Мидори никогда не высказывала своего мнения, она говорила «да, господин», когда требовалось согласие, и «нет», когда предполагался именно такой ответ. Акира многое отдал бы за то, чтобы узнать, отвечает ли она искренне хотя бы иногда или всегда слепо подчиняется традиции.Внезапно решившись, он спросил Мацуо:– Знаю, ты скоро женишься?– Да, это так.– Если мы отправимся в поход, тебе не жаль будет оставить юную жену?– Я не настолько слаб. Нельзя по-настоящему привязываться к вещам или женщинам.– А она?– Она меня поймет.– Но если ты погибнешь, она навсегда останется одна.– О ней позаботятся.– Пусть так. Но разве она не будет сожалеть?– О чем? Для нее моя гибель в бою – такая же честь, как и для меня.– Ты полагаешь, женщины думают так же, как мужчины? – спросил Акира.Мацуо помедлил. Потом сказал:– Может, они и думают по-другому, не знаю. Только я считаю, мы должны думать за них, а они – уважать наше мнение и соглашаться с ним.– Почему так?На этот раз Мацуо размышлял еще дольше. Наконец сказал:– Они слабее нас…«Нет, – подумал Акира, вспомнив о том, что чувствовал к Кэйко, – у них своя, непонятная нам сила, какую они черпают из таинственного источника жизни, из самых сокровенных ее корней».Через несколько дней Кандзаки-сан в самом деле вызвал к себе Акиру и сообщил, что князь Аракава объявляет военный сбор.– Мы отправляемся в Киото, – говорил Кандзаки, внимательно глядя в лицо приемного сына. – Полагаю, для тебя это радостная новость. Плохо, когда долго нет настоящей войны. Тела и дух наших мужчин ослабевают, они начинают больше думать о мелочном, много есть, пить и ублажать свою плоть. Война уничтожает лишние мысли, как сорную траву. Мне кажется, тебе повезло: ты успел насладиться жизнью с молодой женой, а теперь идешь воевать.Акира согласно кивнул. Хотя Кандзаки-сан говорил очень строго и серьезно, молодому человеку почудилось, что тот смотрит на него с непривычной теплотой и чуть заметным любопытством.– Скажи, – вдруг спросил Кандзаки, – почему ты отказался вступить в бой на горной дороге, когда наши воины обнажили мечи?– Потому что мне тогда было незачем умирать, а у ваших воинов не имелось большой надобности убивать меня, – ответил Акира. Потом прибавил: – Мне кажется, в таких случаях нет причин проявлять безрассудство.– Да, – задумчиво согласился Кандзаки, – хотя иногда это бывает полезно. Впрочем, чаще побеждает все-таки не безрассудный, а терпеливый.Они еще немного поговорили, потом Кандзаки спросил:– Доволен ли ты своей женой Мидори?– Да, очень доволен, мой господин.Акира не нашел что еще прибавить. Он ответил так потому, что нельзя было ответить иначе.Наступил вечер и ночь прощания Акиры с юной супругой. Мидори знала, что завтра он уезжает вместе с отцом; согласно обычаю они прощались как бы навсегда. Они не стали долго сидеть со всем семейством и рано удалились к себе.Комната тонула в густой тени, и только там, где в очаге еще горели угли, плыла слабая радужная дымка света. Мидори была очень красиво причесана и одета: голубое кимоно с темно-синим растительным узором и такого же цвета воротником и обшлагами изящно обхватывал парчовый пояс. Нижние одежды были нежно-лиловыми – когда молодая женщина опустилась на циновку, они выбились из-под верхнего кимоно и легли волнами. Акира взглянул на ее лицо: брови выщипаны и подведены, губы алые, как кровь. Он знал, что на ее теле нет ни единого волоска, что ее кожа нежна, как лепестки гвоздики, а искусно уложенные волосы, если их распустить, заструятся до самого пола. Затаив дыхание, Акира наблюдал за тем, как Мидори четкими сосредоточенными движениями берет чашку, наливает саке и подает ему. Она все проделывала легко и изящно и вместе с тем заученно – даже спала всегда в одной и той же красивой, целомудренной позе, как будто тренировалась годами. Она в жизни не посмела бы даже заговорить с посторонним мужчиной, не то чтобы отдаться ему в офуро!Пока он пил, она играла на сямисэне и пела. У Мидори был тихий приятный голос.– Скажи, Мидори, – спросил Акира, – ты часто вспоминаешь своего брата?В его глазах светился настораживающий, жестковатый огонек.– Да, господин, – ответила молодая женщина.– Ты сожалеешь о том, что он умер?Немного помолчав, она сказала:– Я думаю об этом без горечи. Ведь он отправился к богам в блеске силы и молодости!– Может случиться так, что я тоже не вернусь.Мидори склонилась перед ним.– Вы выполняете свой долг. Я хорошо это понимаю, мой господин!Акира задумчиво смотрел прямо перед собой. Рядом, на циновке, лежал ее широко раскрытый веер с очень тонкими частыми планками – в свете тлеющего пламени они, как и бумага стоявших позади ширм, отливали пурпуром. Каким призрачно-хрупким порою кажется этот мир!– Я беспокоюсь о том, что с тобой станет. Замуж тебя, скорее всего, больше не отдадут, а значит, ты не сможешь иметь детей.Мидори бросила на него быстрый взгляд, и ему почудилось, будто в глубине ее темных глаз тлеет странный огонь, а в голосе звучит тайное волнение.– Вам не надо думать об этом, мой господин. Конечно, больше всего мне хотелось бы остаться с вашим сыном… Но у меня есть сестры, и я буду доброй наставницей их детям и усердной помощницей в делах. Впрочем, если вы прикажете, чтобы в случае известия о вашей гибели я совершила сэппуку, я с великой радостью исполню ваше желание.– Нет, – сказал Акира, – я хочу совсем другого. Хочу, чтобы ты снова вышла замуж, и лучше всего за человека, которого сможешь полюбить.Внезапно на щеках Мидори вспыхнул густой темный румянец, а в широко раскрытых глазах блеснули невольные слезы.– Я люблю и всегда буду любить только вас, мой господин! Лучше убейте меня! Чем я вам не угодила?!Изумленный ее реакцией, Акира слегка отпрянул.– Тогда, по-твоему, что же такое любовь?– Это награда за преданность, верность, доброту… «Если бы так! – подумал Акира. – Для меня она стала мукой, из-за нее в моей душе никогда уже не будет равновесия и покоя! Кандзаки прав: хорошо, что началась война, – так проще отрешиться от того, что я все еще поневоле тяну за собой, точно буйвол, который не может освободиться от упряжи без посторонней помощи».Желая забыться, он обнял Мидори, хотя знал, что забыться не сможет, и она охотно прильнула к нему. Ее учили (разумеется, только на словах) мать или тетки, как сделать так, чтобы понравиться мужчине в постели. Но это было совсем не то – жар не шел от сердца к сердцу, от тела к телу без всяких ухищрений. Когда Акира выпустил Мидори из объятий, она лежала с таким же выражением лица, какое у нее было во время игры на сямисэне.«Лучше мне и правда уехать! – в сердцах подумал Акира. – Верно, при всей внешней-благопристойности нам никогда не найти настоящего понимания». ГЛАВА 8 Даже след мой,След от моих посещений, –Все тот же, что был…А чьей же тропою стал он теперь?Посадить – посадишь,Но осени не будет, –И не зацветут они.Цветы отпадут, но корни,Они засохнут ли? Исэ-моногатари Перевод Н. И. Конрада.
Был поздний вечер; войско двигалось размеренно, неторопливо: впереди ехали знатные самураи из числа командиров и их приближенных, сзади шли рядовые. Сейчас путь воинов князя Аракавы пролегал по широкой низменности, где синеватые дали сливались с сумрачными небесами. По обеим сторонам дороги темнели рощи – там царила глубокая тишина. Словно вторя ей, люди тоже молчали; они внутренне готовились к тому, что ждало их впереди, – жестокие сражения, резня и кровь.Акира ехал рядом с Кандзаки-сан, изредка бросая взгляд на его лицо. Кандзаки смотрел прямо, почти не мигая, и оставалось только гадать, что скрывается за этим суровым безмолвием, какие думы, какие следы – следы многолетних неустанных забот о благе князя, о своих самураях и многочисленном семействе, следы побед и неминуемых поражений…И Акире по-прежнему казалось, что он занимает это место не по праву: ему бы идти позади, вместе с теми, кто первым ринется в бой и безвестно погибнет либо победит, но тоже безвестно. Но если правда, что человек все совершает во имя себя, следуя собственной истине, повинуясь внутреннему чувству, то почести и награды не имеют никакого значения. Все это скажется в другой жизни, даже если ты вновь будешь незнатен и беден.Да и что такое богатство, происхождение, чин! Судьба непредсказуема, военное счастье переменчиво, и даже могущественные даймё далеко не всегда могут жить согласно своим убеждениям.Киото… Что ждет город, который вот-вот станет полем битвы? Интересно, отослал ли господин Нага-сава Кэйко обратно к родным после того, как она родила сына или дочь? Отправил ли с нею и ребенка? Акира подумал о том, что можно было бы заглянуть к купцу Хаяси и спросить его о девушке, но тут же решительно отверг эту мысль.Когда они прибыли в столицу, там уже было полным-полно воинов – они сооружали укрепления прямо на улицах города. Жители Киото были напуганы и разбегались кто куда. Ходили слухи, что сёгун выступил против войны и раздоров, однако никто не собирался останавливаться – могучий дух грядущего кровопролития уже витал в воздухе утонченно изящной, привыкшей к мирной жизни столицы…Самураи разделились на две армии, Западную и Восточную, количеством сто двадцать и сто шестьдесят тысяч воинов. Много месяцев длились ожесточенные сражения, войска были обескровлены, но не сдавались. Акира уцелел, и его ни разу серьезно не ранили. Иногда ему становилось неловко, словно он прятался за чьими-то спинами, хотя, вероятно, дело было в другом: воинскому искусству его обучал господин Нагасава, а он, как никто другой, знал в этом толк.За это время Акира многое повидал: реки крови на улицах, изуродованные страшными ударамиг обезглавленные тела (головы самураи забирали с собой в качестве военных трофеев), разграбленные лавки, дворцы и храмы, ужас мирных жителей, одиноких плачущих детей… Процветали лишь «веселые кварталы», обитательницы которых всегда были рады принять в свои объятия доблестных и щедрых воинов. В угаре страшных безумных дней Акира пытался понять, зачем сражаются все эти люди. Одни, как Мацуо, хотели «отдать жизнь за князя», другие жаждали власти, чинов и наград, третьими владела алчность, четвертые оттачивали воинское искусство, пятые постигали философию смерти, шестые доказывали себе и другим, чего стоят на этом свете, а иные просто не мыслили жизни без войны.Когда бесконечная, жестокая резня стала напоминать бессмыслицу, князь Аракава отозвал свое все еще многочисленное и боеспособное войско из столицы, дабы подготовиться ко второй части этой безумной войны: на очереди была борьба провинций, захват соседних земель и замков. Услышав об этом, Акира понял, что ему предстоит: ближайшим соседом князя Аракавы был господин Нагасава…Нагасава стоял на одной из стен своего замка и оглядывал округу. Его мысли были мрачны, он невольно вспоминал старинное пятистишие: Ведь стараться без думЖизнь прожить – значит думать об этом.Как хотелось бы мнеВ миг единый покончить разомС размышленьем и неразмышленьем! Перевод А. Долина.
Впрочем, сейчас Нагасава смотрел на все, что его окружало, непривычным взглядом: он словно не замечал царящей вокруг красоты. Да, сейчас все дышало угрозой – и ощетинившиеся хвойными лесами склоны гор, и вздымавшиеся к небу вершины, и сами небеса, бездонные и холодные.Вскоре к Нагасаве поднялся Ито (он оставался в замке все время, пока шли бои в Киото, и командовал гарнизоном) и почтительно остановился поодаль, ожидая, пока хозяин сам повернется к нему.– Благодарю тебя, – медленно произнес Нагасава, по-прежнему глядя вдаль, – за службу.Он не часто произносил слова благодарности – Ито низко поклонился.– До сей поры нам ничто не угрожало, – тихо ответил он, и Нагасава понял, что хотел сказать его преданный вассал.– Угроза существовала всегда, просто она давно не была столь явной, – заметил Нагасава и вдруг спросил: – Как думаешь, мы выстоим?Ито снова удивился, но не подал виду.– Думаю, да, господин. Ведь замок много раз выдерживал осаду.Оба хорошо знали, как надежно он построен: сложные оборонительные сооружения, могучие укрепления, запутанные лабиринты, сложные ловушки, тупики, каменные стены с множеством башен. Запасы продовольствия и оружия…– Все дело в людях, – сказал Нагасава. – К счастью, за время моего правления меня никто не предавал. – И хмуро прибавил: – Или почти никто.– Наши люди слишком хорошо понимают, что защищают, потому они могут сражаться до бесконечности.– Вот именно, до бесконечности! – Нагасава невесело усмехнулся. – Это же только начало. Едва мы прогоним Аракаву, как явятся другие. Я никогда не думал, что в нашу жизнь вторгнется такое зло!Нагасава приказал Ито готовиться к обороне. Он знал, что в решительные мгновения жизни доверительные беседы укрепляют дух людей.Вернувшись в главную комнату, он велел позвать Кэйко. Она пришла и поклонилась. Кажется. у нее была новая прическа – она не уставала изощряться в этом. Нагасава продолжал покупать ей безделушки и наряды: в денежном отношении для него это были сущие пустяки, а главное – такие поступки не требовали никаких душевных усилий.Нагасава пристально, твердо и испытующе смотрел на нее, и она отвечала полным бесстрашия и интереса взглядом. Именно это всегда нравилось ему: ее любопытство и жизнерадостность, от которых веяло духом свободы. Теперь Нагасава приходил к ней каждую ночь и наслаждался той темной и диковатой силой, какую ему порой удавалось разбудить в ее теле. Нет, Кэйко решительно не была похожа ни на одну из тех женщин, каких он встречал в своей жизни! В том был ее основной недостаток и – особая прелесть.Но сейчас Нагасаву волновали другие проблемы – он беспокоился о сыне. Коротко обрисовав ситуацию, он сказал:– Прежде чем мы примем бой, я должен позаботиться о тебе и Кэйтаро. В Киото вам ехать нельзя: там все разрушено. Брат мой умер, но осталась родня по женской линии. Будет лучше, если вы с Кэйтаро отправитесь к ним.– Почему вы хотите отослать нас, господин? Разве можно захватить замок? Я не хочу ехать к чужим людям – на мой взгляд, это намного опаснее, чем остаться здесь! – смело заявила Кэйко.Нагасава украдкой вздохнул – его тоже посещали такие мысли. И ограничился тем, что сказал:– На свете нет ничего невозможного. К сожалению, ничего…
В это самое время Акира вместе с другими воинами Аракавы пересекал границу Сэтцу. Молодому человеку казалось, что его пьянит этот воздух, воздух родных полей и лесов.Накануне боя Кандзаки-сан обратился к своему приемному сыну с такими словами:– Если я умру, ты примешь мою должность и будешь командовать моими самураями вместо меня.Акира почтительно кивнул, в душе моля богов о том, чтобы Кандзаки-сан остался жив. Вести самураев в бой против тех, среди кого он вырос, безжалостно топтать родную землю, жечь дома своих сородичей – это было выше его сил.Однажды утром, когда Мидори что-то делала во дворе усадьбы, одна из служанок сказала ей, что пришла женщина, которая хочет поговорить с госпожой.Мидори вышла к воротам и увидела бедно одетую молодую незнакомку, неподвижно стоявшую у входа. На спине женщины был маленький ребенок, наверное, нескольких месяцев от роду. Сначала Мидори приняла ее за беженку из Киото – случалось, они забредали сюда, но что-то подсказало ей, что женщина из местных. Мидори вежливо спросила, что ей нужно, и та смиренно отвечала:– Я пришла к вам, госпожа, с просьбой о помощи. Дело в том, что все наши мужчины давным-давно отправились на войну, и сейчас нам почти нечего есть. Я бы потерпела, но ребенок… Боюсь, он не выживет.Ее глаза были обведены темными кругами, а зрачки черны, как угли. Она говорила не взволнованно, а подавленно, как человек, давно и безмолвно несущий на плечах свое горе.Мидори терпеливо слушала. Хотя даже сейчас, во время войны, в их доме было вдоволь еды, она не совсем понимала, почему эта женщина обратилась именно к ней.– Я – бывшая наложница вашего господина, – вдруг сказала незнакомка, поняв молчаливый вопрос собеседницы, – а это его ребенок.Мидори вздрогнула. Ее глаза заблестели.– Вот как? – в замешательстве произнесла она.– Господин не упоминал обо мне?– Нет… Но все равно входите… Это мальчик? – Голос Мидори дрогнул.– Девочка.Мидори кивнула:– У нас хватит еды и для вас, и для ребенка.Женщина низко поклонилась:– Вы очень добры, госпожа!– Если вы наложница моего господина, мой долг принять вас, как подобает его жене, – с достоинством произнесла Мидори и спросила: – Как вас зовут?– Масако, госпожа.– А вашу дочь?– Аяко, – ответила та и быстро прибавила: – Я буду слушаться вас, госпожа, и готова выполнять любую работу.Мидори нахмурилась, о чем-то задумавшись, а после спросила:– Разве мой господин вам не помогал? Долго ли вы жили в его доме? Когда он отослал вас обратно?– Совсем недолго… Он отослал меня, перед тем как жениться на вас, госпожа, – сказала Масако и тихо вздохнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
Был поздний вечер; войско двигалось размеренно, неторопливо: впереди ехали знатные самураи из числа командиров и их приближенных, сзади шли рядовые. Сейчас путь воинов князя Аракавы пролегал по широкой низменности, где синеватые дали сливались с сумрачными небесами. По обеим сторонам дороги темнели рощи – там царила глубокая тишина. Словно вторя ей, люди тоже молчали; они внутренне готовились к тому, что ждало их впереди, – жестокие сражения, резня и кровь.Акира ехал рядом с Кандзаки-сан, изредка бросая взгляд на его лицо. Кандзаки смотрел прямо, почти не мигая, и оставалось только гадать, что скрывается за этим суровым безмолвием, какие думы, какие следы – следы многолетних неустанных забот о благе князя, о своих самураях и многочисленном семействе, следы побед и неминуемых поражений…И Акире по-прежнему казалось, что он занимает это место не по праву: ему бы идти позади, вместе с теми, кто первым ринется в бой и безвестно погибнет либо победит, но тоже безвестно. Но если правда, что человек все совершает во имя себя, следуя собственной истине, повинуясь внутреннему чувству, то почести и награды не имеют никакого значения. Все это скажется в другой жизни, даже если ты вновь будешь незнатен и беден.Да и что такое богатство, происхождение, чин! Судьба непредсказуема, военное счастье переменчиво, и даже могущественные даймё далеко не всегда могут жить согласно своим убеждениям.Киото… Что ждет город, который вот-вот станет полем битвы? Интересно, отослал ли господин Нага-сава Кэйко обратно к родным после того, как она родила сына или дочь? Отправил ли с нею и ребенка? Акира подумал о том, что можно было бы заглянуть к купцу Хаяси и спросить его о девушке, но тут же решительно отверг эту мысль.Когда они прибыли в столицу, там уже было полным-полно воинов – они сооружали укрепления прямо на улицах города. Жители Киото были напуганы и разбегались кто куда. Ходили слухи, что сёгун выступил против войны и раздоров, однако никто не собирался останавливаться – могучий дух грядущего кровопролития уже витал в воздухе утонченно изящной, привыкшей к мирной жизни столицы…Самураи разделились на две армии, Западную и Восточную, количеством сто двадцать и сто шестьдесят тысяч воинов. Много месяцев длились ожесточенные сражения, войска были обескровлены, но не сдавались. Акира уцелел, и его ни разу серьезно не ранили. Иногда ему становилось неловко, словно он прятался за чьими-то спинами, хотя, вероятно, дело было в другом: воинскому искусству его обучал господин Нагасава, а он, как никто другой, знал в этом толк.За это время Акира многое повидал: реки крови на улицах, изуродованные страшными ударамиг обезглавленные тела (головы самураи забирали с собой в качестве военных трофеев), разграбленные лавки, дворцы и храмы, ужас мирных жителей, одиноких плачущих детей… Процветали лишь «веселые кварталы», обитательницы которых всегда были рады принять в свои объятия доблестных и щедрых воинов. В угаре страшных безумных дней Акира пытался понять, зачем сражаются все эти люди. Одни, как Мацуо, хотели «отдать жизнь за князя», другие жаждали власти, чинов и наград, третьими владела алчность, четвертые оттачивали воинское искусство, пятые постигали философию смерти, шестые доказывали себе и другим, чего стоят на этом свете, а иные просто не мыслили жизни без войны.Когда бесконечная, жестокая резня стала напоминать бессмыслицу, князь Аракава отозвал свое все еще многочисленное и боеспособное войско из столицы, дабы подготовиться ко второй части этой безумной войны: на очереди была борьба провинций, захват соседних земель и замков. Услышав об этом, Акира понял, что ему предстоит: ближайшим соседом князя Аракавы был господин Нагасава…Нагасава стоял на одной из стен своего замка и оглядывал округу. Его мысли были мрачны, он невольно вспоминал старинное пятистишие: Ведь стараться без думЖизнь прожить – значит думать об этом.Как хотелось бы мнеВ миг единый покончить разомС размышленьем и неразмышленьем! Перевод А. Долина.
Впрочем, сейчас Нагасава смотрел на все, что его окружало, непривычным взглядом: он словно не замечал царящей вокруг красоты. Да, сейчас все дышало угрозой – и ощетинившиеся хвойными лесами склоны гор, и вздымавшиеся к небу вершины, и сами небеса, бездонные и холодные.Вскоре к Нагасаве поднялся Ито (он оставался в замке все время, пока шли бои в Киото, и командовал гарнизоном) и почтительно остановился поодаль, ожидая, пока хозяин сам повернется к нему.– Благодарю тебя, – медленно произнес Нагасава, по-прежнему глядя вдаль, – за службу.Он не часто произносил слова благодарности – Ито низко поклонился.– До сей поры нам ничто не угрожало, – тихо ответил он, и Нагасава понял, что хотел сказать его преданный вассал.– Угроза существовала всегда, просто она давно не была столь явной, – заметил Нагасава и вдруг спросил: – Как думаешь, мы выстоим?Ито снова удивился, но не подал виду.– Думаю, да, господин. Ведь замок много раз выдерживал осаду.Оба хорошо знали, как надежно он построен: сложные оборонительные сооружения, могучие укрепления, запутанные лабиринты, сложные ловушки, тупики, каменные стены с множеством башен. Запасы продовольствия и оружия…– Все дело в людях, – сказал Нагасава. – К счастью, за время моего правления меня никто не предавал. – И хмуро прибавил: – Или почти никто.– Наши люди слишком хорошо понимают, что защищают, потому они могут сражаться до бесконечности.– Вот именно, до бесконечности! – Нагасава невесело усмехнулся. – Это же только начало. Едва мы прогоним Аракаву, как явятся другие. Я никогда не думал, что в нашу жизнь вторгнется такое зло!Нагасава приказал Ито готовиться к обороне. Он знал, что в решительные мгновения жизни доверительные беседы укрепляют дух людей.Вернувшись в главную комнату, он велел позвать Кэйко. Она пришла и поклонилась. Кажется. у нее была новая прическа – она не уставала изощряться в этом. Нагасава продолжал покупать ей безделушки и наряды: в денежном отношении для него это были сущие пустяки, а главное – такие поступки не требовали никаких душевных усилий.Нагасава пристально, твердо и испытующе смотрел на нее, и она отвечала полным бесстрашия и интереса взглядом. Именно это всегда нравилось ему: ее любопытство и жизнерадостность, от которых веяло духом свободы. Теперь Нагасава приходил к ней каждую ночь и наслаждался той темной и диковатой силой, какую ему порой удавалось разбудить в ее теле. Нет, Кэйко решительно не была похожа ни на одну из тех женщин, каких он встречал в своей жизни! В том был ее основной недостаток и – особая прелесть.Но сейчас Нагасаву волновали другие проблемы – он беспокоился о сыне. Коротко обрисовав ситуацию, он сказал:– Прежде чем мы примем бой, я должен позаботиться о тебе и Кэйтаро. В Киото вам ехать нельзя: там все разрушено. Брат мой умер, но осталась родня по женской линии. Будет лучше, если вы с Кэйтаро отправитесь к ним.– Почему вы хотите отослать нас, господин? Разве можно захватить замок? Я не хочу ехать к чужим людям – на мой взгляд, это намного опаснее, чем остаться здесь! – смело заявила Кэйко.Нагасава украдкой вздохнул – его тоже посещали такие мысли. И ограничился тем, что сказал:– На свете нет ничего невозможного. К сожалению, ничего…
В это самое время Акира вместе с другими воинами Аракавы пересекал границу Сэтцу. Молодому человеку казалось, что его пьянит этот воздух, воздух родных полей и лесов.Накануне боя Кандзаки-сан обратился к своему приемному сыну с такими словами:– Если я умру, ты примешь мою должность и будешь командовать моими самураями вместо меня.Акира почтительно кивнул, в душе моля богов о том, чтобы Кандзаки-сан остался жив. Вести самураев в бой против тех, среди кого он вырос, безжалостно топтать родную землю, жечь дома своих сородичей – это было выше его сил.Однажды утром, когда Мидори что-то делала во дворе усадьбы, одна из служанок сказала ей, что пришла женщина, которая хочет поговорить с госпожой.Мидори вышла к воротам и увидела бедно одетую молодую незнакомку, неподвижно стоявшую у входа. На спине женщины был маленький ребенок, наверное, нескольких месяцев от роду. Сначала Мидори приняла ее за беженку из Киото – случалось, они забредали сюда, но что-то подсказало ей, что женщина из местных. Мидори вежливо спросила, что ей нужно, и та смиренно отвечала:– Я пришла к вам, госпожа, с просьбой о помощи. Дело в том, что все наши мужчины давным-давно отправились на войну, и сейчас нам почти нечего есть. Я бы потерпела, но ребенок… Боюсь, он не выживет.Ее глаза были обведены темными кругами, а зрачки черны, как угли. Она говорила не взволнованно, а подавленно, как человек, давно и безмолвно несущий на плечах свое горе.Мидори терпеливо слушала. Хотя даже сейчас, во время войны, в их доме было вдоволь еды, она не совсем понимала, почему эта женщина обратилась именно к ней.– Я – бывшая наложница вашего господина, – вдруг сказала незнакомка, поняв молчаливый вопрос собеседницы, – а это его ребенок.Мидори вздрогнула. Ее глаза заблестели.– Вот как? – в замешательстве произнесла она.– Господин не упоминал обо мне?– Нет… Но все равно входите… Это мальчик? – Голос Мидори дрогнул.– Девочка.Мидори кивнула:– У нас хватит еды и для вас, и для ребенка.Женщина низко поклонилась:– Вы очень добры, госпожа!– Если вы наложница моего господина, мой долг принять вас, как подобает его жене, – с достоинством произнесла Мидори и спросила: – Как вас зовут?– Масако, госпожа.– А вашу дочь?– Аяко, – ответила та и быстро прибавила: – Я буду слушаться вас, госпожа, и готова выполнять любую работу.Мидори нахмурилась, о чем-то задумавшись, а после спросила:– Разве мой господин вам не помогал? Долго ли вы жили в его доме? Когда он отослал вас обратно?– Совсем недолго… Он отослал меня, перед тем как жениться на вас, госпожа, – сказала Масако и тихо вздохнула.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24