой волчицы рядом с ней не было.
Люк обнял жену и прижал к себе. Так, тесно прижавшись друг к другу, они и пошли вместе с нею по обледенелой дорожке через двор.
– Должно быть, Шеба погибла. – В голосе Коры звучала безнадежность и чувствовалась глубокая боль. – Никогда она не убегала так надолго.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35