– В это вполне можно поверить. Но, очевидно, ты и сама не возражала против того, чтобы выйти замуж за Вульфрика?
– Я была очень молода, мне исполнилось всего двенадцать лет в то время, и я думала только о том, что мы с Вульфриком всегда будем вместе. Любовь не приходила мне на ум. Вульфрик был старше и любил меня, но он терпеливо ждал. Он не хотел довести до конца наши брачные отношения, пока я не подрасту. В то время, я думаю, мой возраст был единственной причиной.
Люк слегка нахмурился.
– Я понял так, что была и другая причина, по которой он с тобой не спал?
– Да.
Она заколебалась. Воспоминание было болезненным для нее; жар приливал к щекам от ощущения мучительной и трепетной вины. Нет, она не могла рассказать Люку про это, не могла признаться, как разочаровала храброго Вульфрика. Ведь она любила его – но не так, как он жаждал. Он понимал это слишком хорошо, часто глядя на нее, с печалью в своих ясных глазах… Но что тут можно было поделать?
«Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня так, как я тебя люблю, Кора. Но все равно. Люби меня так, как ты можешь, и этого будет достаточно…» Но этого оказалось недостаточно. Недостаточно, чтобы он остался в живых.
Помолчав, Кора заговорила, осторожно подбирая слова:
– Я всегда считала, что Вульфрик – самый красивый мальчик на свете, да так оно и было. Когда мы были детьми, казалось неважным, что он немного горбится и не очень высок, но, когда я подросла, а он нет, это стало бросаться в глаза. Постепенно тело Вульфрика стало искривляться от подтачивавшей его болезни. – Здесь Кора осеклась, и в голосе ее зазвучали слезы. – Он был очень силен духом. Я никогда не слышала от него жалоб, хотя находились люди, которые насмехались над ним. Но Вульфрик никогда и никому не показывал, как он страдает. Ах, он был так чист, с лицом светлым, как у ангела. Сине-зеленые глаза, как драгоценные камни, и прекрасные волосы золотистого цвета… Когда он умер, отец сказал, что он был слишком чист и благороден для этого мира.
– Так, значит, он умер не в сражении?
Кора попыталась улыбнуться, но ее лицо исказила лишь гримаса страдания.
– О, напротив. Это были датчане… Они приплыли на своих длинных ладьях, чтобы разграбить и разорить наш край. Отца тогда не было с нами – он воевал с шотландцами на севере, – и Вульфрик сам повел в бой наших людей. Он разработал блестящий план, разделив наши силы надвое и заставив врагов преследовать небольшой отряд. Он заманил их в лесистую долину, где устроил засаду… Но там же и пал с мечом в руках. Именно так, как всегда хотел. А план его удался: наши воины отразили набег и спасли тогда Вулфридж.
Кора попыталась глубоко вздохнуть, но горло перехватило, и точно огромный камень навалился на грудь. Даже теперь, после долгих четырех лет, прошедших после его смерти, скорбь подтачивала ее. Ведь Кора знала в глубине души, что это она погубила его. Его физическая неспособность довести до конца их брачные обеты стала причиной его гибели. Именно поэтому Вульфрик так жадно искал смерти и в конце концов погиб. Если бы не она…
Под сводами палатки воцарилось напряженное молчание, и Кора уже начала жалеть, что открылась этому человеку. Ведь что ни говори, а он был враг. Зачем же она доверила ему свою душевную боль?
Люк нарушил тишину:
– Отец твой был прав: твой муж был благородным человеком. Не каждый мужчина способен умереть так, как он сам того желает. Это было для него благословением небес.
Коре тоже хотелось думать так же. Но смерть Вульфрика оставила в ее жизни такую огромную пустоту, что она не могла смотреть на это таким же образом. Наверное, она была слишком эгоистична, думала только о себе. То же самое говорила ей не раз и Кайна, ее старая кормилица.
– Ему и так тяжело, а ты хочешь, чтобы он всегда был рядом с тобой, – бывало, ворчала она. – Тебя не заботит, как ему трудно притворяться, что он так же счастлив, как ты. Ах, себялюбивое дитя, когда-нибудь ты повзрослеешь и поймешь, что настоящая любовь основана не на том, что кто-то другой делает тебя счастливой, а на том, что вы делаете счастливыми друг друга.
– Я делаю Вульфрика счастливым! – упрямо твердила она, но Кайна сокрушенно качала головой.
– Да, я всегда замечала, как светлеет его лицо, когда ты зовешь его прокатиться с тобой верхом или побродить в лесу вместе с этой ужасной волчицей, которую он тебе подарил, – и все же ты не понимаешь его душу.
Это было ужасно, со временем осознать, что Кайна оказалась права, и в течение долгих дней после смерти мужа Кора была безутешна. В отчаянной попытке найти успокоение она отправилась к старцу, жившему в хижине у самого моря. Там она сидела на камне среди волнующейся, как море, травы, давая ветру играть своими свободно распущенными волосами, и смотрела, как старец раскладывает камни с вырезанными на них магическими письменами, которые называются рунами.
Но на этот раз магические камни не ответили на ее вопросы о прошлом; зато старец был склонен давать предсказания о будущем. «Волк принесет великую печаль и раздор на землю, но после этого надолго воцарится мир, а с ним – любовь. Великая любовь, и всю жизнь твой волк будет верен тебе…»
Туманное и странное пророчество, но в некотором смысле уже оправдавшееся. Явился Вильгельм Завоеватель, разоривший их страну, как волк, а вместе с ним пришли раздор и горе. Но время мира еще не наступило.
А ведь прошло уже три года, как Вильгельм ступил на английскую землю и убил короля Гарольда в битве при Гастингсе на Сенлакском холме. Три долгих года. Время ужаса, насилия и страха, а мира все еще нет. За исключением преданности ее волчицы Шебы, во всем остальном пророчество не исполнилось…
Кора старалась не смотреть на Люка, но все время, пока он скакал во главе отряда, под трепещущим вымпелом, которое нес его знаменосец, взгляд девушки постоянно возвращался к нему. У него уже был свой феодальный герб – черный волк на красном фоне утверждал его лордом Вулфриджа. Новый герб, новый господин. А что будет с ней?..
В середине дня на горизонте показался Йорк. Что-то случится с ней там? И хотя Люк утверждал, что Вильгельм проявит милосердие, как только узнает о вероломстве сэра Саймона, она совершенно не верила в это.
О власти Вильгельма Кора могла судить по тому, что видела по дороге из Вулфриджа: многие замки лежали в руинах, деревни в развалинах, окруженные полями с неубранным почернелым жнивьем, с костями погибшего от голода скота, – и это красноречивее всяких слов говорило о милосердии нормандцев. Люди встречались редко, ибо всякий, кто замечал приближение нормандских рыцарей, тут же спасался бегством. Кору печалило и приводило в ярость, что столько ее соотечественников страдают от них на родной земле.
Словно понимая ее состояние, Люк держался в стороне. Вспышки ее гнева доставались теперь лишь на долю Жиля, чьи плотоядные взгляды и двусмысленные замечания заставляли Кору выплескивать с трудом сдерживаемую ярость на него.
– Нормандская свинья, – шипела она в ответ на его требование, чтобы пленница держала своего коня вровень с остальными. – Перестань зудеть мне об этом. Как и о своем дружке Алене с его нежными чувствами ко мне.
Жиль поджал губы, и его серые глаза за поднятым забралом шлема посуровели.
– Я говорил Алену, что он сошел с ума, но он просил передать тебе это. А у тебя в характере злости, как у волчицы. Лучше бы сэр Саймон убил тебя вместо вашего гонца.
– У него на это не хватило храбрости, – отпарировала она, прищурившись. – Как и у тебя не хватает ее, чтобы справиться с женщиной. Я же вижу, как ты при каждой возможности бежишь жаловаться к сэру Люку. Представляю, как ты хнычешь ему, что я с тобой дурно обращаюсь, ничтожный слизняк.
Жиль схватил конец цепи, привязанный к ее талии, и подергал, напоминая о ее унизительном положении.
– Будь я на месте сэра Люка, то вместо того, чтобы сковать этими цепями, посадил бы тебя в клетку с волчицей, на которую ты так похожа.
– Ты и наполовину… да нет, ты и на четверть не такой, как сэр Люк. И не болтай понапрасну, что бы ты сделал на его месте. Без сомнения, ты бы задрожал как осиновый лист при одной только мысли, что можешь оказаться один на один с Шебой.
– Шеба! – презрительно бросил тот. – Благородное имя для лохматой грязной зверюги. Лучше бы сэр Люк сразу же убил ее. Она нервирует наших коней.
– Ты хочешь сказать, она нервирует тебя. – Кора покрепче сжала поводья, чтобы удержаться от соблазна хлестнуть ими Жиля. Люк настрого предупредил ее, чтобы она впредь вела себя сдержанно.
Люк… Сэр Люк… Лорд Люк. Да, он станет лордом Вулфриджа, как только Вильгельм официально дарует ему эти земли. А она не будет иметь никакого права на свой родовой замок. Ни на единый камешек в нем, ни даже на горсть земли. А эта земля принадлежала ее семье еще со времен римлян. Много раз датчане, шотландцы, викинги приходили и уходили ни с чем. И вот на смену им явились нормандцы.
Жиль подъехал на коне поближе, и лицо его оказалось в нескольких дюймах от Коры.
– Скоро мы приедем к королю, и он воздаст тебе по заслугам. И тогда ты еще вспомнишь про Алена. Ты потеряешь все, шлюха.
Забыв о строгом предупреждении Люка, Кора размахнулась и что есть силы ударила его кулаком по лицу. Удар застал того врасплох, и от неожиданности солдат покачнулся в седле. Его шпоры вонзились в бока коня, и испуганное животное рванулось вперед с пронзительным ржанием. Отпустив конец цепи, Жиль схватился за поводья, издав при этом разъяренный рев, который еще больше напугал лошадь.
Кора с мрачным удовлетворением наблюдала, как солдат пытался утихомирить своего коня, с трудом удерживаясь в седле, пока объятый паникой конь, взметая мокрую грязь, несся по узкой тропинке.
Отмщение принесло ей удовлетворение. Жиль выглядел дураком, а сама она, придержав своего коня, с невинным видом наблюдала, как Люк повернулся в седле, чтобы узнать, в чем причина переполоха. Он тут же перевел взгляд на нее, и на лице его появилось гневное выражение.
Повернув коня, Люк проехал мимо Жиля, который к тому времени смог, наконец сдержав лошадь, усесться в седле, и быстро подъехал к Коре.
– Что ты сделала с ним на этот раз? – спросил он.
Кора пожала плечами.
– Слава о нормандцах как прекрасных наездниках, похоже, сильно преувеличена, – сказала она. – Глядя на Жиля, никак этого не скажешь.
– Ты испытываешь мое терпение, Кора.
Хотя тон его был сдержанный, в нем чувствовался закипающий гнев, который заставил Кору поежиться. Чтобы вывернуться, она прибегла к другой тактике.
– Прошу прощения, милорд. Жиль сам меня спровоцировал своим непочтительным обращением. Он назвал меня шлюхой, а это привилегия, которую я оставляю лишь за тобой.
В ее словах таилось двойное жало: Люк объявил ее невинной своим людям, чтобы никто не смел заигрывать с ней. И в то же время сам обошелся с ней как со шлюхой. Каждый в лагере, должно быть, слышал их возню в палатке в ту ночь, слышал ее крик, который наверняка все правильно истолковали, кроме того, оскорбив женщину, находящуюся под защитой Люка, Жиль оскорбил его самого. Это была сладкая месть.
Лицо Люка тут же отразило, что он понял все правильно: и оскорбление, и посягательство на его власть. Но ей не удалось насладиться своим триумфом, поскольку он наклонился со своего огромного скакуна, чтобы схватить поводья ее лошади и конец цепи, свисающей с талии.
– Мы обсудим это вместе с Жилем, когда приедем в Йорк. А до тех пор ты будешь ехать рядом со мной. Ты ведь не настолько глупа, чтобы разыгрывать со мной эти штучки, которые позволяла себе с ним.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, милорд, – невинно сказала Кора.
– Скоро поймешь, если ты решила испытывать мое терпение, ты преуспела в этом. Теперь пожинай плоды своих трудов, дорогая.
Неподдельный гнев, прозвучавший в его словах, вынудил ее благоразумно промолчать. А когда они проезжали мимо Жиля, Люк приказал ему занять свое место в строю.
– Посмотрим, справишься ли ты со своей лошадью лучше, чем с безоружной девчонкой, – язвительно бросил он по-французски. – И берегись, если ты не исполнял мои приказы, как она утверждает.
– Да убей меня Бог! – возмущенно запротестовал Жиль, но Люк повернулся к нему спиной, и тот бросил на Кору взгляд, который ясно говорил о том, какие чувства он к ней испытывает.
Ну что ж, откровенная ненависть с его стороны лучше, чем притворное сообщничество, чем эти его передаваемые шепотом слова от оруженосца Алена, которые вызывали в ней отвращение и беспокойство. Теперь, по крайней мере, ей не придется терпеть его сальности и гнусные намеки.
Схватившись за высокую луку седла, Кора едва поспевала за скорым на ногу скакуном Люка. Он не смотрел на нее, но крепко держал поводья ее лошади, так что маленькой серой кобыле приходилось выбиваться из сил, чтобы не отстать от его огромного черного жеребца. Даже когда они заняли место во главе отряда, Люк лишь слегка замедлил шаг, ровно настолько, чтобы ее кобыла не дышала так тяжело.
Дул свежий ветер, холодя щеки и голые руки, раздувая полы ее плаща. Кора подоткнула один его конец под колено, держась рукой за луку седла, а потом закрепила и другой конец. Плащ перестал развеваться позади нее, а ногам стало теплее.
Почувствовав легкое подергивание цепи, обвитой вокруг ее талии, она подняла глаза и увидела, что Люк пристально глядит на нее. Его темные глаза смотрели словно бы в раздумье. Сердце Коры взволнованно забилось в груди. Интересно, насколько она привлекательна для него? Мог бы он взять ее в жены? Из подслушанных разговоров она уже выяснила, что он был не женат, и охотно согласилась бы выйти за него замуж, если таким путем она сможет вернуть Вулфридж. Конечно, замок не был бы больше ее собственностью, но она смогла бы, по крайней мере, вернуться домой…
Люк снова перевел взгляд на дорогу и ослабил конец цепи. Кора закусила губу. Ей повезло – она была привлекательна для него, так же как и он для нее. Если бы только Люк не был нормандцем… Но что толку думать об этом. Он был тем, чем был, так же как и она.
Хотя с той ночи Люк ни разу не касался ее и ни словом, ни взглядом не выдал, что хочет этого, она знала, что небезразлична ему. Между ними возникла невидимая связь, и она чувствовала это так же осязаемо, как неровную рысь кобылы, на которой скакала.
Но время поджимало. Она должна заставить Люка признаться в том, что небезразлична ему, прежде чем он передаст ее королю. Если все пойдет, как она хочет, то тогда Кора сможет увидеть свой Вулфридж снова. Но если Люк этого не сделает, у нее есть уже другой план. Сегодня ночью перед восходом солнца…
Кора искоса взглянула на него, изучая его суровый чеканный профиль и напряженную позу. Несомненно, он все еще был сердит. Это не благоприятствовало достижению ее цели. Но по крайней мере она ехала теперь вместе с ним, а не с этим противным Жилем. Если бы только Кора умела еще и кокетничать: многозначительно опускать ресницы, бросать обворожительные улыбки, льстить и мило капризничать. Но увы, то, что так легко дается некоторым, у нее совершенно не получалось, ей по натуре претила двусмысленность, недосказанность, ей больше нравилась прямота. И все же она должна найти способ очаровать как-то Люка или, по крайней мере, обезоружить его.
– Милорд! Подождите минутку, прошу вас… у меня плащ зацепился, я боюсь упасть…
Люк бросил на нее недовольный взгляд. А когда Кора показала ему на подоткнутые полы плаща, проворчал:
– Непохоже, чтобы вам грозило падение, мадемуазель.
– Но я едва держусь в седле. Обе полы зацепились… помогите мне, милорд.
Наклонившись со своего коня, Люк схватил плотную ткань и резко дернул, высвободив полы плаща. Подол ее платья задрался, обнажив ногу до самого бедра. Кора не торопилась поправить юбку, а притворилась, что занята застежкой, скреплявшей плащ у нее на груди. Лошади почувствовали, что поводья ослабли, и перешли на шаг. Люк медленно выпрямился, убрал руку и перевел взгляд на ее лицо.
Кора улыбнулась и беспомощно пожала плечами.
– Булавка на плаще расстегнулась и колет мне горло. Вы не возражаете, милорд?
Рот Люка недовольно сжался, но, ни слова не говоря, он остановил лошадей и потянулся, чтобы застегнуть ей булавку.
– Если твой плащ причиняет тебе столько хлопот, то лучше вообще его снять, – проворчал он, но в голосе его не было злости.
Его грубые и не очень умелые пальцы некоторое время возились с булавкой. Солдаты, повинуясь кивку его головы, проехали мимо них и продолжали путь по узкой дороге.
– Мой Бог! – проворчал он. – Я же не камеристка, в конце концов. Булавка, кажется, погнулась… Ага, готово.
Он застегнул брошь и выпрямился, руками проведя по ее груди, словно поправляя плащ. И замер, не сводя взгляда с ее лица. Потом опустил руки.
– Благодарю за вашу доброту, милорд, – сказала Кора, но даже не сделала попытки взмахнуть ресницами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35
– Я была очень молода, мне исполнилось всего двенадцать лет в то время, и я думала только о том, что мы с Вульфриком всегда будем вместе. Любовь не приходила мне на ум. Вульфрик был старше и любил меня, но он терпеливо ждал. Он не хотел довести до конца наши брачные отношения, пока я не подрасту. В то время, я думаю, мой возраст был единственной причиной.
Люк слегка нахмурился.
– Я понял так, что была и другая причина, по которой он с тобой не спал?
– Да.
Она заколебалась. Воспоминание было болезненным для нее; жар приливал к щекам от ощущения мучительной и трепетной вины. Нет, она не могла рассказать Люку про это, не могла признаться, как разочаровала храброго Вульфрика. Ведь она любила его – но не так, как он жаждал. Он понимал это слишком хорошо, часто глядя на нее, с печалью в своих ясных глазах… Но что тут можно было поделать?
«Я знаю, что ты никогда не полюбишь меня так, как я тебя люблю, Кора. Но все равно. Люби меня так, как ты можешь, и этого будет достаточно…» Но этого оказалось недостаточно. Недостаточно, чтобы он остался в живых.
Помолчав, Кора заговорила, осторожно подбирая слова:
– Я всегда считала, что Вульфрик – самый красивый мальчик на свете, да так оно и было. Когда мы были детьми, казалось неважным, что он немного горбится и не очень высок, но, когда я подросла, а он нет, это стало бросаться в глаза. Постепенно тело Вульфрика стало искривляться от подтачивавшей его болезни. – Здесь Кора осеклась, и в голосе ее зазвучали слезы. – Он был очень силен духом. Я никогда не слышала от него жалоб, хотя находились люди, которые насмехались над ним. Но Вульфрик никогда и никому не показывал, как он страдает. Ах, он был так чист, с лицом светлым, как у ангела. Сине-зеленые глаза, как драгоценные камни, и прекрасные волосы золотистого цвета… Когда он умер, отец сказал, что он был слишком чист и благороден для этого мира.
– Так, значит, он умер не в сражении?
Кора попыталась улыбнуться, но ее лицо исказила лишь гримаса страдания.
– О, напротив. Это были датчане… Они приплыли на своих длинных ладьях, чтобы разграбить и разорить наш край. Отца тогда не было с нами – он воевал с шотландцами на севере, – и Вульфрик сам повел в бой наших людей. Он разработал блестящий план, разделив наши силы надвое и заставив врагов преследовать небольшой отряд. Он заманил их в лесистую долину, где устроил засаду… Но там же и пал с мечом в руках. Именно так, как всегда хотел. А план его удался: наши воины отразили набег и спасли тогда Вулфридж.
Кора попыталась глубоко вздохнуть, но горло перехватило, и точно огромный камень навалился на грудь. Даже теперь, после долгих четырех лет, прошедших после его смерти, скорбь подтачивала ее. Ведь Кора знала в глубине души, что это она погубила его. Его физическая неспособность довести до конца их брачные обеты стала причиной его гибели. Именно поэтому Вульфрик так жадно искал смерти и в конце концов погиб. Если бы не она…
Под сводами палатки воцарилось напряженное молчание, и Кора уже начала жалеть, что открылась этому человеку. Ведь что ни говори, а он был враг. Зачем же она доверила ему свою душевную боль?
Люк нарушил тишину:
– Отец твой был прав: твой муж был благородным человеком. Не каждый мужчина способен умереть так, как он сам того желает. Это было для него благословением небес.
Коре тоже хотелось думать так же. Но смерть Вульфрика оставила в ее жизни такую огромную пустоту, что она не могла смотреть на это таким же образом. Наверное, она была слишком эгоистична, думала только о себе. То же самое говорила ей не раз и Кайна, ее старая кормилица.
– Ему и так тяжело, а ты хочешь, чтобы он всегда был рядом с тобой, – бывало, ворчала она. – Тебя не заботит, как ему трудно притворяться, что он так же счастлив, как ты. Ах, себялюбивое дитя, когда-нибудь ты повзрослеешь и поймешь, что настоящая любовь основана не на том, что кто-то другой делает тебя счастливой, а на том, что вы делаете счастливыми друг друга.
– Я делаю Вульфрика счастливым! – упрямо твердила она, но Кайна сокрушенно качала головой.
– Да, я всегда замечала, как светлеет его лицо, когда ты зовешь его прокатиться с тобой верхом или побродить в лесу вместе с этой ужасной волчицей, которую он тебе подарил, – и все же ты не понимаешь его душу.
Это было ужасно, со временем осознать, что Кайна оказалась права, и в течение долгих дней после смерти мужа Кора была безутешна. В отчаянной попытке найти успокоение она отправилась к старцу, жившему в хижине у самого моря. Там она сидела на камне среди волнующейся, как море, травы, давая ветру играть своими свободно распущенными волосами, и смотрела, как старец раскладывает камни с вырезанными на них магическими письменами, которые называются рунами.
Но на этот раз магические камни не ответили на ее вопросы о прошлом; зато старец был склонен давать предсказания о будущем. «Волк принесет великую печаль и раздор на землю, но после этого надолго воцарится мир, а с ним – любовь. Великая любовь, и всю жизнь твой волк будет верен тебе…»
Туманное и странное пророчество, но в некотором смысле уже оправдавшееся. Явился Вильгельм Завоеватель, разоривший их страну, как волк, а вместе с ним пришли раздор и горе. Но время мира еще не наступило.
А ведь прошло уже три года, как Вильгельм ступил на английскую землю и убил короля Гарольда в битве при Гастингсе на Сенлакском холме. Три долгих года. Время ужаса, насилия и страха, а мира все еще нет. За исключением преданности ее волчицы Шебы, во всем остальном пророчество не исполнилось…
Кора старалась не смотреть на Люка, но все время, пока он скакал во главе отряда, под трепещущим вымпелом, которое нес его знаменосец, взгляд девушки постоянно возвращался к нему. У него уже был свой феодальный герб – черный волк на красном фоне утверждал его лордом Вулфриджа. Новый герб, новый господин. А что будет с ней?..
В середине дня на горизонте показался Йорк. Что-то случится с ней там? И хотя Люк утверждал, что Вильгельм проявит милосердие, как только узнает о вероломстве сэра Саймона, она совершенно не верила в это.
О власти Вильгельма Кора могла судить по тому, что видела по дороге из Вулфриджа: многие замки лежали в руинах, деревни в развалинах, окруженные полями с неубранным почернелым жнивьем, с костями погибшего от голода скота, – и это красноречивее всяких слов говорило о милосердии нормандцев. Люди встречались редко, ибо всякий, кто замечал приближение нормандских рыцарей, тут же спасался бегством. Кору печалило и приводило в ярость, что столько ее соотечественников страдают от них на родной земле.
Словно понимая ее состояние, Люк держался в стороне. Вспышки ее гнева доставались теперь лишь на долю Жиля, чьи плотоядные взгляды и двусмысленные замечания заставляли Кору выплескивать с трудом сдерживаемую ярость на него.
– Нормандская свинья, – шипела она в ответ на его требование, чтобы пленница держала своего коня вровень с остальными. – Перестань зудеть мне об этом. Как и о своем дружке Алене с его нежными чувствами ко мне.
Жиль поджал губы, и его серые глаза за поднятым забралом шлема посуровели.
– Я говорил Алену, что он сошел с ума, но он просил передать тебе это. А у тебя в характере злости, как у волчицы. Лучше бы сэр Саймон убил тебя вместо вашего гонца.
– У него на это не хватило храбрости, – отпарировала она, прищурившись. – Как и у тебя не хватает ее, чтобы справиться с женщиной. Я же вижу, как ты при каждой возможности бежишь жаловаться к сэру Люку. Представляю, как ты хнычешь ему, что я с тобой дурно обращаюсь, ничтожный слизняк.
Жиль схватил конец цепи, привязанный к ее талии, и подергал, напоминая о ее унизительном положении.
– Будь я на месте сэра Люка, то вместо того, чтобы сковать этими цепями, посадил бы тебя в клетку с волчицей, на которую ты так похожа.
– Ты и наполовину… да нет, ты и на четверть не такой, как сэр Люк. И не болтай понапрасну, что бы ты сделал на его месте. Без сомнения, ты бы задрожал как осиновый лист при одной только мысли, что можешь оказаться один на один с Шебой.
– Шеба! – презрительно бросил тот. – Благородное имя для лохматой грязной зверюги. Лучше бы сэр Люк сразу же убил ее. Она нервирует наших коней.
– Ты хочешь сказать, она нервирует тебя. – Кора покрепче сжала поводья, чтобы удержаться от соблазна хлестнуть ими Жиля. Люк настрого предупредил ее, чтобы она впредь вела себя сдержанно.
Люк… Сэр Люк… Лорд Люк. Да, он станет лордом Вулфриджа, как только Вильгельм официально дарует ему эти земли. А она не будет иметь никакого права на свой родовой замок. Ни на единый камешек в нем, ни даже на горсть земли. А эта земля принадлежала ее семье еще со времен римлян. Много раз датчане, шотландцы, викинги приходили и уходили ни с чем. И вот на смену им явились нормандцы.
Жиль подъехал на коне поближе, и лицо его оказалось в нескольких дюймах от Коры.
– Скоро мы приедем к королю, и он воздаст тебе по заслугам. И тогда ты еще вспомнишь про Алена. Ты потеряешь все, шлюха.
Забыв о строгом предупреждении Люка, Кора размахнулась и что есть силы ударила его кулаком по лицу. Удар застал того врасплох, и от неожиданности солдат покачнулся в седле. Его шпоры вонзились в бока коня, и испуганное животное рванулось вперед с пронзительным ржанием. Отпустив конец цепи, Жиль схватился за поводья, издав при этом разъяренный рев, который еще больше напугал лошадь.
Кора с мрачным удовлетворением наблюдала, как солдат пытался утихомирить своего коня, с трудом удерживаясь в седле, пока объятый паникой конь, взметая мокрую грязь, несся по узкой тропинке.
Отмщение принесло ей удовлетворение. Жиль выглядел дураком, а сама она, придержав своего коня, с невинным видом наблюдала, как Люк повернулся в седле, чтобы узнать, в чем причина переполоха. Он тут же перевел взгляд на нее, и на лице его появилось гневное выражение.
Повернув коня, Люк проехал мимо Жиля, который к тому времени смог, наконец сдержав лошадь, усесться в седле, и быстро подъехал к Коре.
– Что ты сделала с ним на этот раз? – спросил он.
Кора пожала плечами.
– Слава о нормандцах как прекрасных наездниках, похоже, сильно преувеличена, – сказала она. – Глядя на Жиля, никак этого не скажешь.
– Ты испытываешь мое терпение, Кора.
Хотя тон его был сдержанный, в нем чувствовался закипающий гнев, который заставил Кору поежиться. Чтобы вывернуться, она прибегла к другой тактике.
– Прошу прощения, милорд. Жиль сам меня спровоцировал своим непочтительным обращением. Он назвал меня шлюхой, а это привилегия, которую я оставляю лишь за тобой.
В ее словах таилось двойное жало: Люк объявил ее невинной своим людям, чтобы никто не смел заигрывать с ней. И в то же время сам обошелся с ней как со шлюхой. Каждый в лагере, должно быть, слышал их возню в палатке в ту ночь, слышал ее крик, который наверняка все правильно истолковали, кроме того, оскорбив женщину, находящуюся под защитой Люка, Жиль оскорбил его самого. Это была сладкая месть.
Лицо Люка тут же отразило, что он понял все правильно: и оскорбление, и посягательство на его власть. Но ей не удалось насладиться своим триумфом, поскольку он наклонился со своего огромного скакуна, чтобы схватить поводья ее лошади и конец цепи, свисающей с талии.
– Мы обсудим это вместе с Жилем, когда приедем в Йорк. А до тех пор ты будешь ехать рядом со мной. Ты ведь не настолько глупа, чтобы разыгрывать со мной эти штучки, которые позволяла себе с ним.
– Я не понимаю, о чем ты говоришь, милорд, – невинно сказала Кора.
– Скоро поймешь, если ты решила испытывать мое терпение, ты преуспела в этом. Теперь пожинай плоды своих трудов, дорогая.
Неподдельный гнев, прозвучавший в его словах, вынудил ее благоразумно промолчать. А когда они проезжали мимо Жиля, Люк приказал ему занять свое место в строю.
– Посмотрим, справишься ли ты со своей лошадью лучше, чем с безоружной девчонкой, – язвительно бросил он по-французски. – И берегись, если ты не исполнял мои приказы, как она утверждает.
– Да убей меня Бог! – возмущенно запротестовал Жиль, но Люк повернулся к нему спиной, и тот бросил на Кору взгляд, который ясно говорил о том, какие чувства он к ней испытывает.
Ну что ж, откровенная ненависть с его стороны лучше, чем притворное сообщничество, чем эти его передаваемые шепотом слова от оруженосца Алена, которые вызывали в ней отвращение и беспокойство. Теперь, по крайней мере, ей не придется терпеть его сальности и гнусные намеки.
Схватившись за высокую луку седла, Кора едва поспевала за скорым на ногу скакуном Люка. Он не смотрел на нее, но крепко держал поводья ее лошади, так что маленькой серой кобыле приходилось выбиваться из сил, чтобы не отстать от его огромного черного жеребца. Даже когда они заняли место во главе отряда, Люк лишь слегка замедлил шаг, ровно настолько, чтобы ее кобыла не дышала так тяжело.
Дул свежий ветер, холодя щеки и голые руки, раздувая полы ее плаща. Кора подоткнула один его конец под колено, держась рукой за луку седла, а потом закрепила и другой конец. Плащ перестал развеваться позади нее, а ногам стало теплее.
Почувствовав легкое подергивание цепи, обвитой вокруг ее талии, она подняла глаза и увидела, что Люк пристально глядит на нее. Его темные глаза смотрели словно бы в раздумье. Сердце Коры взволнованно забилось в груди. Интересно, насколько она привлекательна для него? Мог бы он взять ее в жены? Из подслушанных разговоров она уже выяснила, что он был не женат, и охотно согласилась бы выйти за него замуж, если таким путем она сможет вернуть Вулфридж. Конечно, замок не был бы больше ее собственностью, но она смогла бы, по крайней мере, вернуться домой…
Люк снова перевел взгляд на дорогу и ослабил конец цепи. Кора закусила губу. Ей повезло – она была привлекательна для него, так же как и он для нее. Если бы только Люк не был нормандцем… Но что толку думать об этом. Он был тем, чем был, так же как и она.
Хотя с той ночи Люк ни разу не касался ее и ни словом, ни взглядом не выдал, что хочет этого, она знала, что небезразлична ему. Между ними возникла невидимая связь, и она чувствовала это так же осязаемо, как неровную рысь кобылы, на которой скакала.
Но время поджимало. Она должна заставить Люка признаться в том, что небезразлична ему, прежде чем он передаст ее королю. Если все пойдет, как она хочет, то тогда Кора сможет увидеть свой Вулфридж снова. Но если Люк этого не сделает, у нее есть уже другой план. Сегодня ночью перед восходом солнца…
Кора искоса взглянула на него, изучая его суровый чеканный профиль и напряженную позу. Несомненно, он все еще был сердит. Это не благоприятствовало достижению ее цели. Но по крайней мере она ехала теперь вместе с ним, а не с этим противным Жилем. Если бы только Кора умела еще и кокетничать: многозначительно опускать ресницы, бросать обворожительные улыбки, льстить и мило капризничать. Но увы, то, что так легко дается некоторым, у нее совершенно не получалось, ей по натуре претила двусмысленность, недосказанность, ей больше нравилась прямота. И все же она должна найти способ очаровать как-то Люка или, по крайней мере, обезоружить его.
– Милорд! Подождите минутку, прошу вас… у меня плащ зацепился, я боюсь упасть…
Люк бросил на нее недовольный взгляд. А когда Кора показала ему на подоткнутые полы плаща, проворчал:
– Непохоже, чтобы вам грозило падение, мадемуазель.
– Но я едва держусь в седле. Обе полы зацепились… помогите мне, милорд.
Наклонившись со своего коня, Люк схватил плотную ткань и резко дернул, высвободив полы плаща. Подол ее платья задрался, обнажив ногу до самого бедра. Кора не торопилась поправить юбку, а притворилась, что занята застежкой, скреплявшей плащ у нее на груди. Лошади почувствовали, что поводья ослабли, и перешли на шаг. Люк медленно выпрямился, убрал руку и перевел взгляд на ее лицо.
Кора улыбнулась и беспомощно пожала плечами.
– Булавка на плаще расстегнулась и колет мне горло. Вы не возражаете, милорд?
Рот Люка недовольно сжался, но, ни слова не говоря, он остановил лошадей и потянулся, чтобы застегнуть ей булавку.
– Если твой плащ причиняет тебе столько хлопот, то лучше вообще его снять, – проворчал он, но в голосе его не было злости.
Его грубые и не очень умелые пальцы некоторое время возились с булавкой. Солдаты, повинуясь кивку его головы, проехали мимо них и продолжали путь по узкой дороге.
– Мой Бог! – проворчал он. – Я же не камеристка, в конце концов. Булавка, кажется, погнулась… Ага, готово.
Он застегнул брошь и выпрямился, руками проведя по ее груди, словно поправляя плащ. И замер, не сводя взгляда с ее лица. Потом опустил руки.
– Благодарю за вашу доброту, милорд, – сказала Кора, но даже не сделала попытки взмахнуть ресницами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35