Было ли это в самом деле море или просто синела линия горизонта, Акира не мог понять и потому вскоре перестал напрягать зрение.Встретив горный ручей, он остановился и присел на камень, чтобы отдохнуть и попить воды. В нем проснулись мучительные мысли о настоящем отце, которого он никогда не знал и который, как он сам, предал господина, презрел долг. А это не менее безрассудно и преступно, чем решиться пойти против воли богов! Неужели правда, что в мире все повторяется? Неужели господин Нагасава напрасно подарил ему жизнь?Мог ли он отказаться от Кэйко? Акира воссоздавал в памяти бездонную глубину взгляда девушки, матовое сияние капель на ее золотистой коже и все произошедшее между ними и понимал, что нет, он не сможет. Ему мешали воспоминания о восторженном ослеплении, испытанном тогда, при близости с Кэйко, и опасное сознание того, что он не раскаивается и хочет все повторить снова.Акира невольно сжал кулаки. Если б Кэйко сейчас оказалась тут, он взял бы ее за руку, и они пошли бы куда глаза глядят, подальше от замка Нагасавы, прочь из Сэтцу! Она – это главное в его жизни!..Он вернулся домой к вечеру без добычи и почти сразу, не говоря и слова, завалился спать. Отомо-сан неслышно подошла к нему с желанием прикоснуться и промолвить утешительное слово.Она увидела полуосвещенное лицо, взгляд темных глаз, в которых горели обвинение, отчаяние, решимость! И, смущенная и непонимающая, отступила во тьму. Ее сын стал другим. Что в нем изменилось? Она не знала. Но чувствовала одно: жизнь вошла в новый круг, отныне все станет иным, сместится, поменяет форму и цвет. Сохранится ли прежнее счастье, такое незаметное, невесомое, но оттого – по-особому прекрасное, как позолоченная солнцем паутинка на ветру, как тонкая и в то же время глубокая тень в пышущий жаром полдень?Прошла неделя. Все это время Кэйко ходила как во сне; на смену краткому мигу блаженства пришло тяжелое неотвязное чувство – на нее давил груз непринятого решения. Что делать: жить так, как она жила прежде, считать то, что произошло, случайностью, мимолетным эпизодом и постараться о нем забыть или отдаться на волю страстей?Девушка с тоской вспоминала о том, с чего все началось: она жила в Киото, в большой, дружной и веселой семье. Ее отец, богатый купец Хаяси, не отличался строгостью, имел легкий нрав, был снисходителен к человеческим слабостям – Кэйко выросла в атмосфере радости, понимания и любви. По вечерам, когда семья собиралась за ужином, все рассаживались на вышитых шелком подушках и круглых ковриках, ели, болтали, шутили, смеялись. Хаяси давал дочерям довольно много свободы: они ходили на рынок за покупками, гуляли по городу, бывали в лавке отца, где он позволял им рассматривать и выбирать ткани.А потом отец однажды пришел в покои дочерей и, с довольной улыбкой потирая руки, сообщил, что сговорился с князем Нагасавой о том, что тот возьмет в наложницы одну из них. Девушки пришли в страшное возбуждение, и с тех пор в доме только и было разговоров что об этом князе – каков он, молод ли, красив ли, скоро ли приедет, а главное – кого выберет!Кэйко всегда выделялась среди сестер – сообразительностью, красотой, острым язычком. Она знала: стоит проявить немного ловкости и ума, и выбор князя падет на нее. Сестер много, и все они, по недомыслию, станут вести себя одинаково, ей же следует быть другой. Князь Нагасава был призом, который хотела получить каждая, и Кэйко без колебаний вступила в состязание. Готовясь к приезду важного гостя, она тщательно выбрала наряд и сделала красивую прическу. Ею владело радостное возбуждение – она ждала встречи с чем-то невиданным и чудесным.Девушку постигло разочарование: Нагасава ей не понравился. Он был немолод и, хотя имел величественный вид, отталкивал своей угрюмостью. Но Кэйко уже не могла остановиться – ей хотелось выглядеть самой лучшей, хотелось победить: отбыть на глазах иззавидовавшихся сестер в другую, недосягаемо прекрасную жизнь с роскошным замком, драгоценными шелками и изысканными кушаньями. Разумеется, Нагасава выбрал именно ее, и Кэйко гордилась своей победой.Восторженное ослепление новизною угасло, как только Нагасава пришел к ней в первую ночь. Он ничего не сказал, просто снял с нее одежду и поспешно, даже грубо овладел ею. Кэйко почувствовала себя вещью. Она не привыкла к такому обращению, в родном доме ее любили, баловали и считались с ее желаниями. Роскошные подарки были бесполезными – ее никуда не выпускали, а наряжаться перед Тиэко-сан и служанками не имело смысла, разве только затем, чтоб позлить их. Кэйко возмущало, что старуха помыкает ею и обращается как с прислугой, – она нагрубила ей раз, другой, получила пощечину, а потом Тиэко-сан поранила ей руку шпилькой. Так и текла ее жизнь: днем она скрыто воевала с ненавистной старухой, а ночью с содроганием ждала прихода своего нынешнего повелителя. Когда он молча овладевал ею, Кэйко закрывала глаза и мечтала о том, чтобы он поскорее ушел, а после засыпала, счастливая хотя бы тем, что на сегодня эта пытка закончилась.Конечно, при желании Кэйко могла довести дело до того, что Нагасава отказался бы от нее, но ей мешала гордость. Возможно ли это – появиться перед родителями и сестрами опозоренной и отвергнутой?! И потом, несмотря на все разочарования, она благоговела перед господином, как и свойственно наложнице и женщине куда более низкого происхождения. Благоговела – до тех пор пока Акира в сердцах не сообщил ей, для чего она, собственно, здесь находится, что ей предстоит и чем все закончится. Это было так унизительно, расчетливо и гадко…Акира… Кэйко, как это свойственно женщинам, поняла, что нравится ему, еще до того, как это осознал он сам. Конечно, глубоко в душе она мечтала не о таком возлюбленном – пусть он красив, но слишком юн и неопытен в жизни и, хотя и самурай, низкого ранга и очень беден. Ей нравилось болтать с Акирой и подшучивать над ним, сохраняя серьезность, и она искренне радовалась этим встречам, вносившим приятное разнообразие в ее унылую жизнь, нохша не ожидала, что между ними произойдет нечто большее. Ведь их могли застать вместе и предать смерти! И все-таки Кэйко не жалела о случившемся. Робкая нежность и безумная страстность Акиры зажгли в сердце девушки ответное чувство. Она вспоминала, как встала перед ним голая, и ей это нравилось. Они играли в самую опасную и преступную игру на свете, и именно опасность придавала этой игре особую сладость. Пусть это повторилось бы еще и еще: всеобщая суматоха и пожар, а они – в горячей ванне, извивающиеся от страсти, а потом – в ее комнате, на циновках… И это головокружение, будто куда-то проваливаешься, и запах воды и свежей соломы… И пусть даже не будет замка и нарядов, всей этой чужой, пугающей роскоши. Только свобода, циновка, Акира. И любовь. ГЛАВА 4 Пусть в ином перерожденьеБуду я иной.А сейчас любовь земнаяВластна надо мной.Что мне проку от учений.Данных на века,Если жизнь моя – росинкаВ чашечке цветка. Из народной поэзии Перевод А. Долиной.
Акира не скоро вновь встретил Кэйко. Увидел он ее, да и то мельком, в тот день, когда в очередной раз прибыл в замок по приказу Нагасавы: она стояла в глубине веранды, хотя, как казалось Акире, ей не полагалось находиться там в это время. Он решил, что Кэйко вышла специально, чтобы попасться ему на глаза. Он не сумел рассмотреть выражение ее густо напудренного лица, зато сразу заметил великолепную высокую прическу и изысканный наряд: верхнее алое кимоно, из-под которого выглядывало другое – ослепительно-белое.Пройдя через веранду, Акира очутился в той самой прелестной комнате, где Нагасава уже однажды его принимал. Он почтительно склонился перед господином, весь горя от противоречивых чувств.Нагасава был одет в коричневое с красным отливом кимоно, в свободные черные штаны и синюю накидку-безрукавку камисимо с жесткими крылышками-наплечниками, зрительно делавшими плечи шире, что придавало облику мужественности.Он приветливо кивнул Акире и, как человек серьезный и занятой, сразу перешел к делу:– Хочу поговорить о твоей женитьбе. Есть подходящая невеста, дочь Коидзуми-сан.Акира вздрогнул. Он пытался сообразить, о ком идет речь. Семейство Коидзуми было хотя и многочисленным, но далеко не бедным. Скорее всего, Нагасава имел в виду младшую дочь одной из наложниц главы этого клана.– Я повышаю тебя в должности и назначаю новое жалованье.Недоумение и настороженность всколыхнулись в сердце юноши. Подобные вещи не случались просто так. Он не имел никаких воинских заслуг, ничем не отличился (разве что вступил в связь с наложницей господина!). Подарок к ожидаемой свадьбе?И вдруг его осенило: очевидно, Нагасаве пришлось помучиться над выбором невесты. Не все можно решить простым приказом. Много ли найдется людей, согласных отдать свою дочь человеку из проклятого, опозоренного рода? Коидзуми-сан был ровесником Нагасавы, и Акира не сомневался в том, что ему известна правда.Нагасаве пришлось повысить Акиру в должности, чтобы хоть немного поднять его в глазах своего вассала! Молодому человеку стало стыдно и горько до боли, и он отрывисто произнес:– Я должен подумать!Взгляд Нагасавы уперся в его лицо. Акира понял, что сказал нечто непозволительное.– Подумать о чем?– Я не уверен в том, что достоин такой чести.– Только я могу решать, чего ты достоин.– Благодарю вас, господин, – поспешно пробормотал молодой человек, пытаясь сгладить неловкость.– Я даю тебе первое важное поручение, – сказал Нагасава, – поедешь в отряде охраны, которая будет сопровождать мою женщину в Киото.Акира замер. «Женщину!» Кого: Кэйко? Тиэко-сан? Его сердце забилось, как пойманная птица. Наверное, Кэйко! Тиэко-сан слишком стара, она много лет никуда не выезжала, и ей нечего делать в столице. Значит, он сможет увидеться с девушкой и перекинуться парой слов. А быть может, даже… О нет! Хотя… Кто сказал, что в жизни нет ничего невозможного? Он тысячу раз был прав, этот мудрец.Акира ехал в составе небольшого вооруженного отряда по той же дороге, что и весной, когда сопровождал господина в Киото. Сейчас ему казалось, будто с тех пор прошла целая вечность.Его окружало полыхавшее пламенем небо, черные гребни гор, хищно вцепившиеся в расщелины скал низкорослые темные сосны. Некоторое время с возвышенности еще были видны соломенно-желтые рисовые поля, мрачные крыши выцветших от непогоды и времени деревянных строений и окруженный высоким валом и глубоким рвом замок Нагасавы, а потом и они исчезли, растворились в пространстве…Акира облегченно вздохнул. Его поза была спокойной, неподвижной – прямая посадка с гордо поднятой головой.Все эти дни он думал о своем будущем, задавал себе вопросы, но… Стоило ему посмотреть назад, туда, где в окружении самураев ехала Кэйко, а потом заглянуть в себя, как он получал ответ, идущий прямо от сердца. Мириады невидимых солнечных нитей тянулись от него к ней, невозмутимой, без тени тревоги и сомнений на лице, полной особой женской недосказанности, тайны! Стыдно и нелепо воину, мужчине, быть покоренным женщиной, чужой наложницей, даже не самурайкой, «купчихой», но это бьшо именно так!В конце концов Акира не выдержал и, улучшив момент, подъехал к Кэйко.Она удивительно хорошо держалась в седле и совсем не походила на ту кукольно-роскошную красотку, что стояла на веранде дома Нагасавы несколько дней назад.– Все в порядке? – негромко произнес он.Девушка блеснула глазами:– Да.– Дальше крутой спуск, а потом будет подвесной мост.– Знаю. Я справлюсь.– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Акира, глядя прямо перед собой.Кэйко кивнула.– Почему господин отпустил вас в это путешествие? – вдруг спросил он.– Я его попросила. Сказала, что хочу повидаться с родными.– Он не рассердился?– Нет. Напротив.– Вот как?– Иногда мужчина радуется, если женщина его о чем-то просит, Отомо-сан.Хотя в ее тоне слышались знакомые дразнящие нотки и глаза насмешливо сверкали из-под полуопущенных ресниц, Акире показалось, что Кэйко нервничает. Опасливо оглянувшись, она быстро произнесла:– Сейчас мы не можем говорить. Ждите. Я постараюсь что-нибудь придумать.Акира знал, что она права. Рядом были другие самураи, они могли что-то заметить.Неудивительно, что он получил нагоняй от одного из старших по рангу: юноше было сказано, что он не имеет права разговаривать с Хаяси-сан, ибо она – собственность господина Нагасавы, а собственность господина Нагасавы неприкасаема и священна. Акира послушно произнес положенные извинения.Но в душе его не было и тени покорности! Акире казалось, будто он прячется в некоей потайной комнате и наблюдает за господином изнутри, за его жизнью, слабостями, привычками. Нагасава больше не вызывал в нем благоговения, он перестал быть божеством и превратился в обыкновенного человека. Так уж устроены люди – они неспособны уважать того, кого им случилось обмануть или, что еще хуже, предать. Акира думал, что в отличие от Нагасавы он находит в Кэйко нечто одухотворенное и прекрасное, для него она не просто игрушка, украшение комнат, самка, пригодная для того, чтобы рожать детей, – и это возвышало его в собственных глазах.Когда подъехали к подвесному мосту, Кэйко заботливо помогли спешиться. Акира заметил, что самураи изо всех сил старались не касаться ее руками: ведь она была «любимой вещью господина», трогать которую – непозволительная дерзость!Он смотрел на девушку, и у него перехватывало дыхание от пронзительности ее красоты, исполненной темной и мягкой женской силы. Эти черные волосы, светлая кожа, алые губы, сияющие глаза и приподнимаемые ветром яркие одежды!Теперь он совершенно точно знал, что делать дальше.Акира с восхищением рассматривал выложенные камнем неширокие каналы, великолепные сады с исполинскими кедрами и дубами, обрамляющие храмы и княжеские особняки. На улицах Киото было полно людей – крестьян, ремесленников, купцов, монахов. Тянулись бесконечные свиты высокопоставленных лиц, скрывавшихся в глубине отделанных плетеной соломой или лаковым деревом крытых носилок.Дом купца Хаяси, крашенный белой краской, в два этажа, был большим и богатым. Нижний этаж занимала лавка, в верхнем располагалось жилье хозяев. Цепь таких домов тянулась в глубь города, уходя невообразимо далеко.Их встретили почтительно и в то же время шумно: Акира к такому не привык. В замке Нагасавы царил порядок, а здесь – Акира сразу это почувствовал – его не было и в помине, каждый жил как хотел.Еды подали много, в том числе такие невиданные Акирой лакомства, как сироп из клейкого риса и сока амадзуры и пчелиный мед. Сам Хаяси казался очень радушным, он был приятно поражен приездом дочери, нарядной, величественной, прекрасной. Кэйко уединилась с сестрами, которым не терпелось послушать ее рассказ о новой жизни и посмотреть подарки.Акира успел заметить, как изменилось выражение лица девушки – здесь, дома, оно было совсем другим, веселым и открытым. Но в то же время она выглядела полной достоинства, гордой своим новым положением. И конечно, как и предполагал Акира, была намного красивее своих сестер.Они разместились кто в саду, кто в доме, кто в небольшой пристройке. Каждую ночь у дверей комнаты Кэйко (которой, словно принцессе, выделили отдельные покои) стояла охрана из двух самураев. На третью ночь выпало дежурить Акире и Кикути, тому самому молодому воину, с которым он посетил «веселый квартал» в свой первый приезд в Киото.Кикути сразу предложил разделиться: Акира дежурит полночи, а он спит – и наоборот. Акира засомневался, стоит ли рисковать: начальник мог прийти и проверить, как они несут службу. Услыхав об этом, Кикути со смехом заявил:– Он выпил за ужином столько саке, что и не разберет, сколько нас: двое, трое или пятеро.После этого он ушел, пообещав сменить Акиру через три часа. Оставшись один, молодой человек задумался.Кикути нравился ему отсутствием обязательного (и зачастую бездумного) почтения к начальству и, как ни странно, отталкивал тем же самым. Дело в том, что его непочтительность и дерзость были расчетливы и – что еще хуже – циничны.Из-за перегородок не доносилось ни звука; можно было подумать, что внутри никого нет. Подождав несколько минут, молодой человек понял, что больше не в силах выносить двусмысленную ситуацию. Он чувствовал, что никогда не достигнет мира внутри себя, пока на свете существует Кэйко. И решил подчиниться тому, о чем мечтал все эти дни, к чему стремились его тело и душа.Акира осторожно, почти не дыша, коснулся руками сёдзи.Комната была окутана мраком, лишь в углу мерцал небольшой светильник, но юноша заметил особый глубокий блеск глаз Кэйко, и ее волосы тоже блестели, как блестит трава в росе.Молчание не было гнетущим, скорее выжидающим – полное смысла молчание предвкушения. Акире почудилось, что Кэйко тихонько дрожит; неяркий свет омывал ее фигуру, тонкие крьыья носа трепетали, и все черты лица были правильны, совершенны, как у храмовой статуэтки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Акира не скоро вновь встретил Кэйко. Увидел он ее, да и то мельком, в тот день, когда в очередной раз прибыл в замок по приказу Нагасавы: она стояла в глубине веранды, хотя, как казалось Акире, ей не полагалось находиться там в это время. Он решил, что Кэйко вышла специально, чтобы попасться ему на глаза. Он не сумел рассмотреть выражение ее густо напудренного лица, зато сразу заметил великолепную высокую прическу и изысканный наряд: верхнее алое кимоно, из-под которого выглядывало другое – ослепительно-белое.Пройдя через веранду, Акира очутился в той самой прелестной комнате, где Нагасава уже однажды его принимал. Он почтительно склонился перед господином, весь горя от противоречивых чувств.Нагасава был одет в коричневое с красным отливом кимоно, в свободные черные штаны и синюю накидку-безрукавку камисимо с жесткими крылышками-наплечниками, зрительно делавшими плечи шире, что придавало облику мужественности.Он приветливо кивнул Акире и, как человек серьезный и занятой, сразу перешел к делу:– Хочу поговорить о твоей женитьбе. Есть подходящая невеста, дочь Коидзуми-сан.Акира вздрогнул. Он пытался сообразить, о ком идет речь. Семейство Коидзуми было хотя и многочисленным, но далеко не бедным. Скорее всего, Нагасава имел в виду младшую дочь одной из наложниц главы этого клана.– Я повышаю тебя в должности и назначаю новое жалованье.Недоумение и настороженность всколыхнулись в сердце юноши. Подобные вещи не случались просто так. Он не имел никаких воинских заслуг, ничем не отличился (разве что вступил в связь с наложницей господина!). Подарок к ожидаемой свадьбе?И вдруг его осенило: очевидно, Нагасаве пришлось помучиться над выбором невесты. Не все можно решить простым приказом. Много ли найдется людей, согласных отдать свою дочь человеку из проклятого, опозоренного рода? Коидзуми-сан был ровесником Нагасавы, и Акира не сомневался в том, что ему известна правда.Нагасаве пришлось повысить Акиру в должности, чтобы хоть немного поднять его в глазах своего вассала! Молодому человеку стало стыдно и горько до боли, и он отрывисто произнес:– Я должен подумать!Взгляд Нагасавы уперся в его лицо. Акира понял, что сказал нечто непозволительное.– Подумать о чем?– Я не уверен в том, что достоин такой чести.– Только я могу решать, чего ты достоин.– Благодарю вас, господин, – поспешно пробормотал молодой человек, пытаясь сгладить неловкость.– Я даю тебе первое важное поручение, – сказал Нагасава, – поедешь в отряде охраны, которая будет сопровождать мою женщину в Киото.Акира замер. «Женщину!» Кого: Кэйко? Тиэко-сан? Его сердце забилось, как пойманная птица. Наверное, Кэйко! Тиэко-сан слишком стара, она много лет никуда не выезжала, и ей нечего делать в столице. Значит, он сможет увидеться с девушкой и перекинуться парой слов. А быть может, даже… О нет! Хотя… Кто сказал, что в жизни нет ничего невозможного? Он тысячу раз был прав, этот мудрец.Акира ехал в составе небольшого вооруженного отряда по той же дороге, что и весной, когда сопровождал господина в Киото. Сейчас ему казалось, будто с тех пор прошла целая вечность.Его окружало полыхавшее пламенем небо, черные гребни гор, хищно вцепившиеся в расщелины скал низкорослые темные сосны. Некоторое время с возвышенности еще были видны соломенно-желтые рисовые поля, мрачные крыши выцветших от непогоды и времени деревянных строений и окруженный высоким валом и глубоким рвом замок Нагасавы, а потом и они исчезли, растворились в пространстве…Акира облегченно вздохнул. Его поза была спокойной, неподвижной – прямая посадка с гордо поднятой головой.Все эти дни он думал о своем будущем, задавал себе вопросы, но… Стоило ему посмотреть назад, туда, где в окружении самураев ехала Кэйко, а потом заглянуть в себя, как он получал ответ, идущий прямо от сердца. Мириады невидимых солнечных нитей тянулись от него к ней, невозмутимой, без тени тревоги и сомнений на лице, полной особой женской недосказанности, тайны! Стыдно и нелепо воину, мужчине, быть покоренным женщиной, чужой наложницей, даже не самурайкой, «купчихой», но это бьшо именно так!В конце концов Акира не выдержал и, улучшив момент, подъехал к Кэйко.Она удивительно хорошо держалась в седле и совсем не походила на ту кукольно-роскошную красотку, что стояла на веранде дома Нагасавы несколько дней назад.– Все в порядке? – негромко произнес он.Девушка блеснула глазами:– Да.– Дальше крутой спуск, а потом будет подвесной мост.– Знаю. Я справлюсь.– Мне нужно с вами поговорить, – сказал Акира, глядя прямо перед собой.Кэйко кивнула.– Почему господин отпустил вас в это путешествие? – вдруг спросил он.– Я его попросила. Сказала, что хочу повидаться с родными.– Он не рассердился?– Нет. Напротив.– Вот как?– Иногда мужчина радуется, если женщина его о чем-то просит, Отомо-сан.Хотя в ее тоне слышались знакомые дразнящие нотки и глаза насмешливо сверкали из-под полуопущенных ресниц, Акире показалось, что Кэйко нервничает. Опасливо оглянувшись, она быстро произнесла:– Сейчас мы не можем говорить. Ждите. Я постараюсь что-нибудь придумать.Акира знал, что она права. Рядом были другие самураи, они могли что-то заметить.Неудивительно, что он получил нагоняй от одного из старших по рангу: юноше было сказано, что он не имеет права разговаривать с Хаяси-сан, ибо она – собственность господина Нагасавы, а собственность господина Нагасавы неприкасаема и священна. Акира послушно произнес положенные извинения.Но в душе его не было и тени покорности! Акире казалось, будто он прячется в некоей потайной комнате и наблюдает за господином изнутри, за его жизнью, слабостями, привычками. Нагасава больше не вызывал в нем благоговения, он перестал быть божеством и превратился в обыкновенного человека. Так уж устроены люди – они неспособны уважать того, кого им случилось обмануть или, что еще хуже, предать. Акира думал, что в отличие от Нагасавы он находит в Кэйко нечто одухотворенное и прекрасное, для него она не просто игрушка, украшение комнат, самка, пригодная для того, чтобы рожать детей, – и это возвышало его в собственных глазах.Когда подъехали к подвесному мосту, Кэйко заботливо помогли спешиться. Акира заметил, что самураи изо всех сил старались не касаться ее руками: ведь она была «любимой вещью господина», трогать которую – непозволительная дерзость!Он смотрел на девушку, и у него перехватывало дыхание от пронзительности ее красоты, исполненной темной и мягкой женской силы. Эти черные волосы, светлая кожа, алые губы, сияющие глаза и приподнимаемые ветром яркие одежды!Теперь он совершенно точно знал, что делать дальше.Акира с восхищением рассматривал выложенные камнем неширокие каналы, великолепные сады с исполинскими кедрами и дубами, обрамляющие храмы и княжеские особняки. На улицах Киото было полно людей – крестьян, ремесленников, купцов, монахов. Тянулись бесконечные свиты высокопоставленных лиц, скрывавшихся в глубине отделанных плетеной соломой или лаковым деревом крытых носилок.Дом купца Хаяси, крашенный белой краской, в два этажа, был большим и богатым. Нижний этаж занимала лавка, в верхнем располагалось жилье хозяев. Цепь таких домов тянулась в глубь города, уходя невообразимо далеко.Их встретили почтительно и в то же время шумно: Акира к такому не привык. В замке Нагасавы царил порядок, а здесь – Акира сразу это почувствовал – его не было и в помине, каждый жил как хотел.Еды подали много, в том числе такие невиданные Акирой лакомства, как сироп из клейкого риса и сока амадзуры и пчелиный мед. Сам Хаяси казался очень радушным, он был приятно поражен приездом дочери, нарядной, величественной, прекрасной. Кэйко уединилась с сестрами, которым не терпелось послушать ее рассказ о новой жизни и посмотреть подарки.Акира успел заметить, как изменилось выражение лица девушки – здесь, дома, оно было совсем другим, веселым и открытым. Но в то же время она выглядела полной достоинства, гордой своим новым положением. И конечно, как и предполагал Акира, была намного красивее своих сестер.Они разместились кто в саду, кто в доме, кто в небольшой пристройке. Каждую ночь у дверей комнаты Кэйко (которой, словно принцессе, выделили отдельные покои) стояла охрана из двух самураев. На третью ночь выпало дежурить Акире и Кикути, тому самому молодому воину, с которым он посетил «веселый квартал» в свой первый приезд в Киото.Кикути сразу предложил разделиться: Акира дежурит полночи, а он спит – и наоборот. Акира засомневался, стоит ли рисковать: начальник мог прийти и проверить, как они несут службу. Услыхав об этом, Кикути со смехом заявил:– Он выпил за ужином столько саке, что и не разберет, сколько нас: двое, трое или пятеро.После этого он ушел, пообещав сменить Акиру через три часа. Оставшись один, молодой человек задумался.Кикути нравился ему отсутствием обязательного (и зачастую бездумного) почтения к начальству и, как ни странно, отталкивал тем же самым. Дело в том, что его непочтительность и дерзость были расчетливы и – что еще хуже – циничны.Из-за перегородок не доносилось ни звука; можно было подумать, что внутри никого нет. Подождав несколько минут, молодой человек понял, что больше не в силах выносить двусмысленную ситуацию. Он чувствовал, что никогда не достигнет мира внутри себя, пока на свете существует Кэйко. И решил подчиниться тому, о чем мечтал все эти дни, к чему стремились его тело и душа.Акира осторожно, почти не дыша, коснулся руками сёдзи.Комната была окутана мраком, лишь в углу мерцал небольшой светильник, но юноша заметил особый глубокий блеск глаз Кэйко, и ее волосы тоже блестели, как блестит трава в росе.Молчание не было гнетущим, скорее выжидающим – полное смысла молчание предвкушения. Акире почудилось, что Кэйко тихонько дрожит; неяркий свет омывал ее фигуру, тонкие крьыья носа трепетали, и все черты лица были правильны, совершенны, как у храмовой статуэтки.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24