– Наверное, господин просто забыл обо мне.– Вряд ли, – мягко возразила Мидори и поинтересовалась: – Господин знал о ребенке?Масако грустно покачала головой.Прошло несколько дней, и Мидори понемногу начала привыкать к присутствию в доме гостьи. Что касается последней, то она искренне восхищалась женой своего господина, ее учтивостью, отточенными движениями, плавной речью, утонченными манерами. Хотя они мало разговаривали, случалось, сообща занимались какой-то работой. И одна и другая чувствовали, что вместе им легче надеяться, горевать и ждать.Глядя на маленькую Аяко, Мидори немного завидовала наложнице мужа. Она часто задавала себе вопрос, вспоминает ли Акира своих женщин? Когда перед расставанием он заговорил с ней о любви, Мидори ответила так, как ее учили, а теперь думала о том, что, наверное, следовало ответить иначе. Должно быть, господин ждал других слов, иначе не оскорбил бы ее, повелев в случае своей смерти снова выйти замуж. Лучше б он велел ей совершить сэппуку! Как большинство женщин ее круга, Мидори была крепко связана внушаемыми с детства представлениями об отношениях мужчин и женщин и никогда не посмела бы сказать мужу то, что хотела: «Ведь вы-то, мой господин, меня не любите!» Да, она могла чувствовать что угодно – его уважение, заботу, участие, его желание, но не любовь. Впрочем, Мидори не знала, способны ли мужчины любить. Ей постоянно твердили, что самураи рождены для войны. У каждого пола свое предназначение, и они слишком разные, чтобы быть хоть в чем-то похожими. Наверное, мужчины и женщины измеряют долг, любовь, да и все остальное разной мерой… Мидори очень хотелось поделиться этим с Масако, но она не решалась. Хотя, судя по печальному, удрученному выражению лица, той было не легче.Акира же вспоминал Мидори, думал он и о Масако и даже иногда представлял их живущими под одной крышей. Теперь он лучше, чем когда-либо, понимал, какая ему досталась жена – не забитое, ограниченное, темное существо, а утонченно прекрасная, воспитанная, благородная дама! Здесь, среди крови и шума, он часто вспоминал тишину, отрешенность, умиротворенность, покой, горьковато-терпкий вкус чая и взбитую венчиком светло-зеленую пену, неяркий свет, звуки сямисэна и голос Мидори, навевающий мысли о чем-то далеком, таинственном и бесконечном, о чем-то таком, к чему он остро желал прикоснуться именно сейчас, в эти страшные, смутные дни. Да, он представлял вместе Мидори и Масако: одна – драгоценность, другая – ее не столь совершенная копия.Но Кэйко рядом с ними он представить не мог.
…Прошло довольно много времени – осада была безуспешной. Тучи стрел, лавина камней, водопад кипящей смолы – все это не давало возможности не то чтобы овладеть крепостью, но даже приблизиться к ее стенам. Были продуманы различные варианты захвата, но ни один из них. не принес успеха.Однажды Акира услышал, что в лагерь князя Аракавы явился один из самураев Нагасавы.Сердце Акиры забилось, как птица в силках. Самурай господина Нагасавы! Предатель! Интересно, кто это? Пользуясь своим положением, он нашел повод повидать этого человека и изумился, признав в нем Кикути.Кикути имел все тот же уверенный, спокойный, нагловатый вид. Он тоже узнал Акиру.– Так ты жив? – произнес он без малейшего удивления, разглядывая доспехи молодого человека: панцирь с гербом в виде раскрытого веера с кистями, шлем с внутренней отделкой из золотистой кожи, наручи, раструбы которых были украшены красными драконами и желтыми цветами. – И, кажется, тебе не приходится жаловаться на судьбу!Акира ничего не ответил. Вместо этого спросил:– Что заставило тебя пойти на предательство? Предатели никому не нужны. Ведь главное в нашей жизни – это долг и честь!Кикути усмехнулся:– Да ну? Спроси-ка о чести и долге у тех, кто затеял эту войну, кто нами командует! Тебе не кажется, что им просто выгодно иметь армию ослепленных идеей безумцев, не боящихся смерти, бескорыстных, приученных, что бы ни случилось, идти до конца, думая прежде всего о чести и долге, о том, как это прекрасно – сражаться и умереть! Это им, тем, кто наверху, достаются замки и земли, оружие и женщины! А мы должны быть счастливы от возможности погибнуть с честью.– Мало кто выдерживает испытание деньгами и властью, – тихо промолвил Акира. Потом так же негромко спросил: – Почему ты изменил своему господину?Кикути презрительно скривил губы:– Здесь мне кое-что обещали, а Нагасава не слишком охотно давал должности, считал, что служить ему – и без того большая честь! Взять хотя бы тебя: вон какие доспехи, командирский чин, небось и денег хватает, и, – Кикути подмигнул, – куча наложниц! Помнится, Нагасава не оказывал тебе подобных почестей!– И все-таки, – задумчиво произнес Акира, – я уверен: крепость не взять.– А я уверен в другом и даже знаю, как это сделать. Нужно выманить Нагасаву из замка…– Это невозможно!Кикути хитровато прищурился:– Возможно. Нужно предложить ему принять бой на равнине. По законам чести, он не сможет отказаться. И это его погубит.Акира сжал челюсти и молчал. Потом спросил о другом:– Не знаешь, жива ли Отомо-сан?Он с трудом подавил горестный вздох, когда Кикути ответил:– Нет, она умерла, кажется, вскоре после твоего исчезновения.– А госпожа Тиэко, жена господина Нагасавы?– Она покончила с собой, и все прекрасно поняли почему! – Кикути осклабился. – Теперь там всем заправляет та, другая! Служанки пикнуть не смеют. Говорят, сам Нагасава перед нею робеет… Такая красавица, что просто солнце меркнет, вдобавок каждый день в новом наряде…– А ребенок? – прошептал Акира.– Растет мальчишка. Правда, я его не видел. Нагасава день и ночь стережет наследника! А ты-то как здесь оказался? – спросил он.Но Акира не пожелал ни о чем рассказывать и удалился к себе. Он узнал все, что хотел, и нельзя сказать, что его порадовали такие вести.Юноша ничуть не удивился, когда через несколько дней в лагерь прибыл посланник Нагасавы, известивший о том, что господин согласен принять бой на равнине. Акира не стал даже размышлять, правильно ли поступил Нагасава. Он знал: его бывший господин просто не мог ответить иначе.В тот день небо сплошь затянули сине-черные грозовые тучи, так что утро больше походило на вечер. Дождя не было, но где-то в горах грохотал гром. Две армии выстроились друг против друга: согласно обычаю и дабы запугать противника, воины громко оглашали свои имена, превозносили деяния предков и разъясняли врагу справедливость своих действий. Потом вперед вышли лучники – зажужжали стрелы. Самые смелые самураи выступали далеко вперед, и многие из них, выпустив стрелу, тут же падали, сраженные не менее метким выстрелом противника. А потом начался бой на мечах.Все шло по правилам, и Акира почти уверовал в благородство князя Аракавы. Возможно, это и в самом деле был честный поединок – поединок двух армий, и он закончился бы так, как только и мог закончиться, – поражением одной из сторон, которая согласно древним законам должна была сдаться и уступить. Возможно, так и случилось бы, не вмешайся случай, а вернее, природные силы. Никто не ждал ничего дурного, но в самый разгар сражения тучи внезапно прорезала похожая на огромного змея молния, опалила их кроваво-красным светом, на миг разорвав черную завесу, а следом раздался такой удар, будто кто-то начал дробить скалы гигантским молотом. Лошади испуганно заржали, и даже кое-кто из воинов впал в замешательство и тревогу. Едва люди и животные успели прийти в себя, как по небу скользнула вторая молния – она ударила в возвышавшуюся над округой главную башню замка Нагасавы, и та вспыхнула словно факел. Золотисто-алый огонь взвился над замком, посыпались белые искры, и через некоторое время все потонуло в криках ужаса, бешеном треске дерева и реве пламени, разом охватившего крышу и стены. В рядах войска Нагасавы началось смятение, многие самураи повернулись к замку, забыв о противнике, некоторые побежали к крепости.Кандзаки-сан сориентировался мгновенно – он подал своим воинам знак к атаке, и те ринулись к стенам.Пожар распространялся с чудовищной силой, его не успевали тушить; вдобавок поднялся сильный ветер – пламя перекидывалось на другие постройки. Люди не знали, что делать, они оказались в ловушке: снаружи – враг, внутри – стихия. Когда сражение с противником перешло на территорию замка, многие воины в клубах дыма не различали своих и чужих.Акира тоже не понимал, кто несется ему навстречу, и, если человек обнажал меч, вступал с ним в бой, если нет, то давал пробежать мимо.Он свернул в какой-то проход и остолбенел: это был тот самый, заброшенный когда-то, таинственный уголок, где он впервые увидел Кэйко. Молодой человек с трудом узнал это место: пруд вычищен, дорожки – тоже, никаких зарослей, лишь причудливо раскиданные мшистые камни. Акиру охватило необъяснимое волнение, его сердце замерло. Он знал, он безумно верил в то, что она сейчас появится, и смог сделать вдох, только заслышав шаги. (Позднее она призналась ему, что бежала к пруду, к воде, с другой стороны, по неприметной тропинке от флигеля, куда еще не дошел огонь.)Быстрый испуганный взгляд, внезапное озарение, толчок в сердце – ее чары подействовали мгновенно. Оба знали, что медлить нельзя – все решали секунды, яркие, как те искры, что летели от горящих строений, острые, как мечи, что мелькали то тут, то там в руках людей, пытавшихся спасти то, что спасти невозможно.Акира ответил на ее завораживающий взгляд – и в его глазах был вызов, который она не могла не принять.Внезапно молодому человеку почудилось, что ее лицо просветлело, что его озарил странный огонь, хотя, возможно, это были отблески близкого пламени. И она не назвала его «мой господин», она сказала иначе:– Акира! Спаси нас, Акира, выведи отсюда, ты же знаешь, как это сделать!Ее движения были стремительны – одну руку она протянула ему, другой прижимала к себе притихшего, напуганного ребенка.Кэйко! Растрепавшиеся волосы, темные с янтарными искорками глаза, выражение которых менялось так же быстро, как цвет моря в ненастье, яркое кимоно с узорами, напоминающими загадочные письмена.– Где господин Нагасава? – выдавил Акира, стараясь не смотреть на ребенка.Красиво очерченные губы Кэйко дрогнули, а лицо в рамке густых черных волос сжалось и побелело.– Не знаю! – У нее был умоляющий взгляд, и она тут же судорожно закашлялась от невыносимого запаха гари.– Ладно! – крикнул Акира. – Идем!Он метнулся направо, потом остановился, озираясь.– Я покажу! – воскликнула Кэйко. – Туда!Акира бросился следом за нею, потом побежал впереди, охраняя путь. В какой-то момент он схватил Кэйко за руку – и точно соединился с прошлым, словно вступил на тот мост, который, как ему казалось, давно сожжен обидой, разочарованием и ненавистью.Они бежали сквозь завесу дыма, прочь от огня. Несколько раз им навстречу попадались какие-то люди; однажды мимо просвистели несколько выпушенных сверху стрел, а потом перед ними внезапно выросла фигура… Господин Нагасава!– Вот ты где! – выдохнул он, узнав Кэйко. – Ты жива, и Кэйтаро… – Он протянул руки к ней и мальчику.Нагасава был страшен: лицо почернело от копоти, кое-где виднелись багровые ожоги, кимоно превратилось в обгорелые лохмотья, прическа рассыпалась, волосы торчали пучками, и от них несло паленым.Акира ждал, когда Нагасава его заметит, но тут Кэйко неожиданно отпрянула с воплем:– Акира, нет! Я к нему не пойду!Нагасава резко повернулся и прошептал:– Ты?!– Не отдавай меня ему! – снова крикнула Кэйко. Нагасава бросил на нее испепеляющий взгляд:– Давай сюда моего сына!– Он не ваш! – отвечала она, отступая за спину Акиры. В ее темных глазах пылал жестокий, мстительный огонь.Нагасава выхватил меч.– Ну же! – прорычал он, видя, что Акира медлит.– Нет, – сказал молодой человек, – я не могу сражаться… с вами, господин!Кэйко тихо вскрикнула.– Тогда я тебя зарублю! Ты – сын предателя и сам предатель, ты не воин, а слизняк!– Нет! – крикнул Акира. – Может, я и сын предателя, но в остальном… Я… я буду защищаться!Нагасава бросил секундный взгляд на пылающую башню – ему показалось, что сгорает оболочка его сердца, а само сердце превращается в кусок раскаленного железа. И скрестил с Акирой клинки.Схватка была короткой и яростной. В какой-то момент послышалось шуршание, треск, и на землю свалился огромный кусок горящего дерева, разделивший дерущихся.На мгновение Нагасава словно ослеп, а после увидел, как Акира и Кэйко исчезают в дыму. Он бросился следом, но путь преградил огонь. ГЛАВА 9 Голос колокола в башне Гион звучит непрочностью всех человеческих деяний.Краса цветков на дереве Сяра являет лишь закон: «живущее – погибнет».Гордые – недолговечны: Они подобны сновидению весенней ночью.Могучие – в конце концов погибнут:Они подобны лишь пылинке перед ликом ветра. Повесть о доме Тайра Перевод Н. И. Конрада.
Кэйко сидела на поваленном дереве и убаюкивала ребенка. Сначала мальчик расплакался, но потом успокоился и теперь засыпал: на длинных ресницах закрытых глаз еще дрожали жемчужные слезинки.Над головами тихо колыхался ажурный полог ветвей, заслоняющий яркий, бьющий в глаза свет, а внизу ползли легкие зеленоватые тени.Акира размышлял. Без сомнения, бои будут продолжаться не день и не два, и ему надлежало быть там, в пекле сражений, а не здесь, в спасительной мирной тишине леса. И в то же время он не мог бросить Кэйко.Конечно, Акира знал: князь Аракава недосчитается доброй сотни своих воинов, многие из коих будут погребены под горящими обломками замка: он мог бы исчезнуть вместе с Кэйко, и его сочли бы погибшим… Но тогда ему вновь придется пуститься в странствия, а он не хотел. Он получил то, что невозможно получить просто так, он стремился доказать, что достоин этого, и, кажется, доказал. Он успел сродниться с самураями Кандзаки-сан и почти что привык считать себя его преемником. И наконец, он хотел вернуться к Мидори, ему было бесконечно жаль оставлять ее одну. Мидори – она как вьюнок, нежный и в то же время выносливый, Мидори – способная укрыть от всех невзгод, словно невидимым плащом, своим умиротворяющим душу взглядом его, вернувшегося с долгой жестокой войны, опустошенного, замкнутого, потерявшего веру в справедливость и добро.Но если так, то люди князя Аракавы схватят Кэйко и убьют ее и ребенка.– Господин Нагасава думает, что я его предал, – тяжело вздохнул Акира. – Наверное, он считает, будто я пошел на службу к Аракаве затем, чтобы…– Разве тебе не все равно, что он думает! – запальчиво перебила Кэйко. – После того, что он с тобой сделал! Он отнял у тебя имя, честь! И меня… – тихо закончила она.Акира молчал.– Я рада, – продолжила молодая женщина, – что замок сгорел! Я ни минуты не была счастлива в этой проклятой тюрьме!– Мне кажется, ты не хотела ее покидать.– Как я могла уехать, ведь господин Нагасава отнял бы у меня сына!– Почему ты сказала, что это не его ребенок? Ты же не знаешь, от кого его родила.– Сразу видно, что это плод страсти, – без малейшего смущения улыбнулась Кэйко, с нежностью глядя в личико спящего сына. Потом нахмурилась. – Каждая ночь, проведенная с господином Нагасавой, была для меня мукой, тогда как о тебе я грезила во сне и наяву! – прибавила она с робким, просительным взглядом.– Что не помешало тебе обречь меня на позорную и мучительную смерть!– Прости, я думала о Кэйтаро!– И о себе.Кэйко ничего не сказала. Немного помолчав, Акира заметил:– Я женился. Жена ждет меня дома. И у меня будут свои дети. И еще: я не привык, чтобы женщина вот так запросто называла меня по имени.Кэйко поднялась. Ее взгляд метал молнии. Акиру вновь поразило, как она впивается в жизнь – когтями, зубами, – вгрызается всем существом и держит, не отпускает.– Хотелось бы мне посмотреть на эту женщину! – гневно вскричала она. – Что ж, бросай меня здесь, но прежде спроси себя, спроси по-настоящему, где тень твоей жизни, а где ее солнце!– Нет, я не могу тебя бросить, – промолвил Акира. – Я думаю где-нибудь спрятать тебя, только вот где? Киото разрушен…– Я даже не знаю, живы ли мои родные, – проговорила Кэйко упавшим голосом. – Счастье, если они успели уехать!– Будем надеяться на хорошее, – сказал Акира. – Все равно сейчас тебе нельзя туда возвращаться.Была почти ночь, когда они добрались до одного из уцелевших постоялых дворов. Перепуганный хозяин мигом приказал освободить для них комнату, потом велел согреть воды и подать ужин. Они поели сами и накормили Кэйтаро, хотя мальчик так устал, что почти не мог есть. Наконец его уложили, и он тотчас заснул, прижав клипу маленькие крепкие кулачки.Акира сидел молча и не двигался. Кэйко тоже молчала, пристально глядя на него влажными черными глазами. Ветер свистел и шуршал где-то далеко, а здесь было тихо и уютно: желтоватые лужицы света, едва ощутимый запах лакового дерева и соломы, шелест дыхания спящего ребенка.– Ты сам выбрал жену?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
…Прошло довольно много времени – осада была безуспешной. Тучи стрел, лавина камней, водопад кипящей смолы – все это не давало возможности не то чтобы овладеть крепостью, но даже приблизиться к ее стенам. Были продуманы различные варианты захвата, но ни один из них. не принес успеха.Однажды Акира услышал, что в лагерь князя Аракавы явился один из самураев Нагасавы.Сердце Акиры забилось, как птица в силках. Самурай господина Нагасавы! Предатель! Интересно, кто это? Пользуясь своим положением, он нашел повод повидать этого человека и изумился, признав в нем Кикути.Кикути имел все тот же уверенный, спокойный, нагловатый вид. Он тоже узнал Акиру.– Так ты жив? – произнес он без малейшего удивления, разглядывая доспехи молодого человека: панцирь с гербом в виде раскрытого веера с кистями, шлем с внутренней отделкой из золотистой кожи, наручи, раструбы которых были украшены красными драконами и желтыми цветами. – И, кажется, тебе не приходится жаловаться на судьбу!Акира ничего не ответил. Вместо этого спросил:– Что заставило тебя пойти на предательство? Предатели никому не нужны. Ведь главное в нашей жизни – это долг и честь!Кикути усмехнулся:– Да ну? Спроси-ка о чести и долге у тех, кто затеял эту войну, кто нами командует! Тебе не кажется, что им просто выгодно иметь армию ослепленных идеей безумцев, не боящихся смерти, бескорыстных, приученных, что бы ни случилось, идти до конца, думая прежде всего о чести и долге, о том, как это прекрасно – сражаться и умереть! Это им, тем, кто наверху, достаются замки и земли, оружие и женщины! А мы должны быть счастливы от возможности погибнуть с честью.– Мало кто выдерживает испытание деньгами и властью, – тихо промолвил Акира. Потом так же негромко спросил: – Почему ты изменил своему господину?Кикути презрительно скривил губы:– Здесь мне кое-что обещали, а Нагасава не слишком охотно давал должности, считал, что служить ему – и без того большая честь! Взять хотя бы тебя: вон какие доспехи, командирский чин, небось и денег хватает, и, – Кикути подмигнул, – куча наложниц! Помнится, Нагасава не оказывал тебе подобных почестей!– И все-таки, – задумчиво произнес Акира, – я уверен: крепость не взять.– А я уверен в другом и даже знаю, как это сделать. Нужно выманить Нагасаву из замка…– Это невозможно!Кикути хитровато прищурился:– Возможно. Нужно предложить ему принять бой на равнине. По законам чести, он не сможет отказаться. И это его погубит.Акира сжал челюсти и молчал. Потом спросил о другом:– Не знаешь, жива ли Отомо-сан?Он с трудом подавил горестный вздох, когда Кикути ответил:– Нет, она умерла, кажется, вскоре после твоего исчезновения.– А госпожа Тиэко, жена господина Нагасавы?– Она покончила с собой, и все прекрасно поняли почему! – Кикути осклабился. – Теперь там всем заправляет та, другая! Служанки пикнуть не смеют. Говорят, сам Нагасава перед нею робеет… Такая красавица, что просто солнце меркнет, вдобавок каждый день в новом наряде…– А ребенок? – прошептал Акира.– Растет мальчишка. Правда, я его не видел. Нагасава день и ночь стережет наследника! А ты-то как здесь оказался? – спросил он.Но Акира не пожелал ни о чем рассказывать и удалился к себе. Он узнал все, что хотел, и нельзя сказать, что его порадовали такие вести.Юноша ничуть не удивился, когда через несколько дней в лагерь прибыл посланник Нагасавы, известивший о том, что господин согласен принять бой на равнине. Акира не стал даже размышлять, правильно ли поступил Нагасава. Он знал: его бывший господин просто не мог ответить иначе.В тот день небо сплошь затянули сине-черные грозовые тучи, так что утро больше походило на вечер. Дождя не было, но где-то в горах грохотал гром. Две армии выстроились друг против друга: согласно обычаю и дабы запугать противника, воины громко оглашали свои имена, превозносили деяния предков и разъясняли врагу справедливость своих действий. Потом вперед вышли лучники – зажужжали стрелы. Самые смелые самураи выступали далеко вперед, и многие из них, выпустив стрелу, тут же падали, сраженные не менее метким выстрелом противника. А потом начался бой на мечах.Все шло по правилам, и Акира почти уверовал в благородство князя Аракавы. Возможно, это и в самом деле был честный поединок – поединок двух армий, и он закончился бы так, как только и мог закончиться, – поражением одной из сторон, которая согласно древним законам должна была сдаться и уступить. Возможно, так и случилось бы, не вмешайся случай, а вернее, природные силы. Никто не ждал ничего дурного, но в самый разгар сражения тучи внезапно прорезала похожая на огромного змея молния, опалила их кроваво-красным светом, на миг разорвав черную завесу, а следом раздался такой удар, будто кто-то начал дробить скалы гигантским молотом. Лошади испуганно заржали, и даже кое-кто из воинов впал в замешательство и тревогу. Едва люди и животные успели прийти в себя, как по небу скользнула вторая молния – она ударила в возвышавшуюся над округой главную башню замка Нагасавы, и та вспыхнула словно факел. Золотисто-алый огонь взвился над замком, посыпались белые искры, и через некоторое время все потонуло в криках ужаса, бешеном треске дерева и реве пламени, разом охватившего крышу и стены. В рядах войска Нагасавы началось смятение, многие самураи повернулись к замку, забыв о противнике, некоторые побежали к крепости.Кандзаки-сан сориентировался мгновенно – он подал своим воинам знак к атаке, и те ринулись к стенам.Пожар распространялся с чудовищной силой, его не успевали тушить; вдобавок поднялся сильный ветер – пламя перекидывалось на другие постройки. Люди не знали, что делать, они оказались в ловушке: снаружи – враг, внутри – стихия. Когда сражение с противником перешло на территорию замка, многие воины в клубах дыма не различали своих и чужих.Акира тоже не понимал, кто несется ему навстречу, и, если человек обнажал меч, вступал с ним в бой, если нет, то давал пробежать мимо.Он свернул в какой-то проход и остолбенел: это был тот самый, заброшенный когда-то, таинственный уголок, где он впервые увидел Кэйко. Молодой человек с трудом узнал это место: пруд вычищен, дорожки – тоже, никаких зарослей, лишь причудливо раскиданные мшистые камни. Акиру охватило необъяснимое волнение, его сердце замерло. Он знал, он безумно верил в то, что она сейчас появится, и смог сделать вдох, только заслышав шаги. (Позднее она призналась ему, что бежала к пруду, к воде, с другой стороны, по неприметной тропинке от флигеля, куда еще не дошел огонь.)Быстрый испуганный взгляд, внезапное озарение, толчок в сердце – ее чары подействовали мгновенно. Оба знали, что медлить нельзя – все решали секунды, яркие, как те искры, что летели от горящих строений, острые, как мечи, что мелькали то тут, то там в руках людей, пытавшихся спасти то, что спасти невозможно.Акира ответил на ее завораживающий взгляд – и в его глазах был вызов, который она не могла не принять.Внезапно молодому человеку почудилось, что ее лицо просветлело, что его озарил странный огонь, хотя, возможно, это были отблески близкого пламени. И она не назвала его «мой господин», она сказала иначе:– Акира! Спаси нас, Акира, выведи отсюда, ты же знаешь, как это сделать!Ее движения были стремительны – одну руку она протянула ему, другой прижимала к себе притихшего, напуганного ребенка.Кэйко! Растрепавшиеся волосы, темные с янтарными искорками глаза, выражение которых менялось так же быстро, как цвет моря в ненастье, яркое кимоно с узорами, напоминающими загадочные письмена.– Где господин Нагасава? – выдавил Акира, стараясь не смотреть на ребенка.Красиво очерченные губы Кэйко дрогнули, а лицо в рамке густых черных волос сжалось и побелело.– Не знаю! – У нее был умоляющий взгляд, и она тут же судорожно закашлялась от невыносимого запаха гари.– Ладно! – крикнул Акира. – Идем!Он метнулся направо, потом остановился, озираясь.– Я покажу! – воскликнула Кэйко. – Туда!Акира бросился следом за нею, потом побежал впереди, охраняя путь. В какой-то момент он схватил Кэйко за руку – и точно соединился с прошлым, словно вступил на тот мост, который, как ему казалось, давно сожжен обидой, разочарованием и ненавистью.Они бежали сквозь завесу дыма, прочь от огня. Несколько раз им навстречу попадались какие-то люди; однажды мимо просвистели несколько выпушенных сверху стрел, а потом перед ними внезапно выросла фигура… Господин Нагасава!– Вот ты где! – выдохнул он, узнав Кэйко. – Ты жива, и Кэйтаро… – Он протянул руки к ней и мальчику.Нагасава был страшен: лицо почернело от копоти, кое-где виднелись багровые ожоги, кимоно превратилось в обгорелые лохмотья, прическа рассыпалась, волосы торчали пучками, и от них несло паленым.Акира ждал, когда Нагасава его заметит, но тут Кэйко неожиданно отпрянула с воплем:– Акира, нет! Я к нему не пойду!Нагасава резко повернулся и прошептал:– Ты?!– Не отдавай меня ему! – снова крикнула Кэйко. Нагасава бросил на нее испепеляющий взгляд:– Давай сюда моего сына!– Он не ваш! – отвечала она, отступая за спину Акиры. В ее темных глазах пылал жестокий, мстительный огонь.Нагасава выхватил меч.– Ну же! – прорычал он, видя, что Акира медлит.– Нет, – сказал молодой человек, – я не могу сражаться… с вами, господин!Кэйко тихо вскрикнула.– Тогда я тебя зарублю! Ты – сын предателя и сам предатель, ты не воин, а слизняк!– Нет! – крикнул Акира. – Может, я и сын предателя, но в остальном… Я… я буду защищаться!Нагасава бросил секундный взгляд на пылающую башню – ему показалось, что сгорает оболочка его сердца, а само сердце превращается в кусок раскаленного железа. И скрестил с Акирой клинки.Схватка была короткой и яростной. В какой-то момент послышалось шуршание, треск, и на землю свалился огромный кусок горящего дерева, разделивший дерущихся.На мгновение Нагасава словно ослеп, а после увидел, как Акира и Кэйко исчезают в дыму. Он бросился следом, но путь преградил огонь. ГЛАВА 9 Голос колокола в башне Гион звучит непрочностью всех человеческих деяний.Краса цветков на дереве Сяра являет лишь закон: «живущее – погибнет».Гордые – недолговечны: Они подобны сновидению весенней ночью.Могучие – в конце концов погибнут:Они подобны лишь пылинке перед ликом ветра. Повесть о доме Тайра Перевод Н. И. Конрада.
Кэйко сидела на поваленном дереве и убаюкивала ребенка. Сначала мальчик расплакался, но потом успокоился и теперь засыпал: на длинных ресницах закрытых глаз еще дрожали жемчужные слезинки.Над головами тихо колыхался ажурный полог ветвей, заслоняющий яркий, бьющий в глаза свет, а внизу ползли легкие зеленоватые тени.Акира размышлял. Без сомнения, бои будут продолжаться не день и не два, и ему надлежало быть там, в пекле сражений, а не здесь, в спасительной мирной тишине леса. И в то же время он не мог бросить Кэйко.Конечно, Акира знал: князь Аракава недосчитается доброй сотни своих воинов, многие из коих будут погребены под горящими обломками замка: он мог бы исчезнуть вместе с Кэйко, и его сочли бы погибшим… Но тогда ему вновь придется пуститься в странствия, а он не хотел. Он получил то, что невозможно получить просто так, он стремился доказать, что достоин этого, и, кажется, доказал. Он успел сродниться с самураями Кандзаки-сан и почти что привык считать себя его преемником. И наконец, он хотел вернуться к Мидори, ему было бесконечно жаль оставлять ее одну. Мидори – она как вьюнок, нежный и в то же время выносливый, Мидори – способная укрыть от всех невзгод, словно невидимым плащом, своим умиротворяющим душу взглядом его, вернувшегося с долгой жестокой войны, опустошенного, замкнутого, потерявшего веру в справедливость и добро.Но если так, то люди князя Аракавы схватят Кэйко и убьют ее и ребенка.– Господин Нагасава думает, что я его предал, – тяжело вздохнул Акира. – Наверное, он считает, будто я пошел на службу к Аракаве затем, чтобы…– Разве тебе не все равно, что он думает! – запальчиво перебила Кэйко. – После того, что он с тобой сделал! Он отнял у тебя имя, честь! И меня… – тихо закончила она.Акира молчал.– Я рада, – продолжила молодая женщина, – что замок сгорел! Я ни минуты не была счастлива в этой проклятой тюрьме!– Мне кажется, ты не хотела ее покидать.– Как я могла уехать, ведь господин Нагасава отнял бы у меня сына!– Почему ты сказала, что это не его ребенок? Ты же не знаешь, от кого его родила.– Сразу видно, что это плод страсти, – без малейшего смущения улыбнулась Кэйко, с нежностью глядя в личико спящего сына. Потом нахмурилась. – Каждая ночь, проведенная с господином Нагасавой, была для меня мукой, тогда как о тебе я грезила во сне и наяву! – прибавила она с робким, просительным взглядом.– Что не помешало тебе обречь меня на позорную и мучительную смерть!– Прости, я думала о Кэйтаро!– И о себе.Кэйко ничего не сказала. Немного помолчав, Акира заметил:– Я женился. Жена ждет меня дома. И у меня будут свои дети. И еще: я не привык, чтобы женщина вот так запросто называла меня по имени.Кэйко поднялась. Ее взгляд метал молнии. Акиру вновь поразило, как она впивается в жизнь – когтями, зубами, – вгрызается всем существом и держит, не отпускает.– Хотелось бы мне посмотреть на эту женщину! – гневно вскричала она. – Что ж, бросай меня здесь, но прежде спроси себя, спроси по-настоящему, где тень твоей жизни, а где ее солнце!– Нет, я не могу тебя бросить, – промолвил Акира. – Я думаю где-нибудь спрятать тебя, только вот где? Киото разрушен…– Я даже не знаю, живы ли мои родные, – проговорила Кэйко упавшим голосом. – Счастье, если они успели уехать!– Будем надеяться на хорошее, – сказал Акира. – Все равно сейчас тебе нельзя туда возвращаться.Была почти ночь, когда они добрались до одного из уцелевших постоялых дворов. Перепуганный хозяин мигом приказал освободить для них комнату, потом велел согреть воды и подать ужин. Они поели сами и накормили Кэйтаро, хотя мальчик так устал, что почти не мог есть. Наконец его уложили, и он тотчас заснул, прижав клипу маленькие крепкие кулачки.Акира сидел молча и не двигался. Кэйко тоже молчала, пристально глядя на него влажными черными глазами. Ветер свистел и шуршал где-то далеко, а здесь было тихо и уютно: желтоватые лужицы света, едва ощутимый запах лакового дерева и соломы, шелест дыхания спящего ребенка.– Ты сам выбрал жену?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24